"Убить Герострата" - читать интересную книгу автора (Рябинина Татьяна)

Татьяна РябининаУбить Герострата

“…Тогда Герострат, который, наподобие старухи Шапокляк, считал, что хорошими делами прославиться нельзя, решил стать известным благодаря делу плохому. И поджег храм Артемиды Эфесской, считавшийся одним из семи чудес света. Когда суд установил причину преступления, было вынесено решение: “Забыть Герострата!” По домам днем и ночью ходили судебные исполнители и спрашивали: “Кого надо забыть? “ “Герострата”, - в обязательном порядке отвечали им. С тех пор прошли века, имена строителей храма канули в Лету, а имя Герострата помнит каждый школьник.

Нечто подобное происходит и с нами. Наверно, у многих из нас есть в памяти такой человек, который если не разрушил жизнь, то оставил тяжелый след в душе. Человек, которого надо забыть, и чем скорее, тем лучше. Но чем больше пытаешься забыть, тем чаще вспоминаешь, потому что тебе выпало любить Герострата!”

Откинувшись на спинку стула, я перечитала напечатанное. Никуда не годится! Напыщенно, претенциозно и… в общем, глупо. Статью о психологической зависимости, которую мне заказал один женский журнал, надо было сдать завтра. В самом крайнем случае, послезавтра. А у меня еще конь не валялся. И, похоже, валяться не собирался. Казалось бы, почему не написать “с себя” - опыта достаточно. Но вот не писалось.

Я встала, походила по комнате, покрутила во все стороны головой: в последнее время стоило полчаса посидеть за компьютером, и где-то между шеей и правым плечом начинало противно ныть. А когда-то ведь сидела по восемь-десять часов - и ничего. Как-то некстати вспомнился “Фауст”:

         Лишь человеку минет тридцать лет -

         Он как мертвец уже созрел для гроба.

         Тогда и нужно всех вас убивать.

Если следовать этой логике, жить мне осталось меньше двух лет.

Может, сходить за продуктами? То, что холодильник напоминает пустыню Гоби, не беда, мне вовсе не повредит скинуть пару-тройку килограммчиков. Но вот кофе осталось на одну чашку, а это уже катастрофа. Без кофе я жить не могу. Пусть он будет самый дрянной, на который настоящие кофеманы и не посмотрят, - лишь бы в нем был кофеин. Без чашки с утра и еще нескольких в течение дня я не человек, а злобное унылое чудовище.

На пути следования попалось зеркало: не заметив, как, я добралась до прихожей. И правда, чудовище. Немытая, нечесаная, в затрапезном халате. Вообще-то временами я бываю очень даже ничего. Когда мне это надо. Правда, ничего хорошего от этого самого “ничего” пока не проистекло. Скорее наоборот.

Я рассматривала себя, вернее, свое пыльное смутное отражение.

Можно подумать, увидела что-то новое! Рост - от горшка два вершка, всего-то метр шестьдесят. Не худая и не толстая, но ближе к последнему. Не корова, конечно, но и не газель. Так себе фигура. На голове клочкастый рыжий веник, уложить который в прическу - сплошное мучение. Яна, моя парикмахерша, каждый раз грозится подстричь налысо. Обычно я себе не нравлюсь, хотя и пытаюсь убедить, что пока не полюблю себя сама, не полюбят и другие. Впрочем, другим, имеется в виду, мужчинам, я почему-то нравлюсь и так. Что же касается меня самой…

В моем активе пара-тройка школьных симпатий, семилетний брак, тихо скончавшийся три года назад, и несчастная любовь, которой недавно стукнуло шесть лет. Нет, я ничего не перепутала, просто несчастная любовь наложилась на брак, от чего тот и развалился. Вернее, и от этого тоже. С тех пор я одна. Временами с кем-то знакомлюсь, или со мной знакомятся, но дело ограничивается одним-двумя свиданиями, редко больше. И вовсе не потому что обжегшись на молоке, или потому что я такая разборчивая невеста, вроде Агафьи Тихоновны. Психоаналитик, наверно, сказал бы, что я просто боюсь снова полюбить и обломаться, но, скорее всего, дело в том, что я до сих пор люблю Герострата.

На улице гнусно и уныло. И это лето! Я родилась в Питере, тогда еще Ленинграде, прожила в нем до четырехлетнего возраста, потом меня привозили в гости к бабушке, наконец я вернулась. И третий год  не могу привыкнуть к ледяному ветру, дующему со всех сторон одновременно, к сырости и к тому, что первым вопросом, возникающим каждое утро, является прогноз погоды. Лето для меня - это жара, духота и пляж до копчености. Хотя это и вредно. Хотя я, как и любой сочинский абориген, на море ходила раза три за лето. Но десять градусов тепла в июне - это уж слишком!

Наконец я мобилизовала себя на подвиг, почистила зубы, кое-как расчесала свою львиную гриву и натянула джинсы. Телефонный звонок застал меня в недрах шкафа, где я разыскивала свитер, который не надо было бы гладить. Нет, работа на дому разлагает до неприличия.

- Алла Валентиновна? - поинтересовался незнакомый мужской голос.

- Да, - ответила я с нехорошим чувством. Не люблю незнакомые голоса по телефону.

- Вас беспокоит капитан Зотов, уголовный розыск. Вы позволите приехать к вам минут через сорок?

Как любой редактор, я ненавижу штампы. Но как у обыкновенного человека сердце у меня упало в пятки.

- Можно поинтересоваться вашим именем-отчеством? И местом работы? - спросила я противным голосом.

- Пожалуйста. Алексей Степанович. А место работы - ГУВД, отдел по расследованию убийств.

Если сердце у меня упало в пятки еще до этих слов, то, интересно, куда оно провалилось теперь?

- Хорошо, приезжайте. Только снизу не звоните. Код - двести семнадцать.

Как только он отключился, я нашла в справочнике телефон дежурного по ГУВД и поинтересовалась, имеется ли у них в наличии такой капитан Зотов, Алексей Степанович.

- А зачем вам? - невежливо спросили на том конце.

- А затем, - ответила я, - что он только что напросился ко мне в гости. Если он ваш, то ладно. А если нет, то я позвоню в наше отделение, чтобы пришли на подмогу.

Дежурный посмеялся и подтвердил, что старший оперуполномоченный Зотов в наличии имеется. Но посоветовал все же не открывать, пока визитер не покажет через глазок удостоверение. Можно подумать, я отличу через глазок поддельное удостоверение от настоящего. Я и не через глазок-то не отличу.

В общем, веселее мне не стало. Наоборот. Что, интересно, понадобилось от меня старшему оперуполномоченному отдела по расследованию убийств? Какие мысли сразу лезут в голову в подобной ситуации? Правильно. Я позвонила маме на работу.

- Аллочка, это ты? - сладко спросил голос маминой начальницы Юлии Петровны, мерзкой, склочной тетки. - Уже вернулась? А мама вышла на минуточку. Что-нибудь передать?

Я сказала, что спасибо, не надо, и положила трубку. Спрашивается, мама когда-нибудь вообще бывает на рабочем месте? Сколько я ни звоню, она почти всегда “вышла на минуточку”. Или просто не хочет со мной разговаривать? Ладно, неважно. Главное, дело не в ней. А откуда это, интересно, я вернулась? Опять матушка что-то про меня наплела. Что делать, любит волшебные сказки, не про себя, так хоть про доченьку. Как-то я узнала от знакомых, что мне делал предложение английский аристократ, то ли шестнадцатый, то ли семнадцатый баронет, владелец огромного замка и личный друг принца Чарльза.

И все-таки, что же случилось? Увалов? Не исключено, конечно, но он давно обитает за границей. Отчим? А я-то здесь при чем? Кто-нибудь из питерских знакомых? Из сочинских? Ладно, чего гадать, подождем. Правда, над статьей придется сидеть ночью, сейчас мне явно не до нее. Будем надеяться, что визит капитана Зотова не выбьет меня из колеи настолько, чтобы я не смогла больше творить.

Ну да, надейся!

Так я мило беседовала сама с собой и увлеклась настолько, что напрочь забыла о кофе. Похоже, капитана угощать будет нечем. Ничего, обойдется. Раньше вон гонцов, приносящих дурные вести, вообще убивали. Что-то меня так и тянуло на убийства. Впрочем, неудивительно.

Зотов прибыл, разумеется, не через сорок минут, а через полтора часа, превысив лимит дипломатически возможного опоздания на семьдесят пять минут. Одна я на свете осталась пунктуальная. Если только статью сдам вовремя.

Удостоверение в глазок он мне показал, но кроме вишневых корочек я ничего не увидела. Капитан вошел, и в прихожей сразу стало тесно. Он был не так чтобы очень уж высокий или толстый, но какой-то громоздкий. И лохматый. Прическа у него была вполне по уставу: “короткая и аккуратная”, но все равно… лохматая. А еще капитан Зотов был похож на кота. На огромного взъерошенного кота. Хотя и без усов.

- Чай, кофе? - поинтересовалась я автоматически и тут же выругала себя последними словами. Ну когда же отучу себя предлагать что-то из вежливости? Человек ведь может и согласиться. Охота лишний раз выглядеть идиоткой!

- Нет, спасибо, - отказался он, и я вздохнула с облегчением. Наверно, слишком явно, потому что Зотов посмотрел на меня ошарашенно.

- Ну все равно, пойдемте на кухню, а то в комнате у меня беспорядок, я там работаю.

Вот так всегда! Вместо того, чтобы бродить из угла в угол и строить догадки, лучше бы сделала уборку. Беспорядок у меня там не потому, что я работаю. Он у меня там всегда. Впрочем, это смотря на чей взгляд. На мой, это творческая обстановка. По крайней мере, я в этом беспорядке ориентируюсь и ничего не теряю. Гости, за исключением привыкшей ко всякому соседки, у меня бывают редко, а если и приходят, то обычно по предварительной договоренности, так что прибраться перед их приходом у меня время есть. А вот антисанитарного беспорядка я не терплю, поэтому на кухню, в ванную и в туалет могу смело пригласить кого угодно и в любое время.

- Извините, а почему вы работаете дома? - спросил Зотов, устраиваясь в углу на табуретке. - Вы же, кажется, редактор в издательстве?

- Редактор в издательстве, - кивнула я. - Только издательство дышит на ладан, и нас отправили в бессрочные отпуска. Вот, компьютер дали в счет зарплаты. Если дела образуются, позовут обратно, если нет, то уволят. Такая петрушка со мной уже во второй раз. В тот раз дела так и не наладились. Ужасно неприятно. Лучше бы уж сразу уволили. Подрабатываю, где могу. Можете курить, кстати.

Зотов торопливо вытащил сигареты и затянулся, как будто не курил уже несколько дней. Или как будто это его последняя сигарета. Алла, Алла! Не увлекайся! И все-таки, зачем он пришел? Пора бы и начинать уже!

- Скажите, Алла Валентиновна, вы давно в последний раз виделись с Андреем Корниловым?

- Упс! - сказала я.

                                                              * * *

Прежде чем вдаваться в подробности, расскажу бородатый, как патриарх, анекдот.

Поручик Ржевский в дворянском собрании рассказывает, опять же, анекдот. “Господа, слушайте. Идут по пустыне пять, нет, десять верблюдов. И у каждого на горбу пять, нет, десять мешков с дерьмом”. - “Ржевский, а в чем соль?” - “Никакой соли, господа, только песок, верблюды и дерьмо”.

Так вот соль, а точнее, дерьмо всего анекдота в том, что Андрей Корнилов и был тем самым Геростратом, которого я уже шесть лет безуспешно пыталась забыть.

Когда я была совсем маленькой, моему отцу дали пять лет. Он работал прорабом на стройке, и на него, как водится, списали крупную недостачу. Через год в колонии произошел несчастный случай, и отец погиб. Я его, разумеется, не помню. У матери остался свадебный альбомчик и несколько мутных любительских снимков. Как-то раз мы с ней поехали отдыхать на юг, в санаторий, и там она познакомилась с Эдуардом Анатольевичем, врачом-физиотерапевтом. Через полгода мы вернулись в Сочи и поселились у него. Мама и Эдуард (я называла его именно так) поженились и стали жить-поживать, добра наживать.

Я росла самым обыкновенным сочинским ребенком, который, по определению, уверен, что весь мир отдыхает, развлекается и тратит деньги, и только местные обречены на каторжный труд. Училась весьма средне, но не потому что была глупой, а из-за фантастической лени. Выручала хорошая память и общая эрудиция: книги без разбора глотала лет с четырех. Мама с Эдуардом были больше заняты собой и своими делами, чем мной, к тому же я была ребенком, в целом, беспроблемным. Учителя на меня не жаловались, вела я себя прилично, особых притязаний на что-то у меня тоже не было. Зато была глубоко законспирированная личная жизнь, в которую я никого не посвящала.

Все дело было в том, что мне нравились исключительно те мальчики, которые даже не смотрели в мою сторону. Тех, которые смотрели, я просто не замечала. С первого по четвертый класс я была безответно влюблена в Сашку Зверева, который об этом даже не подозревал. Потом он перешел в другую школу, и его сменил Максим из параллельного 5-“Б”. В восьмом и девятом я дружила с соседом по парте Лешкой. Отношения у нас были странные: я любила его, а он плакался мне в жилет. Дело было в том, что ему нравилась девочка по имени Вера, которая, в свою очередь, не обращала на него никакого внимания. Я выслушивала все эти сопли-вопли, утирала ему слезы и демонстрировала сочувствие. Вера, с которой мы (только не падайте!) были в самых приятельских отношениях, удивлялась моему терпению и, как она выражалась, мазохизму. Я не спорила. Видимо, какой-то моей темной стороне нравилось ощущать себя жертвой. Что ж, Аллы всякие важны, Аллы всякие нужны.

А в выпускном классе в нашу школу перешел Мишка Увалов и потратил почти целый год на то, чтобы меня завоевать. И завоевал таки. Обычно я на таких “завоевателей” внимания не обращала. Даже не скажу точно, сколько их было, меня это нисколько не занимало. Кто хоть раз отдыхал в Сочи, знает, какая там атмосфера, круглый год, а с весны до осени особенно: густая, насыщенная адреналином и телесным электричеством. Девочки взрослеют рано. Физически, разумеется, не умственно. С умственным развитием, похоже, наоборот выходит задержка. Невинность теряют бездумно и истерично, часто с первым попавшимся. Просто потому, что пора пришла. Потому что подружки уже… Я же с детства была упрямой, как баран, но в стаде идти не хотела. Мне хотелось выбирать самой.

Однако Мишка взял меня измором. Легче было, как говорится, согласиться, чем объяснить, почему не хочу. Согласиться не на постель - это произошло позже, - согласиться влюбиться не по своему собственному выбору. Звучит по-идиотски! И тем не менее. Сначала я просто привыкла, что его улыбающаяся физиономия всегда рядом, а потом мне это даже понравилось. При этом Мишка был весьма хорош собой - высокий и широкоплечий, кудрявый шатен с голубыми глазами. К тому же он был весьма неглуп. Многие мне завидовали. Для моего дурацкого самолюбия это было немаловажно. На выпускном вечере он сделал мне предложение, и я согласилась.

Мама убеждала меня ехать поступать в институт в Питер. Главным аргументом было то, что мне не надо будет жить в общежитии или снимать угол, поскольку имеется бабушка Света с двухкомнатной квартирой. Я отбояривалась тем, что Питер для меня хоть и родной город, но абсолютно чужой, я его почти не знаю, к тому же мои школьные знания не позволяют рассчитывать на что-то серьезное. На самом деле загвоздка была в Мишке. Он-то уж точно не собирался никуда ехать, его дядя заведовал кафедрой в нашем педагогическом (кстати, филиале питерского “Герца”). Мишка  подал документы на истфак, а за ним и я - на русский и литературу. Мы благополучно поступили (надо было  быть совсем тупыми, чтобы туда не поступить) и продолжали встречаться, пока не “случилось страшное”.

Надо сказать, что при всей своей начитанности, в вопросах физиологии я была тогда полнейшим профаном. Когда сверх положенного по календарю накапало десять дней, я разрыдалась и бросилась маме на шею. Хорошо, я была идиоткой, но она-то чем думала? Всяких тестов тогда еще в продаже не было, но отправить меня к гинекологу она вполне могла. Вместо этого они с Эдуардом призвали нас к ответу: “Что вы намерены делать?” “Жениться”, - ответил Мишка. Его родители были не в восторге, но, как люди порядочные, противиться не стали. Мы подали заявление в загс, а через три недели я проснулась в луже. Была ли это задержка, или же я на самом деле забеременела и случился ранний выкидыш, так или иначе, я готова была провалиться сквозь землю. Но Мишка сказал, что умерла так умерла и мы все равно поженимся. Я согласилась, и это было первой из сборника Великих Глупостей, которые мне довелось совершить.

Дело в том, что все без исключения, даже моя мама, не говоря уже о Мишкиных родителях, у которых мы после свадьбы поселились, были уверены, что я обманом женила его на себе. Отношение ко мне было соответственным. Промаявшись пару месяцев, мы переселились к моим. Мама была не слишком довольна, но Эдуард, который на протяжении четырнадцати лет относился ко мне со швейцарским нейтралитетом, воспринял это спокойно. Он, похоже, ничего и не заметил. Скоро мы все узнали, почему.

Все эти годы он работал там же, в санатории, у него был свой кабинет, который он частенько использовал для скорострельных огневых контактов с отдыхающими дамочками. Так сказать, не отходя от кассы. Мама, конечно, догадывалась, но закрывала глаза, полагая, что негулящий мужчина в Сочи - это нонсенс. Главное, что возвращается домой. И вот однажды Эдуард возвращаться домой отказался. На той же самой кушетке, где вылупился их с мамой священный союз, вспыхнула новая страсть, на этот раз с молоденькой москвичкой. Девчонка уехала, Эдуард, не взирая на мамины слезы и уговоры подумать, подал заявление на развод и уехал за ней. Потом он появился на суде, получил все полагающиеся бумажки, забрал кое-какие вещи и исчез совсем, хотя из квартиры выписываться не стал. Мама поплакала, поплакала - и вернулась в Питер.

Так мы с Мишкой остались одни. И жилось нам весьма скверно. В смысле, голодно. Подкармливать нас было некому. Мишкины родители уперлись: раз уж вам приспичило жениться в восемнадцать лет, будьте добры обеспечивать себя сами. В общем-то, они были правы, но нам от этого было не легче. Я нашла несколько частных уроков, которые заключались в написании за оболтусов сочинений и прочих письменных работ по литературе. Этого хватало, чтобы заплатить за квартиру, коммунальные услуги и купить проездной. На еду опять-таки не оставалось. У Мишки были большие претензии, пост охранника или продавца мороженого его почему-то не прельщал. Он предпочитал быть бедным, но гордым. Репетиторы по истории были никому не нужны. Я покупала капусту и делала ленивые голубцы. Иногда в них добавлялись порезанные тоненькими кружочками сосиски.

