Баранова Наталья Валерьевна Нель

За окном бродил ветер, шелестел, играя листвой. Но сначала ей показалось, будто в стекло стучится не он, а дождь. Или то было ощущение из сна? Девушка села на кровати, подтянула ноги к груди. Сон был тягостным, и если б могла, она проснулась бы раньше, не досматривая его до конца. Мотнув головой, она встала и налила себе в стакан воды, отпила короткий глоток. Подойдя к окну, отдёрнула тонкую ткань занавеси.

Ночью и в самом деле шёл дождь. В зеркалах луж отражались дрожащие огни, с неба смотрели звёзды. Остатки облаков стремительно удалялись, только на грани неба и земли, у самого горизонта, ещё просматривалось остатки небесного стада туч. Прислонившись спиной к стене, девушка отчего-то испуганно вздохнула. Впрочем, не почему-то. Под окнами пронёсся чёрной стрелой автомобиль, поднял кучу брызг из лужи. Странно, но она успела рассмотреть лицо человека за рулём, жёсткое, умное, властное, кому-то могущее показаться привлекательным. Но не ей. Это лицо было знакомо по сну, затяжному ночному кошмару. Она помнила холодный и уверенный взгляд, издевательскую насмешку на губах, его слова: "Вот и всё. Ты больше никому ничего не докажешь. Всё, Нель".

Нель? Её звали не так. Но отчего-то пересохли губы, когда она вспомнила об этом, и холод змеёй скользнул по позвоночнику. Как-то неожиданно кольнуло под лопатку. Она допила остаток воды из стакана, машинально поставила его на край низкого столика. Подойдя к зеркалу, включила бра и вымучено улыбнулась своему отражению.

Нет, всё было прежним — длинные локоны светлых волос, высокие скулы, кожа с проступившими веснушками. Веснушки появлялись каждую весну, и это изрядно злило. Ещё у неё были пухлые, почти как у ребёнка губы и ямочки на щеках. Она была невысокой, пухленькой и пугливой. Совсем не такой, как та девушка из сна. Та, кем она себе снилась. Та была жёсткой и уверенной, уверенной во всём. Она помнила жест, которым та проводила по коротким жёстким прядям, ощущение улыбки, в которой жил вызов, и взгляд — уверенный, оценивающий, который любому мог показаться дерзким. Холодный и, может быть, слегка циничный строй мыслей. Какое-то мгновение, проснувшись, она ощущала себя той, другой, совсем иной. К счастью, то был только сон.

Она пожала плечами, присев на край кровати притянула к себе халат и, набросив его на плечи, отбросила прочь настырные мысли, что лезли в голову. Несколько минут сидела потерянно, ни о чём не думая, просто разглядывая потрёпанный маникюр на ногтях. Перламутровый лак потрескался и слез с кончиков ногтей. Вздохнув, она достала из тумбочки лак и склянку с ацетоном, и принялась наводить на ногти красоту. " Как ни крути, Оксанка, а всё, что у тебя есть, это только руки, — подумала она, — не дал бог красоты, так как не старайся, а больше её не станет". Когда прозвенел будильник, руки уже были в полном порядке — мягкие тёплые ладошки, а ногти сияли свежим лаком. Машинально прихлопнув будильник ладонью, что б не звенел, она поднялась и направилась на кухню.

На столе остались следы вчерашнего пиршества — несколько бутербродов, ломтики сыра и ветчины, холодные куски курицы, остатки салата. Объедки кто-то убрал, должно быть, Светка, кому ещё такое придёт в голову? Все остальные приходят гулять, эта одна стремится услужить, а, может статься, то просто привычка, от которой никто и ничто не отучит эту чистюлю. Она подтянула к себе бутерброд, откусив, пожевала, и отложила в сторону. Привычным движением проверила, есть ли в чайнике вода, и включила его в сеть. Умная техника не заставляла долго ждать. Вода закипала за минуту с небольшим, тогда как на газу на такую же процедуру уходило чуть не вдесятеро больше времени. Достав банку с кофе, она бросила на дно бокала пару ложек коричневого порошка, сыпанула песка, залила всё кипятком и, размешав, отпила глоток, потянулась к бутерброду.

Откуда-то пришло неприятие, кусок не лез в горло. Казалось, что у кофе какой-то странный вкус и запах, он начисто отбил аппетит. Отставив кружку подальше, она задумалась. В голове роились странные мысли, новые и будто чужие. Выскажи вчера Светка что-то подобное, она бы только рассмеялась. Не давал покоя вопрос — смешной, нелепый, но оттого не менее настырный. Всем известно как звучит хлопок двух ладоней. Всем известно это с детства, но нет ответа на другой — а как звучит хлопок одной?

Она размышляла об этом, даже выйдя на улицу и семеня мелким шагом по аллее. Она не любила такую погоду и ранние прогулки. Ко всему сегодня выходной и можно бы поспать подольше. Если бы не кошмар, приснившийся ночью. После такого, проснувшись, не заснёшь. А ещё не шли из головы слова, сказанные странной старухой прошлым утром: " Сглазили тебя, девонька". Видно, и впрямь, сглазили. Все последние дни на душе кошки скреблись, беспокойство подтачивало силы, хоть беспокоиться было и не о чем. Всё в жизни гладко, всё ладно. Есть у человека и работа и дом, так о чём ещё беспокоиться? О деньгах? Ей на жизнь хватало. И на праздники тоже. О тряпках? Об Игоре, которого увела из-под носа Инка? Так не велика потеря, парень — не парень, а так, вроде банного листа. Не очень-то и нужен. Нужен он Инке со своими проблемами, так пусть она о нём и заботится. А она даже и без смазливой мордашки со своими прочими данными — квартирой и деньгами найдёт мужика. Коли будет нужен.

Впрочем, вся беда в том, что лично ей никто не нужен. Она подозревала это давно, а ночью, перед тем как лечь спать почувствовала это отчётливо и остро. Тому виной мог быть бокал вина выпитого накануне. Впрочем, сегодня с утра она не могла б поручиться, что не одиночество души заставило выпить её этот бокал. Одиночество, порой, толкало её на необдуманные поступки. Присев на скамью она задумалась. Глядя на светлеющее небо, сквозь ветки деревьев, росших около скамьи, пыталась избавиться от смятения, которое так никуда и не ушло.

Как обычно, когда не напрягаешься, не пытаешься насильно выудить какой-то момент из памяти, пришло воспоминание, один короткий момент.

…Она стояла на перроне, ожидая электричку. На душе было стыло и муторно. Как всегда, когда одиночество насаживает душу на свой острый коготь и начинает вытягивать жилы, злорадно усмехаясь. Что таить греха, живя той жизнью, как и окружающие её люди, она не нажила друзей и подруг. Впрочем, видимость дружбы была. Как и у всех. Но только она не сомневалась, что никому из её окружения не понадобиться душевных мук, что б предать. Ради личной выгоды. В тот день было то же самое — сомнения, тоска и ощущение враждебности мира. Не было сил. И не было желания жить. В какой-то момент в голову пришла шальная мысль — узнать, что будет после…. После того, как сделаешь шаг вперёд с края платформы, шаг под надвигающийся поезд.

Достаточно странно, что в тот момент тоска ушла, перестав точить нервы. Ушли все эмоции и обиды, словно эта мысль принесла единственное верное и правильное решение. Пришло спокойствие и ощущение свободы. И показалось на какой-то миг, что её жизнь и судьба — исключительно в её руках. Оставалось только сделать шаг.

— Не подскажете, сколько времени? — прозвучал голос за спиной, заставивший её обернуться и сделать шаг прочь от края.

Перед ней стояла миниатюрная женщина в зеленоватом плаще и элегантных туфлях на длинном каблуке. У неё были чёрные короткие волосы, несмотря на прохладную погоду ничем не прикрытые, внимательные зелёные глаза, лицо полное уверенности и спокойствия. Глядя в эти глаза, Оксана почувствовала шок. Похоже, что незнакомка почувствовала её намерение и подошла специально, что б остановить. Но… об этом не было сказано ни слова. Разговаривая ни о чём, так как до сознания попросту не доходил смысл сказанных ими обоими фраз, Оксана чувствовала, как по телу распространяется дрожь и уходит покой. Зелёные глаза завораживали. И ещё каким-то уголком сознания она отметила, что незнакомка очень и очень красива. Уверена в себе и красива, хоть от глянцевой, лакированной красоты фотомодели в ней не было ничего. Черты лица мелкие, несколько неправильные, упрямый подбородок, умело подкрашенные глаза и губы и изумительная кожа. Оксанка почувствовала укол ревности, глядя на эту кожу — ровную, гладкую, слегка золотистую от загара. Ни веснушек тебе, ни отдающей рыхлостью белизны. Незнакомка была своеобразна, несколько резковата в жестах, и когда улыбалась, появлялось ощущение, что улыбается она чему-то понятному только ей, и оттого казалось, что она улыбается свысока.

Навряд ли эта женщина смогла бы стать ей подругой. Она была колюча, а занозистых стерв Оксанка не любила. Достаточно у неё в окружении стерв обычных. И пусть подруги — не подруги, но улыбаются ласково и гадости в глаза не говорят. А за глаза… она ж сама — тоже не сахар. Она так и не узнала имя незнакомки. Поговорила пару минут и отошла в сторону. Как ни странно, но после того короткого разговора ей стало легче. А через несколько недель ночами начали сниться странные сны, в которых она была занозиста, колюча, носила короткую стрижку и говорила то, что думает, не таясь. В этих снах были настоящие друзья и настоящие враги. Там было нечто, чего так не хватало в реальной жизни. И были мысли, не свойственные лично ей до какого-то мгновения, чужие, но уже не чуждые.

Оксана, усмехнувшись, достала сигареты, повертела пачку в руках и положила её назад в карман, обнаружив, что забыла зажигалку. После ночного кошмара хотелось курить. Она не отдавала отчёта, но курить хотелось и тогда, когда она лежала на постели, прислушиваясь к шелесту ветра за окном. Это было насущной потребностью, больше, чем крепкий кофе по утрам. Особенно после кошмаров. Но сейчас, глядя на розовеющее небо, она чувствовала, что это желание не контролирует её, что откуда-то взялись силы контролировать это желание.

Прикрыв глаза, она вздохнула. Ночной ливень, раздвоение чувств и желаний. Страх и вопрос. Оксана и Нель. Раздвоение личности? Или слияние? И есть ли труп на берегу реки, там, под самым обрывом? Неделю назад Оксанка бы выла волком от таких вопросов. Побежала бы к подругам. К Светке. К бабкам. А вчерашняя фраза даже заставила на мгновение улыбнуться, прежде чем в душу закрался страх. "Сглазили тебя, девонька". Возмущение и нереальный невозможный ответ, взгляд, от которого бабка попятилась, как чёрт от ладана, слова: "Знаешь, дорогая моя, я сама ведьма, и не надо мне лапшу вешать на уши. А то я сглажу, — не обрадуешься". Она пожала плечами, подумав, что сходить к бабкам всё же стоит. Бравада — бравадой, а вдруг? В нашем мире всё так неверно, запутано и непонятно. Вдруг Инне мало Игоря, кто знает, может ей надо ещё и её, Оксаниных, душевных мук? Кто знает, на что способна подруга — соперница? Только бабку надо искать истинную. И знать бы к кому бегает сама Инка, а то попадёшь ненароком в переплёт. Инка, знойная красавица, очаровать и облапошить может кого угодно. Бегает к ворожеям, бегает в церковь, сплетничает и наушничает, и может влезть в доверие к кому угодно, а потом, когда она получит всё, что хочет, то посмеётся над тобой, выставив перед всеми полной дурой. Сама же, как змея сменив кожу, вывернется из любой ситуации. Вот гадюка! Пока Игорь не собрал свои вещи, Оксанка, дура, так и не поняла чего же Инне надо. Хоть Светка предупреждала. Но, вот феномен из феноменов — верить красивой прожжённой Инке куда легче, чем почти незаметной Светке, похожей на тихих рафаэлевских мадонн. Нет, определённо надо побольше выспросить у Светки об Инне, она, хоть и тихоня, пожалуй, замечает много больше, чем сама Оксана.

Поднявшись со скамейки, девушка медленно побрела по аллее. Давным-давно её мучил один вопрос, — зачем мы? Прошло время, вопрос позабылся, перестал быть острым, как перчик, перестал манить. Но, видимо, всё в этом мире течёт и меняется, и прав был мудрец, заметивший, что проходит всё, пройдёт и это. Вопрос вернулся и вновь заставлял шевелить извилинами, ища ответ. Кто-то умный когда-то сказал, что неблагодарное занятие — искать смысл жизни, что смысла нет, и что с этим надо смириться и просто жить. Но с некоторых пор просто жить не получалось. Однажды, во сне, Нель в ней сказала, что раз есть вопрос, это значит, должен быть и ответ. Вселенная не может поставить вопросов, на которые невозможно ответить. А значит, уходить от ответа — проявлять лень. Ответ может быть сложен и на поиски его может не хватить всей жизни, но это не означает, что ответа нет.

