"А.С.Пушкин. Арап Петра Великого (Полное собрание сочинений)" - читать интересную книгу автора

увеселениях парижской жизни. Труднее было ему удалить от себя другое, милое
воспоминание: часто думал он о графини D., воображал ее справедливое
негодование, слезы и уныние.... но иногда мысль ужасная стесняла его грудь:
рассеяние большого света, новая связь, другой счастливец - он содрогался;
ревность начинала бурлить в африканской его крови, и горячие сл зы готовы
были течь по его черному лицу.
Однажды утром сидел он в своем кабинете, окруженный деловыми бумагами,
как вдруг услышал громкое приветствие на французском языке; Ибрагим с
живостью оборотился, и молодой Корсаков, которого он оставил в Париже, в
вихре большого света, обнял его с радостными восклицаниями. "Я сей час
только приехал", сказал Корсаков, - "и прямо прибежал к тебе. Все наши
парижские знакомые тебе кланяются, жалеют о твоем отсутствии; графиня D.
велела звать тебя непременно, и вот тебе от нее письмо". Ибрагим схватил
его с трепетом и смотрел на знакомый почерк надписи, не смея верить своим
глазам. "Как я рад", продолжал Корсаков, "что ты еще не умер со скуки в
этом варварском Петербурге! что здесь делают, чем занимаются? кто твой
портной? заведена ли у вас хотя опера?" Ибрагим в рассеянии отвечал, что,
вероятно, государь работает теперь на корабельной верьфи. Корсаков
засмеялся. "Вижу", сказал он, "что тебе теперь не до меня; в другое время
наговоримся до сыта; еду представляться государю". С этим словом он
перевернулся на одной ножке и выбежал из комнаты.
Ибрагим, оставшись наедине, поспешно распечатал письмо. Графиня нежно ему
жаловалась, упрекая его в притворстве и недоверчивости. "Ты говоришь",
писала она, "что мое спокойствие дороже тебе всего на свете: Ибрагим! если
б это была правда, мог ли бы ты подвергнуть меня состоянию, в которое
привела меня нечаянная весть о твоем отъезде? Ты боялся, чтоб я тебя не
удержала; будь уверен, что не смотря на мою любовь, я умела бы ею
пожертвовать твоему благополучию и тому, что почитаешь ты своим долгом".
Графиня заключала письмо страстными уверениями в любви и заклинала его хоть
изредко ей писать, если уже не было для них надежды снова свидеться
когда-нибудь.
Ибрагим дватцать раз перечел это письмо, с восторгом цалуя бесценные
строки. Он горел нетерпением услышать что-нибудь об графине, и собрался
ехать в адмиралтейство, надеясь там застать еще Корсакова, но дверь
отворилась, и сам Корсаков явился опять; он уже представлялся государю - и
по своему обыкновению казался очень собою доволен. "Entre nous, сказал он
Ибрагиму, государь престранный человек, вообрази, что я застал его в
какой-то холстяной фуфайке, на мачте нового корабля, куда принужден я был
карабкаться с моими депешами. Я стоял на веревочной лестнице и не имел
довольно места, чтобы сделать приличный реверанс, и совершенно замешался,
что отроду со мной не случалось. Однакож государь, прочитав бумаги,
посмотрел на меня с головы до ног и вероятно был приятно поражен вкусом и
щегольством моего наряда; по крайней мере он улыбнулся и позвал меня на
сегодняшнюю ассамблею. Но я в Петербурге совершенный чужестранец, во время
шестилетнего отсутствия я вовсе позабыл здешние обыкновения, пожалуйста
будь моим Ментором, заезжай за мной и представь меня". Ибрагим согласился и
спешил обратить разговор к предмету, более для него занимательному. "Ну,
что графиня D.?" -ё "Графиня? она, разумеется, с начала очень была огорчена
твоим отъездом; потом, разумеется, мало-по-малу утешилась и взяла себе
нового любовника; знаешь кого? длинного маркиза R.; что же ты вытаращил