И вот однажды фортуна то ли улыбнулась нам, то ли окончательно отвернулась, но Мишка выбился в люди. Каким-то загадочным макаром он влез в автомобильную мафию, сначала самой что ни на есть “шестеркой”, потом резво пошел в гору. Не могу сказать, что мне это очень нравилось. По моим понятиям, в бизнесе люди долго не живут. Единственный вариант: хапнуть побольше, побыстрее убежать и спрятаться. Что все и делают. Мне это было неприятно. Мишка орал на меня, как резаный, и я сдалась. Закрыла глаза и стала ждать, когда ко мне придет соболезнующий милиционер (так что визит капитана Зотова - это просто оживший давний кошмар).

Но милиционер так и не пришел, а денежек у нас становилось все больше и больше. Мы приоделись и отъелись. К тому самому моменту, когда нам вручили дипломы, Мишке удалось купить подержанный джип, отремонтировать квартиру и оборудовать ее по самое не хочу. Увалов продолжал вкалывать в своей мафиозной конторе, а я мыкалась без дела. Репетиторство мне надоело, преподавать русский язык в школе - об этом без содрогания нельзя было и думать.

Однажды я сидела дома одна и от нечего делать слушала радио. Местную станцию. Тогда она была у нас в Сочи единственная и только поэтому считалась Супер. Началась какая-то дурацкая игра, я взяла и позвонила в надежде выиграть билеты на дискотеку. И выиграла. Правда, не билеты, а майку с логотипом. Делать было нечего, я потащилась по дождю в гору за какой-то там майкой. Нужна она мне была! Но упертость - великое дело. Получив приз, я предложила себя в качестве бумажного работника с высшим образованием, владеющего компьютером и отчасти иностранным языком. Самое удивительное, что меня взяли! Редактором отдела новостей.

Мишка отнесся к этому скептически-философски: хочется бабе с ума сходить - пусть ее. Повскакивает недельку в полшестого и успокоится. Для моей совиной натуры это действительно было непросто, и первым моим утренним желанием было немедленно уволиться. Но, добравшись до станции, я уже просыпалась, и увольнение откладывала. Поначалу мне все безумно нравилось. Эдакая неофитская эйфория! Потом-то я поняла, в какое дерьмо вляпалась, но делать было нечего. Ничего лучшего на горизонте не маячило, а снова сидеть дома представлялось мне еще большим злом из двух возможных.

Получив первую зарплату, я пригласила Мишку куда-нибудь посидеть. Исключительно на мои деньги, которые позволяли навестить разве что пивбар “Золотой петушок”.

Посиделки проходили в нашем традиционном забавном стиле: молча и уныло. Казалось, лимит положенных нам разговоров исчерпался где-то курсу к третьему, и все наше общение, кроме бытовых моментов, сводилось к пятнадцатиминутному обмену новостями за ужином. Мы сидели и наливались пивом. Я ела уже второй аджарский хачапур, похожий на средних размеров лодку, и во все хачапурьи корки - про себя, разумеется - проклинала свою затею. Лучше купила бы себе что-то или пошла с девчонками “по пирожным”.

Обляпавшись растопленным сыром и желтком по самые локти, я пошла мыть руки, а когда вернулась, за нашим столиком полку прибыло. Увалов оживленно беседовал с каким-то парнем и тощей белобрысой девицей, на вид нашими ровесниками. Мы с парнем посмотрели друг на друга, и… Нет, никакая это была не любовь с первого взгляда. Я в это не верю. Но это была та самая крохотная искорка, которая, если ее вовремя не затоптать, может натворить больших бед!

Мы познакомились. Парень оказался Андреем, а девица - его невестой Милой. Выяснилось, что Андрей с Мишкой когда-то, сто лет назад, вместе ходили в спортивную секцию и не пересекались уже лет пять. Для Сочи это невероятно много. Здесь сложно специально встретиться с родственником, живущим на соседней улице, зато случайных знакомых видишь на каждом шагу.

Банкет развернулся не на шутку, и все мы здорово напились. Я исподтишка разглядывала Андрея и Милу. Она мне не понравилась сразу. Писклявая кривляка. В общем, дура плюшевая. Андрей мне не понравился тоже. Но в нем было что-то…. Что-то странное. Я только потом поняла, в чем дело. Он смеялся, шутил, рассказывал анекдоты, а в глазах плескалась мировая тоска. Как у сенбернара. В целом же в нем ничего особенного не было. Таких тринадцать на дюжину, пройдешь мимо и не заметишь. К тому же невысокий блондин, а ниже этого в моей табели о рангах значились только лица кавказской национальности.

Зашел разговор о свадьбе. Оказалось, что они еще точно не решили, когда. Как-нибудь попозже. И тут я поняла, что мне это все не нравится. Ну, “не нравится” - это, наверно, громко сказано. Меня как будто что-то слегка оцарапало…

                                                             * * *

- Алла Валентиновна!

Похоже, я слишком увлеклась воспоминаниями, и капитан Зотов решил напомнить о себе. Черт! Черт!!! Когда после его звонка я думала: кто? - именно Корнилов мне в голову и не пришел. Хотя вообще я думаю о нем часто. Слишком часто. И даже сегодня, когда сочиняла эту дурацкую статью. Впрочем, это не новость. Так  было и раньше, в Сочи. Стоило подумать о нем, я тут же встречала где-нибудь или его самого, или наших общих знакомых, которые, ничтоже сумняшеся, выкладывали мне о нем что-нибудь новенькое.

В желудке образовался кусок льда. Я укусила себя за палец и сказала:

- Это смотря что вы подразумеваете под “виделись”. Если просто когда я его видела в последний раз, то прошлым летом, в Сочи. Я там отдыхала. Случайно встретила на улице. Он меня не заметил. Или сделал вид, что не заметил. А если когда мы общались, то… Года три с половиной назад.

- И он вам не звонил в последнее время?

- Куда, сюда? - изумилась я. - Да он и телефона моего не знает. Мы вообще никаких отношений не поддерживали.

- Алла Валентиновна, - укоризненно протянул Зотов. “Семен Семеныч!” - вспомнила я “Бриллиантовую руку”.

- Вы отправляли Корнилову открытки, поздравляли с праздниками. В стихах. Видимо, собственного сочинения.

Он процитировал пару строк, и я покраснела. В таком контексте стишки звучали особенно глупо. И телефон я действительно в один конверт в последнюю минуту затолкала. На отдельном листочке.

- Извините, забыла, - пробормотала я. - Впрочем, он мне все равно не звонил ни разу. Ни в последнее время, ни вообще. Кстати, может, вы мне все-таки скажете, в чем дело? Он что, убил кого-то? Или, - я неожиданно для себя всхлипнула, - его?..

Зотов мой вопрос проигнорировал, и я начала закипать. Ненавижу эту хамскую манеру: упиваться своей крохотной, с ноготь, но все-таки властью и делать вид, что остальные - просто грязь на дороге.

- Эти открытки хранились у Корнилова дома вместе с вашими фотографиями. В отдельном конверте. Все остальные… девушки располагались в альбоме. Следователь предположил, что у вас были особые отношения, - слово “особые” он густо выделил.

- Я не знаю, что для вас значит “особые”.

Эту мою реплику Зотов тоже пропустил мимо ушей.

- Все дело в том, - наконец снизошла я, - что отношения эти, как вы говорите, были очень короткими, и мы их не афишировали. А если вы немедленно не объясните мне, в чем дело, я больше ни на один вопрос не отвечу. Я с вами вообще разговаривать не обязана. Если надо, вызывайте повесткой к следователю.

Зотов призадумался.

- Хорошо, - сказал он. - Слушайте. Андрей Корнилов случайно стал свидетелем убийства. Ну, не совсем, конечно, случайно, у него и самого рыльце в пушку, но, в общем и в целом, он не слишком виноват. Поскольку в это дело замешаны очень большие люди и очень большие деньги, он благоразумно скрылся. В Сочи установили, что он уехал сюда.

- Не смешите меня! - перебила я. - Вы хотите сказать, что разыскиваете его для того, чтобы спасти от нехороших дяденек? Сделаете пластическую операцию, снабдите новыми документами и определите на жительство куда-нибудь в Австралию? Да он вам нужен как свидетель, только и всего. Если вы, конечно, меня не обманываете.

- Не обманываю, - заверил Зотов. - Он действительно нам нужен как свидетель. Это наш единственный шанс закрыть, как вы говорите, нехороших дяденек.

Отбил-таки подачу!

- И что? В лучшем случае вы обеспечите ему отдельную камеру, где на следующее утро его найдут аккуратно удавившимся. А дяденек, если они такие крутые, вам все равно закрыть не удастся.

- Не исключено, - пожал плечами Зотов. - Но есть шанс, что этого не произойдет. Если же его первыми найдут бандюганы, то шанса не будет вообще.

- Вы так спокойно об этом говорите?

- А что я могу сделать?

Действительно, а что он может сделать?

- Не думаю, что он придет ко мне. Мы расстались не лучшим образом. К тому же у него в Питере есть родственники и знакомые.

- Ни к родственникам, ни к знакомым он не пошел. Это мы уже выяснили. Алла Валентиновна, я вас очень прошу. Если появится, убедите его связаться со мной. Я вам оставлю телефон. Это в его же интересах. А возможно, и в ваших.

- Так может, его и в Питере-то уже нет. У него девицы по всей стране.

- Может, и нет. Но если все-таки…

Я выпроводила настырного капитана и опять вспомнила о кофе. Ветер, завывая, швырял в стекло пригоршни капель, карниз громыхал, угрожая сорваться и улететь. Ларек, в котором я обычно отоваривалась, было видно из окна, но идти все равно не хотелось. Пошарив по ящикам, я нашла завалявшийся одноразовый пакетик “Нескафе”. По крайней мере, до завтра проблема решена. Остатки допью сегодня, а пакетик оставлю на утро. А там будет видно.

                                                               * * *

“… Некоторым людям, на первый взгляд, постоянно не везет в личной жизни, несмотря на массу положительных качеств. Либо они без конца страдают от неразделенных чувств, либо снова и снова влюбляются именно в тех людей, которые доставляют максимум огорчений и  неприятностей. Не надо быть психоаналитиком, чтобы понять: человек без принуждения или крайней необходимости делает только то, что хочет сделать, что ему нужно и важно, пусть даже он не осознает этого. И если вы раз за разом выбираете объект, заставляющий вас чувствовать себя несчастной, то стоит задуматься: может это ощущение себя как страдающей стороны вам жизненно необходимо?..”

Вот так! Мало понять, откуда ноги растут. Надо с этим смириться и принять как данность. Мало сказать себе: хочу быть счастливой. Надо признать, что для этого тебе как раз нужно немножечко несчастья. Когда у меня все складывалось отлично, мне было скучно. Стоило начаться неприятностям, я заорала: караул, умираю! Но, тем не менее, это была жизнь. А что сейчас? То есть, что было до сегодняшнего дня?

Прищурившись, я посмотрела на часы. Кукушка забастовала с неделю назад, и без звукового оформления было сложно. Очки я не ношу принципиально, поскольку уверена, что мне это не к лицу. Зрение начало портиться еще давно, лет семь назад, видимо, от неумеренного потребления печатной продукции. Но как только я начала помимо произвольной программы исполнять еще и обязательную в виде чтения потока графоманских опусов, процесс пошел быстрее. Оставшихся ресурсов пока еще хватало, чтобы таращиться в компьютер невооруженным глазом, но вот знакомые начали обижаться, что я их не узнаю и не здороваюсь.

Я скорчила невероятную гримасу, при этом в глазах что-то как-как сфокусировалось, и удалось разобрать, что уже половина третьего. Нормально. Я всегда готовилась к экзаменам по ночам. Увалов поражался, как можно просидеть над учебником до шести утра, потом выпить ведро кофе и бодро идти сдавать. А нам это все равно что пальцем моргнуть. Легче не ложиться вообще, чем вставать рано.

Наморщив мозг, я сочинила последний абзац и перечитала свой шедевр. Не фонтан, конечно, но читали мы и похуже. С утра позвоню в редакцию, доложусь, что готово.

Кое-как поплескав на себя теплой водой из ковшика (горячую воду, разумеется, опять отключили), я рухнула на диван, даже не потрудившись его разобрать. Я так частенько поступаю, когда ложусь поздно. Это не диван, а монстр, чтобы привести его в спальное положение, нужна, по идее, рота грузчиков. Если я утром складываю его, то засчитываю этот процесс как утреннюю гимнастику. Мамочка презентовала на новоселье. А себе купила новый. Ее последний муж Кирюша, всего на семь лет старше меня, - парень денежный, но экономный. Зачем, говорит, вещь выбрасывать, если она еще может Аллочке послужить.

Я лежала и таращилась в потолок, считая отсветы фар. Сон не шел.

Андрей. Андрей Корнилов. Герострат. Чертова гадина!

Это в его стиле - влезть в какашку, затащить туда кого-нибудь еще и с милой улыбкой убежать, оставив компаньона расхлебывать последствия.

В конце концов, какое мне дело до него! Хватит! Когда я сидела в жалкой норе в Верхнем тупике, без копейки денег, он мне помог? А теперь я должна ему помогать?!

Ну ты же этого хотела, Алла Валентиновна! Неужели не помнишь, как сидела на крылечке из трех гнилых досок, смотрела в звездное небо сквозь фиговые листья (спелый инжир падал прямо на голову) и мечтала: вот Герострат, весть такой несчастный, приходит и умоляет: “Аля, помоги!”. А что ты ему говорила, когда в последний раз на шею вешалась, в прямом и переносном смысле? Не помнишь? Как же, прекрасно помнишь! “Если тебе нужна будет помощь, всегда можешь на меня рассчитывать!”. Вот и радуйся теперь!

Бред какой-то!

Я встала, вышла на кухню, выпила противной кипяченой воды прямо из кувшина, пролив половину на футболку. В дурацких рукописях, которые я читала в издательстве, герои и героини в подобных обстоятельствах пили кофе и смолили сигареты, одну за другой, красиво подперев голову рукой.

Я тоже села за стол и подложила под щеку ладошку, как в русской пляске. Курить я не курю, а кофе все равно нет.

Кто сказал, что Корнилов обязательно позвонит?!

Этот кошачий капитан? Много он понимает!

А если позвонит? Если все-таки позвонит?

Но я не хочу! Не хочу возвращаться в прошлое! Или все-таки хочу?

Так сладко и так больно всплыло воспоминание. Июньский день, одуряющий запах белой акации. Маленькое кафе “Домино” на перекрестке двух тихих улиц, тогдашнее место сборищ телефонных сутенеров и югославских строителей. “Можно, я отковыряю кусок твоего мороженого и брошу в кофе?” - спросила я. О чем мы говорили? Разве вспомнишь! Зато ощущение острого, как высокая скрипичная нота, счастья никак не хотело уйти в небытие...

* * *

Проснулась я поздно. Плед сполз на пол, шея задеревенела от лежания на жесткой думке, набитой рваными колготками. Телефон надрывался от крика.

Корнилов! Меня так и подбросило.

Во вратарском прыжке я схватила трубку и поморщилась. Звонили из журнала. Заведующая отделом психологии, с которой я познакомилась в поезде, когда перебиралась жить в Петербург. С тех пор мы взаимовыгодно сотрудничаем. Она время от времени заказывает мне статьи на всякие глупые темы, а я звоню своей сочинской подруге Кате, когда Галина собирается в отпуск и хочет, чтобы  ее недорого пустили на постой.

Галя сказала, что сегодня в редакции какое-то торжество и поэтому меня не ждут, а завтра ее не будет. Договорились, что я привезу статью в пятницу.

Скучен день до вечера, коли делать нечего. Я переложила с места на место пару одежек и книг, что символизировало уборку, допила последний кофе, разложила пару компьютерных пасьянсов. Стирки накопилось - просто горы Бордильеры. Но машина стиральная у меня тоже из маминого отвала, далеко не автомат, не то что воду греть, даже отжимать белье не умеет, а таскать горячие кастрюли в ванную ну совершенно не хотелось.

Короче, целый день я только и делала, что... Правильно, ждала звонка. Ну надо же быть такой дурой! Я даже выгладила парадный свитер, накрасилась и заколола волосы в улитку, выпустив две длинные вьющиеся пряди. И при этом не уставала угощать себя  самыми сочными и изощренными эпитетами. Когда я читала рукописи, частенько выписывала себе в блокнотик интересные фразы, в том числе и ругательные. Ну не пропадать же знаниям без применения.

Погода к вечеру стала еще гаже. Дождь то моросил, то лил, как бешеный, ветер завывал, жестяной карниз грохотал, возомнив себя коршуном на привязи. Голод стал совсем не теткой, и безумно захотелось курицу-гриль. Тем более совсем недалеко – очаровательный ларечек с черепичной крышей и вывеской “Кура-гриль Жанна д’Арк”. Но я напомнила себе, что на куру имени национальной французской героини денег не хватит. А из-за пакета цветной капусты вылезать на улицу не стоит.

Соорудив бутерброд с засохшим сыром, я устроилась перед телевизором. Погуляла по каналам, и, не обнаружив ничего стоящего, отшвырнула пульт в сторону. Потом подумала и позвонила Динке.

Динка - моя соседка и ближайшая подруга. Она живет прямо за стенкой, в двухкомнатной. За эти без малого три года мы стали почти родными. Дня не проходит, чтобы не посидели на той или другой кухне за чашечкой кофе, обсуждая мировые и сугубо частные проблемы. Мы с Диной ровесницы. Она, как и я, выскочила замуж в восемнадцать лет, но через год развелась. Вообще-то, зовут ее не Дина, а Диана, но имя это Динка не выносит, считая собачьей кличкой. А Дина - это, как она говорит, от слова “динамо”, что очень ей подходит, во всех смыслах. Она действительно такая, активная динамистка. Красивая брюнетка с фигурой топ-модели, кавалеров у нее как грязи, но повторять брачный опыт желания нет. Как только отношения проходят конфетно-букетную стадию, она их аккуратненько разрывает. Работает Динка врачом-ортодонтом в суперпрестижной стоматологической клинике, где поставить брекет для исправления прикуса дешевле, чем за пятьсот долларов, считается дурным тоном. Поэтому в пожилых денежных кавалерах не нуждается, предпочитает молодых и привлекательных.

Динка, недавно расплевавшаяся с очередным Аленом Делоном, оказалась дома.

- Уже приехала? - обрадовалась она.

- Откуда? - удивилась я.

Сначала Юлия Петровна, теперь вот и Динка. Я три дня безвылазно сидела дома за статьей. Конечно, подобную дребедень можно сочинить за час, но я человек ответственный, к тому же мне постоянно кажется, что я написала еще хуже, чем это только возможно. Когда я работаю, то предупреждаю Динку, и она меня не трогает. Так было и в этот раз. Четко сказала, что пишу статью.

- Ну не знаю, откуда, - фыркнула Дина.