В том сне всё было так просто, и думать о тех вещах, что обычно её шокировали, не составляло труда. Была иллюзия, что у неё, ходящей по земле, вырастали крылья. Мысль была равна полёту. И ощущение, что тебе подвластно всё, делало её совсем иной, незнакомой самой себе. В этих снах её звали Нель.

Но этой ночью Нель умерла. Она отчётливо помнила ощущение воды на своих коротких прядях, усталость и ощущение тщетности усилий. Когда она одна и измучена бессонницей, а вокруг трое дюжих парней, отрезающих путь к отступлению…. Если б оставалось только чуть больше сил, если б её не загоняли как зверя трое суток подряд, она б ушла, как не раз уходила. Но на этот раз они учли если не всё, то немного более чем обычно. И значит уход значительно труднее и мучительней. Чувствуя сталь через тонкую кофточку у груди, она усмехнулась, глядя в холодные, насмешливо прищуренные глаза Афанасия. "Ты уверен, что никому и ничего? — проговорила с вызовом. — Ты уверен? Ну что же, увидим. Мир нас рассудит". Нельзя было сказать, что она не чувствовала страха. Страх был, и не страх, а липкий холодный ужас. Он и усталость сбивали её с ног, гасла воля. Ах, если б усталости было чуть менее. Если б чуть меньше утешительного спокойствия вызванного непонятно чем, если б не мысль, которую Оксана чувствовала как свою. Одну окаянную мысль, заставившую Нель надменно улыбнуться за мгновение до того как прозвучал выстрел.

И больно не было. Была лишь тоска о том, что, может быть, она не права, не имеет прав, и тогда — всё напрасно. Этой ночью Нель умерла. Нель, незнакомка с перрона, остановившая не начатый шаг в никуда. Нель умерла? Или проснулась? Девушка мотнула головой, не желая отвечать себе на эти вопросы. Всё было сложно. Слишком сложно для Оксаны. Слишком просто — для Нель.

Внезапно решившись, девушка повернула в сторону набережной. С этим раздвоением личности пора было заканчивать. "Там, — сказала она себе, — никого и ничего нет. Ты увидишь это, и тогда пройдут все твои нелепые сны. Ты должна это увидеть!" До набережной было недалеко. Они любили там гулять — она, Светка, Инна, ещё пара девчонок — знакомых её знакомых, подруг её подруг. Там, до сегодняшней ночи, никогда не бывала Нель.

Увиденное, заставило её задрожать и сбавить шаг, не доходя до места несколько десятков метров. На асфальте лежало тело, упакованное в чёрный целлофан, рядом стояли две машины с цветомузыкой на крыше, и третья — с крестом. Молоденький лейтенант со странным, мучнисто-белым лицом курил в стороне. Девушка подошла и встала рядом, достала сигареты. Молодой человек молча протянул зажигалку. Закурив, она внимательно посмотрела в его глаза, как когда-то там, на перроне, смотрела Нель. Этого оказалось достаточно. Сомнения исчезли, словно ей открылись его мысли. Она коротко поблагодарила за огонёк и пошла далее, мимо, проявляя минимум любопытства, словно произошедшее её никоим образом не касалось, а сама она была начисто лишена любопытства. Походка оставалась уверенной и твёрдой, но внутри словно лопнула перетянутая струна. Струна лопнула, но оба её конца продолжали дрожать и вибрировать, оттого по телу шла нервная дрожь, более сильная, чем от простого озноба. Унять эту дрожь сигарета не помогла, и оттого она отбросила её, докурив едва до половины. Свернув в подворотню, позволила себе лишь на миг оглянуться, словно прощаясь, бросила неясную улыбку даря её то ли себе, то ли молоденькому усатому лейтенанту, никак не могущему оправиться от шока. "Вот и всё, — кольнула мысль — игла. — Теперь тебе не удастся быстро найти меня, Афанасий. Крошка Нель хорошо спряталась. Она умерла, но она живёт в легкомысленной головке другого человека. И неважно, что что-то утеряно. Ведь главное, что потеряно ещё не всё. Мне нравится Нель". От этих мыслей тело словно прошило ударом тока. Сходишь с ума, — сказали бы люди. Но она не чувствовала себя сумасшедшей. Мир вокруг начинал наливаться красками и смыслом. Тем, чего ей так не хватало в предыдущей серой и скучной жизни.

" Здравствуй, Николь, ты не поверишь, но пишу тебе это я. Нель. Ты не поверишь, но мне в который раз удалось вновь вырваться. На этот раз — с того света, а не с границы между мирами. Знаю, ты не можешь не знать о том, что произошло однажды ночью в чужом городке, который так далеко от тебя. Знаю и то, что Афанасий не мог не сказать тебе. Ну и что с того? Я пишу, потому, что мне больше некому писать. Ты знаешь меня лучше всех, мы были друзьями когда-то. Помнишь светловолосую, наивную девчушку, что, как и ты, тянулась ко всему неведомому и необъяснимому? Ты помнишь как мы, одержимые, собирались у кого-нибудь и вертели блюдце. Нам тогда казались невнятные ответы райской музыкой и гласом истины. Наверное, мы слишком мало знали и были глупы. Мы не могли отличить правду ото лжи? Нет, не ото лжи, но от предрассудка и домысла. У мира, с которым мы выходили на контакт, свои законы и свои правила. Но мы не совсем понимали тогда его законы. Кому-то этого хватило. Кому-то, но не тебе и не мне. Ты нашёл себе учителя, а я…. У меня оказался свой путь, не похожий на твой. Когда я оглядываюсь на прошлое, то понимаю, что было время, в котором мы были слишком наивны. Ты научился многому, но в тебе осталось этой наивности более чем во мне. Почему именно так получилось, я до сих пор так и не поняла, может быть виной тот слепящий шнур молнии, от которого мне дано было уклониться, да лики икон, на которые я с детства смотрела… с неприятием? с укоризной? Не знаю, только и тогда в далёком детстве мне дано было чувствовать, что мы никогда не примем друг друга.

Да, тебе хватило того, что тебе дал Афанасий. Мне никогда не будет достаточно тех знаний, которыми я располагаю, оттого, мне никогда не закончить своего пути. Ты помнишь русоволосую девчушку, которую звали смешным, нелепым, нерусским именем — Нелли, которое она потом, из-за упрямства сократила в короткое и звенящее Нель? Ты помнишь, ты должен помнить, я это чувствую изнутри, душою. Ты помнишь, и значит, у тебя есть шанс понять.

Я всегда недолюбливала Афанасия. Он всегда был непрост, говорил туманные слова, гордился своим умом, кичился положением и дипломом. Диплом мага и экстрасенса, — как смешно это звучит. Ты помнишь, что означает слово «экстрасенс» — сверх чувствующий. Разве можно научить чувствовать? Разве можно научить чувствовать того, от кого закрыта гармония и совершенство этого мира, того, кто живёт погружённым в мир денег и суеты, и оторван от мира окружающего? А потом, выдавая диплом, как его учителя могли оценить его чувствование? По его словам? Проверяя его на приборах? Право слово — смешно. Смешно и жалко. И тебя, что ты выбрал его, и самого Афанасия. Мир закрыт от него, он смотрит на солнце сквозь печную заслонку и говорит, что это — истина. Я интуитивно недолюбливала его, наверное, оттого, что он решил, что жизнь его уже вознесла на вершину.

Предрассудки, вот чем вы окружены. Предрассудки, которые мешают, и дышать и думать. Думать нельзя по схеме, пользуясь стереотипами. Думать надо учиться самому. А более чем думать самому нужно учиться чувствовать. Чувствовать ложь, чувствовать истину, самого себя и своё место в мире. Мир без себя и мир в себе. Жаль, что никто не может пройти этот путь с тобой на пару. Путник в этом пути всегда одинок. И хорошо, если есть кто-то, кто может тебя направить. Кто-то, кто однажды уже прошёл свой путь. Мне не дано было этого счастья. Что ж, на каком-то пути кто-то должен быть первым. Когда-нибудь и про меня скажут то, что я говорю тебе — иллюзия. Всё то, что ты знаешь, — только иллюзия. Твоё право не верить мне и продолжать жить так, как ты жил. Отбросить и не вспоминать. Твоё право, как моё — рассказать.

Я помню, как тебя удивил мой дар, мы стояли на перекрёстке, ты ждал меня, а я шла к тебе. Ты помнишь того офонарелго водилу, что выскочил на красный свет, и нёсся на меня. Я помню твоё побелевшее лицо, Ник. Помню выражение отчаяния и боли, когда ты понял, что ничто не сможет меня спасти. А я, я не сразу поняла, что случилось. Только мир вокруг меня качнулся и поплыл неторопливо, не было звуков, стих гул голосов, эта многоголосица, что присуща большим городам. Время вокруг тянулось медленно. Очень медленно. Единственная, кто сохранила свою прежнюю скорость, была я. Я видела как плавно и неторопливо скользит по земле автомобиль с затемнёнными стёклами, так в далёком детстве медленно, неторопливо и величественно мимо меня скользила молния — змея, тягучая и густая, похожая на каплю мёда, стекающего с ложки, вся золотистая и фиолетово-синяя. Я видела тебя и других людей. Я махнула тебе рукой и крикнула, что всё в порядке. Но ты не услышал, ты просто не мог услышать, но я не сразу это поняла. А ноги несли меня к тебе, находясь в этом застывшем мире, я не прекратила начатого движения. Я очнулась, только ступив на тротуар рядом с тобой. И тогда мир вновь навалился на меня. Возникли из небытия звуки, задвигались люди. Я помню твоё ошеломлённое лицо. Помню, как ты смотрел на дорогу, начиная осознавать, что меня там нет, что я — вот она, рядом. Потом я сказала, что не помню, как оно вышло. Я солгала. Я помнила всё, даже лицо человека за рулём. То был Афанасий, но я тебе этого не сказала. Он был нужен тебе тогда, я не знала, могла ли в тот день дать тебе больше, чем он. У меня самой не было тогда слов и знания, было только чувство. Чувствование в кончиках пальцев. А за день до этого у меня и Афанасия был конфликт. Я усомнилась в его словах, и это слышали некоторые его ученики. Тебя среди них не было. Тебя не было рядом тогда, иначе б ты увидел, что злоба полыхнула в глазах этого святоши, как в глазах охотящейся кошки. Именно с того самого дня он и я — враги. Он не простил того, что кто-то посмел усомниться в его всезнайстве. Наверное, мне не стоило его тогда провоцировать, Ник. Беда в том, что тогда и я сама не понимала, что я делаю. А он стал присматриваться ко мне. Особенно, когда мне удалось уйти с траектории движения его автомобиля.

Напряжение. Уже на следующий день между нами возникла напряжённость. Он, видимо, пытался меня проучить, но понял, что я собой представляю, гораздо больше, чем он может понять. А потом, я уже говорила, что он смотрит на солнце через печную заслонку. Наверное, интуитивно он почувствовал это и сам, и так же почувствовал, что все его знания, сила и авторитет ничего не значат. Ведь всё, чему он может научить вас — это так же смотреть на солнце, как смотрит сам. И тогда он начал свою охоту. Мне жаль его, Ник. Я его жалею потому, что у него сил отбросить свои заблуждения и начать всё с самого начала. Именно поэтому я не могу поднять на него руки. Хотя… возможно, так было б намного проще, Ник. Было бы проще, если б он перестал топтать эту землю. И… всё равно не могу. Это не моё решение и не для меня, хоть гипотетически я не раз могу вернуться к этой мысли. Я даже не могу мечтать его убить. И не убью. Никогда.

Мы долго играли в кошки-мышки. Я и Афанасий. Когда на меня первый раз обрушилась беда, я не подозревала, что это он. Но, но за всеми моими бедами стоит именно этот человек. И это — не паранойя. У меня есть куча доказательств, но приводить их не буду. Всё это слишком долго и нудно, Ник. И лишено смысла. Будет похоже, что я оправдываюсь, а мне оправдываться не в чем. Мир осудит меня, если я не права. Мир, но не люди.

