"А.С. Пушкин. Замечания о бунте (Полное собрание сочинений)" - читать интересную книгу автора

правительством на Дону. Сам Пугачев показал, что весь 1772 год скитался он
за польской границею и пришел оттуда на Яик, кормясь милостынею (о чем
Фомин не упоминает ни слова). Г. Броневский, выписывая сие последнее
показание, подчеркивает слово милостыня и ставит несколько знаков удивления
(!!); но что ж удивительного в том, что нищий бродяга питается милостынею?
Г. Броневский, не взяв на себя труда сличить мои показания с документами
приложенными к "Истории Пугачевского бунта", кажется, не читал и манифеста
о преступлениях казака Пугачева, в котором именно сказано, что он кормился
от подаяния. (См. манифест от 19 декабря 1774 года, в "Приложении к Истории
Пугачевского бунта".)
Г. Броневский, опровергая свидетельство жены Пугачева, показания
станичного атамана Фомина и официально обнародованное известие, пишет, что
Пугачев в начале 1772 года явился на Яике с польским фальшивым паспортом,
которого он на Куме достать не мог. Пугачев в начале 1772 года был на
Кубани и на Дону; он явился на Яик в конце того же года не с польским
фальшивым паспортом, но с русским, данным ему от начальства, им обманутого,
с Добрянского форпоста. Предание, слышанное г. Броневским, будто бы
Пугачев, по обычаю предков (!), промышлял разбоями на Волге, на Куме и
около Кизляра, ни на чем не основано и опровергнуто официальными,
достовернейшими документами. Пугачев был подозреваем в воровстве (см.
показание Фомина); но до самого возмущения Яицкого войска ни в каких
разбоях не бывал.
Г. Броневский, оспоривая достоверность неоспоримых документов, имел,
кажется, в виду оправдать собственные свои показания, помещенные им в
"Истории Донского войска". Там сказано, что природа одарила Пугачева
чрезвычайной живостию и с неустрашимым мужеством, дала ему и силу телесную
и твердость душевную; но что, к несчастию, ему не доставало самой лучшей и
нужнейшей прикрасы - добродетели; что отец его был убит в 1738; что
двенадцатилетний Пугачев, гордясь своим одиночеством, своею свободою, с
дерзостию и самонадеянием вызывал детей равных с ним лет на бой, нападал
храбро, бил их всегда; что в одной из таких забав убил он предводителя
противной стороны; что по пятнадцатому году он уже не терпел никакой
власти; что на двадцатом году ему стало тесно и душно на родной земле; что
честолюбие мучило его; что вследствие того он сел однажды на коня и
пустился искать приключений в чистое поле; что он поехал на восток,
достигнул Волги и увидел большую дорогу; что, встретив четырех удальцов,
начал он с ними грабить и разбойничать; что, вероятно, он занимался
разбоями только во время мира, а во время войны служил в казачьих полках;
что генерал Тотлебен, во время Прусской войны, увидев однажды Пугачева,
сказал окружавшим его чиновникам: " чем более смотрю на сего казака, тем
более поражаюсь сходством его с великим князем", и проч. и проч. (См.
"Историю Донского войска" ч. II, гл. XI.) Все это ни на чем не основано и
заимствовано г. Броневским из пустого немецкого романа - "Ложный Петр III",
не заслуживающего никакого внимания. Г. Броневский, укоряющий меня в
каких-то поэтических вымыслах, сам поступил неосмотрительно, повторив в
своей "Истории" вымыслы столь нелепые.


Критика г. Броневского.