- Я не уезжала никуда.

- Правда? - недоверчиво протянула подруга. - Значит, мне показалось. Сегодня у нас что, среда? Значит, это было в понедельник, утром. Я шла на работу, а ты ловила такси. С большой синей сумкой. Я тебе крикнула, но ты не услышала, села в тачку и укатила.

- Да ничего подобного! Это была не я. Я с воскресенья из дома не вылезала. Кстати, у тебя кофе нет?

- Не-а, - вздохнула Дина. - Я думала, у тебя есть. Значит, все-таки придется выходить. Тебе надо что-нибудь купить?

А я-то думала, как получше подкатиться, чтобы упросить ее выйти в магазин! Не дай Бог, я уйду, а тут Герострат объявится. Рассыпаясь в лицемерных благодарностях, я накидала ей поручений и поставила чайник.

Электроплита в квартире не менялась с момента постройки дома, три конфорки из четырех еле грели, а четвертая не работала вообще. Мастер разводил руками и советовал разориться на новую плиту. К сожалению, у мамы в доме плиты газовые и рассчитывать на обноски не приходится.

Чайник только-только начинал парить, когда раздался звонок. Путаясь в ключах и замках, я открыла.

- Так, держи. - Динка протянула мне два набитых пакета. - Я была тебе должна сто двадцать, потом ты мне полтинник, потом еще я... Короче, теперь никто никому ничего не должен. Пошли ко мне кофе пить.

- Динуль, давай лучше у меня. Я уже и чайник поставила.

- Ну, Аллочка, пошли ко мне. Я тебе новую блузку покажу. Мы у тебя уже три раза подряд сидели.

Я замялась.

- Дин, понимаешь, я звонка жду...

- О-о! - хитро улыбнулась Динка. - И как его зовут, звонка этого?

- Да нет, - покраснев, выкручивалась я. - Это Галка должна позвонить из редакции, когда статью привезти.

- Сказки мне рассказывай, Андерсен! Ты на себя посмотри!

Я дернула себя за раскрутившийся локон, открыла было рот и тут же прикусила язык. Дина была в курсе всей моей любовной опупеи и, в отличие от меня, смотрела на явление по имени Герострат беспристрастно. Явление ей не нравилось. “Аналогичная история произошла с козой Манькой! Мой муженек был того же типа! - вопила она, расхаживая взад-вперед по своей нарядной кремовой кухне с ярко-желтыми занавесками, а я в это время грызла ногти, погрузившись в глубины тупой депрессии. - Ласковый дебил с садистскими наклонностями. К тому же неспособный жить с одной женщиной более нескольких месяцев. Плавали, знаем, почем хрен на базаре. Только я с таким больше ни за какие коврижки не свяжусь, а тебя пальцем помани - и побежишь, ломая ноги. Ах, милый, на тебе палочку, тресни меня еще разок по башке дурацкой!”

Впрочем, Динка, несмотря на ядовитый язык, девушка добрая и злится только потому, что ей меня жаль. Во всяком случае, я так думаю. У нас с ней полное доверие и тайн нет. Я в любой момент могу пойти к ней похныкать, но одно дело жевать сопли по тому, что было когда-то, а другое - признаться, что как раз и палочка, и башка дурацкая уже наготове.

- Знаешь, Дин, я, наверно, пока ничего говорить не буду, - глупо хихикая, я попыталась изобразить идиотизм первичной влюбленности.

- Сглазить боишься?

- Угу.

- Ну хоть что-нибудь расскажи! Где ты его подцепила?

- В метро, - ляпнула я сдуру.

Динка скривилась. Она категорически не признавала подобный сорт знакомств.

- Рехнулась?!

- Да нет, там все было интересно, - начала отчаянно врать я. - У него машина сломалась, вот и решил пару остановок на метро проехать. Спросил, сколько жетон стоит, ну и разговорились.

Тут забытый на плите чайник напрягся и издал победный свист.

- Ладно, - сдалась Динка. - Сейчас только продукты брошу и приду. Только человечий кофе вари, не вздумай растворимую бурду подсунуть, я финский купила, с пенкой.

- А “Пеле”? - заныла я.

- Перебьешься. Нечего печень гробить. До чего ж ты, Алка, ленивая, просто поражаюсь.

Это точно. Лень обогнала меня с рождением не меньше, чем на пару лет. Впрочем, когда надо сделать глупость, я становлюсь очень даже деятельной.

Мы выпили уже по две чашки и съели пакостный рулет с абрикосовым кремом (опять Динка поленилась дойти до кондитерской, схватила в универсаме первую попавшуюся плюшку, она к сладкому равнодушна), когда раздался звонок. Сердце сразу выдало ударов сто пятьдесят, а руки затряслись, как у дедушки Паркинсона. Динка фыркнула и подавилась.

Но это оказалась всего-навсего мамочка. Не давая возможности вклиниться хотя бы словечком, она задавала мне вопросы, тут же сама на них отвечала, выкладывала новости про Кирюшу, жаловалась на мигрень, Юлию Петровну и новую краску для волос. Под конец она порадовала меня предстоящей покупкой холодильника (их старый на порядок лучше моего “Донбасса”), высказала надежду, что у меня все хорошо, и отключилась.

- Вот черт, забыла спросить, куда это матушка меня в очередной раз отправила. Не иначе, на Канары или в Майами-бич. - Я рассказала Динке про вчерашний разговор с маминой начальницей.

- Странно, - нахмурилась Динка, отставив чашку. - Я на сто процентов была уверена, что видела тебя. Твоя бежевая ветровка, джинсы, футболка черная. И сумка как у тебя. Рост, фигура, волосы - все. Ладно, черт с ним. Лучше еще расскажи про свой новый предмет. Как его зовут-то?

- Андрей, - дернул меня черт за язык.

- Везет же тебе на Андреев. Надеюсь, этот не такой урод. Ну, рассказывай!

Я фантазировала вовсю и даже развеселилась. Деталь громоздилась на деталь, подробность на подробность. Я была страшно горда собой. Может, мне начать сочинять дамские романы? Но Динка, слушая меня, постепенно скучнела и мрачнела.

- Ну хватит! - Она надулась, как жаба на печи. - Хватит врать! Не умеешь - не берись. Ты что, за идиотку меня считаешь? Или у тебя приступ мифомании? Не хочешь рассказывать - не надо. А то “дома сидела, статью писала, Андрей из метро”.

Динка встала и пошла в прихожую.

- Дин, ну Дина, - я попыталась ее остановить, но та стряхнула меня с рукава, как моську.

- Открывай! - рявкнула она.

Я закрыла за ней дверь и вздохнула. Надо же, как она разозлилась. Нельзя сказать, чтобы мы совсем не ссорились, иногда накричим друг на друга и разбежимся по своим норкам, а на другой день как ни в чем ни бывало сидим, пьем кофе. Но сейчас она, похоже, обиделась всерьез. А что, надо было ей все рассказать? И выслушать поток комплиментов в свой адрес? Проще было промолчать, конечно, но что поделать, если язык длиннее извилин?

В среду Корнилов так и не позвонил. Четверг тоже прошел в тупом ожидании, хотя наряжаться и делать прическу уже не хотелось. В конце концов мне надоело бродить по квартире взад-вперед, поглядывая на телефон, и я объяснила себе, что ждать звонка не стоит.

Динка признаков жизни не подавала. Попив чаю с пряниками, посмотрев по телевизору какой-то ущербный детектив, я решила лечь пораньше и воевала с диваном, когда телефон вдруг ожил. От неожиданности я выпустила тяжеленное раскладное днище из рук, и оно пребольно ударило меня по колену. Завывая и прихрамывая, я добралась до телефона.

- Слушаю! - рявкнула я так, что собеседник должен был получить акустический шок.

- Аленька, здравствуй! - тихо сказала трубка. - Узнаешь?

В этот момент до меня дошло, что в своих ожиданиях и переживаниях я упустила, так сказать, криминально-милицейский аспект дела.

- Через десять минут перезвони по этому же телефону, но последние цифры - как номер автобуса, на котором ты тогда ездил на работу, - на предельной скорости протараторила я и бросила трубку.

Главное, чтобы он понял. Если уж Корнилов так им категорически понадобился, то кто мешает поставить мой телефон на прослушку? Вдруг позвонит! У Динки такой же номер, как у меня, но последние цифры - 10. Именно на “десятке” Герострат ездил на работу, когда начался наш роман. Но кто об этом знает?

Я бросилась к Динке. Звонить пришлось долго. Из-за двери доносилась веселенькая музыка в стиле “Рамштайн”: только Динка могла заниматься аэробикой под нечто подобное. На нашей радиостанции такое было, как мы говорили, вне формата.

- Ну, что тебе? - хмуро спросила она, соизволив наконец открыть. На ней были фиолетовые лосины и черная майка. По лбу стекали крупные капли пота.

- Динуленька, ну не сердись, прошу тебя, - я разве что хвостом не виляла. – Ну прости. Остапа понесло.

- Ладно, - смилостивилась Динка. - Завтра поболтаем, я сейчас занимаюсь.

- Дин, мне позвонить сейчас должны...

- Ну и что?

- На твой номер...

- Это еще почему? - возмутилась Динка.

- Понимаешь, я телефон уронила, и теперь он хрипит, ничего не слышно. Ну, я и сказала, чтобы к тебе позвонили. Это очень важно. Я тебе потом все объясню.

В этот момент раздался звонок. Дина возмущенно дернула плечом и сняла трубку.

- Тебя, - сказала она ехидно. - Приятный мужской голос. Тайны мадридского двора продолжаются.

Я взяла трубку. Подтянув лосины, Динка ушла в комнату, хлопнув дверью.

- Аля, я в Питере, - сказал Герострат. Судя по шуму, он звонил с улицы. - Мне очень нужна твоя помощь.

         Зная в чем дело, я успела уже раз сто прокрутить в голове предстоящий разговор. И каждый раз разговор этот представляла себе по-разному. От “не пошел бы ты лесом” до “я жду, приезжай скорее”.

- Ко мне приходили из милиции, - выдала я непредусмотренный вариант.

- Уже? - устало удивился Корнилов. - Быстро. Значит, к тебе мне нельзя.

- Послушай, у тебя есть где переночевать?

- Найду.

- Завтра я поеду в редакцию...

И я объяснила ему, где и когда мы могли бы встретиться.

Когда я положила трубку, лицо у меня горело, а руки и ноги наоборот заледенели. В ушах стоял противный звон. Не хватало только упасть в обморок, как институтка. Динка выглянула из комнаты и посмотрела на меня с любопытством и жалостью.

* * *

Обычно если я плохо сплю одну ночь, то уж на следующую-то дрыхну, как сурок. Но, как говорится, не в этой жизни. Снова я лежала и смотрела в потолок, хотя и диван был разобран, и подушка под головой нормальная, и вместо скользкого пледа теплое верблюжье одеяло с дырочкой в виде головастика.

Поговорив с Корниловым, я поняла вдруг, что появление его мне и на самом деле в тягость. Романтики были правы, ставя саму мечту гораздо выше ее реализации. Это уже банальность: будь осторожен в своих желаниях, иначе они могут сбыться. Но деваться было некуда.

Чтобы хоть как-то примирить себя с действительностью, я стала вспоминать то, что происходило шесть лет назад. Но воспоминания, такие неотвязные, когда я хотела от них избавиться, сейчас расползались, как мокрая газета. Начинала думать об одном, перескакивала на другое, невпопад вспоминала о третьем.

Я встала и достала из шкафа альбом с фотографиями. Перелистала несколько страниц. Вот она!

Сочи. Паром “Дагомыс”, капитанский мостик. В центре Милка в капитанской фуражке и с биноклем, рядом Мишка обнимает за плечи Татьяну, которая держит за руку Костю. Вот я с бутылкой “Балтики” и блаженной улыбкой от уха до уха. А вот и Герострат. Белые джинсы, зеленая футболка. Светлые, недавно подстриженные волосы смешно топорщатся. Руки в карманах.

...Через пару недель после знакомства в “Петушке” мы с Мишкой получили приглашение на день рождения Милы. Кроме нас была еще одна пара. Кому в голову пришло “прокатиться на кораблике”, не помню. Стоило удовольствие не так уж и дорого, в программе - три часа ночного плавания вдоль берега плюс бар и дискотека. Купили билеты, загрузились, сначала пивка для рывка, потом вино на пиво - это диво. В честь торжества нам разрешили зайти в капитанскую рубку и сфотографироваться.

Через час мы с Костей сидели на корме и травили анекдоты. В разгар веселья появился Герострат (тогда он, разумеется, еще не был Геростратом). “Чего это вы тут смеетесь?” - ревниво поинтересовался он. Мы с Костей зарыдали от смеха и упали друг другу в объятья.

И тут наши с Андреем взгляды встретились... Та крохотная искорка, которая пробежала между нами в “Петушке” и, незатоптанная, тихонько притаилась в глубине моей души, вдруг вспыхнула в огромную змеящуюся молнию, в фейерверк, в ядерный взрыв...

Музыка, яркий свет, воздух - горячий и густой и от табачного дыма. Я танцую с каким-то парнишкой лет семнадцати, который шумно пыхтит мне в ухо. И вдруг каким-то чудом вместо него - он! Я прижимаюсь к нему, как утопающий хватается за змею. Я задыхаюсь, меня начинает колотить дрожь. И вот мы на палубе, стоим рядом, смотрим на дальние городские огни, пьем по очереди вино из одного стакана. И молчим. Потому что не надо слов. Потому что и так все ясно. Все будет потом - боль, стыд, угрызения совести, отчаянье, унижения. Но в тот момент я была счастлива, как никогда прежде и никогда потом...

Снова и снова я вглядывалась в эту фотографию. Других снимков Герострата у меня не было.

Стоп! Ведь и у него могла быть только одна моя фотография! Эта самая. Больше мы нигде не фотографировались, и никаких своих снимков я ему не дарила. Я вообще плохо получаюсь и фотографироваться не люблю. Но капитан Зотов сказал, что Андрей хранил в отдельном конверте мои открытки и фотографии.

Нечего придираться к словам, сказала я себе. В конце концов, он же не сам видел этот пакет. Он в Питере, а в Сочи в корниловских вещах рылся кто-то другой. Сказали Зотову “фотографии”, он мне так и передал. Не все ли равно?

Не все ли. Стихи Зотову ведь не по телефону процитировали, переслали по факсу. Как самое важное свидетельство. Чего? И Зотов их тут же наизусть заучил, да?

Мне стало как-то холодно, и я закуталась в плед. Что-то, какой-то внутренний голос, говорил, что Зотов ни в коем случае не говорил мне правду. Но парадоксальным образом, я знала, что при этом он меня не обманывал.

А кого видела Динка именно в тот момент, когда другие люди были уверены, что я куда-то уехала? При любых других обстоятельствах я бы не обратила на это внимание, мало ли совпадений. Внешность у меня достаточно стандартная, одежда тоже не от кутюр. Что касается мамы, то она уже столько ерунды про меня сочинила, не сосчитать. Но сейчас...

Нет, хватит себя накручивать, так можно черт знает до чего додуматься.

А может, позвонить маме? Нет, начало второго. Мамуля уже в одиннадцать крепко спит, положив Кирюшу под бочок.

Не подумайте, что с мамой у нас плохие отношения. Странные - да, но плохими их назвать трудно. Просто я почему-то чувствую себя старше и снисхожу до ее образа жизни как до детских шалостей. Мама всегда была занята собой, и мы никогда не были особо близки. Я не делилась с ней своими проблемами, она - тем более. Пока мы жили в Сочи, я воспринимала ее не только как маму, но и как даму. После развода с Эдуардом она стала теткой, которая хочет быть дамой. В Питере у нее уже третий муж за десять лет (а всего, стало быть, пятый), причем каждый новый моложе предыдущего. Впрочем, Кирюша - мужик неплохой и обеспеченный, так что корысти какой-то у него по отношению к маме быть не может. Хотя мама на двенадцать лет старше, выглядят они ровесниками. Живут уже третий год вполне мирно. Ну и флаг им в руки. Правда, лет через десять мама будет уже пенсионеркой, а Кирюша - парень еще хоть куда. Ладно, поживем - увидим.

Не помню, как мне удалось уснуть. То сидела, то лежала, то вставала и по квартире бродила, а потом вдруг открыла глаза - за окном солнце. Было только-только начало десятого, а в редакции меня ждали после обеда. Чтобы хоть как-то отвлечься от тяжелых мыслей, решила все-таки устроить постирушку.

Когда я вышла на балкон повесить белье, увидела на соседнем Динку. Если мой балкон - это хозблок, то ее - совсем наоборот. Цветы, столик, стульчики. По утрам Динка вкушает там кофей.

Увидев меня, она только головой мотнула и буркнула что-то невнятное. Подхватила поднос и ушла в комнату. Понятно. По-прежнему дуется.

Развесив свое бельишко, я споткнулась о лежащую на балконе лестницу, наследство прежних жильцов. Давно надо бы ее убрать, да куда? Вроде, и не нужна, а выбросить жалко. Тем более, что один раз пригодилась.

Затем целый час ушел на приведение себя в пристойный вид. Несмотря на солнце, на улице было холодно, градусов пятнадцать, не больше. Северный ветер трепал белье на балконе, как флаги. Я вытряхнула из шкафа все свое барахло и наконец остановилась на светло-сером костюме из тонкой шерсти - брюки и длинный жилет. Вполне пристойный костюмчик, из тех, которые и в пир, и в мир, и в добры люди. К костюму я подобрала водолазку из синего джерси “с сединой” и серые лодочки.

Так, теперь умеренный макияж. Волосы закалывать не стала, просто прихватила “крабиком”. Золотая цепочка, опаловые серьги - недорогие, но хорошо сделанные, еще Мишкин подарок. Очень идут к глазам, которые у меня неопределенного цвета, все зависит от освещения, то серые, то голубые, то совсем зеленые. Впрочем, глаза спрячу за темные очки от “Лагерфельда” - Кирюшин презент на день рождения. Немножко “Madame Rochas” за уши, духи давно немодные, но мои. Вполне благополучная молодая женщина, почти средний класс. В последний раз Герострат видел меня (если, конечно, заметил) в дурацком сарафанчике на завязочках, а до того - и вовсе бедную родственницу в старых джинсах.

Спрашивается, ради чего я выпендриваюсь?

У подъезда стояла бежевая “Тойота Марк”. Накачанный парень с бычьей шеей курил, опустив окошко. Рядом сидел другой, помельче комплекцией, весь в черном и с отвратительной кривой усмешкой. Они оба так и впились в меня глазами. Вообще, я люблю, когда мужчины обращают на меня внимание, если без нехороших последствий, но этот их общий взгляд мне совсем не понравился.

До метро я шла пешком и, хотя была одета достаточно тепло, под ледяным ветром промерзла насквозь. “А в Сочи сейчас жара!” - пришла в голову крамольная мысль. Не успела я ее додумать, как слово “Сочи” оказалось перед глазами в крупно напечатанном виде.