Ты всегда смеялся надо мной, говорил, что я заражена вирусом мессианства. Может оно и так. Но…, Ник, я никогда не говорила об этом тебе, всегда уходила от этого разговора, а теперь, мне, наверное, стоит тебе это сказать, я не могла не думать тогда, в своём далёком детстве, что тот факт, что я ушла от молнии не случайность. Я думала над этим слишком долго и часто и не могла забыть, что это — было. Хотя, я почти забыла сейчас, как это было. Как бы то ни было, но это маленькое чудо, позволившее мне выжить, стало отправной точкой в моём пути. Его началом. Я начала думать — зачем я? почему я? И для чего я. Я начала искать себя. Искать своё место в мире. С детства. Почти что с чистого листа. И пришла к выводу, что всё не случайно. Наши поступки и события вокруг нас делают нас теми, кто мы есть, а из всего вокруг и с нами происходящего мы, несомненно, выбираем и запоминаем то, что ближе нашей душе и нашему пути. Если конечно даём себе шанс задуматься об этом, а не жить под копирку, потому что так живут все.

Да, все мы люди, схожи. Но мы и различны. Схожи и индивидуальны. В этом есть свой особый смысл. И есть баланс между индивидуальностью и общественной необходимостью. Лезвие бритвы. Как у Ефремова. Помнишь, я любила читать его книги, ты читал их тоже, потому, что я просила тебя. Знаешь, он прав. Лезвие бритвы, оно везде в этом мире, куда не посмотри. Мир прост и сложен одновременно. И мы все балансируем на лезвие бритвы. Не только люди, не только животные. Не только живые.

Живой мир, Ник, подразумевает не только двигающихся, питающихся, думающих существ. Древние были много более правы, наделяя душой всё сущее в этом мире. Они были куда ближе к Вселенной и звёздам, нежели теперь находимся мы. А знаешь почему? Они не называли себя царями природы и вершиной эволюции и интуитивно знали, знали без доказательств необходимых современной науке, что эволюция не ограничивается созданием сложных организмов.

Эволюция это не только процесс появления и роста жизни, как понимаем её мы. Ник, где была б наша цивилизация, если б не было Солнца? А Солнце не первичная звезда. И что-то было до звёзд. Кто-то ломает головы, пытаясь понять, отчего элементарных частиц не меньше, чем неэлементарных. А жизнь любит разнообразие. И выживает не сильнейший и необходимейший, а любой, кто вписывается в законы этого мира. Приспособленный к существованию в нём. Знаешь, Ник, Вселенной нет разницы между атомом, частицей, человеком, звёздами в галактиках и самими галактиками. Это всего лишь структурные этажи. Виды, занимающие каждый свою нишу. Эволюция идёт, шла, будет идти везде. Наверху и внизу и мир будет бесконечно меняться, потому, что это живой мир.

Древние предки это знали, а знали, оттого, что верили чувствам и, чувствуя, не умели обманывать себя. В нашем восхождении к вершинам, мы, люди, утратили эту способность, — чувствовать и не обманываться в чувствах. Возможно, иначе быть просто не могло. Возможно, иначе не созрел бы наш, людской разум. К сожалению, мы люди всё больше и больше не вписываемся в этот мир. Мы уходим от него, от своей природы и от самих себя, мы поддаемся самообману. Мы потеряли нечто очень важное, но мир устроен так, что в нём ничто не происходит зря. И потому сейчас мир в нас пытается нас найти и вернуть нам. Сложно? Путано? К сожалению, я не могу объяснить иначе. Вселенная полна парадоксов, ведь она гениальна. И только сжившись с её парадоксами, приняв их, почувствовав, можно хоть что-то понять. Для тех, кто не может смириться с парадоксами и принять их, — этот мир в его разнообразии и стремлении к изменениям — только горячечный бред сумасшедшего. А ведь это не так. Всё выверено и взвешено и идеально сбалансировано.

Мы уничтожаем естественную среду, под которую нас создавала природа. Но это было б полбеды, если б мы не нарушали баланс. Природа чувствует это. Мы сами чувствуем это. Мы создаём среду чуждую нам, нашей биологической составляющей. Природа пытается вернуть нас назад, наделяя всё больше индивидуумов далеко не средней чувствительностью. Она просит нас, пока не поздно одуматься. Нам, как виду, по большому счёту оно, может быть и не нужно. Мы всё равно продолжаем движение. Вопрос только — куда? И к чему? Если мы не в силах оглянуться и позаботиться о тех, кому мы делаем невозможным следующее за нашим, восхождение, то куда идем мы сами? В никуда? Кто уничтожает других неминуемо идёт к самоуничтожению. Суицид — массовая болезнь этого общества, по сути своей есть только отражение тенденций нашего развития. Как ты б сказал — кармическая болезнь человечества.

Природа наказывает нас болезнями. Нам кажется, что эти напасти несправедливы. Кому-то, правда, уже так не кажется. Она наказывает нас снаружи и изнутри. Ото лжи самим себе, от постоянных стрессов, от волнений, порой из-за пустяков, подтачивается наш иммунитет. Снаружи атакует изменённая среда и те, кто приспосабливается быстрее нас. Изнутри… а что там внутри? Только ли органы? Только ли жидкости и среды?

Самое главное, внутри нас информация, Ник. Мы знаем закон сохранения массы и закон сохранения энергии. Есть и закон сохранения информации, только мы, пока что ещё не смогли его доказать. Но, оглянувшись, мы в состоянии признать и эту истину. Что, если не универсальное собрание данных, представляет собой спираль ДНК? В ней память обо всём, что происходило прежде. О предках — твоих, моих, любого существа на Земле, об их становлении, о климате, в котором они росли, ибо даже климат заставляет нас приспособляться. О переживаниях и о страстях, так как переживания и страсти тоже оставляют свой отпечаток. И все эта летопись так компактна и гениальна, что перед природой можно только поклоняться. Ничего подобного этому человек ещё не создал.

Самое главное, что имеет человек — это информация. Мне потребовалась уйма лет, что б понять это. Как и то, что по сути своей мы живём в виртуальном мире. Всё окружающее — не более чем иллюзия. Ценности, которыми так стремиться овладеть человек, — условны. Настоящие ценности доступны лишь тому, кто умеет видеть. Кто умеет слушать и чувствовать. Тому, кто познал себя. Законы Вселенной нельзя обмануть и обойти, нельзя найти адвоката, который сумеет найти лазейку. Потому как законы эти оттачивались миллиарды лет, опробовались не раз. Они — универсальны. Но, всё сказанное отнюдь не означает, что их невозможно понять.

И ключ к их пониманию есть у каждого, и у всех. Нужно лишь только без обмана и пощады прислушаться к себе. Не позволить себя обмануть. Понять себя. Несмотря на наши ошибки и заблуждения, — мы все дети Вселенной. И ещё не поздно войти в гармонию с ней. Вернуться к истокам. Мы все видим сны.

Мы всё видим сны, и как бы ты к ним ни относился, они часть нашей жизни. Прорыв другого из другого слоя нашего «эго» в слой личностный. Кажется, Юнг считал, что в нас живёт сознательное, бессознательное и надсознательное — коллективное знание человечества. Но слоев гораздо больше. И древние египтяне, выделявшие семь душ человека, к истине стояли куда ближе. Информация переходит из формы в форму. Виток следует за витком. Сначала появляется хоть какое-то ядро, как затравка, потом на нём, как на базисе, возникает всё остальное. Известные нам сознание и подсознание — лишь вершина айсберга. Слоёв куда больше. Но между всеми ними есть перемычки, этакие области сновидений, по которым информация может переходить из слоя в слой. Так что, не смейся, а память атомов и клеток отчасти доступна нашему сознанию. Отчасти. Но и этой части будет достаточно, если ты на самом деле хочешь знать. Стучащему — откроется. В шуме бегущей по венам крови можно услышать музыку Вселенной. Потому как мы и Вселенная — едины. Она в нас. Мы в ней. Древняя мудрость древнего Востока — инь и ян, ничто и всё, одно постоянно находится в другом. Мы и Вселенная едины, это похоже на лист Мёбиуса — на одной стороне внутренний мир, на другой — внешний, но всё едино, так как сторона всего одна.

Познай себя, Ник, и ты не пожалеешь. Ты поймёшь то, чего прежде не понимал, но силился понять…

С уважением и надеждой, Нель".

Молодой человек уронил письмо, почесал подбородок, потом взял конверт, внимательно изучил штемпель на конверте. Письмо пришло сегодня, а отправлено было неделю назад. И прошло больше месяца с тех пор, как она умерла. Несчастный случай, как сказал Афанасий. Но мертвецы не посылают писем. Конечно, она могла оставить письмо кому-нибудь из знакомых, что б те потом отправили его. После смерти. Впрочем, не могла. Все эти фокусы не в характере Нель. Нель не лгала, не умела лгать. Порою умела что-то утаивать. Но вводить в заблуждение?

Ник подошёл к окну. Где-то внизу трещали трамваи, тёк многоголосый люд. Иногда, когда рядом была Нель, этот шум словно утихал, утекал в никуда, И тогда оставался лишь запах её волос и взгляд зелёных глаз. Её улыбка. Последний раз он видел её полгода назад. Случайная встреча в толпе. Она улыбнулась ему как обычно. И, как обычно, необычным было ощущение, которое она подарила.

— Ты спешишь? — спросил он. Она коротко кивнула.

— Спешу, — ответила просто, — А знаешь, я искала тебя. Мне нужно тебе кое-что сказать. Кое-что важное.

— О нас?

— О нас, разумеется, тоже. Да, забыла спросить, как поживает Афанасий?

— Прекрасно.

Это было неправдой, но ответить иначе он, разозлившись, не сумел. Он ожидал другого. Он любил её, а она в первые секунды встречи спросила об Афанасии, которого раньше не то, что б недолюбливала, не любила. Были обида и ревность. И, видимо они застлали разум.

— Ты всё учишься у него?

— Учусь, — буркнул Ник.

— Ну, тогда, до встречи, ученик чародея. Надеюсь, она будет скорой.

Нель развернулась и пошла быстрым уверенным шагом. Что-то остановило его, не позволило кинуться следом. Как будто кто-то запретил. Впрочем, это было б напрасным. Если б она не захотела, он бы её не догнал. Нель умела двигаться быстро, очень быстро. Исчезала в одном месте и возникала в другом. Сначала она почти не умела сознательно пользоваться этим даром, но потом словно вошла во вкус, и ошеломить кого угодно, для неё не составляло больше труда. Но это был не прыжок, не скачёк. Видеокамеры фиксировали передвижение, которое не фиксировал глаз. Просто в такие моменты время меняло скорость своего течения для неё одной, для Нель.

Афанасий только пожимал плечами, когда ему рассказывали об этих трюках Нель. Ник не понимал, как ей это удаётся. Временами он пытался поймать её, считая всё ловким трюком. Может, так оно и было. Но никому было не дано повторить того, что умела Нель. С него сходило по десять потов, но приблизиться к этому умению он так и не смог, а Афанасий советовал не забивать голову вопросами, на которые он ответа найти не мог. "Твоё время ещё не пришло, — излучая всем своим видом твёрдую уверенность, говорил он. — Когда оно придёт, ты всё поймёшь сам".

— Николь, — позвал голос за спиной, — иди сюда.

Ник сложил письмо в конверт, слегка усмехнулся. Афанасий не любил когда он долго отсутствовал, считая, что талантливый ученик всегда должен быть при нём. Рядом. Как собачка… Ник усмехнулся, слегка качнув головой. Привязанность Афанасия к тем, кто ему нравился, была безгранична. Раньше его эта привязанность не тяготила. Раньше была рядом Нель. Теперь ему не хватало её насмешек и изумлённого взгляда глубоких зелёных глаз.

Впрочем, у Нелли глаза были тусклые, светло-карие, невыразительные, как и всё лишённое очарования простенькое личико. И светлые волосы лишь довершали облик серой мыши. Но как-то в один день она обрезала длинные косички и перекрасила шевелюру в цвет воронова крыла, купила контактные линзы, и надела на лицо совсем другую улыбку. Её словно подменили. Черты лица скорректировала косметика. От серой мыши не осталось ничего. Она стала говорить уверенно и насмешливо, смотреть, словно зная про человека, с которым шла на разговор, абсолютно всё. Она стала дерзка и собрана. Но по-прежнему добра к нему. Но стала дальше, далека как звезда. За ней надо было идти, надо было тянуться.

И кто знает, как повернулась бы судьба, если б не эта прилипчивая сущность Афанасия. Когда Ник понял, что Нель для него недостижима, то разозлился на учителя. И на себя. Он злился без видимой причины, без малейших на то поводов. Что-то вновь и вновь возвращало его к мыслям о ней, и об Афанасии. Сердце тосковало. Ныло за грудиной и под лопаткой. Не было сил, словно кто-то высосал их из него. Не было мыслей, не было желаний. А Афанасий был предупредителен и внимателен. Сочувствовал, пожимал плечами, вёл себя так, что на него невозможно было злиться. И тогда он стал злиться на Нель. Называя её ведьмой и стервой, считал себя очарованным, рвался изо всех сил, мечтая её забыть и не вспоминать.

