"Эллери Квин. Чудо десяти дней" - читать интересную книгу автора

отметил он и снова усмехнулся.
"Я улыбался уже три раза, - подсчитал он, - и, должно быть, у меня есть
чувство юмора. Но где же, черт побери, я очутился?"
Еще там было массивное кресло с овальной спинкой, украшенное резьбой, с
убогим зеленым сиденьем, набитым конским волосом. Пружины перекрещивались,
поддерживая элегантные ножки. С настенного календаря на него смотрел мужчина
с длинными волосами, и ему представилось, что тот так и умер, не переставая
на него глядеть. К двери был прибит обструганный китайский крючок для одежды
и указывал на него, словно палец. Палец таинственного вопроса, но каков
будет ответ? На этом крючке ничего не висело, и ничего не лежало на стуле, а
мужчина на календаре казался знакомым, да и голос, сказавший, что это не
корабль, тоже ему знаком, но и тот и другой остались неопознанными.
Человек, сидевший на кровати, с большими коленями, прижатыми к
подбородку, был грязный бродяга. Вот кем он был - грязным бродягой, с
разбитым в кровь лицом, который даже не потрудился снять свою перепачканную
одежду. То есть этот бродяга сидел, завернувшись в отвратительную рванину,
будто ему так нравилось. Когда он все понял, ему стало больно.
"Потому что я сижу на кровати, но как я могу быть человеком на кровати,
если прежде никогда не видел грязного бродягу?"
Вот в чем загвоздка.
Загвоздка в том, что ты не только не знаешь, где находишься, но не
знаешь и кто ты такой. Он опять засмеялся.
"Растянусь-ка я на этом подозрительном матрасе и посплю немного, -
подумал он, - вот что я сделаю". И в следующее мгновение Говард осознал, что
он снова на корабле, а небо над ним усеяно звездами.
Когда Говард проснулся во второй раз, все было иначе: никакого нового,
постепенно воспринимаемого рождения, никаких фантазий о корабле или прочей
чепухи. Открыв глаза, он сразу увидел затхлую комнатенку, Христа на
календаре и разбитое зеркало. Кровать больше не являлась его убежищем, и он
всматривался в свое припомнившееся отражение.
Теперь все в его голове встало на свое место: он знал, кто он такой,
откуда приехал, знал даже, почему оказался в Нью-Йорке. Он вспомнил, как сел
в Слоукеме в Атлантический экспресс. Вспомнил, как притащился с платформы 24
в раскаленную печь зала Большой центральной станции. Вспомнил, как позвонил
в галерею Террацци и спросил, в котором часу открывается выставка Дерена, а
раздраженный европейский голос громко ответил ему: "Выставка Дерена вчера
закрылась". А потом очнулся в этой вонючей ночлежке. Однако промежуток
времени между телефонным разговором и комнатой в ночлежке заволакивал черный
туман.
Говард судорожно вздрогнул.
Он знал о приближении судорог еще до того, как они начались. Но не
догадывался, что его станет так сильно и страшно трясти. Он попытался взять
себя в руки, но от мускульного напряжения ему сделалось еще хуже. Он
направился к двери с обструганным китайским крючком.
"Должно быть, в последний раз я спал совсем недолго", - подумал он.
Где-то неподалеку по-прежнему спускали воду.
Он открыл дверь.
Прихожая была настоящей кунсткамерой застоявшихся запахов.
Старик со шваброй в руке поглядел на него.
- Эй, вы! - окликнул его Говард. - Где это я?