“Депутат Госдумы застрелен в своей сочинской вилле”, - вопил газетный анонс. Я схватила газету со стенда и начала лихорадочно листать страницы. Вот!

“Депутат Государственной Думы, бывший председатель совета директоров такого-то банка, общественный директор-распорядитель сякого-то фонда Георгий Ладынин...”

- Эй, тут тебе не изба-читальня! - рявкнул продавец. - Хочешь читать, покупай и читай.

Я не глядя сунула ему десятку и пошла в метро, забыв о полутора рублях сдачи. Едва удержалась, чтобы не начать читать прямо на эскалаторе. Вошла в вагон, села в уголке и впилась в статью.

“...Трагедия произошла в ночь с понедельника на вторник. Ладынин был убит двумя выстрелами из пистолета Макарова - в грудь и в голову. Из этого же, по данным экспертизы, оружия был застрелен личный телохранитель Ладынина Олег Демьянов. Он также получил смертельное ранение в голову. Прибывшая на место происшествия оперативная группа обнаружила тело Ладынина в его рабочем кабинете. Тело Демьянова лежало в коридоре, рядом с дверью в кабинет. Сотрудник охраны дома Андрей К., чья смена была в эту ночь, скрылся. По словам оперативных сотрудников, нет оснований подозревать его в совершении преступления. Молодой человек оказался случайным свидетелем происшествия и благоразумно исчез. В настоящее время ведется его розыск. По слухам, у следствия  есть достаточно обоснованная версия случившегося, поделиться которой с прессой оно отказалось”.

После этого газетного шедевра, подписанного неким “спецкором” Е.Капитоновым (мой одноклассник Женька Капитонов по прозвищу Байбак?!), красовался жирно набранный текст: “Когда номер был подписан в печать, из достоверного источника нам стало известно, что правоохранительные органы утаили от журналистов важные факты. Оказывается, трупов было не два, а четыре. В кабинете вместе с Георгием Ладыниным было обнаружено тело сотрудника одного из сочинских банков Павла Олейникова, а недалеко от дома в машине - труп помощника Ладынина Семена Комиссарова. Подробности нам пока неизвестны, но мы будем следить за ходом следствия, надзор за которым будет осуществлять сам Генеральный прокурор России”.

Кошмар! “Будем следить за ходом следствия”! Впрочем, кошмар не в этом. Кошмар в том, что Андрюша действительно крепко вляпался. Интересно, а почему Зотов намекнул, что у него у самого рыльце в пушку?

Стоп! Стоп! Зотов приходил ко мне во вторник, ближе к вечеру. А убийство произошло в ночь с понедельника на вторник. Это что же получается? Корнилов еще не успел до Питера добраться, а бравые менты уже знали, что он здесь, да еще должен именно ко мне податься?! Даже если предположить, что он прямо с ладынинской виллы направился в аэропорт, сел на первый самолет до Москвы, а там пересел на питерский... Все равно не могли наши местные менты буквально за несколько часов узнать, что я имею к Корнилову какое-то отношение и опросить всевозможных знакомых на предмет наших взаимоотношений. Такие резкие движения не делаются даже ради опасных преступников, что там говорить про свидетелей. Или мне планомерно вешали на уши самые длинные макароны? Просто тайна двух океанов. Нет, ничего не понимаю. Ни-че-го-шень-ки!

Тут я сообразила, что чуть не проехала свою станцию. Поезд, громыхая, влетел на “Сенную”. Толпа потащила меня к эскалаторам, и какое-то время мои мысли были заняты только тем, как сохранить в давке человеческое подобие, а также туфли и сумку.

Пройдя через площадь, отбившись от назойливых нищих и продавцов лотерейных билетиков, я свернула в переулок Гривцова. И вдруг увидела, как в стороне Садовой мелькнуло что-то бежевое.

“Тойота”. И не просто, а “Марк”!

У меня есть права и я могу даже ездить - по ровной дороге, в отсутствие транспорта и пешеходов. Но вот в породах машин я абсолютно не разбираюсь. Могу даже новую “десятку” принять за иномарку. И только проклятый “морковник” не спутаю ни с чем и ни при каких обстоятельствах.

Все дело в том, что когда Мишка добирал последние сотни баксов до покупки машины, он буквально бредил этим “Марком”. На мою беду, в Сочи их было немало, и стоило Мишке увидеть подобный экземпляр, он надувался, как индюк, и начинал читать мне лекцию о коробках передач, электропакетах и прочей дребедени. По его словам выходило, что “Марк” - это восьмое чудо света. Мне “Тойота” не нравилась, я бы предпочла “Ауди”, но чтобы переорать Мишку, надо было быть двойным Мишкой. И все же мне повезло: нам предложили очень симпатичный джип по совершенно смешной цене, и Мишка не устоял. “Но следующим будет “Марк”!” - заявил он, бросая ключики от джипа в бокал с водкой.

Паранойя какая-то! Наверняка в Питере бежевых “морковников” не меньше, чем в Сочи. Не меньше, а больше. И машину-то я видела буквально секунду издали. Но почему-то была уверена, что это именно та “Тойота”, которая стояла у моего подъезда.

Начинается!

Похоже, я попала в одну из дурацких детективных историй, которых за два года в издательстве прочитала хренову тучу. Однако как я ни выворачивала шею во все стороны, больше “Марка” не увидела.

* * *

Редакция малопопулярного дамского журнальчика “Нить Ариадны”, специализирующегося на гороскопах, кулинарии, светских сплетнях и псевдопсихологических статьях, располагалась на втором этаже странного серого дома дореволюционной постройки. Когда-то это было дешевое доходное здание, потом его превратили в общежитие с коридорной системой, а после капитального ремонта здесь обосновались всевозможные мелкие конторы и фирмы.

Через застекленный подъезд с козырьком я вошла в крохотный холл с охранником-жлобом. Всех входивших он приветствовал весьма оригинальным образом: “Куда?!” Можно было подробно объяснить, а можно - просто ответить “туда” и спокойно пройти. Что я и сделала.

Из холла на второй и третий этажи вела “парадная” лестница из поддельного белого мрамора. На площадках пристроились поддельные пластиковые фикусы. От площадок вправо и влево отходили длиннющие коридоры с множеством дверей. Одни были попроще, другие посолидней, встречались даже вполне роскошные. Помимо “Ариадны” в здании поселились еще одна захудалая редакция из двух комнат, парочка адвокатов, нотариальная контора, торгово-закупочная фирма, психотерапевт, мелкое кадровое агентство, представительство косметической фирмы из тех, которые занимаются сетевым маркетингом, - короче, весь тот набор, который заводится в офисных зданиях третьего сорта.

В концах коридоров были две “пожарные” лестницы. Левая - глухая, выход наружу с нее заколочен, поэтому и двери на этажи обычно закрыты. Зато по правой можно спуститься и через вечно открытую дверь выйти в проходной двор. Почти половину третьего этажа в правом крыле занимал склад учебной литературы, который работал - это я знала точно - только в первой половине дня. Именно поэтому и назначила Герострату рандеву на чердачной площадке правой лестницы - вероятность встретить там после обеда живого человека была минимальной.

Но сначала я все-таки отнесла Галине статью.

Галка сидела в крохотном кабинетике размером примерно с мой балкон. Там помещались только стол с компьютером, стул для посетителя и сама хозяйка, весьма пышная, слегка усатая хохлушка. Заходя к ней, я сразу же чувствовала себя чем-то избыточным.

Галина, прижав к уху бурчащую телефонную трубку, одной рукой держала сигарету, другой мучила мышку, просматривая что-то на экране компьютера. Переведя взгляд на меня, она хмыкнула и округлила глаза. На ней была такая же “седая” водолазка из джерси, как и на мне, только зеленая.

Не прерывая разговора, в котором на ее долю доставались только “угу” и “ага”, Галя протянула руку. Я достала из сумки дискету. Пристроив сигарету на краешек стаканчика с карандашами, Галина впихнула дискету в компьютер. Все так же повторяя свои “угу” и “ага”, она пробежала статью, при этом кривила пухлые губы и сурово ворочала брежневскими бровями. В первой раз это напугало меня чуть ли ни до слез: тогда я решила, что статья моя просто на уровне унитаза. Теперь-то я знаю, что дело не в статье, просто таким образом Галина оформляет мыслительный процесс.

Закончив, она проворковала в трубку: “Пусик, я позвоню тебе позже” и уставилась на меня. Подумав с минуту, изрекла:

- Сойдет.

Таков был ее обычный вердикт.

- Следующий номер пропустим, а потом я тебе позвоню. Надо будет что-нибудь эдакое... Про трудных подростков.

- Галя, помилуй! - взмолилась я. - Детей у меня нет. Братьев и сестер тоже. Сама я трудным подростком не была. Не пила, не курила, разве что замуж в восемнадцать лет вышла. Даже у соседей мерзких детей нет.

- Печально... Нет, хорошо, что нет мерзких детей, печально, что написать не сможешь. Ладно, что-нибудь придумаем. - Галина замолчала. Наступал самый ответственный момент - тягостный для нее как представителя редакции и вожделенный для меня. - Хочешь сказать, что тебе нужны деньги?

Нет, можно подумать, я пишу всякую дребедень из любви к искусству!

Галина набрала номер и печально сообщила в трубку:

- Светик, сейчас к тебе придет девочка. По фамилии Мартынова. Выдай ей как обычно.

Получив сиротливую сиреневенькую бумажку, на которую мне предстояло существовать примерно неделю, я перешла из левого крыла в правое и поднялась по лестнице.

На верхней площадке, привалившись к металлической чердачной лесенке-трапу, сидел и курил мрачный бомж в грязном камуфляже. Я уже хотела выругаться, но сообразила, что бомж - это и есть Герострат. Андрюша Корнилов. Или, как метко выразилась одна детективная дама, сволочь ненаглядная.

Выглядел он, мягко скажем, неважно. Нет, псиной от него не пахло, но если раньше он всегда казался эдаким беззаботным мальчиком-побегайчиком, то сейчас на меня хмуро смотрел побитый то ли молью, то ли жизнью мужик.

- Привет! - сказал он.

- Привет! - ответила я.

Далее повисла пауза. Андрей молчал. Я тоже не знала, что сказать.

- Давно ждешь? - удалось мне выдавить наконец.

- Нет.

Можно подумать, это не он звонил мне и взывал о помощи, а я в очередной раз пришла навязывать ему свои давно осточертевшие нежные чувства. Что бы еще спросить? “Как дела?” “Что случилось?” Или может, на манер голливудских идиотов, “У тебя проблемы?”

- Андрюш, - робко мяукнула я.

- Ну что? - рявкнул он с таким раздражением, что я осеклась.

“Мы мирные люди, но наш бронепоезд...”

Внутри меня начала образовываться кипящая серная кислота, но усилием воли процесс удалось подавить.

- Ничего, извини, - ответила я сладко и начала спускаться вниз.

“Цок-цок” - говорили мои каблуки. И еще раз “цок-цок”. И еще.

Я была уже почти на втором этаже, когда наконец-то услышала:

- Аля, подожди!

Герострат смотрел на  меня сверху, свесившись через перила. В его неожиданно темных для блондина глазах с длиннющими ресницами стояла все та же тоска больного сенбернара, поразившая меня в самую первую встречу.

Уже понимая, что снова проиграла, я стала медленно подниматься. Очень медленно и будто бы нехотя.

- Прости, - сказал он и аккуратно меня обнял. Вполне платонически.

- Где ты ночевал? - спросила я.

- На вокзале снял у бабки комнату. На одну ночь. Даже помыться толком не смог, воды нет горячей.

Я достала из сумки газету и протянула ему. Он пробежал статейку и отшвырнул газету в сторону.

- Фактически все так и было. Мужик этот из банка, Олейников, маленький такой толстячок, пришил Ладынина, а потом Олега, охранника. Вернее, он в Олега выстрелил и даже не посмотрел, убит тот или только ранен. А Олег полежал-полежал, встал и банкира прикончил. А потом уже упал и умер.

- Это при тебе произошло? - удивилась я.

- Не совсем. Я был в сторожке у ворот. Но изображение с видеокамер из дома идет на мониторы. Поэтому меня и не подозревают в убийствах - посмотрели запись и поняли, что к чему.

- А кто убил помощника?

- Семена? Его убила какая-то баба. Кстати, вот в его-то убийстве меня как раз могут подозревать. Поэтому, наверно, и разыскивают. Ты говоришь, к тебе из милиции приходили? Что-то слишком быстро.

- Я тоже удивилась. Это было во вторник, где-то часов в шесть.

- Хочешь верь, хочешь нет, но я приехал в Питер только вчера вечером. Сразу позвонил тебе.

Я присела на ступеньку рядом с Андреем.

- Ничего не понимаю. Откуда они могли узнать, что ты позвонишь именно мне?

- Не знаю. - Андрей закурил очередную сигарету. - О наших с тобой отношениях в Сочи знали только три человека: Мишка, Мила и этот ее хахаль, с которым она была в кафе. Если ты, конечно, еще кому-нибудь не проболталась.

- Нет. Знает только моя подруга Дина, но она живет здесь.

- Мишка живет в Греции, Милка, кажется, в Москве, парня ее я и вовсе не знаю. Впрочем, Сочи...

- Город маленький, - закончила я. - Нет, тут что-то не так. Просто мне сейчас никак мысль за хвост не поймать. Надо спокойно подумать. Послушай, а из-за чего все произошло? Ты знаешь?

Андрей молчал, глядя себе под ноги. В искусстве держать паузу он далеко обскакал несравненную Джулию Ламберт из моэмовского “Театра”. Он просто игнорировал ваш вопрос, если не хотел на него отвечать. Собеседник начинал беситься и мог даже сам ответить на свой же вопрос, но Герострат был непробиваем. Когда-то я тоже бесилась, а потом научилась молчать в ответ. Кто кого.

На этот раз перемолчала я.

Андрей вздохнул и вытащил из внутреннего кармана куртки что-то квадратное, размером с пятирублевую монету.

- Все из-за этого, - сказал он.

- Что это?

- Это мини-диск, - ответил Андрей.

- Да ты что! Я что, мини-дисков на радио не видела?! - возмутилась я.

- Значит, микродиск, - пожал плечами Корнилов. - Вставляется в приборчик размером с сигаретную пачку, пачка присоединяется на кабель от компьютера - и пожалуйста, на мониторе информация. Или записывается с компьютера. Я должен был отдать диск Семену. Когда все это произошло, я позвонил ему. Он сказал, чтобы я срочно уходил оттуда. Я вышел, у поворота стояла машина. Я в нее сел. Семен был за рулем, а сзади сидела какая-то женщина, я ее не разглядел, еще темно было.

- И что?

- И то. Семен говорит: давай диск. А я ему: сначала деньги. Баба сзади мне протянула деньги, пока я их в карман запихивал, она Семену в висок выстрелила. Ну, я понял, что следующий, дверцу дернул. А машина стояла прямо у обочины. Да какая там обочина, сразу вниз подпорная стена, метра три. Ну, я и ухнул вниз. Как только кости не переломал. В кусты - и деру. Она пару раз выстрелила наугад, не попала.

- Андрей, а где это все происходило?

- На Мамайке. Знаешь Ландышевую улицу? Там, где коттеджи?

- Ну!

- Ну и вот. Огородами выполз в лес, к утру до Дагомыса добрался. Смотрю, автобус междугородний, до Краснодара. Влез в него. Водитель был очень недоволен, пришлось ему двадцать баксов дать. Доехал до Горячего ключа, вышел. А там товарняк стоит, раз - и тронулся. Вроде бы на север. Я влез и поехал. И очень быстренько добрался до Курска. А там поезд как раз подошел, даже не знаю откуда, то ли из Краснодара, то ли из Ставрополя. Но до Питера. Дал проводнику на лапу и прекрасно доехал.

- То есть в Питер ты попал случайно? - уточнила я.

- Не знаю, - вздохнул Герострат. - Говорят, случайное - это частный случай закономерного.

Что же мне с ним делать?

Я сидела и усиленно грызла ногти. Сколько труда приложила, чтобы отучить себя от этой мерзкой привычки, но стоит приключиться чему-то экстраординарному, пальцы так и лезут в рот, как у младенца.

- Ты, вроде, говорил, что у тебя в Питере куча знакомых. И родственники какие-то.

- Да, есть. Но к ним идти я не могу.

- Почему?

- Совсем дура, да?

Как-то я читала книгу одного жутко умного экстрасенса, который уверял, что когда женщина стойко и безропотно терпит унижения от любимого мужчины, этим она очищает свою душу. Если поверить, то моя душа уже должна бы светиться.

Чего тут непонятного! Просто родственники и знакомые не будут с ним возиться, как с писаной торбой. Вот Бог, а вот и порог. Андрюша только пыжится изобразить, какой он крутой, просто как яйцо. А на самом деле случись что - и ему нужен полный гигиенический ассортимент: жилетка, чтобы плакаться, носовой платок вытирать сопли и так далее. Кто может это обеспечить по полной программе? Правильно, Алла Валентиновна.

- У тебя есть деньги? - спросила я.

- Ты что, совсем меня не слушала? - окрысился Корнилов. - Двадцать штук зеленых, за вычетом дорожных расходов.

- Сколько?!

У меня даже голос сел от изумления.

- Я же в машине успел бабки в карман положить.

- Ты хочешь сказать, тебе заплатили двадцать штук за этот диск? - никак не могла поверить я. - Интересно, сколько же тогда стоит информация на диске?

Помолчав секунд двадцать, Андрей ответил:

- Лимон. Долларов оф Ю Эс Эй. Там на диске номер счета в швейцарском банке и код.

- То есть? - не поняла я.

- Элементарно. Счет, с которого снять деньги может любой, кто знает номер и код доступа.

- Понятно, - медленно сказала я. - Послушай, ты получил эти двадцать штук исключительно по недоразумению. Уж не знаю, каким чудом тебе удалось удрать. Да они с самого начала планировали тебя убрать, как только дело сделаешь. И ты согласился?!

- А что мне надо было делать? Если бы я не согласился, меня убрали бы сразу. А так был хоть какой-то шанс смыться.

Ага, рассказывай! Как говорит Динка, Андерсен! Был бы ты умный, согласился бы и тут же убежал на край света. А так захотел и рыбку съесть, и... Авось, пронесет, удастся капусты настричь влегкую. Вот и бегай теперь, как заяц! И менты тебя ищут, и, боюсь, бандюки тоже. Чует мое серденько, не зря этот “морковник” с жуткими харями. Совсем не хило, лимон баксов! Да за  такие денежки не то что в куски порвут, на пряжу распустят.

- Может, тебе квартиру снять? - спросила я.

- И что? - изобразив высшую степень иронии, поинтересовался Герострат. - Это только кажется, что в большем городе спрятаться легче, чем в поле. Чем больше глаз и ушей, тем больше они видят и слышат. Мне же придется хотя бы за продуктами выходить.