Не получалось. Он не мог её выкинуть из памяти, та упорно подсовывала образ. Её прямой взгляд, зелёный омут глаз, улыбку, что прикрывала тайну. Он не мог на неё разозлиться, когда случайно встретил её в толчее. В тот миг, когда он её узнал, на душе стало особенно тихо и спокойно. Ушла тоска и медленное, терзающее его, чувство раздражения. Ушла печаль, а радость ударила в голову, как хорошее вино и закружила, и оторвала от земли. И всё было б прекрасно, если б она не спросила об Афанасии. Он не понял в чём дело, тогда. Не понимал и сейчас, но смутно чувствовал, что вопрос был не случаен. Неужели она не любила его тогда. Неужели не ради него так кардинально изменила имидж. Все думали, что Нель изо всех сил пытается обратить на себя внимание учителя, ничего серьёзного собой не представляя. Они ошиблись? Но они не могли ошибиться. Ведь все они помнили, что Нель — лишь серенькая мышь.

Серенькая мышь…. Ник взял письмо и пошёл в зал. Афанасий стоял в центре, окружённый заглядывающими ему в рот учениками. Ученики, за право находиться рядом ежемесячно вносили кругленькую сумму, оттого, может быть, и слушали внимательно. Два раза Афанасий повторять не любил. А кому хочется зазря платить деньги? Правда, с него Афанасий не брал ни копейки. Говорил, что настолько талантливые ученики, не приносящие хлопот, и понимающее о чём сказано, должны учиться бесплатно. Возможно, Афанасий и был искренен, но он, Ник не чувствовал себя особенным. Талантливым учеником он не был. Всё время, проведённое в школе, он всё чаще и чаще начинал считать потраченным впустую. До тех пор, пока не появлялся рядом Афанасий. Тогда солнце начинало вновь светить даже через тучи.

— Ник, — позвал его Афанасий, — ты долго.

Ник равнодушно пожал плечами и стал с любопытством разглядывать Афанасия. Учитель был высок и строен. Ходил мягко, словно большой кот, почти бесшумно. Он был сед, почти беловолос. Уверен и упрям. Выглядел на тридцать с небольшим, хоть ему уже было за сорок. А ещё он умел очаровывать и подчинять.

К Нику подошёл приятель, легонько толкнул в бок. И улыбнулся.

— Игорь, — спросил Ник тихо, так что б не обратить на себя внимания, — так, когда пришло письмо?

— Вчера. Я уже говорил, а ты мог бы и сам заглянуть в почтовый ящик.

Ник досадливо поморщился, оглянулся на Афанасия, излагающего свою версию гибели Атлантиды.

— Пойдём отсюда, — предложил он, — мне не хочется откровенничать при посторонних.

Игорь пожал плечами.

— Как ты уйдешь, — заметил он, — так Афанасий сразу тебя хватится.

— Пусть, лекцию он прерывать не станет и следом не помчится. Так?

— Ну?

— Ну и узнает всё в своё время.

Выйдя на улицу, Ник вдохнул свежий воздух, и направился в сторону парка.

— Нель прислала письмо, — проговорил он, стараясь придать своему голосу равнодушное звучание. Словно б ничего не случилось. Но Игорь на хитрость не поддался.

— Нель, — протянул он задумчиво, — та самая Нель?

— Та самая, — коротко подтвердил Ник, — правда, почерк немного не тот, но….

— Но?

— Но писала, несомненно, Нель. Кое-что из написанного, знали только мы двое — она и я.

Игорь задумчиво присвистнул.

— А рассказать это она никому не могла?

— Может быть, и могла, но…

— Опять но? — удивился Игорь.

— Это не в характере Нель, — вздохнул Ник, — она всегда была скрытна и подозрительна. И лишних слов не говорила никому. И никогда. Такой уж характер. Из неё любое слово надо было вытягивать.

— А ты чересчур доверчив. Давно тебя хотел спросить, Ник, неужели тебе не жаль времени потраченного на Афанасия?

— В каком смысле?

— В прямом. Мне давно надоела лапша, которую он нам вешает на уши. Денег, конечно жалко, но их не вернёшь. Я в его кружок хожу, что б только пообщаться с ребятами. И жду, может, скажет наш гуру что-нибудь умное. А из тебя он просто верёвки вьёт. Ты что ему веришь? Или, быть может, он тебе говорит что-то иное, чем всем?

— Ты просто не понимаешь, — медленно произнёс Ник, — твоё время ещё не пришло. Когда-нибудь оно придёт и тогда…

Игорь насмешливо качнул головой, наклонил её на бок, как разглядывающий что-то нахохлившийся воробей.

— Ну, ты даешь, старик, — проговорил он, — ты ему веришь, это уж форменные чудеса! Он, тебя, не приворожил ли часом?

— Ты о чём? — переспросил Николай.

— Ни о чём, — буркнул Игорь и вновь спросил, — О чём пишет Нель?

— Так…. Что жива, здорова.

— И всё?

— Остальное никого не касается.

— Кроме что, Афанасия?

— Кроме него. Я ему, между прочим, доверяю.

Игорь равнодушно пожал плечами.

— А мне?

Вопрос был поставлен прямо, но на него не хотелось отвечать. Ник скользнул по округе равнодушным взглядом.

— Доверяю, — ответил тихо.

— Дай письмо, — продолжал настаивать Игорь.

— Не дам. Оно тебя не касается, — заметил Ник и, отвернувшись, поспешил уйти. Игорь за его спиной озадачено почесал затылок, посмотрел ему вслед, как смотрят на чудака, или сумасшедшего.

Нель сидела у окна, разглядывая свои тонкие длинные пальцы. Раньше у неё были совсем другие пальцы — тонкие и изящные, но совсем не такие, иная сеточка линий на ладонях. За окном сгущались сумерки, разгорались фонари, но она не включала света, не было нужды, — свет фонаря падал ей в окно, освещая стол и часть кухни. Перед ней стояла чашка с остывающим чаем на блюдце. Пить не хотелось, но с некоторых пор это был ритуал, позволяющий немного расслабиться и успокоить скачку мыслей.

Ни врагу, ни другу она не призналась бы в том, что с ней произошло. Единственная глупость, которую она позволила себе, написанное Нику письмо, она захотела возвратить сразу же, как только бросила в ящик. Она бросила его в почтовый ящик другого города, но не могла отделаться от мысли, что сделала это зря, боясь, что по письму выследят её, а она, она пока ещё не в том состоянии, что б вновь предстать перед Афанасием. Сил нет. Вчера она пыталась остановить время. Время её не послушалось, шло, как и шло, разве что слегка замедлив свой ход. Нечего и думать о старых возможностях и способностях не найдя мира в себе.

А мира не было. Приходили подруги, говорили ни о чём. Вчера она выпихнула за порог Инку. Не из-за обид, как та подумала. Просто не хотелось встречаться с праздной болтушкой, слушать её, говорить. Для них всех она была ещё Оксаной. Но Оксаны не было. Не было с тех самых пор, как, уверившись в бессмысленности существования, она шагнула под колёса поезда. Не было Оксаны. Была Нель.

Яркая, необычная, с необычными чувствами и душой, завладевшая мыслями и чувствами Оксаны настолько, что та поняла — быть ей такой, или не быть совсем. Или не было Оксаны? Был только сон, в котором она умерла. Все мы видим сны, и они не всегда серы. Мир — тот же сон. Сон — тот же мир. Где разница? В восприятии реальности в моменты сна и бодрствования? А есть ли эта разница? Не есть ли эта разница только сон? Путанный и бессмысленный сон. Ведь и днём и ночью человек один.

Нель вздохнула. Мысли бродили в голове. Мысли, которыми ни с кем нельзя поделиться. Она не желала слыть сумасшедшей. Не желала и не могла позволить себе этого, хотя, порой, она была близка к тому, что б назвать всё происшедшее — сумасшествием. Невозможно, невероятно одновременно нести две личности в себе и не страдать от раздвоения личности. Странно, но ощущения того, что две личности уживаются в одном теле, не было. Личность была одна, а вот памяти — две. Значит, — решила она, — одна будет лишней. Но ни один из снов не проходил, и память не уходила.

Она когда-то была Оксаной. Она, Нель. Или выдумкой была Нель, которой стала Оксана? От этих вопросов кидало то в жар, то в холод. Когда верх брала память Нель, она откидывала в сторону сомнения и говорила себе — удалось. Когда память Оксаны определяла её личность, хотелось плакать и метаться, и сомнения в твёрдости разума пускали новые корни. Не было покоя. Не было твёрдости.

Глядя на кончики пальцев, Нель слабо улыбалась. На кончиках пальцев, в миллиметре над поверхностью кожи, дрожал свет фонаря, образуя едва заметное, светлое гало. Решайся, — сказала она себе, — и выбирай! Человек, конечно, может быть одновременно гениален в чём-то, и в чём-то безумен, но это — не тот вариант. И не сейчас. Выбирай — Нель или…

Оксана шагнула под поезд, — пронеслось ощущение в глубине существа. Оксана свела счёты с этой жизнью. А Нель, — живая. Девушка потерянно уронила голову на руки и заплакала. Оксанка умерла…. Она шагнула под поезд, а Нель, хотевшая остановить её, ничего не сумела сделать. Просто не смогла.

И это была правда. Память говорила об этом. Об этом говорили чувства. Значит, — молнией пронеслась мысль, разорвав пелену тьмы, — решив закончить эту жизнь, мы становимся чем-то иным. Даже если не умирает тело.

Прикрыв глаза кончиками пальцев, она заставила себя задышать ровно и глубоко, и в этот миг в сознании словно открылась дверь. Не было видений, были мысли, были чувства, ощущения. Пришли гармония, спокойствие и единство.

Какая разница, кто ты? Ты то, чем хочешь ты стать. Какая разница как называться? Имя — не суть. Какая разница… Ты — это ты. И пусть цвет глаз, кожи и волос определяется неповторимым рисунком генов, доставшихся от предков близких и далёких, какая разница, каков этот цвет глаз, кожи и волос? Имя — не истина. Истина открывается не тем, кто носит определённое имя, истина открывается тем, кто хочет её найти.

И всё-таки Нель, — прошептала она, чувствуя это каждой клеточкой тела. — Нель, перерождённая. Выйдя на балкон, девушка взглянула на небо.

Небо посмотрело вниз. Миллиарды звёзд, невидимые галактики, чёрные дыры и иные вселенные, всё это жило по своим законам, так до конца и не понятым человеком. Самое смешное, какие бы законы не выдумывал для своего сообщества сам человек, он всегда, в первую очередь, подчиняется тем законам, по которым создавала его Вселенная. А потом уже — всем остальным.

Она вздохнула и потянулась пальцами к звёздам, зная, что держать их в руках можно только во сне. Она улыбнулась мягко и спокойно этой мысли, как не улыбалась уже месяц. Она покачала головой, вспоминая всё, что знала Нель, принимая это, как иссушенная земля принимает дождь. Она знала, почему и зачем. Она знала, и сомнения таяли. Она улыбалась, понимая, что никогда больше не исчезнет Нель, зная, что оказалась права. И что нет никакого горячечного бреда. Мир хранит тех, кто живёт в гармонии с миром.

Она знала, что ночью будет дождь, и этот дождь унесёт сомнения и тревоги, которые грызли её последний месяц. Что дождь очистит и освежит память. И никогда больше ей не быть Оксаной, Ксюхой, Ксюшенькой. Это прошло, как детская болезнь, которой не заболеть второй раз. У неё душа Нель. И это — подарок. Потому как этой душе дано было смотреть на Вселенную, как в зеркало, черпая в ней уверенность и силы.

Вернувшись в комнаты с балкона, она подошла к телефону. Сомнения и страх растаяли. Она знала, теперь, если ей потребуется, время замедлит свой ход. Набрав код и номер телефона, стала ждать. Длинные гудки в телефонной трубке говорили, что никого там, на другом конце провода, нет. Но она ждала, потому, как чувствовала. Улыбаясь, представила раздававшийся где-то в другом городе трезвон. Прошла минута. Может, вечность. Наконец ей ответили. Голос, красивый густой бас заполнил пустоту, которую образовали длинные гудки. Она узнала голос Афанасия.

— Это Нель, — проговорила просто, — ты был уверен, что я никому и ничего не докажу. Теперь ты в этом уверен?

