"Владимир Пузий(Аренев). ...На приезжих гладиаторов" - читать интересную книгу автора

глазах - напряженная умственная работа. Шею потирает.
У дверей к "племяннице" замерли с кислыми физиономиями стражники. В
комнатах висит скорбящая тишина.
"Братец" стучится. И мгновением позже отшатывается вместе с "куманьком" -
взрыв рыданий почти физически ощутимо ударяет по ушам. Старик багровеет
лицом и готов метнуть молнию, было б в кого.
- Войдем, - говорит "куманек".
Оригинальное решение. Главное - смелое.
Входим.

На-Фаул, главный царский советник

Зря я позарился на эти деньги, ох зря!.. Подвело чутье.
А ихний глашатай знал, что делает - видать не в первый раз таким
занимался, работорговец чертов!..
Ее высочество плачет, надрывается, бедняжка. Сглупил я тогда. Но ведь
боялся, что она наговорит старику всякой ерунды. Теперь точно наговорит.
Зря я ее повел.
...Во второй раз нас встретили не менее подобострастно, чем в первый.
Усадили, поулыбались, убежали по делам.
Опять вышел глашатай, объявил "уникальное", "захватывающее" "неповторимое"
зрелище - чинно удалился.
Начались бои.
Сначала сражались со зверьми: с медведями, с леопардами, со львами.
Хищники здесь были не такие, как в царском зверинце, не тощие, ребробокие,
а сытые, с блеском в шерсти и в глазах, острокоготные, уверенные в себе.
Не знаю, как этим скоморохам-циркачам удавалось содержать зверей в таком
состоянии. Во-первых, часть их медведей-леопардов на каждом выступлении
убивали гладиаторы - где ж замену брать?! ; а во-вторых, везти за собой
весь этот зверинец весьма накладно. Но каким-то образом циркачам это
удавалось.
Потом люди бились с людьми. Это было страшнее и безжалостнее, чем со
зверьми. Львы сражались с гладиаторами, как с равными, не желая ничего
другого, не зная пощады ни для себя, ни для противников. В этом проступало
их львиное естество. А люди... В людях люди же пробуждали нутряное,
звериное естество. И было отвратительно и завораживающе одновременно.
Я, не отрываясь, следил за происходящим... - все следили. И только
глашатай, паскудник, следил за мной. Я потом это понял.
Он подошел ко мне после боев и отозвал в сторонку, с хитрым прищуром глядя
куда-то вбок, на нечто за моим плечом.
- Прошу меня великодушно простить, ваша милость, - сказал этот
человечишко. - У меня к вам дельце.
Я высоко и надменно вздернул бровь, давая понять, что он забывается.
Впрочем, при большом желании это можно было также расценивать как немой
вопрос и побуждение продолжать.
Глашатай предпочел выбрать второй вариант.
- Э-э, видите ли, ваша милость, наше заведенье - в силу, так сказать,
специфики - постоянно нуждается в бойцах. И по мере возможности стараемся
восполнять их недостаток - за деньги, разумеется. Не подскажете ли вы...
"Да!" - подумал я. "Да, да! Вот оно!"