"А.С. Пушкин. Переписка с 1915 по 1925 г.г. (Полное собрание сочинений)" - читать интересную книгу автора

30 апреля 1820 г. Варшава.

30-го маия. (16)

Я очень рад, что тебе вздумалось написать ко мне: у меня есть до тебя дело. Сделай
одолжение, высылай тот час по напечатании твою поэму и скажи мне, в каких местах
подражал ты и кому. Я хочу придраться к тебе и сказать кое-что о поэзии, о нашей
словесности, о писателях, читателях и прочее. Не забудь моей просьбы. Впрочем я очень
жалею, что ты в письме своем мало говоришь о себе, а много о Катенине. Его ответ не
удобопонятен: как быть моему <-----> его испражнением? разве я ему в штаны <------>? Ты
знаешь ли заклад Фокса. Он приятелю велел на себя <-------> и приходит в беседу; все от
вонючего убегают и говорят, что он <--------->: заводят споры; бьются об заклад, Фокса
раздевают, и противники хватаются за выложенные гвинеи. Извините, возражает Фокс, вот,
кто мне <------>, указывая на приятеля, и есть свидетели. - Но я о Катенине ни с кем не
спорил и <-----> свое держу про себя. Вот начало письма весьма <-------->; но,

Благочестивых слов в душе признавши цену,
Я каждому его смиренно отдаю.

Далее следую за твоим письмом, и то не о золоте приходится говорить: о стихах моих. Если
ты непременно хочешь, чтобы стихи мои в послании к Дмитриеву метили на Катенина, то
буде воля твоя; но признайся, что я не слыхал, чтобы он когда-нибудь унижал достоинства
Державина или хотел пускаться писать басни: следственно на его долю выпадает один стих о
Людмиле; жалею, что он не достойным образом разит - извини мне выражение - нахальство
входить в рукопашный бой с Жуковским на поприще, ознаменованном блистательными его
успехами. Тут уже идет не о личности, а о нравственном безобразии такого поступка; ибо не
признавать превосходства Жуковского в урожае нынешних поэтов значит быть ослепленным
завистью: здесь слепота глупости подозреваться не может. Еще окончательное слово:
стихотворческого дарования, не говорю уже о поэтическом, в Катенине не признаю
никакого; с Шаховским можно еще быть зуб за зуб: бой ровнее: он род удельного князя,
который также при случае может напасть в расплох, и отразить его приносит некоторую
честь. Каков он ни есть, а вс в наше время единственный комик. Бог душу мою видит;
спроси у него, и он скажет, что ни за какие лица, а еще менее того за мою харю вступаться не
буду; но, как есть честь, истинна, есть так же и изящность, которой должно служить верою и
правдою и потому, где и как можно, изобличать тех, которые оскорбляют представителей ее.
- Ну полно ли? уговор лучше денег: если ответ твой на мой ответ будет ответом на мой ответ,
то не иметь тебе от меня ни ответа, ни привета. Я так отстал от русской словесности, то есть
от ее житья-бытья, что дурные стихи меня уже не бесят; сохранил одно чувство
сладострастия при чтении хороших. Сам пишу стихи полусонный и махинально: читать их
здесь не кому, а ты сам ремесленник и знаешь, что следственно первейшего и главнейшего
удовольствия я не имею; а стоять на ряду с к.<нязем> Цертелевым в Сыне Отечества под
клеймом: Варшава, чести и прибыли большой нет.
Пиши ко мне о себе; о радостях и неудовольствиях своих, надеждах и предположениях.
Пока у нас не будет журнала с нравственною и политическою целию, писать весело нельзя.
Мы все переливаем из пустого в порожнее и играем в слова, как в бирюлки. Прости, мой
искусный Бирюлкин. Обнимаю тебя от всего сердца.


15. H. И. Гнедичу.
17-19 апреля или 29 апреля - 4 мая 1820