Трубка ответила хрипло и сдавленно.

— Кто это? Кто это шутит?! Прекратите дурацкие шутки!

Она заговорила быстро насмешливо, отвлекая его от желания бросить трубку на рычаг.

— Это я, это Нель, Афанасий, и я не шучу. Если ты бросишь трубку — тебе нигде и никогда не знать покоя. Или ты забыл, что ты меня убил? Ты помнишь, где это было? Ты помнишь, что сказал мне на прощанье? Или уже забыл? Напомнить?

— Это ты, — выдохнул Афанасий. От сочного поставленного голоса, уверенного тона ничего не осталось. Голос не лгал. Обладатель этого голоса был напуган. — Что тебе надо?

— Ничего, — проговорила Нель. — Я только хочу, что б ты знал, что я воскресла.

Она медленно опустила трубку на рычаг, слушая смятение и испуг в голосе, некогда густом, сочном басе. Прикрыв глаза, стояла несколько секунд, пытаясь понять. Что же родилось в душе — неприятие? ненависть? успокоение? В душе была тишина. И уверенность в выборе. Оксана не знала номера телефона Афанасия. Его знала Нель. Как и звук голоса Афанасия, звучание интонаций и излюбленные ругательства, которые услышала, прежде чем опустить трубку на рычаг.

Вернувшись на кухню, она вновь села за стол, взяла в руки бокал с всё ещё теплым чаем. Отпила глоток терпкого напитка. За последний месяц она научилась пить чай без сахара, заменяя им некогда привычный кофе. Во вкусе чая была своя особая глубина.

Мир, — подумала она, — как мало мы тебя знаем. У нас всех есть два пути. Один — познать себя, что б познать мир. Другой — познавать мир вокруг, что б найти своё место в мире. К сожалению, многие из нас не познают ничего. Ни себя, ни мира. Жиром заплывают извилины. Человек только ест и пьёт и размножается. Ведёт себя менее достойно, чем животное. Потому как только человек кичится своим разумом.

Нель вымыла чашку и поставила её в шкафчик. Вернувшись к окну, посмотрела на проспект, по которому мчались машины. Улыбнулась своим мыслям. "И это тоже мир, — сказала себе, — эти машины, толчея и суета, в которой живёт большинство не осмеливающихся искать себя. Только, этот мир ещё более виртуален, чем весь остальной. Ибо у него есть все шансы быть забытым навсегда. То, что не следует основным законам Вселенной рано или поздно погибает. Вымирает. Вычёркивается. Несоответствие внутренней среды внешнему миру приводит к катастрофе. Всегда. И динозавры вымерли не от падения метеорита. Была допущена ошибка, фатальная ошибка, которая и уничтожила их. Одна, допущенная однажды ошибка способна запустить лавинообразный процесс повторения ошибок. И, похоже, у нашей цивилизации есть все шансы разделить участь динозавров. Но есть шанс её и избежать. Если у нас на самом деле есть разум".

Она побарабанила пальцами по подоконнику, выбивая ритм любимой мелодии. В дверь позвонили. Нель прошла в прихожую, тихо, не высекая лишних звуков, открыла дверь. На пороге стояла Светка. Тоненькая как тростинка с глубокими светлыми глазами. Красивая особой, тихой красотой рафаэлевской мадонны. Рядом с ней стояла незнакомая, ранее не виденная женщина. Невысокая, одетая строго и просто. Внимательные глаза смотрели прямо, на губах мерцала улыбка. А память Нель подсказывала, что они знакомы.

— Проходите, — предложила Нель.

Она зажгла свечи, стоявшие в подсвечниках, разлила по чашкам терпкий вкусный чай и улыбнулась.

— Вы знали Нель? — тихо спросила у незнакомки. Та, вздрогнув, посмотрела на неё. Внимательные глаза отразили замешательство и изумление.

— Кого? — переспросила она. Руки обхватили пиалу, пальцы не находили успокоения, двигались беспрестанно.

— Свет, пожалуйста, оставь нас, — попросила Нель, — и не обижайся.

Подруга кивнула, поняв момент, вышла на кухню, прикрыв за собой дверь.

— Вы Анастасия? — переспросила Нель, отвернувшись от гостьи. — Вы познакомились с Нель полтора месяца назад. Случайно. Но проговорили целый вечер, это так? Она вас поразила. Маленькая, но сильная. Она заставила вас отбросить то, что вы посчитали после этого разговора заблуждением и ложью. Ведь так?

— Откуда вы знаете? — тихо, словно капли уронила слова пришелица.

— Я - Нель, — ответила девушка. — Хоть никто, кроме меня пока этого не знает. Светлана, она считает, что я — Оксана Привалова, которую она знает с детства. Все так считают. Но месяц назад изменилось всё. Теперь я — Нель.

Она, обернувшись, посмотрела на гостью, в замешательстве вертящую чайную ложку в руках.

— Это не шизофрения, — проговорила тихо, — незачем считать меня сумасшедшей. Хотите, я могу доказать Вам, то, что я — Нель? То, что случилось месяц назад, вы могли бы назвать реинкарнацией. Нель, с которой вы говорили, убили. Того тела больше нет. А разум и память остались. Светлана позвала вас, что б вы взглянули на её подругу, с которой уже месяц происходит что-то не то. Ведь так?

— Да, утверждала, что вас словно околдовали.

— И вы пошли. Анастасия, у меня есть вопрос. Когда мы встретились, вы были успешны. Сейчас всё по старому?

Ложечка тихо звякнула, упав.

— Вы же знаете, что нет, — тихо ответила женщина. — Я прекратила практиковать, если вы об этом. А сюда я пошла, не знаю почему…. Было чувство, что надо идти.

Нель едва заметно улыбнулась. Анастасия встала и подошла к ней, положив руку на плечо девушки, спросила:

— Ты звала?

Нель отрицательно покачала головой. Обернувшись к свече, стала смотреть на тёплое мерцающее пламя. Пламя трепетало от едва заметных движений воздуха. Свеча горела ровно, и если долго смотреть на неё, то казалось, что оно разгорается, становится выше и сильнее.

— Я не звала, но рада была бы встретиться — опять тихо ответила Нель, чувствуя покалывание в кончиках пальцев, потёрла их о ладонь. — То, что ты пришла, говорит, что эта встреча нужна нам обоим. Тебе и мне.

— Ты фаталистка.

— Не более чем все. Просто я ещё не пришла в себя. Думаешь легко прорастать своим эго в чужой личности, среди чужих воспоминаний и чувств? Думаешь, это просто — задаваться время от времени вопросом, а не сошла ли я с ума. И кто я — Нель? Оксана? Ведь это против правил, по которым живёт наше общество. Неужели ты думаешь, Анастасия, что люди это поймут? Они и пытаться не станут. Ведь так просто и легко навесить ярлык и избавившись от вопроса перед глазами не искать на него ответ. Тот, кто ищет ответ вне сферы уже привычного, всегда бывает проклят. Помнишь Коперника и Бруно? С тех пор не изменилось ничего.

Нель тихонечко вздохнула и, прикрыв ресницами глаза, сделала шаг, желая, чувствуя, что реальность изменилась. В этот раз всё было по-иному, чем всегда. Не было испуга, не было куража. Только желание. Она прошла на кухню, посмотрела на Светку застывшую с чайником в руках, улыбнувшись, взяла чайник из её рук, вышла в комнату и, поставив его на столик, вздрогнула, ощущая, как нервная дрожь прошивает тело, при возвращении в нормальное, не убыстренное течение времени.

Анастасия вздрогнула, почувствовав, что Нель нет на том месте, где она последний раз видела её. Нель переместилась на несколько метров. На столике стоял чайник. С кухни донёсся испуганный вскрик Светки.

— Я была там, на кухне. — пояснила Нель, глядя в расширившиеся от удивления глаза Анастасии. — Вам даже в самый успешный период практики такое и присниться не могло. Не так ли?

— Телепортация?

Нель отрицательно покачала головой.

— Нет, если подразумевать мгновенный перенос из точки в точку, Я двигалась. Только очень быстро. Так мало кто умеет. Обычно эта способность просыпается в стрессовый момент, но далеко не всегда эта способность может быть подконтрольна самому человеку. Но это не магия, контролировать человека сама эта способность не в состоянии. Сейчас я ходила на кухню, — она показала на чайник и, разведя руками, виновато улыбнулась, — и принесла это. Но только не думай, что я смогу научить тебя делать то же самое.

— Нет?

— Нет. Только не думай, что весь вопрос в цене. Ты можешь научиться этому. Сама. Если захочешь. Понимаешь, я не смогу тебя научить. В этой жизни всегда найдутся вещи, которые никто не сможет сделать за тебя. Есть вещи, которые, как бы неприятно это не было, ты должен делать сам, не прибегая ни к чьей помощи.

— Забавно, — заметила Анастасия. — в силе древних китайских учений. А тебя кто этому научил?

— Никто. Я сама.

Анастасия отошла к окну, достала сигареты.

— Можно? — спросила она. Нель отстранёно махнула рукой.

— Кури, если хочешь. Переживаешь? Из-за меня?

Анастасия пожала плечами, закурила от свечи. В раскрытое окно ворвался ветер, слабенький ветерок заставивший трепетать занавески и язычки пламени. Одна из свечей, стоявшая на сквозняке потухла.

— Знаешь, — призналась женщина, — это тяжело — быть успешным экстрасенсом, так многое мочь и в какой-то момент под влиянием случайной встречи лишиться всего. Словно ничего и не было. Я тогда верила, что помогаю людям.

— Помогала, — отозвалась Нель. Задув свечи, она включила пару бра на стенах у дивана, — а не только верила в это.

— Я сомневаюсь. Теперь уже во всём. Но ты уверена, Нель?

— В том, что тогда тебе сказала?

— Да?

— Почти уверена. Нет. Просто уверена. Хотя, возможно кто-то когда-то назовёт всё аллегорией и иллюзией. Мы развиваемся и меняемся. Когда я говорила с тобой, была уверена. Здесь нет ошибки, Анастасия. Если б я ошиблась, не произошло б ничего. Слова не запали б тебе в душу, ты не вошла б в конфликт с тем, что руководит тобой, со знаниями, полученным ранее. И не лишилась бы дара. Того, что ты считала даром.

Анастасия с шумом выдохнула воздух, отвернулась к окну. Глядя за окно, заметила, что на горизонте вырастают облака.

— Будет дождь, — проговорила тихо, — Значит скоро нужно уходить. Я не взяла зонт.

— Это главное? — усмехнулась Нель. — Или ты просто сбегаешь?

— Я была б рада остаться…

— Оставайся, — ответила Нель.

За окном падал дождь, тихо шуршал каплями по стеклу. Капли одна к одной собирались в лужи, лужи заполняли выбоины в асфальте, просачивались сквозь землю газонов. Капли отмывали город, давно просохший после последнего дождя. Воду пили здания и деревья. Вода вымывала из воздуха пыль и смог. Вода несла обновление и радость. Даже бесконечный гул автострад не знающих покоя ни днём, ни ночью отдалился и утих. В мире царило шуршание падающих капель.

— Всё, что нам известно о мире, — проговорила Нель, — представляет лишь особую форму информации; атомы, молекулы, фотоны, поля и структуры биологических объектов — всё это только информация, записанная на разных носителях. Всё, что мы знаем в мире — только носители. Ты, я, миллиарды людей, планеты и звёзды, всё суть носители информации. В мире постоянно идет процесс обмена информации — запись, перезапись, проверка, уничтожение. Человек стал способен понять это только тогда, когда сам стал подобным образом оперировать информацией. Но знать это, мы знали всегда. Все законы и все правила. Потому как мы сами существуем внутри цепочки. Единственное, что, может быть, отличает нас от остального мира, — мы способны этим законам не просто следовать, но осознать их.

— Это что-нибудь даёт?

— Многое. В частности возможность выжить. Не только нам самим, но и той Земле, которую мы знаем. И ко всему, это, по-видимому, только часть всеобщей программы развития. Противоположности уравновешиваются, образуя единое целое. Человек пытается постичь Вселенную. Не означает ли это того, что Вселенная созидает разум, пытаясь постичь себя?

— Это смело.

— Нет, просто пока ново, покуда не затаскано. К тому же, я пока и сама сомневаюсь. Но только мои сомнения ничего не значат. Потому, что мне ясно без доказательств, что в головах у людей есть стереотип, мешающий развитию, стереотип, который надо ломать, иначе он далеко уведёт нас с пути развития. И тогда есть два пути — один смерть вида, возможно, всего человеческого разума, типа мышления. Другой — паразитарного приспособления. Что ныне и наблюдается. Нам кажется, что идёт развитие. Но это только кажется. Тебя прельщает какая-нибудь из этих ветвей?