- Допустим, я могу привозить тебе продукты.

- Ребята, да она точно без мозгов! - восхитился Корнилов. - Если уж менты про тебя узнали, то проследить, куда ты ходишь, - как два пальца описать.

Может, я и без мозгов, но понять, куда ты, дорогой, клонишь, вполне могу. Хоть ты и говорил, что ко мне нельзя, но, выходит, очень даже можно. Ты будешь у меня потихоньку жить-поживать, а я буду тебя кормить, пусть даже на твои двадцать тысяч. Главное, говорить потише, чтобы соседи не услышали. И в гости никого не приглашать. А самое главное - это как попасть ко мне, чтобы никто не увидел.

- Видимо, мне придется какое-то время пожить у тебя, - со странной вопросительно-директивной интонацией подтвердил мои мысли Герострат.

Не заметив на моем лице бурного восторга, он сделал ход, отбить который я уже не могла:

- Впрочем, если ты против... Я понимаю, часто люди обещают что-то, просто не задумываясь, что же именно обещают. Красивые слова говорить легко...

Мне показалось, что у меня начинает быстро расти полосатый хвост. Каким-то чудом удалось загнать тигра обратно. Да, Алла... Интересно, я действительно была искренна, когда обещала ему помощь в любой ситуации?

Решение проблемы созрело на удивление быстро.

- Мне надо позвонить, - сказала я.

Корнилов протянул мне мобильный.

- Надо же! - усмехнулась я.

- До Гоши я работал в “Би Лайне”, - гордо изрек Андрей.

Ага, в “Би Лайне”! Кому ты там нужен! В лучшем случае сидел в лавке на Торговой галерее и торговал мобильниками.

Полистав записную книжку, я нашла рабочий телефон соседа сверху.

- Славик, привет, это Алла из сто пятой квартиры, - защебетала я в трубку приторным до отвращения голоском. Ну просто Мисс Диабет. - Славик, если ты окажешь мне услугу, я прощу тебе ремонт.

Зимой, под самый Новый год, Славик капитально затопил мне кухню и часть прихожей. Мы с ним долго обсуждали проблему ремонта, Славик не отказывался, клятвенно обещал оплатить и помочь, но прошло уже полгода, а воз известно где. И вот теперь я предлагала ему сэкономить полтыщи долларов. По данным Динки, которая училась с ним в одной школе, Славик получал очень нехило, но всегда был жадноват, за что его когда-то во дворе частенько били. Работал он в фирме, торгующей бытовой техникой, как сам он говорил, “менеджером по перевозкам”. Как раз это обстоятельство и было мне сейчас очень даже на руку.

- Что ты хочешь? - насторожился Славик.

- Солнышко, мне надо перевезти домой одну тяжелую вещь. Но нет ни тары, ни машины. Поможешь?

- О чем речь! - радостно завопил сосед. - Говори адрес. Сам приеду.

- Да зачем же тебе напрягаться? - я так и сочилась сиропом. – Пришли машину, пару грузчиков и коробку от холодильника.

Я продиктовала Славику адрес, и мы стали ждать. Предварительно пришлось потребовать у Андрея денег “на расходы”.

Через час в проходной двор въехала симпатичная грузовая “газелька”, раскрашенная рекламой всяких холодильников и кондиционеров. Из нее вылезли два парня в одинаковых зеленых комбинезонах с большой коробкой.

- Мальчики, здравствуйте, - сладенько заулыбалась я. - Вы коробочку занесите вот сюда на лестницу и ждите в машине. А когда мне барахло накидают, я вас позову. А то там охранник строгий, не разрешает посторонним находиться.

Грузчики занесли коробку на лестницу и вышли.

Я выглянула в коридор первого этажа. Никого. Тогда я закрыла дверь, прилепила на нее “Орбитом” написанное от руки объявление: “Ремонт” и подперла со стороны лестницы притащенным со двора ящиком. На наше счастье, двери были не стеклянные, а самые обычные, фанерные.

Подтащив коробку поближе к лестнице, я махнула рукой Корнилову, который наблюдал за моими операциями сверху, свесившись через перила. Ступая на цыпочки, он спустился вниз. Где-то на середине последнего марша ему пришлось протиснуться сквозь лестничные прутья и сверху уложить себя в ящик. Я закрыла крышку и позвала грузчиков.

- Только осторожнее! - умоляла я их, когда они принялись лихо закидывать коробку в машину.

Всю дорогу я болтала без умолку, боясь, что Корнилов начнет возиться, чтобы устроиться поудобнее, и грузчики его услышат. Все шло хорошо, но уже в парадном произошло непредвиденное.

Парни втащили Герострата в подъезд, и мы стояли в ожидании лифта, когда с улицы вошла Динка. В своем роскошном, черном с серебром плаще она выглядела очень эффектно. Грузчики уставились на нее, как коты на сало.

- Ты что, купила холодильник? - удивилась Динка.

- Да ты что, - фальшиво возмутилась я. - Это мама купила, а мне, как всегда, отдали старый.

Грузчики, как по команде, приподняли брови. Уж они-то могли отличить по весу холодильник от... нехолодильника.

Подъехал лифт, парни схватились за коробку, но то ли засмотрелись на Динку, то ли не знаю что, не удержали и уронили. Вместо ожидаемого грохота раздался приглушенный вопль.

Динка, посмотрев на меня с отвращением, зашла в лифт и уехала.

Грузчики молча таращились то на меня, то на коробку.

- Мальчики! - взвыла я голосом театрального привидения. - Умоляю вас, никому ни слова. Там, в коробке, мой любоу-уник. Его жена в бинокль следит за моим подъездом. Каждый раз нам приходится придумывать что-то новое, чтобы хоть немного побыть вместе.

Парни молча и абсолютно синхронно пожали плечами. Когда они, затащив Герострата в квартиру, пошли на выход, я протянула им по пятьдесят долларов. Они удивились, но взяли.

- Только Славе не говорите! - трагически шепотом попросила я.

                                                   * * *

Следующие два часа ушли на хозяйственные дела. Я нагрела воды и, пока Герострат мылся, сходила за продуктами. Денег Андрей мне отсыпал щедро, так что впервые за долгое время я могла ни в чем себя не ограничивать. При этом лицемерно говоря себе, что покупаю карбонат и черную икру исключительно для дорогого гостя.

После ужина мы сидели на кухне и пили кофе. Пили молча, потому что говорить, вроде, было не о чем. Невольно я вспомнила последние годы семейной жизни. Обычно мы с Мишкой или смотрели за едой телевизор, или читали. Но у меня на кухне телевизора, к сожалению, нет.

- Расскажи хоть, как ты жил все это время? - не выдержала я.

- Да как? Нормально. Из “России” уволился, потом знакомые в “Би Лайн” пристроили.

- А... на личном фронте?

- Без перемен.

- То есть по-прежнему по три бабы одновременно? - не выдержала я.

Корнилов только плечами пожал. Не человек, а птица, так и машет крыльями.

- А у тебя? - спросил он. - Кстати, почему ты из Сочи уехала? Я и не знал, пока от тебя открытку не получил.

А дело было так. После нашего с Мишкой развода Герострат, вопреки ожиданиям, вовсе не кинулся в мои распростертые объятья. Более того, он дал мне понять, что наши отношения несколько подзатянулись. Агония была долгой. Я никак не могла принять отставку и продолжала колотить лбом в закрытую дверь. Мне казалось, что если поговорить, объясниться, все еще вернется. Я искала Герострату оправдания, подводила какую-то психолого-философскую базу, на что-то надеялась. Даже снова стала ходить в церковь и молиться, забыв, что Бог не помощник в дурных делах. Но все было бесполезно. Нет, пару раз мы все-таки еще оказались в одной постели, но это уже ровным счетом ничего не значило.

При всем при том я никак не могла отделаться от ощущения, что Герострат, одной рукой отталкивая меня, другой все же держит и не отпускает. До него я не переживала еще ни одного разрыва с любимым человеком (Увалов не в счет), но почему-то была четко уверена: все должно происходить совсем не так. Не так ведет себя мужчина, когда женщина ему надоела и он больше не хочет иметь с ней ничего общего.

Но и это было еще не все. Не прошло и месяца, как из Москвы вернулся Эдуард. У него жизнь шла сплошным анекдотом. В свое время он ушел от мамы к москвичке, а теперь - от нее снова к сочинке, которая приезжала в Москву в командировку. Загвоздка была в том, что Эдуард жил в Москве на птичьих правах, а у дамы его в Сочи своего жилья не было, только комната в общежитии на двоих с пожилой мамой.

Пару раз Эдуард намекнул, что земля предков ждет меня, но я сделала вид, что не понимаю. Тогда он стал вежливо меня выживать, создавая целый пакет всяких мелких хозяйственных неприятностей. Я сразу смекнула, куда он клонит, но уступать не хотела. Мама к тому времени домучивала второй питерский брак с Павлом Петровичем, ей было не до меня. Бабушка Света умерла, в ее квартире жили тетя Катя с Валеркой. Короче, ехать мне было некуда.

Наконец Эдуард потерял терпение и пошел ва-банк. Наверно, проблему можно было решить мирно, но Эдуард мирно не хотел, а я с детства была упертой и не терпела насилия. Возможно, со стороны это выглядело захватом лубяной избушки, который произвела бедная лисичка, но не забывайте, в этой квартире я прожила двадцать лет. Не говоря уже о том, что мы с Мишкой сделали из нее конфетку, насколько это возможно по отношению к двухкомнатной хрущобе-распашонке на первом этаже.

Эдуард понял, что выставить меня на улицу не удастся. Все ж таки я была в его квартире прописана. К счастью, он не относился к криминальной породе, иначе вряд ли бы я осталась в живых.

Размен представлялся делом безнадежным. Жили мы на Донской - одной из самых грязных и шумных улиц. С одной стороны окна выходили как раз на нее, а с другой - на бензозаправку. Но Эдуарда, видно, припекло, он подзанял деньжат и принялся за поиск вариантов. Для себя он хотел однокомнатную, я была согласна и на “малосемейку” - это такое общежитие со своим туалетом, душем и общей кухней.

Тут подоспела еще одна неприятность. Видимо, тот бумеранг, который я бросила своим адюльтером в Мишку, вернулся ко мне с целым букетом гадостей. Меня поперли с работы.

Когда я только туда пришла, все никак не могла понять, почему меня  взяли. Но как выяснилось позже, директору станции просто приспичило устроить одного своего знакомого, полнейшего кретина с непроизносимой фамилией и бархатным голосом. Поскольку кретин не мог самостоятельно связать двух слов, должность поделили надвое. Я стала редактором, а он - диктором, который читал по бумажке сочиненные мною выпуски новостей. Та еще была работенка! Новости не нравились никому, и немудрено. В трехминутный выпуск надо было втиснуть пару рекламных роликов, билборд (типа “Выпуск новостей представляет магазин сантехнического оборудования “Ласточка”), курс валют со своим билбордом и “развлекушку” вроде конкурса на самый вонючий ботинок или мальчика, сожравшего рекордное количество гамбургеров. Что можно было сказать за оставшееся время, думаю, объяснять не надо.

Потом директора ушли, а с новым у нас любви не случилось. То он пытался перевести меня “по производственной необходимости” в офис-менеджеры, то пытался уволить по сокращению штатов. Как он сказал мне в конфиденциальной беседе, “ты для меня слишком интеллигентная. Я люблю тех, кто ругается матом”. Ругаться матом я вполне могу (“мне филолог, я можно”), но делать это для того, чтобы остаться на работе?!

Тут в стране грянул кризис. С легким сердцем шеф уволил полстанции по сокращению и тут же принял всех обратно по контракту, который необходимо было подписывать каждый месяц. При этом мы лишались оплачиваемого отпуска и медицинского полиса. А через месяц, “в связи с тяжелым материальным положением организации” всех, без кого можно было обойтись, отправили в бессрочный отпуск без перспектив на его окончание.

Я кинулась искать работу, но не тут-то было. Не хотели брать даже в секретарши. Видимо, то обстоятельство, что меня турнули из средства массовой истерии, производило на потенциальных работодателей не лучшее впечатление.

Постепенно я осталась без денег. Валютный вклад в “Инкомбанке” накрылся медным тазом. Чтобы не взять случайно в долг, пришлось потихоньку продавать украшения. Эдуард предложил мне несколько вариантов для переезда, один хуже другого, но я отказалась. В конце концов мы разругались в хлам, несколько дней я жила у подруги, а потом Эдуард позвонил и сказал, что нашел для меня жилье и, если я не соглашусь, он сделает все возможное, чтобы я переехала жить на вокзал.

Состояние мое тогдашнее описать трудно. Я чувствовала, что вокруг меня все рушится. Поддержки ждать было неоткуда. Даже близкие подруги, которые вроде бы мне сочувствовали, в душе - я чувствовала это - злорадствовали. Они не знали подробностей, но и того, что знали, было достаточно: Алка променяла мужа на любовника, а любовник ее отфутболил.

Каюсь, я дрогнула и согласилась не глядя. Ох, лучше бы я соглашалась на предыдущие варианты. Эдуард нашел для меня половину частного домика на улице с говорящим названием Верхний тупик. Горячей воды, разумеется, не было, холодная - из крана во дворе, туалет - там же. А сосед - жуткий толстый полугрузин-полуосетин, отсидевший семь лет за изнасилование.

Как я там жила, вспомнить страшно. Лучше не вспоминать. Могу только сказать, что если бы не мысли об Андрее и не дурацкие надежды  на то, что все вернется, не знаю, как бы я это пережила. Так что надо сказать Герострату спасибо. Хотя и не хочется.

Так продолжалось почти полгода, а потом пришло спасение в лице бывшего супруга. Все эти месяцы мы ни разу не виделись, я даже не знала о нем ничего. Фактически же мы по-прежнему оставались мужем и женой, поскольку о формальностях никто не позаботился. И вот однажды он заявился в мой тупик с тортом и бутылкой вина, сочувственно покачал головой, предложил денег и наконец приступил к делу. Выслушав его, я минут пять плакала от смеха.

Оказывается, у Михрютки организовался жгучий роман с некой Василисой, семнадцатилетней гречанкой из очень непростой фамилии. Девчонка забеременела. Надо же, в двадцать пять лет не научиться пользоваться презервативом! И теперь Мишке надо срочно жениться, пока никто не заметил. В противном случае он рискует оказаться за решеткой за совращение несовершеннолетней. Так что не могла бы я...

Не могла бы, с приятной улыбкой ответила я. Мишка оторопел. Я разъяснила, что по закону совместно нажитое имущество делится при разводе пополам. Я вовсе не претендую на машину, дачу и всякое барахло, но вот денежками будь добр поделиться. Бывший супруг открыл рот и с полминуты не мог ничего сказать. Потом его прорвало. Надо же, вопил он, семь лет прожил с бабой и даже не подозревал, что она такая, такая... Сначала наставила ему рога с другом детства, а потом еще требует денег.

Вот тут-то со мной приключилась форменная истерика. Я рыдала, топала ногами и вопила, что не окажись в этой вонючей норе, и не подумала бы требовать что-то, и развод он получил бы за пять минут. Мишка растерялся, начал меня утешать, и в результате мы оказались в постели.

Когда я утром проснулась, его уже не было. Я чувствовала себя распоследней мерзкой тварью. Подумав, позвонила ему и сказала, что согласна на развод. Без всяких условий.

Видимо, Мишка дал кому-то в загсе на лапу, потому что свидетельства о разводе нам выдали тут же, без какого-то срока “на примирение”. А через пару дней он приехал снова и с порога заявил, что даст мне денег на однокомнатную квартиру с условием, что я уеду из Сочи. Почему, удивилась я. А потому, что он не уверен, не повторится ли это опять, а он этого не хочет. Я не стала уверять, что тоже не хочу, а просто согласилась. Тогда мне казалось, что это лучший выход...

                                      * * *

Я подошла к окну, и вдруг судорожно вцепилась в подоконник. В горле образовался комок, который мне никак не удавалось проглотить. Во дворе стояла бежевая “Тойота Марк”.

Сдавленно мыча, словно меня хватил паралич, я замахала Андрею, подзывая его к окну.

- Смотри! - прохрипела я, показывая на “морковник”.

- Ну и что?

- А то, что эта машина стояла здесь утром, а потом я видела похожую на Садовой.

- Ну и что?

- Да что ты заладил! Они за мной следят.

- Аля, у тебя мания преследования.

- Скоро узнаем, - процедила я сквозь зубы.

К “Тойоте” подъехала еще одна машина, черный джип размером с танк. Из джипа выбрались трое мужиков стандартно-бандитского вида, а из “Тойоты” двое утренних. Лиц я, конечно, с девятого этажа не видела, но вполне могла разглядеть, что один быкообразный, а второй помельче и весь в черном. Посовещавшись, “морковные” сели в машину и уехали, а остальные двинулись к подъезду. Загудел лифт.

Мы с Андреем застыли на месте, глядя друг на друга. Потом я на цыпочках подобралась к двери. Клацнули створки лифта. Мужики шли к моей квартире. Я съежилась и присела. В дверь позвонили, один раз, другой, третий. Потом дверь подергали. Я старалась дышать через раз.

Про дверь разговор особый. Она, а точнее, они, потому что дверей две, достались мне от прежних хозяев. Стоили двери, наверно, как полквартиры. Внешняя - металлическая, обитая реечками, а внутренняя - обычная, под кожу. На каждой по два замка, причем на внешней один - магнитный, чудовищно сложный. Когда я однажды оказалась без ключей, пришлось звонить в службу спасения. Взломать такую дверь вряд ли возможно, разве что взорвать или автогеном замок вырезать.

Я прислушалась. Один из мужиков звонил куда-то по мобильнику.

- Мы с Коляном останемся здесь, покараулим, а Лысый съездит за отмычкой. Тут дверь железная, как сейф, и замок магнитный.

Я осторожно посмотрела в глазок. Так, один сидит у лифта, на подоконнике, второго не видно. Или вышел на лестницу, или спустился вниз. Впрочем, неважно. Путь отрезан.

Я отползла обратно на кухню.

- Что там? - прошептал Корнилов.

Видок у него был неважный. Скажем так, бледненький.

В двух словах я обрисовала ситуацию.

- Времени у нас мало. А деваться некуда. Выйти из квартиры нельзя. Спрятаться негде.

- А на нижний балкон спуститься?

- Не выйдет. И внизу, и вверху не балконы, а лоджии, да еще и застекленные. Они через этаж идут. Может, в милицию позвонить?

- Совсем дура?!

Кажется, где-то я это уже слышала.

Андрей вытащил из кармана диск.

- Аля, это надо спрятать. Если нас сцапают, и при нас будет диск, мы недолго проживем.

- Если нас сцапают без диска, вряд ли мы проживем дольше, - возразила я. - Хотя, наверно, ты прав.

