"А.С. Пушкин. Пиковая дама (Полное собрание сочинений)" - читать интересную книгу автора

стрелку и выжидая остальные минуты. Ровно в половине двенадцатого Германн
ступил на графинино крыльцо и взошел в ярко освещенные сени. Швейцара не
было. Германн взбежал по лестнице, отворил двери в переднюю, и увидел
слугу, спящего под лампой, в старинных, запачканных креслах. Легким и
твердым шагом Германн прошел мимо его. Зала и гостиная были темны. Лампа
слабо освещала их из передней. Германн вошел в спальню. Перед кивотом,
наполненным старинными образами, теплилась золотая лампада. Полинялые
штофные кресла и диваны с пуховыми подушками, с сошедшей позолотою, стояли
в печальной симетрии около стен, обитых китайскими обоями. На стене висели
два портрета, писанные в Париже М-e Lebrun. Один из них изображал мужчину
лет сорока, румяного и полного, в светлозеленом мундире и со звездою;
другой - молодую красавицу с орлиным носом, с зачесанными висками и с розою
в пудренных волосах. По всем углам торчали фарфоровые пастушки, столовые
часы работы славного Leroy, коробочки, рулетки, веера и разные дамские
игрушки, изобретенные в конце минувшего столетия вместе с Монгольфьеровым
шаром и Месмеровым магнетизмом. Германн пошел за ширмы. За ними стояла
маленькая железная кровать; справа находилась дверь, ведущая в кабинет;
слева, другая в коридор. Германн ее отворил, увидел узкую, витую лестницу,
которая вела в комнату бедной воспитанницы... Но он воротился и вошел в
темный кабинет.
Время шло медленно. Все было тихо. В гостиной пробило двенадцать; по всем
комнатам часы одни за другими прозвонили двенадцать - все умолкло опять.
Германн стоял, прислонясь к холодной печке. Он был спокоен; сердце его
билось ровно, как у человека, решившегося на что-нибудь опасное, но
необходимое. Часы пробили первый и второй час утра, - и он услышал дальний
стук кареты. Невольное волнение овладело им. Карета подъехала и
остановилась. Он услышал стук опускаемой подножки. В доме засуетились. Люди
побежали, раздались голоса и дом осветился. В спальню вбежали три старые
горничные, и графиня, чуть живая, вошла, и опустилась в вольтеровы кресла.
Германн глядел в щелку: Лизавета Ивановна прошла мимо его. Германн услышал
ее торопливые шаги по ступеням ее лестницы. В сердце его отозвалось нечто
похожее на угрызение совести, и снова умолкло. Он окаменел.
Графиня стала раздеваться перед зеркалом. Откололи с нее чепец,
украшенный розами; сняли напудренный парик с ее седой и плотно остриженной
головы. Булавки дождем сыпались около нее. Желтое платье, шитое серебром,
упало к ее распухлым ногам. Германн был свидетелем отвратительных таинств
ее туалета: наконец, графиня осталась в спальной кофте и ночном чепце: в
этом наряде, более свойственном ее старости, она казалась менее ужасна и
безобразна.
Как и все старые люди вообще, графиня страдала бессонницею. Раздевшись,
она села у окна в вольтеровы кресла, и отослала горничных. Свечи вынесли,
комната опять осветилась одною лампадою. Графиня сидела вся желтая, шевеля
отвислыми губами, качаясь направо и налево. В мутных глазах ее изображалось
совершенное отсутствие мысли; смотря на нее, можно было бы подумать, что
качание страшной старухи происходило не от ее воли, но по действию скрытого
галванизма.
Вдруг это мертвое лицо изменилось неизъяснимо. Губы перестали шевелиться,
глаза оживились: перед графинею стоял незнакомый мужчина.
- Не пугайтесь, ради бога, не пугайтесь! - сказал он внятным и тихим
голосом. - Я не имею намерения вредить вам; я пришел умолять вас об одной