— Ни одна. Но с этим можно спорить.

— Спорь. — улыбнувшись проговорила Нель, — только сначала найди аргументы, которые удовлетворят тебя саму.

— Но у тебя же нет доказательств.

— Нет, — согласилась Нель. — кроме того, что я уже сказала. Всё что нам людям дано найти и понять — только носители информации. Как дискеты компьютера. Только различных видов дискет — бесконечное множество. Всё, что мы видим в этом мире. Эволюция отбирает наиболее совершенные носители. Наиболее приспособленные. Если хочешь, наиболее точные копии программ с оригинала, но только на другом уровне развития.

— Не понимаю.

— Нечего понимать. Ты когда-нибудь обращала внимание, что у разных пространственных форм одна из проекций может быть идентичной? Примеру у куба и пирамиды? Шара и конуса? В одном случае исходным является квадрат, в другом — круг. Так и здесь — основа может быть единой, а производных форм — миллиарды. И мир вокруг непрестанно усложняется. С каждым новым витком носитель всё меньше и меньше несёт в себе видимых черт матрицы. Они скрыты иными, не столь фундаментальными линиями. Но, тем не менее, самым главным остаётся то, что было в начале, то, что в фундаменте, в базисе, а не наслоившееся, то, что может быть случайным.

— Допустим.

— Информация на носителе всегда проходит тест — проверку, сличение с информацией базисного уровня.

— Не факт.

— Факт, Анастасия. Не докажу сейчас, но это — аксиома. Подобным образом функционирует и человеческий мозг. Нет нужды перетаскивать прекрасно отлаженные, выверенные временем аппараты в помещение надстройки, когда они неплохо работают в подвале. И, к нашему великому счастью, они на порядок более надёжны, чем то, что появилось в надстроенных поверх этажах, скорость переработки информации в том же подсознании намного превышает уровень переработки информации осознаваемой. Когда сознание не в силах справиться с излишне большим потоком информации, оно невольно обращается к подсознанию. От слишком большого потока информации, идущего по каналам осознаваемого можно сойти с ума. Можно считать, что природа поставила нам предохранитель, который не выключает нас, а пропускает избыток в другое русло. Не будем спорить, и у подсознательного мышления есть минусы, но есть и плюсы. И есть ещё один нюанс. Ты, возможно и не поверишь, но… Мне всё равно. Знаешь, бессознательно мы все — телепаты. В сознание это прорывается лишь в виде смутных ощущений. Напрямую редко, почти что никогда. Но Юнг был прав, — у человечества есть область коллективного бессознательного. Ноосфера, сфера разума, как назвал её Вернадский. Не буду спорить, не знаю, в наших мозгах это хранилище информации, или где-то вовне, в том, с чем мы имеем постоянную связь. Кто-нибудь, когда-нибудь это разгадает. Мне оно до лампочки… Я знаю, что информация из этого хранилища может быть доступна. Она доступна. Всем. Всегда. Личность одного человека может быть заменена личностью другого человека. Могут соединиться две личности в одну, если информация в базисе однотипна. Может быть, и по другому — вплоть до сумасшествия. Но это всё — частные случаи. Главное же то, что мы все постоянно находимся в информационном океане и никогда не перестаём взаимодействовать с ним. Мы, каждый — частица ноосферы. Все вместе, мы образуем сферу разума или сферу безумия. И это зависит только от нас. От каждого по отдельности и всех вместе. Общественное мнение, даже не высказанное словами, имеет над каждым из нас огромную власть. Отсюда трагедии тех, кто вырвался далее общеизвестных фактов. Вспомни Коперника и Галилея, вспомни Циолковского, они становились изгоями или их считали сумасшедшими. Они просто были не такими как все остальные, они осмеливались идти дальше и быть иными. Без поддержки общества. Единственное, что их поддерживало, так это только уверенность, что в конечном итоге они правы. Что потом доказывалось временем. У нас похожий случай.

Анастасия грустно улыбнулась.

— Ты много на себя берёшь, Нель, — заметила она, — ты же не Бруно.

— Разумеется. Это я себе уже говорила. И ты не первая, кто это повторяет мне. Но ты потеряла дар. И я тоже, когда-то… тоже. В один день, в один момент. И ты не знаешь, что наш дар связан с ноосферой. Пока ты не противоречишь её основам, пока не осмеливаешься жить своим разумом, думая, а, не только повторяя, — всё идёт гладко, и препятствий нет. Я не говорю обо всех ноосферах, которые могут быть в мире. Я говорю о Земле. О привычке жить, не задумываясь, которая кладёт свой отпечаток на ноосферу нашего мира. В ней, как и в нас, живущих не задумываясь, есть ошибка, вирус, тормозящий наше развитие. Ошибка, которая множит ошибки. Ты потеряла дар, оттого, что вышла за пределы, за грань. Ты и я — мы вне той ноосферы. Мы не можем пользоваться её потенциалом. Мы вне программы. Теперь мы можем только то, что можем мы. Так будет продолжаться, пока не изменится что-то в той ноосфере, откуда мы вышли.

— А если не изменится?

— Не изменится ничего и в нас. Дар не вернётся. У тебя будет только то, что ты уже имеешь, что, может быть, ты в себе разовьёшь. Помощи от остальных не будет, пока они не поймут тебя, пока ты не заразишь их этой болезнью. Или не вылечишь от ошибок. Но, какая, в сущности, разница? У программы — вируса и программы — доктора есть одно интересное свойство, они обе изменяют то, что существовало до их появления. Но есть и маленькое различие, внутри самой системы не заметное и зависящее только от привязанности к стереотипу, но основополагающее — вирус несёт лавину ошибок, а доктор их исправляет. Кстати, если все вокруг одинаковы, как различить, — они здоровы или больны? С чем сравнивать?

Нель отошла к окну, посмотрев на улицу, равнодушно пожала плечами.

— Знаешь, Настя, — проговорила она, — если я не права, если мы обе не правы, этому миру бояться нечего. Информация, в которой нет ошибок, не уничтожается, а становится базисом, основой для ещё одного витка. Если я ошибаюсь, если я — большая ошибка, то исчезнет только то, что во мне. На весь остальной мир, как бы я не желала, это не повлияет.

— Тебя это устроит?

Нель легонько улыбнулась, понимая, что её собеседница не видит её лица. Тряхнув волосами, прикусила на мгновение губу.

— Меня устроит всё, — ответила тихо, — всё, что работает на развитие, а не на регресс.

Меряя шагами тесную комнату, волнуясь до острого биения сердца, она то подходила к окну, то уходила прочь.

— Не сходи с ума, — сказала Светка. — оно тебе ни к чему.

Нель остановилась, словно налетев на стену. Села в кресло, заставила себя улыбнуться.

— Всё в порядке, — проговорила тихо, — всё в полном порядке. Просто я…

— Не думала, что вновь встретишься с Афанасием? — спросила Светлана. — А тебе не померещилось?

Нель мотнула головой. Не померещилось. Утром, подойдя к окну, она увидела его знакомую фигуру и высокомерное выражение лица. Он стоял, дожидаясь, и точно знал, куда смотреть, потому, как только стоило ей появиться, как он насмешливо поклонился и, развернувшись, пошёл прочь. Туда, где под деревьями стоял Ник. Сердце упало. Ученик чародея так и не вырос, не понял ничего, и, опираясь лишь на слепую веру, бездумно следовал за учителем. Это огорчило больше, чем внезапное появление заклятого врага.

— Не показалось. — ответила Нель. — Афанасия я ни с кем не перепутаю.

Она внезапно перестала носиться из угла в угол, присев в кресло закинула ногу на ногу, задумалась о чём-то закусив губу. Светлана, пожав плечами, устроилась на краешке дивана.

Нель не ждала, что она поймёт, не ждала, что воспримет. Не думала ни о чём, позабыв. Всё оказалось к лучшему. В тот вечер, когда пришла Анастасия, когда они говорили всю ночь напролёт Светка, позабытая в доме, не решилась уйти не попрощавшись, и не решилась помешать, Только стояла и слушала. О чём она думала, о чём размышляла, так и осталось для Нель неясным, только сумасшедшей не считала, и никому лишнего не говорила.

— Это всё то письмо, — выдавила из себя Нель, — не надо было мне его писать. Ну да сделанного — не вернёшь.

Она покачала головой и принялась вертеть между пальцами карандаш.

— Волнуешься? — тихо обронила Светка.

— Думаю. — ответила Нель, — а, впрочем, зря…

Она, поднявшись, прошла в прихожую, надвинула на ноги любимые туфли, накинула плащ.

— Я ухожу, — проговорила просто, — вернусь не скоро. Если захочешь, уйти ключ отдай соседке. Впрочем, как всегда.

Нель взяла в руки сумочку и, на мгновение, замерев, выскользнула на лестничную площадку. Лифт вызывать не стала, спустилась вниз, рассудив, что несколько ступенек преодолеть иногда быстрее своими ногами, нежели дожидаясь когда чудо современной техники соизволит быть освобождённым и отзовётся на нужный вызов.

Как только она вышла на воздух, в лицо ей ударил свежий ветер. Несмотря на календарь, утверждавший, что на улице лето, летом не пахло. Всё время шли дожди, воздух был холодный и сырой, лишь иногда, на день, другой появлялось солнце, словно решившее понежить своим теплом всё живое. Потом оно уходило, и вновь становилось холодно и грустно.

Нель медленно пошла по тротуару. Ноги несли сами. Она не знала куда идёт, что ей делать, мысли бродили в голове, но они словно б были сами по себе, и она тоже — сама по себе, как кошка, которая не ищет ни от кого зависимости и привязанностей. Мимо пролетали автомобили. Шуршали шинами по асфальту. Она дождалась, пока их поток поиссяк, перешла дорогу. Шла знакомыми с детства дворами, улыбалась знакомым домам. Вдыхала прохладный свежий воздух, что так ласково успокаивал, лаская своими пальцами её виски. Машинально пригладив длинные волосы, она улыбнулась. У Нель были короткие чёрные пряди, нахальная стрижка, могущая подойти и к новому лицу.

Глядя на себя в зеркало парикмахерской, Нель удивлённо приподняла брови. Это лицо стало похожим на то. То, которое было ранее. В лице словно появилась изюминка, тонкая нотка своеобразия и шарма. То, чего ей никогда не хватало, но так хотелось иметь. Чёрные волосы заставили совсем иначе смотреть на лицо с высокими скулами, такое привычное, ещё накануне казавшееся совершенно обычным, как заношенные тапочки. Улыбнувшись своему отражению и мастерице, девушка вышла на улицу. Ощущение было необычным, словно сбросив несколько прядей, она сбросила и несколько проблем.

— Нель? — раздался голос за плечом.

Она обернулась, быстро и резко, как только умела она одна. Человек, окликнувший её, этого не заметил, он увидел только то, что она стоит лицом к нему, и совсем рядом. От удивления он смигнул. Обычный, рыже-русый парень, в очках и не несущий опасности.

— Слава богу, это вы….- улыбнулся он искренне и просто. Улыбка была простой и приятной.

— Я вас не знаю. — заметила Нель, разглядывая его и невольно ответив на улыбку.

— Я - Игорь… но вы и вправду меня не знаете.

Она рассмеялась вдруг, посмотрела в его лицо.

— Откуда вы такой?

Он пожал плечами, не переставая улыбаться, взял её под руку, повёл в сторону маленького кафе.

— Вы не поверите, — проговорил он, — я вас искал. Вы написали письмо…

Она добавила в свою улыбку льда, он словно б не заметил.

— Николаю. — добавил он, — Я считал, что мы с ним друзья, но, наверное, ошибся. Он мне так его и не показал.

— И как вы узнали?

Игорь достал письмо из кармана.

— Когда он куда-то неожиданно слинял, за компанию с Афанасием, я взял письмо из его квартиры. Наткнулся случайно.

— И что скажете?

— Мне интересно, — заметил Игорь серьёзно, — причём всё. И я рад, что Афанасий ошибся, что вы живы.

Нель повела плечами.

— Игорь, — проговорила спокойно, — я столько раз обжигалась, неужели вы думаете, что я вам раскроюсь? Что сознаюсь, что писала какие-то странные письма? Я никому ничего не писала. Я никому ничего не говорила. Я не знаю никакого Афанасия.

— Но вы откликнулись на имя Нель.

— И что?

Парень внезапно посмурнел.

— Нель, — спросил тихо и отстранёно, — скажите правду, Афанасий ведь кого-то убил, пытаясь убить вас. И вы его знаете и потому боитесь, зная, что он не отступится.