Я взяла диск и стала лихорадочно думать, куда его можно спрятать. Обошла кухню по периметру, потом комнату. И тут мне в голову пришла неплохая мысль, куда можно спрятаться самим. Рискованно, правда, но чем черт не шутит, когда ангел спит! Хорошо, однако сначала диск.

Я зашла в ванную.

- Ну что, спрятала? - спросил Корнилов, когда я вернулась в комнату.

- Спрятала.

- Куда?

- Потом расскажу. А сейчас пора смываться.

Мы вышли на балкон. При этом я поставила защелку так, чтобы при малейшем движении она упала. Хлопнула дверью, и мы оказались в западне. Я так уже не раз закрывала себя на балконе, когда вешала белье, приходилось орать и звать на помощь Динку, у которой после истории со службой спасения я храню запасные ключи.

- Ну и что теперь? - сварливо поинтересовался Герострат. - Сигать вниз?

- Почти, - кивнула я. - Видишь, лестница валяется? Сейчас мы ее аккуратненько положим на перила, ты будешь держать, а я перелезу на соседний балкон, потом я буду держать, а ты перелезешь. Дом особняком стоит, вряд ли кто-нибудь заметит, если не будем долго возиться.

- Сдурела? - Герострат позеленел. - Девятый этаж!

- Не бойся. Я уже один раз так лазила. И ничего.

Я действительно перелезала однажды на Динкин балкон. Это было через день после моего переезда, и мы с ней еще были не знакомы. Прежние хозяева забыли меня предупредить, что замок на внутренней двери нельзя захлопывать изнутри. Он был с каким-то дефектом и открывался ключом только снаружи. Замуровав себя, я вышла в смятении на балкон и увидела соседку. Тут, чтобы жизнь не казалась медом, захлопнулась и балконная дверь. Ключи остались в комнате, так что бросить их ей я не могла, поэтому попросила подержать валявшуюся на балконе лестницу. Перелезла, так мы с Динкой познакомились и подружились.

Но в этот раз я нацелилась не на Динкин балкон. Подставлять еще и ее не хотелось. С другой стороны был балкон квартиры уже из соседнего подъезда. Там жили Саша и Алиса, приятная пара с двумя детьми. Он - мелкий бизнесмен, она - домохозяйка. Мы не были близко знакомы, но с Алисой перекидывались парой слов, когда обе выходили на балкон или когда встречались на улице. На балконе у них стоял огромный комод, где Алиса держала запасы варений, солений и прочие припасы, которые не особенно боятся холода. В мае она выгребала из комода пустые банки, собирала их в коробки и отбывала с детишками на дачу, на все лето. Варить новое варенье и солить новые огурцы. Так что комод был гарантированно пуст, и мы вполне могли в нем пересидеть набег.

Я лезла первая. Руки противно потели, в ушах звенело. Казалось, что надо преодолеть не метр, а как минимум в сто раз больше. Каждое движение давалось с трудом. Как ни старалась я не смотреть вниз, все равно не получалось. Бездна тянула.

Наконец я преодолела последнюю перекладину и кулем шлепнулась на пол балкона. Настал черед Герострата. Я вцепилась в лестницу, он неловким движением вскарабкался на нее, и тут я испугалась, что не смогу его удержать. Лестница была короткая, даже не лестница, а нечто вроде библиотечной стремянки, чуть больше метра длиной. Расстояние между балконами - ровно метр. Стоило лестнице чуть-чуть сползти, и Андрей полетел бы вниз. Меня затошнило.

Однако все обошлось благополучно. Даже более того. Когда Андрей уже слезал на Алисин балкон, он не удержался и рухнул на меня. Я тоже не удержалась и спиной упала на балконную дверь. И тут случилось чудо. Видимо, задвижка была закрыта не до конца, и от толчка дверь распахнулась. Мы ввалились в комнату.

Не знаю, что было бы, если б Саша оказался дома, но, на наше счастье, его не было. В спальне пахло пылью. Солнце, клонясь к закату, бросало на голубовато-зеленые обои багровые пятна и делало комнату странно нереальной, похожей на театральную декорацию.

Корнилов мешком плюхнулся на застеленную коричневым покрывалом кровать с изогнутыми резными спинками.

- Уф, до сих пор ноги трясутся. Ты, Алка, ненормальная, честное слово! А если бы лестница сползла?!

Подобное предположение я проигнорировала. Ничего бы не было. Во всяком случае, чьи-то злоключения тут же закончились бы. По крайней мере, земные.

- Надо убрать с балкона лестницу, - сказала я. - На всякий случай.

Андрей тоже сделал вид, что не услышал. Вздохнув, я попыталась втащить ее в комнату, но ничего не вышло. Она заклинилась за комод, и все мои потуги привели только к тому, что лестница застряла намертво. Корнилов, вместо того, чтобы помочь, стоял у двери и смотрел. Я уже хотела плюнуть и оставить все как есть, но тут из моей квартиры послышался шорох. От ужаса я дернула стремянку из всех сил, и та, оставив на дверце комода глубокую борозду, подалась.

Только-только я втащила лестницу в комнату, как услышала шум. Кто-то дергал мою балконную дверь. Наверно, задвижку заело. Я сделала Андрею страшные глаза.

Стараясь не шуметь, мы отползли от двери. Впрочем, это было излишним. Пол покрывал толстый темно-зеленый ковер с длиннющим ворсом, напоминающим густую травку. Мы могли топать, как рота гусар, и нас не услышали бы даже в соседней комнате. К тому же из моей квартиры вдруг стал раздаваться ужасающий грохот, как будто там ломали стены.

- Ты хорошо спрятала диск? - трагическим шепотом спросил Герострат.

- Хватит шептать! - раздраженно ответила я. - Никто ничего не услышит. Нашел о чем думать! Лучше подумай, как мы отсюда будем выбираться. Если вернется хозяин, будет немного неловко.

- Ничего себе! Миллион баксов! Ты предлагаешь об этом не думать?!

- Я предпочитаю жить бедно, но долго.

- А я - долго и богато. Если уж я влез в это, то грех не воспользоваться.

Я села на мягкий зеленый пуфик у трюмо и посмотрела на себя в зеркало. Физиономия пунцовая, волосы растрепаны, водолазка под мышкой лопнула по шву. Осторожно пригладив шевелюру, я повернулась к Андрею. Открыла рот, чтобы сказать что-то, и тут до меня дошло.

- Ты хочешь сказать?!.

- А почему бы и нет? Нам надо спрятаться и переждать какое-то время, пока все не уляжется. А потом можно и за денежками.

- Нам? - переспросила я, все еще не веря своим ушам. Хотя чему удивляться? Это же Герострат!

- Разве ты не со мной? Или тебе не нужны деньги? - в свою очередь удивился Андрей.

- А если диск нашли?

- Значит, ты его плохо спрятала. - Корнилов смотрел на меня, зло прищурив глаза. - И тогда нам останется только спасать свою шкуру.

Вот так. Я еще и виновата.

Что-то громыхнуло под ногой. Я нагнулась и увидела под трюмо пол-литровую стеклянную банку. Видимо, Алиса забыла ее, когда собиралась на дачу.

Когда-то в пионерском лагере после отбоя мы подслушивали, что делается в соседней мальчишечьей палате. Брали стакан, приставляли к стене и пожалуйста, максимум информации. Я выбрала место поудобнее и прижалась ухом к донышку.

Какой-то гул, словно нырнула в воду - кровь шумит, что ли? Грохот. Жуткий грохот. То ли двигают, то ли ломают мебель, что-то швыряют. О Господи, только бы компьютер не разбили! Компьютер? Да гори он синим пламенем, компьютер! Нехай все разнесут, уроды! Все равно ни фига не найдут!

Во мне кипело какое-то мрачное злорадство. И тут я с неприятным удивлением поняла, что мне безразлично, во что превратится квартира из-за... миллиона зеленых?!

Нет, не могу сказать, что к деньгам отношусь с презрением или даже безразлично. Живя с Мишкой, я привыкла к определенному достатку. Но все же первые курсы института и период Верхнего тупика не забылись. Да и последние пару месяцев мне жилось более чем скромно. Скажем так, пусть с трудом, но я научила себя довольствоваться тем, что есть. А вот дурных денег, в смысле свалившихся с неба (Островский именно их назвал бешеными), я всегда опасалась. Даже выигрышей в лотерею. Бабушка Света всегда говорила, что дурацкие деньги приходят и уходят, а неприятности остаются. И вот я раскатываю губу на миллион, из-за которого уже убили четверых человек. И мы с Корниловым вполне можем к ним присоединиться. Невероятно!

- Вот ведь суки в ботах! - гавкнуло прямо в ухо. Я вздрогнула и чуть не уронила банку. - Надо же, как заховали!

- Плинтус отдери! - сказал другой голос. Видимо, его хозяин стоял далеко от стены, и слова я разбирала с большим трудом.

Раздался треск. Потом звон разбитой посуды. И еще какой-то грохот. Похоже, об пол расколотили часы с кукушкой.

- Слушай, - почти совсем невнятно, - а ты уверен, что он здесь? Может, с собой забрали, когда когти рвали?

- Я ни в чем не уверен, но эта... - тут я слов не разобрала, но, судя по интонации, это было ругательство, - сказала, что диск должен быть в квартире.

“Эта”?! В Сочи в машине была женщина. Она убила Комиссарова. Если, конечно, Герострат не врет. Впрочем, зачем ему врать?

- Слушай, я все-таки не понимаю, как они могли смыться? Кошель божится, что с подъезда глаз не спускал, муха не пролетала.

- Эта сука в ботах кого хочешь обведет. Вишь придумала, хахаля в коробку от холодильника сунула и в подъезд затащила. Если бы...

Тут опять раздался грохот, и я так и не узнала, каким образом моя военная хитрость выплыла наружу. Шея затекла от неудобной позы, ухо ломило, но я боялась оторваться от банки и пропустить что-нибудь важное.

                                                 * * *

Обыск продолжался в общей сложности часа два. Я измаялась. Голова представлялась похожей на чугунное ведро, шея задеревенела. Кошмарно хотелось в туалет. Впрочем, ничего интересного, кроме “комплиментов” в свой адрес, я больше не услышала. Квартиру разнесли в хлам. Похоже, диск не нашли. Впрочем, я бы удивилась, если б нашли.

Вычурные настенные часы с дурацкими цветочками вместо цифр показывали начало десятого. Если Саша не в загуле и не уехал к семейству на дачу, то он мог вернуться в любую минуту.

Когда за стеной все затихло и лязгнула входная дверь, я повернулась к Корнилову, который все это время молча сидел на кровати и смотрел в одну точку, вытаскивая перышки из подушки.

- Нашли? - тусклым голосом спросил он.

- Не знаю.

- Куда ты его спрятала?

- В такое место, куда ни одни нормальный мужик не заглянет.

- А если там была баба? - не сдавался Герострат.

- Я слышала только мужские голоса.

Андрей вцепился в подушку. Мне показалось, что сейчас он швырнет ее в меня. От него исходила горячая волна едва сдерживаемой ярости.

- Нам надо узнать! - сквозь зубы процедил он.

- Ты предлагаешь вернуться? - поразилась я. - У тебя с головой все в порядке? Если они нашли диск, то будут искать нас, чтобы убрать. А если не нашли, то тем более будут следить за квартирой. Надо сматываться. И побыстрее.

К счастью, на двери стояли два обычных английских замка, которые изнутри можно было открыть без ключа. Тихонько прищелкнув дверь, чтобы не привлекать внимание соседей, мы вышли из квартиры и поднялись на лифте на двенадцатый этаж.

Месяца три назад у нас было собрание жильцов, на котором стояла жуткая ругань на тему не закрытых на замок чердаков и подвалов. Теперь все боятся террористов. Домоуправление требовало скинуться, мы орали, что это их забота, иначе зачем мы платим бешеные бабки за содержание дома. Консенсуса не получилось. На это и была надежда.

Но, как выяснилось зря. Чердачная дверь оказалась обитой жестью и была заперта на новенький, еще не успевший заржаветь замок. Вот так всегда, когда не надо... Оставалось идти напролом.

К сожалению, из окна на площадке разглядеть то, что творилось внизу, не удалось. Наш дом строился для какого-то учреждения, то ли для академического института, то ли еще для чего-то, и его архитектура просто потрясает своей глупостью. Потолки низкие, коридоры с неожиданными загогулинами, окна разных размеров и на разных уровнях. Лестничные колодцы в одних подъездах выдаются вперед, в других наоборот заглублены до безобразия. Не дом, а длинный муравейник. Очень длинный, на целую трамвайную остановку. Поэтому, даже сильно напрягаясь и вытягивая шею, я могла рассмотреть только пятачок перед входом и кирпичные стены слева и справа.

С угрожающим скрипом подъехал лифт. Кнопки на панели были сожжены, стены исписаны матерными словами и разукрашены похабными картинками, лампочка мигала, опасно повиснув из-под разбитого плафона на одном проводе. Дверь украшало изречение, жирно начертанное черным фломастером: “Тот, кто в лифте ссать горазд - сто процентов пидорас!” Вонючая лужа на полу это подтверждала.

Впрочем, и подъезд оказался не лучше. Почтовые ящики были сорваны или подмигивали раскуроченными дверцами. Везде грязь, на стенах лохмотья сорванных объявлений. То ли здесь какая-то патогенная зона, то ли в нашем подъезде живут исключительно домовитые ангелы.

У двери мы застопорились. А что, если нас ждут? От подъезда до подъезда метров двадцать, не больше.

Пока мы стояли, не решаясь выйти, появился Саша. Увидел меня, кивнул приветливо. Даже не поинтересовался, чего это я околачиваюсь в чужом парадном. Вовремя мы! Интересно, что-то он скажет, обнаружив на полу в спальне чужую стремянку, а на тумбочке у телевизора - банку из-под варенья?

Вслед за Сашкой вошел парнишка лет десяти. На руках он держал жирную рыжую таксу.

- Все, Томка, все, хватит гулять, - уговаривал он то ли ее, то ли себя самого, во всяком случае, такса не возражала. - Мама уже, наверно, волнуется.

- Мальчик, - набросился на него Корнилов. - Ты во дворе не видел случайно бежевую такую иномарку? “Тойоту”?

- Бежевую? “Тойоту”? Во дворе? - обстоятельно переспросил пацан. - Не-е, не видел. Правда, Томка?

- А большой черный джип?

- Большой черный джип? Большой черный джип видел. У соседнего подъезда стоит. Как танк прямо.

- А сидит в нем кто? - это уже я подключилась.

- Не знаю. - Мальчишка пожал плечами, такса закряхтела. - Стекла тонированные, совсем черные. Просто ужасная бандитская машина. А вам зачем?

- Хочешь заработать двадцать баксов?

Парень только глазами захлопал. Видимо, это выражало высшую степень готовности, потому что, поморгав, он деловито поинтересовался:

- А что делать надо?

- Выйди еще ненадолго, прикрой нас. Ну, чтобы мы за тобой проскочили, чтобы эти в джипе нас не увидели, - начал объяснять Андрей, протягивая мальчишке купюру.

Я засомневалась. Мальчишка маленький, щупленький, про собаку и говорить нечего. Да и светло еще. Это в Сочи темные ночи, а здесь в июне в десять вечера можно преспокойно газету читать. Но делать было нечего.

Такса Томка, услышав, что ей предстоит еще одна прогулка, взревела басом, тяжело плюхнулась с рук хозяина на пол и с дикими воплями бросилась к двери. Бедные жильцы первого этажа, это ведь по два-три раза в день такую музыку слушать! Если кто-то и смотрел за подъездом, то он должен был непременно отвлечься на эту любительницу моциона.

Когда мы поднимались на чердак, я рассчитывала пройти по нему на другой конец дома, там лестница в торце и можно сразу выйти на соседнюю улицу. Теперь же нам пришлось перебежками пробираться вдоль выступов. К счастью, под самыми окнами у нас растут хилые кустики, в которые мы и нырнули. Тогда я еще не знала, что подобный “кустовой” способ передвижения скоро станет для меня едва ли не основным.

До угла оставалось уже совсем немного, когда в нашу успешную ретираду вмешалась судьба в лице некой вредной бабки.

- А вы что тут лазаете, хулиганье?! - взвизгнула она, по пояс свесившись из окна. - Как в квартиры забираться, высматриваете?

- Да тише ты, бабка! - зашипел было Андрей, но только сделал хуже. Бабуля завыла на манер пожарной сирены. Люди останавливались и вглядывались в заросли. У моего подъезда, где горою темнел джип, началось какое-то движение. Продравшись сквозь ветки, мы надбавили темп и свернули за угол.

Я схватила Корнилова за руку и потащила к соседнему дому, намереваясь нырнуть в первый же подъезд, но тут...

Чуть не размазав нас по асфальту, рядом со скрежетом затормозила серая “девятка”. Сидевший за рулем прилично одетый мужик распахнул дверцу, но с трудом вписался в нее и буквально выпал на землю. Как он, интересно, в машине руль находил? Пошатываясь и путаясь в брючинах, он нашарил мутным взглядом дом и завопил:

- Кисуня, я уже здесь! Выходи!

Где-то начала заходиться в истерике собака. Девчонка лет пятнадцати вздрогнула и быстрым шагом обошла мужика по параболе.

- Кисуня! - надрывался алконавт. - Ты почему не выходишь? Сейчас я приду и надаю тебе по толстой попе!

Довольный своей немудреной шуточкой, он заквохтал по-куриному и неуверенно двинулся к подъезду.

- Корнилов! - ахнула я, тыча пальцем в машину.

Открытая дверь, ключи в замке зажигания, даже мотор не заглушен.

Не успела я даже сообразить толком, что собираюсь делать, как уже сидела за рулем, а Герострат устраивался на пассажирском сидении. Экзамен на права я сдала с четвертого захода, потому что, стоило ситуации на дороге чуть-чуть осложниться, начинала путать газ с тормозом, а тронуться с места без кенгуриных прыжков ну никак не получалось. Но на этот раз все прошло, как на “Формуле-1”.

Как-то Динка рассказала мне давнюю, еще восьмидесятых годов, байку. Мол, в новостройках такие огромные дворы для того, чтобы, если вдруг начнется ядерная война, взорвется бомба и везде будут развалины, танки смогли пройти между ними. Не знаю, как там танки, но я в это пространство вписывалась вполне. Правда, передвигалась челноком, как пойнтер на охоте.

Пометавшись по двору, я наконец увидела арку между домами. Самое интересное, что через этот двор ходила ежедневно, но, оказавшись за рулем, совершенно перестала узнавать местность. Шваркнув зеркалом по кирпичной стене, я выскочила на тротуар и при этом умудрилась никого не задавить и ни во что не врезаться. Но на этом везение кончилось.

- Ну что встала, дура?! - как резаный завопил Герострат. - Кто тебя просил лезть за руль, кретинка?! Не умеешь ездить, сиди дома!

Все правильно. Я и сидела дома, пока кто-то не появился со своими уголовными проблемами.

