"А.С. Пушкин. Гробовщик (Полное собрание сочинений)" - читать интересную книгу автора

дверь. "Кто там?" - спросил гробовщик. Дверь отворилась, и человек, в
котором с первого взгляду можно было узнать немца ремесленника, вошел в
комнату и с веселым видом приближился к гробовщику. "Извините, любезный
сосед", сказал он тем русским наречием, которое мы без смеха доныне слышать
не можем, "извините, что я вам помешал... я желал поскорее с вами
познакомиться. Я сапожник, имя мое Готлиб Шульц, и живу от вас через улицу,
в этом домике, что против ваших окошек. Завтра праздную мою серебряную
свадьбу, и я прошу вас и ваших дочек отобедать у меня по-приятельски".
Приглашение было благосклонно принято. Гробовщик просил сапожника садиться
и выкушать чашку чаю, и, благодаря открытому нраву Готлиба Шульца, вскоре
они разговорились дружелюбно. "Каково торгует ваша милость?" спросил
Адриян. - "Э хе хе", отвечал Шульц, "и так и сяк. Пожаловаться не могу.
Хоть конечно мой товар не то, что ваш: живой без сапог обойдется, а мертвый
без гроба не живет". - "Сущая правда", заметил Адриян; "однако ж, если
живому не на что купить сапог, то не прогневайся, ходит он и босой; а нищий
мертвец и даром берет себе гроб". Таким образом беседа продолжалась у них
еще несколько времени; наконец сапожник встал и простился с гробовщиком,
возобновляя свое приглашение.
На другой день, ровно в двенадцать часов, гробовщик и его дочери вышли из
калитки новокупленного дома, и отправились к соседу. Не стану описывать ни
русского кафтана Адрияна Прохорова, ни европейского наряда Акулины и Дарьи,
отступая в сем случае от обычая, принятого нынешними романистами. Полагаю,
однако ж, не излишним заметить, что обе девицы надели желтые шляпки и
красные башмаки, что бывало у них только в торжественные случаи.
Тесная квартирка сапожника была наполнена гостями, большею частию немцами
ремесленниками, с их женами и подмастерьями. Из русских чиновников был один
буточник, чухонец Юрко, умевший приобрести, не смотря на свое смиренное
звание, особенную благосклонность хозяина. Лет двадцать пять служил он в
сем звании верой и правдою, как почталион Погорельского. Пожар двенадцатого
года, уничтожив первопрестольную столицу, истребил и его желтую бутку. Но
тотчас, по изгнании врага, на ее месте явилась новая, серинькая с белыми
колонками дорического ордена, и Юрко стал опять расхаживать около нее с
секирой и в броне сермяжной. Он был знаком большей части немцев, живущих
около Никитских ворот: иным из них случалось даже ночевать у Юрки с
воскресенья на понедельник. Адриян тотчас познакомился с ним, как с
человеком, в котором рано или поздно может случиться иметь нужду, и как
гости пошли за стол, то они сели вместе. Господин и госпожа Шульц и дочка
их, семнадцатилетняя Лотхен, обедая с гостями, вс° вместе угощали и
помогали кухарке служить. Пиво лилось. Юрко ел за четверых; Адриян ему не
уступал; дочери его чинились; разговор на немецком языке час от часу
делался шумнее. Вдруг хозяин потребовал внимания и, откупоривая засмоленную
бутылку, громко произнес по-русски: "За здоровье моей доброй Луизы!"
Полушампанское запенилось. Хозяин нежно поцаловал свежее лицо сорокалетней
своей подруги, и гости шумно выпили здоровье доброй Луизы. "За здоровье
любезных гостей моих!" провозгласил хозяин, откупоривая вторую бутылку - и
гости благодарили его, осушая вновь свои рюмки. Тут начали здоровья
следовать одно за другим: пили здоровье каждого гостя особливо, пили
здоровье Москвы и целой дюжины германских городков, пили здоровье всех
цехов вообще и каждого в особенности, пили здоровье мастеров и
подмастерьев. Адриян пил с усердием, и до того развеселился, что сам