Нель плавно повела плечами. Подойдя к столику кафе, присела в пластиковое кресло.

— Принесите чашку кофе для дамы, — заметила с улыбкой, — тогда поговорим…

— Он убил Нель, — проговорила она тихо, грея руки о чашку с обжигающим напитком. — Убил выстрелом в сердце, спасибо, хоть не мучил, но потом разрядил всю обойму. Лицо невозможно было узнать. А у меня не было сил уйти, убежать, он месяц преследовал меня, гоняя из городка в город.

— Зачем он это делал, вы сами знаете?

— Милый мальчик, я-то знаю. А вот ты…

— Что?

— Ты пропустил одну деталь. Афанасий убил Нель.

— Не верю, вы — Нель.

— Пусть будет так, но он убил Нель, именно Нель, а не кого-то другого. Можешь верить, а можешь, и нет. Во мне живёт Нель, хоть по паспорту и прописке, я — Привалова Оксана Леонидовна. Документы показать?

Лицо юноши слегка вытянулось, он впился глазами в её лицо.

— Я видел у Ника вашу фотографию, — проговорил он, — пока у вас были светлые волосы, я ещё сомневался, а потом, после парикмахерской…

— Мне место в психиатрической клинике, — тихо проговорила Нель, — Афанасий непременно постарается меня туда упечь. Если б он сидел на вашем месте, здесь, наверное, уже были б психиатры. — она слегка улыбнулась, поправила короткий, неожиданно короткий локон. — Оттого, что он меня боится. И ему неважно как, важно — убрать меня. Я, таким как он, мешаю. А с вами мы говорим на разных языках. Игорь, возможно, я тебе не мешаю потому, что ты не многое знаешь. А ему есть что терять. И спасибо за благие намерения. Ведь ты хотел предупредить? Но поздно. Я уже видела Афанасия.

— Он здесь?

— Да, в городе.

— И что вы будете делать?

Нель равнодушно пожала плечами.

— Позволите себя убить? Вы не хотели б его изолировать, он ведь бешеный, как зверь? И ещё…

— Как, я, по-вашему, пойду в милицию? Как экстрасенс? Или, может, как труп? Нет, Игорь, это исключено. Если это — судьба, он никуда не спрячется. Если нет — что ж, мы вновь будем играть в кошки мышки. Он — догонять, я уходить.

— А вы не хотите ему ответить? Я бы помог.

— Убить его?

— Почему б и нет. Равновесие должно соблюдаться.

— Равновесие, — заметила Нель, — и так имеет склонность соблюдаться. Мы сами по себе, совестливые и бессовестные наказываем себя за ошибки и пороки. Все вместе и каждый по отдельности. Когда-нибудь он сам накажет себя.

— А скольким перед этим солжёт?

Нель опустила глаза, улыбнувшись, посмотрела на проносящиеся за стеком машины. Отодвинув от себя так и не тронутую чашку кофе, взлохматила короткие чёрные прядки.

— Игорь, — проговорила с ноткой сожаления, — поверьте, мне очень жаль, что мы говорим на разных языках, мне очень жаль тех, кто ещё столкнётся с Афанасием, но поверьте, так же и в то, что поверить в ложь могут только те, кто желают быть обмануты. Другие не сердцем, так душой почувствуют ложь, и сумеют всё понять сами. Мы, люди, не стадо и не идиоты. Мы — люди, если тебе меня понять проще так, то пусть будет так — созданные по образу и подобию божьему. Мы несём в себе знание об универсальных законах Вселенной. И знаешь, они лучше человеческих хотя бы тем, что никакой, самый ловкий адвокат тебе не поможет их обойти. Это, пожалуй, единственное исключение из правила подмеченного Марком Твеном. И исключение в пользу Вселенной, а не человека.

— Значит, вы считаете человека только ошибкой?

Нель слегка улыбнулась, прикрыв глаза ресницами, задумалась. Она несколько секунд молчала, чувствуя, что не может преодолеть внезапно накатившую волну откровенности. Встав из-за стола, она посмотрела на юношу еще раз бегло, изучая выражение лица, запоминая черты.

— Идем, — проговорила внезапно, поддаваясь, порву, — здесь душно и накурено. Поищем иного места для беседы.

В парке ветер трепал кроны деревьев, шелестел и шумел, а ей нравилось, что Игорь идет рядом. Этот Игорь. "И пусть даже я обманусь, — проговорила она себе, — пусть всё будет обманом и иллюзией, и нельзя говорить, я расскажу. Потому как я не имею права молчать". Она приподняла воротник плаща и вновь улыбнулась. Заметив знакомую скамейку, присела на неё. Подняв взгляд, невольно отметила, что полностью раскрывшаяся листва закрывает небо от них и их от неба. Игорь присел рядом, скрестив руки, уронил их на колени, но смотрел внимательно, с интересом.

— Знаешь, развитие возможно только при возникновении изменений, — проговорила тихо, — представь себе мир, если б их не возникало. Что б мы увидели?

— Не знаю. А ты знаешь?

— Ничего не увидели б. Нас бы не было. Было б только то, что есть, было и будет всегда. Развитие было бы неосуществимо. В принципе. Это была бы мёртвая Вселенная. А в изменяющейся, эволюционирующей Вселенной непременно могут появиться ошибки. И, ошибки, как таковые, не противоречат развитию. Но есть ошибки фатальные. К примеру, вера в то, что ты достиг совершенства. Мир меняется, потому его не достигнуть. Всё относительно, как говаривал старик Эйнштейн.

— Нель, зачем тебе это?

— Что?

— Эти вопросы, эти ответы. Зачем ты думаешь об этом?

— А зачем тебе было нестись сюда?

— Не знаю…

— Вот и я не знаю. То, что движет мной, рождается во мне, определяет меня, не зависит от моих желаний. Скажем так, я просто устроена таким образом. И говорю то, что чувствую. Живу, как чувствую, думаю, как живу. Может, я не права. Может, я давно сошла с ума. Не знаю, Игорь, знаю что пугаю, шокирую, изумляю. Знаю, что приношу людям несчастья, череду изменений. Знаю, что не хочу этого, знаю, что иначе не могу. Знаю, что большинство меня не воспринимает, отталкивает, не замечает. Я — белая ворона. Ну и что? Маскироваться под толпу? Не могу. Раньше пыталась — быть как все, говорить, о том, что и большинство, Но говорить об одном, думая совсем о другом? Не большая ли это ошибка, чем говорить то, что тебя занимает. Было время, я никому была неинтересна. Потому, что не было меня. А теперь… есть хоть кто-то, кому интересно то, что во мне зреет. Их немного. И с ними у меня контакт. В их окружении я живу тем, что для меня важно. Так важно ли быть как все и думать как все?

— И много у тебя друзей?

— Не много. Друзей, знаешь, редко когда много. Это знакомых можно иметь тысячи….

— Ты в них уверена?

— В друзьях?

— Да.

— Стараюсь. Впрочем, и во врагах тоже. Но не стоит забывать, что всё течёт и меняется. Знаешь, Игорь, я уверена в друзьях сегодня и сейчас. И думаю, что они меня не предадут.

— А ты самоуверенна.

— Так только кажется.

— Почему?

— Подумай сам.

— Пресловутое лезвие бритвы?

Она слегка повела головой, улыбнулась вновь. Переплетя пальцы в замок и устроив их на коленях, вздохнула.

— Игорь, как ты попал к Афанасию? — спросила внезапно, ты не похож на пустышку, не похож на тех, кто его окружает.

— Ну, пришёл по объявлению. Белый маг, курсы…Уроки.

— Нет, я не об этом. Это-то ясно, как день. Что тебя вело? Чего ты хотел? Власти? Ответов на вопросы? Общения?

— Хотел научиться помогать людям.

— Удалось?

— Не знаю.

— Знаешь. Только молчишь. Человеку можно помочь, только тогда, когда он сам себе хочет помочь. Когда он созрел. Если этого нет, то все попытки будут отталкиваться. И ты ещё и останешься виноватым.

— Но ведь людям можно помочь.

— Можно, Игорь.

— Я думал, ты будешь спорить.

— Не буду. Кстати, Афанасий тоже хотел им помочь. Он искренне верит, что я — опасна. И что мне нет места на этой Земле. Он тоже желает защитить людей. От встречи со мной.

— Но это не так!

— Игорь, никто не знает, места, где скрывается Истина. Ни ты, ни я, ни Афанасий. Мы все в пути, а что за поворотом? Ты знаешь? Я — нет. Я, как и все могу лишь предполагать и чувствовать. Но знать? Может, он прав. Может права я, а может некто, неизвестный нам. Кто знает, что принесёт завтрашний день? Кто знает, что будет в большей цене — традиции или изменения?

— Ты думаешь?

— Думаю, — улыбнулась Нель, и, поднявшись со скамьи, добавила, — и ты думай. Если хочешь что-то сделать, — делай сам. Никто этого не сделает за тебя.

Нель шла медленно, взглянув на окна своей квартиры, улыбнулась. В них горел свет. Улыбка вышла слегка натянутой. Она приподняла букет из мелких, желтоватых роз к лицу, вдохнула пьянящий, дурманящий, сильный запах. Отчего-то у мелких цветов он был более ароматен и силён, нежели у цветов крупных. Она спрятала лицо в лепестках букета и, преодолев предательскую дрожь в коленях, вновь и вновь заставила себя улыбнуться.

Афанасий, не было сомнений в том, что это был он, стоял у её окна и рассматривал её сверху. Она легонько пожала плечами. Сейчас она не была устала и измотана, как в прошлую, последнюю перед этой встречу. Последнюю в жизни той.

В той. А Афанасий казался изумлённым. Видимо не ждал, что вместо блондинки вернётся брюнетка, да так похожая на ту Нель. Она дерзко вскинула подбородок. С такого расстояния, конечно же, не рассмотреть цвет глаз. Но даже цвет глаз она изменила, словно чувствовала…

Она вошла в квартиру и улыбнулась в лицо Афанасию, открывшему дверь, сунула ему букет в руки, сняв плащ, пристроила его на вешалку. Не торопилась, не спешила, не нервничала. К чему нервничать, если фора во времени ей обеспечена, если есть несколько минут, на которые она способна обогнать самую быструю пулю?

— Добрый вечер, — проговорила она ласково, отметив оторопь замешательства на лице Афанасия, — думал, наверное, что с тобой шутки шутят. Так нет, я не шучу. Я всерьёз. Зачем приехал? Опять поиграть в кошки-мышки? Без толку, Афанасий. Кошки из тебя не выйдет. А я хищником быть не хочу.

— Это всё? — поинтересовался мужчина.

Нель, пожав плечами, прошла в комнату, заметив в кресле, Ника рассмеялась. Удивлена не была. Только почувствовала вдруг горечь. Не думала, что увидит Ника здесь, с Афанасием, заодно. Мысль об этом хоть и закрадывалась в душу, но как-то не всерьёз. Всерьёз она такого не ждала.

— Добрый вечер, Николь, — обронила, слегка пожав плечами, — рада вас обоих видеть. Могу поинтересоваться, зачем прибыли?

— Да так, — ответил Афанасий, — соскучились.

— Это лестно, — проговорила Нель, — но в это я верю мало. Когда скучают, Афанасий, то не спешат разделаться.

Она присела в уголок дивана, так, что б видеть обоих гостей и дверь в коридор. Отметила, что Афанасий машинально поставил цветы в пустующую вазу на низеньком столе.

— Я думал, меня разыгрывают, — проговорил он, — шутят изысканно. А тут дело в другом. Детка, а ты уверена в том, что ты — Нель?

Нель слегка подвинула губы к улыбке.

— Хочешь удостовериться? — проговорила очень тихо, чувствуя, как от волнения сохнут губы. Облизнув их, она, подняв взгляд, заглянула в глаза Афанасия. Он не был уверен ни в чём, но хотел казаться уверенным. И это ему удавалось. Вот только б, если не дрожь пальцев, не слегка дрожащий голос, не взгляд, который он отвел. Все эти мелочи выдавали его, выдавали правду, которую он хотел скрыть. Он волновался даже больше, чем она сама, и больше, чем Ник. Ник был спокоен, словно ничего необычного не происходило. Или равнодушен? Ответа искать она не стала. Отвернувшись, на мгновение заглянула за тонкую грань стекла. Небо, в кои-то веки, было чистым от туч. Чистым и тёмным, словно провал в другое измерение. Обернувшись назад, увидела оружие в руках Афанасия. Знакомый до боли пистолет. И вновь только улыбнулась.

— С ума не сходи, — посоветовала спокойно, — люди уже спать ложатся. Перебудишь всю округу. Или думаешь, что и в этот раз всё с рук сойдёт?