Машины по проспекту ползли плотной лентой, одна за другой, без единого просвета, в который можно было бы влезть. И, разумеется, никому в голову не приходило, что можно притормозить и пропустить выехавшую со двора машину. Сзади начал бибикать нетерпеливый белый “Опель”. Представляю, что при этом говорил водитель. Мишка в подобных ситуациях плевался огнем и серной кислотой, а уж если “ездюком”, как он выражался, была женщина...

Наконец между машинами появилось окошко, и я рванулась было вперед, но тут потерявший терпение “Опель” буквально выпрыгнул из-за нас на свободное место. Резко ударив по тормозам, я больно стукнулась грудью о руль. Корнилов выругался, а водитель “Опеля” высунул в окно средний палец.

- Хватит! - заорал Герострат. - Слазь! Дай я за руль сяду, пока нас не отловили, дура безмуклая!

Я так и не поняла, что он хотел сказать: “безрукая” или “безмозглая”, потому что сначала что-то чиркнуло по крылу, а потом заднее стекло вдруг осыпалось грудой мелких крошек. Потом был какой-то провал, и я обнаружила себя на другой стороне улицы. Как я там очутилась, да еще обогнав Андрея (тот еще только перебегал дорогу), осталось для меня загадкой.

На углу двух улиц, на пустыре, еще осенью начали строить новый дом, двадцатиэтажную башню. Забором, впрочем, умудрились огородить не только стройплощадку, но и весь пустырь целиком, куда могла влезть еще пара-тройка таких “свечек”. Сам пустырь мне было не жаль, собаки, которую надо выгуливать, у меня нет, а вот тропу, вдвое срезавшую путь до дешевой аптеки, - еще как! В результате я стала тем самым первым муравьем, который протаптывает дорожку. Заметила, что между бетонными плитами можно пролезть, - и вперед. А за мной и другие несознательные граждане, которым невдомек, что кирпич башка попадет.

Вот в эту щель мы с Андреем и протиснулись. На площадке никого не было. Только где-то в дальнем конце, в бытовке, горел тусклый огонек. Наверно, там сидел сторож. Осторожно, стараясь не хрустеть битым кирпичом, я пошла по дорожке к будущему дому, который возвышался уже этажей на семь или восемь. Подумав, Корнилов двинулся за мной.

- Ну а куда дальше? - поинтересовался он.

- Туда, - кивнула я на стройку.

- Совсем рехнулась!

- Тогда иди ты... - заорала я во всю глотку и осеклась.

Между плитами показалось что-то белое. На наше счастье, лаз был узким, а субъект - широким. Это дало нам фору. Топоча, как пьяный слон, я бросилась к заваленному тюками стекловаты подвальному окошку и нырнула в него.

Летела долго. Или так мне показалось. Сначала подвал осветился искрами, которые брызнули у меня из глаз, а потом все погасло.

                                               * * *

- Аля, ты где? Ты жива?

Голос Корнилова доносился откуда-то сверху.

Я села и пощупала отчаянно болевшую голову. На лбу, прямо над бровью вздулась шишка. Во рту - противный медный привкус крови. Провела языком по зубам - целы, зато губа раздулась, как подушка. Медленно поднялась. Руки и ноги двигались. Ладно, значит, выживу.

В подвале было темно, света, который проникал сквозь узкое окошко под потолком, хватало только на то, чтобы разглядеть свои руки, поднеся их вплотную к носу. Руки, кстати, отчаянно зудели и чесались. Пошарив вокруг себя, я поняла почему. Стекловата! Она была здесь повсюду и, наверно, именно она спасла мне жизнь.

Надо сказать, что одно из моих первых сознательных воспоминаний как раз связано с этим малоприятным стройматериалом. Мне было три года, и это была моя последняя зима в Питере, тогда еще Ленинграде, до переезда в Сочи. Мама отпустила меня во двор гулять с соседской девочкой и ее бабушкой. Бабка была подслеповата и не углядела, на чем именно девочки катаются с горки. А мы вытащили из горы сваленной у подъезда стекловаты по спрессованной пластине и отрывались во всю. Поверьте на слово, скользит стекловата хорошо, да и сидеть на ней мягко. Зато потом...

- Алька, да что с тобой? Отзовись! Ты где?

В голосе Герострата был плохо скрытый страх, и я почти уже получила удовольствие - как же, боится, что со мной что-то случилось! - но тут же с прискорбием сообразила: все гораздо прозаичней. Просто в данной ситуации ему как-то уютнее вместе со мной. Не надо особенно думать, что делать, да и есть кого при случае обругать.

- Да здесь, - наконец снизошла я. - Ничего страшного, просто шишку набила. Что там?

- Не знаю. Никого нет. Вылезай!

Легко сказать вылезай. Я на ощупь двинулась в ту сторону, где, по моим соображениям, должны были быть дверь и лестница. Дверь, точнее проем, и вправду обнаружилась, а вот лестницы почему-то не было. Вот не было и все. Вообще-то она была, не наблюдалось только марша от первого этажа до подвала, но это было уже, прошу прощения, однофигственно.

Сказав пару нехороших слов, я вернулась в подвал.

- Ну что? - надрывался невидимый Герострат.

- Ничего. Я остаюсь здесь жить!

- Совсем сдурела?

- Да. Сдурела, - согласилась я. - С тобой не только сдуреешь, но еще и офигеешь, ошизеешь и охренеешь. Лучше сидеть в подвале, чем с тобой за компанию под пули лезть.

Наверно, это не просто замедленная реакция, а ну очень замедленная реакция, но до меня только сейчас окончательно дошло, что стекло в машине разбилось не само собой.

- Ладно, Аль, не дури, вылезай, - Корнилов сбавил тон.

- Не могу! Вытащи меня.

Андрей свесился в окно по пояс, я встала на цыпочки и только-только дотянулась до его рук.

- Нет, так я и сам свалюсь. Там нет ничего? Ящика, кирпича?

Ничего там нет. Ни ящика, ни кирпича. Одна стекловата. Очень много стекловаты. Противной зеленой стекловаты. Которую мне придется таскать руками, а потом лезть на нее.

Короче, когда я ужом выползла из окошка, зудело уже все тело. Клочья зеленой дряни оказались и под водолазкой, и под брюками и даже в кроссовках, которые я нацепила вместо туфель перед эвакуацией. Одна моя знакомая почему-то до истерики ненавидит пенопласт. Стоит увидеть безобидные белые крошки, и ей делается плохо. А уж если пошуршать одним кусочком о другой, у нее начинаются настоящие судороги. Не знаю, с чего у нее началось это отвращение, но, боюсь, теперь я могу ее понять.

- Где этот, который в дырку лез? - шепотом спросила я, едва сдерживая желание разодрать руки в кровь. Чесалось так, что даже голова перестала болеть.

- А фиг его знает. Я за кирпичи спрятался, сидел-сидел, выглянул - нет никого. Может, это бомж какой-нибудь был? Или пописать кому понадобилось?

Спасибо, родной, напомнил!

Пришлось тоже спрятаться за кирпичи.

Застегнувшись, я вышла из-за штабеля (или как там это называется, когда кирпичи аккуратно сложены?) и чуть не полетела в яму. Нет, пожалуй, это уже двадцать два!

- Да смотри ты под ноги, черт тебя подери! - вызверился Корнилов.

Я послушно посмотрела под ноги, то бишь в яму, и чуть не заорала благим матом.

Яма, вернее, траншея была глубиной метра два, на дне ее торчали какие-то ржавые колья. И вот на эти самые колья, как котлета на вилку, был насажен некий гражданин. Висел он лицом вниз. Одно острие прошло сквозь него где-то в области почки, другое торчало из-под лопатки. Вся спина когда-то белой трикотажной рубашки-поло пропиталась кровью. То ли она уже запеклась, то ли сумерки сгустили краски, но мне показалось, что такой черной крови у человека быть просто не может. Может, это и не человек вовсе?

Едва сдерживая тошноту, я нагнулась, чтобы посмотреть, какого цвета у него брюки. Коричневые! Как раз в белую рубашку и коричневые брюки был одет тот тип, который звонил в мою дверь. Я хорошо разглядела его в глазок, когда он уселся на подоконник. И стрижка его - короткая, почти ежик.

У меня противно зазвенело в ушах. Конечно, я чуть ли ни каждый день читала всевозможные описания различных трупов - расчлененных, разложившихся, изрешеченных пулями и так далее. Но одно дело читать, а совсем другое - видеть. Я вообще за всю жизнь видела всего двух покойников. Один - мусорщик из нашего дома в Сочи, который умер, хлебнув какой-то дряни. Другой - бабушка Света. Но мусорщика я видела издалека, а бабушка лежала в гробу такая просветленная и, если можно так сказать, красивая, что поневоле думалось: смерть - это что-то торжественное и возвышенное. Но этот... труп подобные мысли стопроцентно опровергал.

Корнилов держался лучше, чем я. И неудивительно, за последние дни это для него уже пятый покойник. Впрочем, и он стоял, крепко закусив губу.

- Кажется, это он, - сказала я, не уточняя, кто “он”, но Андрей понял. - Это ты его... туда свалил?

- Сам упал. Шел, головой вертел - и упал.

- Так ты видел? - поразилась я.

Видел - и ничего мне не сказал?! Ну и свинья болотная!

- Ну да. И что? Теперь и ты увидела. Понравилось? Лучше бы и не видела, наверно. Смотри-ка! - буркнул он, наклоняясь так низко, что я испугалась, как бы полетел туда следом.

- Что там?

Я тоже наклонилась, но, сколько ни всматривалась, больше ничего интересного не увидела.

- Совсем слепая? - возмутился Андрей. - Там на дне пистолет, с глушителем. Вот бы достать!

Он подобрал какую-то палку и попытался выудить пистолет из-под трупа, но ничего не вышло.

- Слушай, пойдем отсюда, - заныла я. - Пойдем, пока остальные не начали его искать. Странно, что до сих пор никого нет.

- Наверно, они не пролезли в дыру и ищут другой вход. Дай-ка еще разок попробую.

- Ну пожалуйста, Андрюшенька, пойдем, а? Зачем тебе пистолет? Мало ты уже вляпался? И вообще, там же труп, как тебе не страшно?

Но Корнилов и не думал меня слушать. С тупым упорством он снова и снова пытался подцепить пистолет, который неизменно соскальзывал вниз. Кончилось это тем, что мобильник, который висел у Герострата на поясе, каким-то образом отстегнулся от зажима и упал мертвецу прямо на спину. Андрей зашипел и переключился на подъем телефона. Это удалось сделать с третей попытки, после чего доставать пистолет ему расхотелось.

Возвращаться на проспект мы не стали. Мало ли что. Прошли по дорожке на другой конец пустыря, пролезли через дыру (с той стороны забор был из некрашеных досок) и дворами добрались до станции метро “Озерки”. Если кто и следил за нами, то мы, по выражению одного из отвергнутых мною авторов, “срубили их с хвоста”. И все-таки рисковать особенно не хотелось. Не знаю, как у Герострата, но у меня моментально развилась мания преследования. За каждым углом мне чудился бандит с пистолетом. Возможно, не один.

Мы перешли шоссе и спустились к озеру. Пару раз Динке удалось соблазнить меня приехать сюда позагорать, но мне не понравилось. Народу полно, вода грязная, пляж - тоже. В кабинки для переодевания очередь на километр. Все-таки жизнь в курортном городе меня избаловала, тем более если уж там я и ходила на пляж, то на приличный - сначала Эдуард доставал нам с мамой пропуска на свой санаторный пляж, а потом Мишкина мама (она работала в гостинице “Жемчужина”).

Мы сели на лавочку. Дело было вечером, делать было нечего. Хотя какой там вечер, ночь давно, хоть и белая. От всех переживаний страшно захотелось есть, и, чтобы подавить некстати проснувшийся аппетит, я вспомнила труп в яме.

- Ну и что дальше? - поинтересовалась я. - Есть идеи?

- Ну, в общем и в целом... Для начала нужно дождаться утра.

- Разумно, - кивнула я. - Это все?

- Аля, оставь свою идиотскую иронию при себе, - окрысился Герострат. - Если бы я сказал, что нам для начала надо прибарахлиться, ты бы с той же самой идиотской ухмылочкой спросила: “Что, прям щас?”. Скажешь нет?

Я предпочла промолчать. Тем более видок у нас после всех лазаний, ползаний и паданий был, просто скажем, аховский. Одним словом, бомжары. Интересные такие бомжики. У меня золото на шее и опалы в ушах, а у Андрея мобильник на поясе. Спать мы тоже улеглись, как бомжи - на лавке. Хотели валетом, но Корнилов заявил, что я, видно, во что-то вляпалась и от моих кроссовок воняет. Впрочем, его ботинки тоже пахли не розами. В результате я осталась на лавке, а Герострат устроился на сломанном лежаке.

Было холодно и жестко. Вдвоем было бы мягче и теплее. Нет, только этого нам еще и не хватало для полного счастья. Не место и не время. Надо же, когда ночью в Верхнем тупике с потолка мне на голову падали тараканы размером с яблоко, я думала, что хуже быть уже не может. Вот в этом и есть отличие оптимиста от пессимиста. Пессимист говорит: “Ну, хуже уже не бывает”. А оптимист: “Нет, бывает, бывает!”

                                                         * * *

Отряхнувшись кое-как и пригладившись, мы хотели сразу отправиться на вещевой рынок, но сообразили, что еще слишком рано. Пляжные сборщики бутылок косились на нас как на конкурентов. Корнилов сбегал к ларькам у метро, купил кое-какой еды и даже мерзкий кофе в пластиковых стаканах.

Шишка почти прошла, а вот губу саднило. Я спустилась к самой воде и попыталась рассмотреть свое отражение, но дул ветер, и вода шла рябью.

- Андрей, как я выгляжу?

- Помнишь, была такая сказка, там колдун обещал девчонке сделать что-то, не помню что, если она не будет месяц смотреться в зеркало?

- Не помню. И что?

- Я тоже не помню, чем все кончилось, но вместо зеркала у нее был мальчик, кажется, его звали Петя. Он ей говорил, что с ней не так. Ну там, нос грязный или бант съехал.

- У меня что, нос грязный? Или бант сполз?

- Ой, Алька, не заводись. Не с той ноги встала?

Интересно, как можно встать с грязной лавки с той ноги? И с чего это он такой сегодня подозрительно благодушный?

- У тебя все нормально. И нос чистый, и бант на месте. Правда, губа подгуляла. И растрепалась немного. Хочешь, я тебя причешу?

У меня просто язык отнялся. Да если бы он раньше такое сказал... У меня бы точно разрыв сердца приключился.

- Чем, интересно, ты меня причешешь? - поинтересовалась я, стараясь, чтобы голос звучал как можно более равнодушно. - Пятерней? Или у тебя есть гребешок для лысого ежика?

Дело в том, что Корнилов уж больно не любит причесываться и никогда не носит с собой расческу. Стрижка у него короткая, волосы не так чтобы очень густые, но вечно торчат во все стороны. Когда-то Милка подарила ему расчесочку длиной в палец. Андрюша, желая доставить ей удовольствие, попытался причесать свои кудри, и гребешок лишился сразу половины зубов.

- А хотя бы я пятерней.

Он дотронулся до моих волос, и я дернулась, как от тока.

- Ты чего? - удивился Герострат.

- Извини, я не люблю, когда до головы дотрагиваются. Вообще не люблю. Все равно кто.

- С каких это пор? Раньше ты не возражала. Вроде, и довольна была.

- Я терпела. Не хотела тебя отталкивать.

- Да-а... - протянул Андрей. - А как же ты в парикмахерскую ходишь?

- Редко. И только к одному парикмахеру. Это... ну, как аллергия.

- А... целоваться? - вкрадчиво, как будто кот переступил мягкими лапами, спросил он. - Это же ведь тоже... голова?

- Не знаю.

Я попыталась отодвинуться, но Герострат меня удержал.

- Если не знаешь, то надо проверить.

Детский сад какой-то! Я-то думала, в нашем возрасте для подобных вещей поводы и дальние подходы уже не нужны. Захотелось людям поцеловаться или там еще чего - ну и пожалуйста. А то прямо как школьники: ах, Маша, посмотри, мне что-то в глаз попало. Чмок в щечку - и бежать.

- У меня губа болит, - буркнула я, но уже тонула в его глазах и падала на дно, где золотые листья лежат ковром, ловя отблески осеннего солнца. Падала в тот день пять лет назад, когда моя любовь, уже целый год кипевшая под крышкой на медленном огне, наконец хлынула через край...

На рынок у метро “Проспект Просвещения” мы шли молча. Солнышко уже с самого утра основательно припекало. Жилет потерялся еще в подвале, но все равно было жарко.

Я ругала себя последними словами. Ну надо же быть такой идиоткой! Растаяла, как снегурочка, поплыла! Даже мысль мелькнула: а вдруг... А на самом деле-то все просто, как апельсин. Резковато я с ним обошлась с самого начала. Не так ласково, как ему хотелось. В глаза по-собачьи не заглядывала, в попу не целовала, о нежных чувствах, опять же, ни слова не сказала. Вот и решил о себе, драгоценном, напомнить. Все это мы уже не раз проходили.

- Слушай, что ты задумал? - спросила я.

- Для начала мы пойдем в гостиницу, снимем номер.

- Зачем? - не поняла я.

- Тебе понравилось спать на лавке?

- Ну и в какую гостиницу мы пойдем, приодевшись на барахолке? В “Асторию”?

- Тебе еще не осточертела твоя идиотская добропорядочность? Мы можем одеться в каком-нибудь бутике и поехать на такси в “Асторию”. Через полчаса у нас будут гости. Хочешь?

У Герострата просто потрясающая способность выворачивать ваши слова наизнанку. Так поговоришь с ним пять минут и поверишь, что действительно требовала номер в “Астории”.

Мы шли по проспекту Энгельса, вяло переругиваясь, как супруги со стажем. Я постоянно оглядывалась и вертела головой по сторонам. Все казалось, что за спиной кто-то топает. Нет, не топает, а крадется. И пистолет аккуратно достает. Или нож.

Андрей зашел в обменник, и мы влились в толпу, которая хищно оглядывала бесконечные палатки. Сначала купили дорожную сумку. Потом одели Корнилова. Вернее, он сам оделся, игнорируя мои робкие предложения и замечания. На мой взгляд, рубашки можно было купить не такие пестрые и яркие, а джинсы - чуть посвободнее, все-таки он на сторожевых харчах отъелся, заживотел. Пивко, наверно, любит. У Михрютки в последние годы тоже брюшко выросло, но, как он говорил, не от пива, а для пива.

Странно, после развода прошло три года, а я очень часто вспоминаю Мишку. Не с какими-то чувствами, а просто: как мы жили, что он говорил, как себя вел. Динка говорит, что о бывшем муже не вспоминает практически никогда, словно его и не было. Впрочем, наверно, есть разница - год провести в браке или семь. Да и разошлись они очень некрасиво. У меня же к бывшему супругу никаких недобрых чувств не осталось. Было хорошее - и я ему за это благодарна. Я вообще незлопамятная. Так проще жить. К тому же неизвестно, кто кому больше зла причинил.

