"А.С. Пушкин. Мятель (Полное собрание сочинений)" - читать интересную книгу автора

стал стучаться. Через несколько минут деревянный ставень поднялся, и старик
высунул свою седую бороду. "Что те надо?" - "Далеко ли Жадрино?" -
"Жадрино-то далеко ли?" - "Да, да! Далеко ли?" - "Недалече; верст десяток
будет". При сем ответе Владимир схватил себя за волосы и остался недвижим,
как человек, приговоренный к смерти.
"А отколе ты? Э продолжал старик. Владимир не имел духа отвечать на
вопросы. "Можешь ли ты, старик", сказал он, ёдостать мне лошадей до
Жадрина?" - "Каки у нас лошади", отвечал мужик. - "Да не могу ли взять хоть
проводника? Я заплачу, сколько емy будет угодно". - "Постой", сказал
старик, опуская ставень, "я те сына вышлю; он те проводит". Владимир стал
дожидаться. Не прошло минуты, он опять начал стучаться. Ставень поднялся,
борода показалась. "Что те надо?" - "Что ж твой сын?" - "Сей час выдет,
обувается. Али ты прозяб? взойди погреться". - "Благодарю, высылай скорее
сына".
Ворота заскрыпели; парень вышел с дубиною, и пошел вперед то указывая, то
отыскивая дорогу, занесенную снеговыми сугробами. "Который час?" спросил
его Владимир. "да уж скоро рассвенет" отвечал молодой мужик. Владимир не
говорил уже ни слова.
Пели петухи и было уже светло, как достигли они Жадрина. Церковь была
заперта. Владимир заплатил проводнику и поехал на двор к священнику. На
дворе тройки его не было. Какое известие ожидало eгo!
Но возвратимся к добрым ненарадовским помещикам и посмотрим, что-то у них
делается.
А ничего.
Старики проснулись и вышли в гостиную. Гаврила Гаврилович в колпаке и
байковой куртке, Прасковья Петровна в шлафорке на вате. Подали самовар, и
Гаврила Гаврилович послал девчонку узнать от Марьи Гавриловны, каково ее
здоровье и как она почивала. Девчонка воротилась, объявляя, что барышня
почивала-де дурно, но что ей-де теперь легче, и что она-де сей час придет в
гостиную. В самом деле дверь отворилась и Марья Гавриловна подошла
здороваться с папенькой и с маменькой.
"Что твоя голова, Маша?" спросил Гаврила Гаврилович. "Лучше, папенька",
отвечала Маша. - "Ты верно. Маша, вчерась угорела", сказала Прасковья
Петровна. - "Может быть, маменька", отвечала Маша.
День прошел благополучно, но в ночь Маша занемогла. Послали в город за
лекарем. Он приехал к вечеру и нашел больную в бреду. Открылась сильная
горячка, и бедная больная две недели находилась у края гроба.
Никто в доме не знал о предположенном побеге. Письма, на кануне ею
написанные, были сожжены; ее горничная никому ни о чем не говорила,
опасаясь гнева господ. Священник, отставной корнет, усатый землемер и
маленькой улан были скромны, и не даром Терешка кучер никогда ничего
лишнего не высказывал, даже и во хмелю. Таким образом тайна была сохранена
более, чем полудюжиною заговорщиков. Но Марья Гавриловна сама, в
беспрестанном бреду, высказывала свою тайну. Однако ж ее слова были столь
несообразны ни с чем, что мать, не отходившая от ее постели, могла понять
из них только то, что дочь ее была смертельно влюблена во Владимира
Николаевича, и что вероятно любовь была причиною ее болезни. Она
советовалась со своим мужем, с некоторыми соседями, и наконец единогласно
все решили, что видно такова была судьба Марьи Гавриловны, что суженого
конем не объедешь, что бедность не порок, что жить не с богатством, а с