— Ведьма, — прошептал мужчина, — чёртова ведьма!

Она вновь заглянула в его глаза. Неуверенности не было, она испарилась как дым. Но не было и безумия. Только холод принятого решения, которое необходимо выполнить. Нель слегка повела плечами, не отпуская Афанасия с мушки своего взгляда. Контактные линзы изменили цвет глаз. Он стал сочным и ярким, как цвет глаз охотящейся кошки, полыхающим зелёным огнём. Зелёные глаза Нель смотрели, прожигая неистовым, жгучим огнём, ноздри трепетали, а губы улыбались, улыбались, не смотря ни на что.

Она смотрела на него и мысленно разговаривала с ним, уговаривая не спешить, не делать глупостей. Не ради себя, а ради него. Уговаривала, пытаясь перенести в него все свои мысли, слова и чувства, чаянья надежд и сомнения. Уговаривала подумать и взвесить прежде, чем сделать шаг. Время тянулось тягуче и медленно. Она не могла оторвать своего взгляда от его глаз. Этот контакт, столь призрачный и эфемерный в другое время, сейчас определял всё. И был не ниточкой, тонкой как волос, которую так легко разорвать. Она держала его взглядом. И этот взгляд был как канат, как стальной трос — крепок и прочен. Она улыбалась и чувствовала, как улыбка играет, словно свет на гранях камня — улыбка была то беззаботной, то грустной, то наивной, то насмешливой. Улыбка играла. И внимательно, напряжённо держали контакт глаза.

В дверь позвонили. Внезапно, оглушающе, совсем не к месту и не ко времени. Нель взглянула на часы. Бросила один короткий взгляд. Время шло как обычно, в своём нормальном темпе, не меняя скорости, только ей казалось, что миг тянется вечность. Афанасий убрал пистолет, облизнул пересохшие от волнения губы, как недавно делала это она, и пошёл открывать дверь. Нель слегка пошевелилась, перевела взгляд на Ника, который сидел в кресле, и равнодушно смотрел на происходящее. Ни удивления, ни ненависти, ни волнения за неё, ничего знакомого в лице этого Ника не было. А возможно, он был просто оглушен.

— Ник! — позвала она.

Юноша поднял взгляд, посмотрел на неё, словно побитая собака, и отвернулся.

— Ник, — повторила она, чувствуя, как слова падают в пустоту и не задевают никаких струн.

— Её нет дома, — услышала внезапно она голос Афанасия, — что поделать, ещё не пришла…. Наверное, будет позже. Видишь, я тоже её жду.

На то, что б оказаться в прихожей не потребовалось и секунды.

— Он лжёт, — проговорила негромко, — проходи, Анастасия, тут никому никто не помешает. — и специально для Афанасия добавила, — А командую в этом доме я. Это мой дом. И прошу об этом не забывать.

Несколько минут сидели молча. Афанасий, нахохлившийся, словно сыч, Ник, вертевшая в руках сигарету Анастасия.

— Вот и встретились, — проговорила Анастасия неожиданно.

Афанасий пожал плечами, Ник встрепенулся, а Нель отошла к окну.

— Давай не будем это обсуждать, — проговорил Афанасий неожиданно мягко, это ведь никого не касается, кроме нас.

— Давай, — неожиданно легко согласилась Анастасия. Нель пожала плечами.

— Что ты здесь делаешь? — спросил Афанасий.

— Она пришла ко мне, — вместо Анастасии ответила Нель, — наверное, почувствовала, что нужна и пришла.

— А что делаешь здесь ты? — в свою очередь спросила Анастасия.

Афанасий вздохнул. Маска самоуверенности с него слетела, как осенний лист с дерева. И в какой-то момент Нель почувствовала острую, щемящую жалость захлестнувшую душу. Жалость острую, как рассекающий удар ножа. Он был мало похож на того человека, которым хотел выглядеть, хотел казаться. Каким, вероятно, его смог увидеть лишь Ник. И оттого Афанасий так вцепился в Ника.

— Глупости, — проговорил Афанасий, — я здесь делаю глупости. Ты не поймёшь. — Он пристально посмотрел на Николая и проговорил, — Идём. Извини, Нель, я, наверное, зря всё это затеял.

Нель скупо кивнула, проводив до порога, поймала его руку и на мгновение сжала в своих ладонях. На мгновение взгляды скрестились.

— Если что-то будет нужно, — сказала она, — заходи, ты знаешь, где меня найти.

Афанасий кивнул и ушёл, следом вышел и Ник. Прислонившись к двери щекой, Нель слушала, как удаляются шаги, прислушиваясь к себе, чувствовала, как исчезает былая вражда. Тает, как облако дыма. А вместо неё возникает нечто иное. И непонятное.

Сожаление. Она чувствовала сожаление в удаляющихся шагах и тоне голоса, уже не уверенном, как ранее, а помягчевшем, так, что трудно было узнать по интонациям голоса в этом Афанасии того Афанасия. Нель тихонечко улыбнулась, чувствуя, как комок льда стронулся и начал таять в душе. Было тепло. Было тихо и спокойно, как в штиль. Предшествующий шторму.

— Афанасий, — услышала она голос Анастасии, — мой бывший супруг. У него море недостатков, но одно могу сказать точно, он никогда не посмеет сделать гадость мне.

Нель улыбнулась. Обернувшись, посмотрела на Анастасию, стоящую в дверях.

"И все же ты зря пришла, — подумала она, — ты зря вмешалась. Это наши дела, только наши дела. Наша вражда…. И нашу игру мы должны были доиграть сами. Потому как доиграть партию придется… Просто так должно быть. И в этом ничего не изменить…"

Я часто думаю о том, чего не может быть, просто не может…. Я думаю о Нель, о маленькой фурии, которая, похоже, умудрилась выжить, даже будучи два раза мертва. Первый раз я убил её сам, измотав преследованием, измучив, заставив растратить все силы. Я был глуп тогда. Боялся, что она уничтожит всё то, что мне было дорого — всю эту систему ничего не значащих ответов, на ничего не значащие вопросы, систему, построенную на ошибках, и оттого не могущую развиваться далее. Я боялся, что она подорвёт мой авторитет и доверие ко мне и моему, увы, ничего не значащему званию. Теперь я понимаю, что этот авторитет ничего не значит в моих собственных глазах, и что б его обрести вновь, мне, прежде всего, придётся завоевать право на самоуважение. Сила не есть насилие. Насилие — признак слабости, а не силы.

И так выходит, что я был слаб….

Второй раз Нель умерла меньше недели назад. Ник, мальчишка, недалёкий ученик чародея, которого она не считала врагом, столкнул её под поезд. Не понимаю, как она не почувствовала этого, не ушла. Почему? Этот вопрос, наверное, будет меня мучить вечно. Хотя, может быть, я знаю ответ. А, может, не знаю ничего. За те полгода, которые мы не были врагами, я так и не смог до конца понять её. Она была соткана из противоречий. Она была странной и непонятной. Она была неоднозначной. Но она была цельной. В ней не было ничего искусственного и наигранного. И не было ничего, что позволило б мне назвать её лживой стервой. Просто потому, что она делала, что считала нужным и говорила, как думала сама. Без оглядок на авторитеты и звания. Делала то, что считала необходимым и правильным.

Я помню нашу с ней последнюю встречу, разговор на балконе, её улыбку, задумчивый взгляд Анастасии, стоявшей подле неё. Помню ощущение, которое мне не забыть никогда. Ощущение правды и правильности выбора. Несмотря на потерянный дар. "Сомневайся, — сказала она, — и верь, стой и иди, размышляй и чувствуй. Пойми себя, пойми, зачем ты, и что ты, а найдёшь ответы, спроси, а не ошибся ли ты. Найди истину, не скажу, что она посередине, так было б всё слишком просто, но она, несомненно, прячется где-то между двумя противоположностями, в точке равновесия. Понимаешь, этот мир, чем-то схож с листом Мебиуса, — тебе кажется, будто сторон две — оказывается она одна, ты думаешь, что она одна, но видишь, что сторон две. Парадокс. Вселенная любит парадоксы. Любит странные решения, уравновешивая противоположности так, что в итоге они образуют единое целое. Почувствуй это…"

Мне кажется, я всё же понял её. Понял и почувствовал, что она хотела сказать тогда. Сейчас, проснувшись среди ночи, сидя у окна, я смотрю на звёзды и чувствую, впитываю, думаю, не перестаю думать о том, как прекрасна, величественна и мудра Вселенная, во всех своих проявлениях. В атоме и цветке, в галактике и океане, везде и всюду она оставила нам достаточно информации, что б мы могли постичь её законы. Она создавала и нас по этим самым законам, что б заглянув в себя как в зеркало, мы смогли б постичь и прочувствовать их…

И ещё… не знаю отчего, но у меня есть какое-то смутное чувство, ощущение, надежда? на то, что я ещё увижу Нель. В тот день, когда она умерла второй раз, я явственно почувствовал её боль, её сожаление, её иронию и… обещание вернуться. Я посмотрел на часы, но не стал ничего делать. Хотя, тогда, в тот самый момент, когда меня прошило это ощущение чужой? своей? смерти, я уже знал, знал, что там был Ник, и то, что это сделал именно Ник. Он пришёл ко мне вечером и признался во всём. Сам. А я… ну что я мог сказать ему? Сделать с ним? Когда-то я сам шёл тем же путём. Когда-то…. Теперь мне страшно, что этот доверчивый мальчик взял всё худшее, что мог взять у того самонадеянного и жестокого монстра, которым я когда-то был. Глядя в его глаза, я почувствовал, что конец света близок, гораздо ближе, чем кажется всем нам. Правда в отношении Ника у меня всё же есть надежда. Я постараюсь снять повязку с его глаз, убрать эту печную заслонку и излечить от той болезни, которой некогда заразил его сам.

Что же касается конца света…. Как гласят поверья, конец света наступит только тогда, когда человек узнает об этом мире всё. Но мир устроен так, что б на каждом новом витке открывать всё новые и новые грани. Верить, что когда-нибудь человек сможет узнать об этом мире всё, сродни утверждению, что человек способен в одиночку выпить всю воду океанов или счесть песчинки на его берегах. Мир никогда не будет исчерпан, и загадок и открытий хватит не одному десятку поколений, что придут после нас. И в этом случае, мне беспокоиться за мир нечего. Но есть один нюанс, один момент, который меня тревожит. Конец света может наступить и тогда, когда человечеству покажется, будто оно постигло всё и стоит на вершине. И вот этого я начинаю бояться уже всерьёз. Вспоминая себя прежнего, оглядываясь вокруг, понимаю, что человек склонен к зазнайству, что у некогда беззащитного существа был перед всеми остальными существами лишь один козырь, который в итоге вознёс нас наверх — наш разум. Разум, которым мы так кичимся, становясь, всё менее и менее разумными, уходящими по сомнительной тропе всё дальше и дальше от истинной мудрости, которая живёт в сердце каждого, в ощущении себя каждым вздохом и каждым биением сердца, каждой мыслью, не вершиной, не царём, не господином, а частью единого целого, великого целого, мудрого целого…

И надеюсь…. Вчера, случайно, мне показалось, (только ли показалось?) что я вижу Нель. Невысокая рыженькая, улыбчивая девушка подошла ко мне в толпе и потянула за рукав. Оглянувшись, я внезапно вдруг понял, что вижу на чужих чертах её улыбку и в чужом голосе слышу её интонации. Трудно поверить, трудно понять, объяснить и принять, но это был её взгляд, и её слова. " Это я, — проговорила она, глядя мне в глаза, — я вернулась". Потом она отвернулась и, как-то быстро ушла, словно растворившаяся соль в воде, а я ещё долго стоял и выискивал взглядом её в этой толпе, из которой она возникла так неожиданно и так внезапно.

Возможно, я сошёл с ума, возможно, стал жертвой галлюцинации, Возможно, она и вправду опять вернулась, так же, как и в первый раз. Прислушиваясь к себе, я не могу полностью этого понять и постичь, так же как мне не удалось до конца понять и постичь ход её мыслей, но иногда я словно слышу тихий голос Нель. Голос, говорящий мне из глубин моей души, словно частица её души живёт во мне с того самого дня, который принёс примирение: " Ищи, верь, сомневайся и снова ищи. Возможно, ты не найдёшь ответа. Возможно, никто и никогда не соберёт полного ответа. Возможно. Но существуют вопросы, ответы на которые подтолкнут тебя, заставят продолжить путь, которые существуют, что б ты не забывал идти. Поэтому — иди. Мир не стоит на месте. И мир не перестанет нас удивлять. Если мы сами не разучимся удивляться".

Баранова Н. В. 25. 06.2003 г.