Наконец Корнилов накидал в сумку разноцветного ширпотреба долларов на триста и вспомнил обо мне.

- Ну, теперь ты. На, - он протянул мне несколько купюр, - покупай себе трусишки, штанишки, что там тебе еще надо.

- Да, много можно купить на четыреста рублей, - возмутилась я. - Только что трусишки. Белорусские. Может, еще лифчик из парашюта.

- Ты не поняла, - начал втолковывать мне Герострат, прямо как умственно отсталому ребенку. - Это тебе на... тампаксы. За все остальное я заплачу сам.

Вот так вот! Господи, спасибо, что он на мне не женился. Да я бы ему чеки из булочной приносила на контроль. Мишка деньги кидал в тумбочку и никогда не интересовался, на что они ушли. Впрочем, я и не злоупотребляла. Одна моя знакомая приехала в Питер из глухого Зажопинска и ухитрилась выскочить за очень крутого бизнесмена. Муженек не дает ей ни копейки. Домработница покупает продукты и ведет все домашние расходы. В магазины и прочие салоны супруг водит Лерку лично, ни в чем ей не отказывает, но платит только сам. Без него она не может даже жвачку купить.

Герострат пошел по тому же пути, но развил его творческой находкой. Каждую тряпку, на которую я бросала взгляд, он долго и нудно критиковал: не тот цвет, не тот фасон, не то качество, а “в этих шортах у тебя будет слишком толстая задница”. В конце концов я озверела и накупила первого попавшегося барахла, лишь бы побыстрее закончить. Тем более солнце припекало все сильнее, и я в шерстяных брюках и водолазке совершенно запарилась. Да и люди, одетые в легкие кофточки и рубашечки, смотрели на меня с удивлением.

Наконец, мне удалось добраться до кабинки для переодевания и сбросить с себя грязные потные тряпки. И серые, слегка мятые бермуды, и бледно-сиреневая футболка гадко пахли новым текстилем. Всегда неловко себя чувствую в новой одежде, пока не привыкну. Но что делать с грязным? Такой был хороший костюмчик, да и водолазка ничего. Может, оставить, сложить в пакет, взять с собой?

Алла, да ты совсем рехнулась? Не до грязного белья сейчас. Права была бабушка, когда говорила, что нельзя любить что-то слишком сильно, иначе непременно потеряешь. Будем считать, что я слишком сильно любила серый костюм - и потеряла. Как раз тут есть мусорная корзина.

Когда я вышла, Корнилов критически меня осмотрел, сморщил нос и махнул рукой.

- Ладно, - вздохнул он. - Слушай сюда. Сейчас едем в гостиницу. Не в “Асторию”, а в очень даже мерзкую гостиницу. Просто дыру. Там снимают номера, чтобы потрахаться. Проститутки клиентов приводят. Поживем там пару дней, а там видно будет.

- А почему нельзя снять номер в нормальной гостинице? - удивилась я. - Что ты прицепился к этой “Астории”? Почему бы не снять просто комнату, на худой конец?

- Ты соображаешь, что говоришь? - Корнилов возмутился до глубины души, он даже заикаться слегка начал. - Ты не представляешь просто, что это за люди. Тебе мало того, что ты уже видела? Да у них везде глаза и уши, похлеще любой спецслужбы и ментов долбаных. А менты, как я понял, тоже с ними заодно.

Я подумала, что гостиницы гостиницами, а вот на все комнаты просто народу не хватит. Поехали бы на Московский вокзал, нашли бы бабку посимпатичней. Он, между прочим, сам на ночь комнату снимал. Просто спорить с ним бесполезно. Герострат непрошибаем. Любой аргумент, который не совпадает с его точкой зрения, отметается как неправильный. Может, он действительно думает, что в проституточной гостинице нас никто не найдет, а может, просто таким замечательным образом ему захотелось меня унизить. Фрейд его знает. К сожалению, у меня было только два варианта: либо согласиться, либо послать его подальше и уйти. Но вот куда? С того самого злосчастного момента, когда я согласилась ему помогать, мы превратились в некую единую корпорацию, и мой уход уже ничего не изменил бы.

Мы спустились в метро, доехали до “Петроградской”, вышли, и Корнилов потащил меня куда-то в сторону Аптекарского острова. Надо же, как хорошо ориентируется, гораздо лучше меня. Правда, он говорил, что в Питере часто бывал. Интересно, откуда он знает про эту гостиницу? Ходил туда с девками? Однако как я отстала от жизни. Думала, что у нас таких заведений нет. Что проститутки снимают комнатки. А если в гостинице, то только с теми, кто там живет. Да, просто цивилизованный запад. Черт бы побрал такую цивилизацию!

 Мы свернули в один переулок, в другой и оказались перед страшноватым трехэтажным домом. Зеленовато-бурая лепнина местами обвалилась, и на ее месте бугрились грязно-серые разводы. Балкончики казались такими хлипкими и ненадежными, что я бы в жизни на такой не вышла. И даже не стала бы проходить под ним. Первый этаж занимал хозяйственный магазин, сбоку притаилась дверка со скромной табличкой “Пансион Лаура. Меблированные комнаты”.

Корнилов вытащил несколько купюр и протянул мне.

- Держи. Снимешь комнату на три дня.

Мы поднялись по темной лестнице со стоптанными ступенями на второй этаж. Потянув на себя тяжеленную, обитую кожей молодого дерматина дверь, я вошла в небольшой холл, обставленный с пошлой роскошью. Не хватало только чучела медведя с подносом в лапах. Поддельные пальмы, бордовый ковер, хрустальная люстра и клетка с попугаем в наличии имелись. Пахло пылью и почему-то йодом.

За стойкой сидел молодой человек с бараньими глазами и блестящим напомаженным пробором. Он был одет в белую рубашку с черной бабочкой, нижняя его часть моему взгляду оказалась недоступна. Рядом стояла табличка “Портье”. Портье скучал и развлекал себя, наматывая на палец розовую жевательную резинку.

Увидев меня, он сунул жвачку обратно в рот и вопросительно приподнял брови.

- Мне нужна комната. На три дня, - с идиотской приветливостью сказала я.

Портье приподнял брови еще выше, почти до самых волос. Брови, кажется, тоже были напомажены. От него удушающе несло “Олд Спайсом”.

- Извините, мы не сдаем комнаты одиноким, - ответил он писклявым, как у Анатолия Карпова, голоском, особо выделив слово “одиноким”. - Это... семейный пансион. Но без детей. Понимаете?

- Конечно, - кивнула я. - Мой... друг на лестнице.

- Ну, тогда другое дело. - И взгляд, и интонации его вдруг волшебно изменились, стали такими же маслеными, как его прическа. - Только я тебя что-то не знаю. Ты уже была здесь?

- Нет. Мне вас рекомендовала подруга. Марина. - Я наугад ляпнула первое пришедшее в голову имя.

- Это Морковка что ли? - хохотнул портье.

На всякий случай я кивнула.

- Ладно, тащи клиента. Ты чья?

- То есть? - не поняла я.

Похоже, он принял меня за проститутку, а не за дамочку, которая хочет втихаря повеселиться с любовником. Ну правильно, в таких случаях номер, наверно, снимает мужчина. Ну, Герострат, ну, сволочь!

- С Луны свалилась? Кто хозяин?

Я хотела было опять назвать какое-нибудь имя или кличку, но, во-первых, ничего, как назло, не лезло в голову, а во-вторых, побоялась сказать что-нибудь не то и все испортить.

- Никто, - вздохнула я. - Я сама по себе.

- Так нельзя, - строго сказал грозный страж. - Непорядок. Ладно, плати и иди, что-нибудь придумаем. Кстати, там в конце коридора есть пожарная лестница. Выход во двор.

Мы с Геростратом прошли по застланному зеленой ковровой дорожкой коридору и остановились перед дверью с номером 6. Ключ был приделан к огромной деревянной груше весом в полкило. Когда я хотела вставить его в замок, он выскользнул у меня из рук, и груша пребольно ударила по большому пальцу ноги.

Поскуливая, я вошла в номер. Видимо, у хозяев все средства ушли на холл. Дешевые розовые обои, облупившийся потолок и неаккуратно заштопанный серый палас. Из мебели - самая простенькая двуспальная кровать, два расшатанных стула и шкафчик. На стене, правда, большое овальное зеркало. Справа крохотный закуток с унитазом и подтекающим душем.

Да, мое постижение жизни вдруг пошло семимильными шагами. Сначала я забралась в чужую квартиру, потом угнала машину, нашла труп, ночевала на скамейке и теперь - пожалуйста, проститутка. Пусть и ненастоящая, все равно. Что там еще осталось? Тюрьма и кладбище? Весьма реальная перспектива.

Герострат бросил сумку в угол и, не сняв ботинки, растянулся на кровати. Я брезгливо присела рядом. Белье выглядело чистым, но я не могла избавиться от мысли, что его неоднократно уже использовали для весьма определенных целей.

Подумав минут пять, почесав голову, Корнилов снял с пояса мобильник, пошуровал в его памяти и нажал пару кнопок. Разговаривал он весьма подобострастным тоном, соорудив на лице сладкую улыбку, разве что не кланялся. Пообещав кому-то солидную сумму, если “все будет сделано быстро”, он отключился и повернулся ко мне.

- Так, слушай меня. Сейчас выйдем через черный ход. В метро есть фотоавтомат, тебе надо сфотографироваться на заграничный паспорт.

- Разве в автомате можно сфотографироваться на паспорт? - удивилась я.

- Плевать! - рявкнул Герострат. - Сойдет. Была бы фотография, а там Конь все подгонит, как надо.

Тут до меня опять с опозданием дошло.

- Зачем заграничный паспорт?

- Затем! Потом я уеду ненадолго, а ты возвращайся сюда. И пожрать купи!

Не человек, а натуральная метаморфоза! Еще вчера жевал сопли и стонал: “Ах, что делать?”, а сегодня разговаривает со мной, как... Я подумала вдруг, что он на самом деле выставил меня проституткой только для того, чтобы почувствовать себя крутым.

                                                  * * *

Автомат притаился в дальнем закутке вестибюля. Я сфотографировалась в тесной будке, пахнущей пылью, Андрей забрал теплые, немного липкие снимки и нырнул в метро. 

Выйдя на улицу, я зашла в первый попавшийся продуктовый магазин. Видимо, раньше он был самым обычным гастрономом, кое-где даже сохранилась лепнина, изображавшая всякие продукты. Кажется, я различила курицу и головку сыра. Само помещение было длинным и узким, наподобие кишки. Когда прилавки шли строем вдоль одной стены, для покупателей еще оставалось место. Однако из магазина вдруг решили сделать супермаркет. Теперь между двумя рядами полок едва-едва мог протиснуться человек с корзинкой.

На мое счастье, народу в магазинчике почти не было. Впрочем, это оказался довольно-таки дорогой магазинчик. Наверняка в соседнем все то же стоило намного дешевле. Видимо, удовольствие самостоятельно побродить вдоль полок с корзиной, а не ждать, когда сердитая продавщица швырнет покупки на прилавок, оценивалось дополнительно.

Конечно, можно было пойти в другой магазин, но я очень уж не люблю уходить с пустой корзиной - почему-то мне всегда кажется, что кассиры подозревают меня в мелком воровстве, так и жду: вот-вот попросят вывернуть карманы. К тому же деньги были не мои. И вообще - пришедшие дуриком. Поэтому экономить их не хотелось.

Я мужественно продиралась через продуктовые джунгли, кидая в корзину то, что не надо готовить: печенье, чипсы, йогурты, сыр, колбасу, пакеты сока, банки пива. Поклажа уже оттягивала мне руку, я перебросила корзину в другую и случайно задела штабель пачек с чаем. Коробочки с шуршанием посыпались на пол.

Я уже ждала грозного вопля, но все было тихо. Две кассирши что-то увлеченно обсуждали и не обращали на меня никакого внимания. Поставив корзину на пол, я собрала пачки и тут увидела, что с противоположного конца “ущелья” идут мужчина и женщина. Я отступила назад. Так разъезжаются две машины на узкой горной дороге: одной приходится какое-то время ехать задом, пока не покажется “карман”.

Парочка, похоже, решила затовариться основательно. У каждого было по корзине, набитой доверху. Женщина то и дело поправляла норовящие сползти пакеты и коробки. Я разглядела палку копченой колбасы, ананас и шоколадные конфеты. У мужчины из корзинки беззащитно выглядывала, прорвав пакет, куриная нога.

Что-то в облике мужчины показалось мне знакомым. Я прищурилась, но в магазинчике было темновато, да и женщина загораживала его лицо. Но рост, фигура, модно подстриженные темные волосы... Да и такую же темно-синюю шелковую рубашку я видела на ком-то совсем недавно.

- Мырик, вино будем брать? - спросила его спутница, хорошо одетая длинноволосая блондинка среднего роста.

Я ждала, когда они пройдут, и невольно их разглядывала. Женщина шла впереди, так что рассмотреть ее я могла хорошо. На ней было дорогущее льняное платье цвета палой листвы, туфли на шпильке. В ушах длинные золотые серьги, на шее целая паутина золотых цепей.

Мужчина подумал и сказал:

- Нет, вино здесь покупать не будем. Тут недалеко есть магазин, там настоящие грузинские вина продают. А здесь еще отраву какую-нибудь паленую схватишь.

Я чуть не упала в обморок.

Не могу похвастаться, что у меня абсолютный слух, скорее наоборот, но этот гнусавый тягучий баритончик со срывами в тенор я узнаю из тысячи. У него каждое слово буквально обернуто обертонами, как в компьютерной игре с объемным звуком.

Кирюша, вот кто это такой. Пятый мамочкин муж. Мой очередной отчим. С молодой девицей. Хотя... Не такая уж она и молодая, примерно моя ровесница. Надо же, сколько пропитания закупают, наверно, для вечеринки или сладкого уикенда. Сегодня ведь суббота.

Впрочем, этого и следовало ожидать. Чтобы супруги жили счастливо с такой отрицательной разницей в возрасте, их отношения должны складываться по принципу “жена-мать и муж-сынок”. А моя матушка уж кто-кто, но только не “жена-мать”. Да и Кирюша на “сынка” не тянет.

Честно говоря, я всегда относилась к нему с предубеждением, хотя и скрывала это. Даже не знаю, почему. Вроде такой положительный, не вредный, не жадный, внешне не противный. Не курит, почти не пьет. Может, из-за того, что он на двенадцать лет моложе матери?

Я обошла полки с другой стороны и подошла к кассе, стараясь встать так, чтобы Кирюша, если подойдет, не смог меня узнать. Быстренько расплатилась, покидала покупки в два желтых полиэтиленовых пакета и выскочила на улицу.

И сразу же заблудилась.

За без малого три года я довольно хорошо стала ориентироваться в городе, но стоит мне свернуть на “изнаночные” тропы - и тут же чувствую себя Мальчиком-с-Пальчик, заблудившимся в темном лесу, после того, как птицы склевали дорожку из крошек.

Я растерянно оглянулась. Все эти мрачные облупившиеся дома и подворотни казались совершенно одинаковыми. Дом справа подмигивал пустыми глазницами выбитых стекол. Я свернула за угол и оказалась в безлюдном тупике. Мне стало жутко, и я поторопилась вернуться.

- Простите, вы не скажете... - кинулась я к первой встречной женщине и осеклась.

Это была Кирюшина подружка.

Она приостановилась и посмотрела на меня в упор. Глаза ее, чуть выпуклые, окаймленные замечательно пушистыми ресницами (не накладными и не накрашенными тушью “тройной объем”, а своими!), были тяжелого серого цвета. Я всей кожей чувствовала ее удивительно неприятный взгляд.

- Я не местная, - ответила она сочным грудным голосом, резко повернулась и пошла в сторону, противоположную той, куда шла до сих пор.

Я ошарашенно смотрела ей вслед. Ничего себе! Может, я просто хотела узнать, сколько времени. Или Кирюша все-таки заметил меня и сказал ей, кто я такая?

Машинально я свернула в первую попавшуюся подворотню, прошла через проходной двор и оказалась прямо у пансиона “Лаура”.

Поднявшись наверх, я хотела попросить у портье посуду, но подумала, что, даже если такая услуга и предусмотрена, все равно не смогу из нее есть. Лучше выловлю из супа таракана, чем буду есть с такой посуды. Понимаю, что это глупо, что в ресторане ем не с лучшей, но поделать с собой ничего не могу. В ресторане хоть не знаешь точно, кто ел этой вилкой до тебя.

Сжевав пару круассанов, выцедив через край стаканчик йогурта, я достала купленный у метро журнал “Лиза” и осторожно пристроилась на кровати. Никуда не денешься, придется как-то переступить через брезгливость. Все-таки лучше, чем на лавке, утешала я себя.

Только ведь с Геростратом придется спать в одной кровати.

Еще вчера, когда мы сидели на моей кухне и поедали шницели с цветной капустой, я была уверена, что не хочу этого. Абсолютно не хочу. Да, была любовь, была страсть, потом все кончилось. Он меня бросил, и все прошло, а переживала я только по инерции. Ну как ребенок, у которого отнимают игрушку. Кажется, что игрушка самая замечательная во Вселенной и другой такой уже никогда не будет. А главное, обидно, что не сама игрушку потеряла или сломала, а другой отобрал. Получила игрушку назад - и стало ясно: она старая, скучная и совершенно ненужная.

Это я вчера так думала. Или убеждала себя в том, что так думаю. А сегодня, после серии бурных поцелуев на бережку Суздальского озера стройная теория как-то пошатнулась.

Алла, Алла, о чем ты? Какой там секс, о другом подумай!

Заграничный паспорт! Он что, решил за границей спрятаться? А диск?

Я замотала головой, как лошадь, в надежде вытрясти оттуда все эти мысли. Не хочу об этом думать.

А о чем тогда? О маникюре? Или о сотворении мира? А может, о матушке и Кирюше?

Ну и что тут думать? Конечно, я не собираюсь ей докладывать. Он, разумеется, скажет, что это его пятиюродная кузина из Тьмутаракани или просто сотрудница, с которой они закупали продукты для небольшого рабочего банкета. Мамуля традиционно поверит, она всегда всему верит, если говорит лицо неженского пола. Я окажусь идиоткой или, еще хуже, интриганкой, пытающейся внести разлад в дружную семью. Нетушки, пусть это выплывет наружу как-нибудь без моего участия. Можно подумать, своих проблем мало!

Дай-ка я лучше подумаю, с чего все началось. Как-то за всеми “увлекательными” событиями я совершенно забыла о первопричинах этого родео. Совершенно непонятная история. Похоже, кто-то сознательно подставил и Андрея, и меня. Но кто? И зачем? Вчера, когда мы с Корниловым разговаривали на лестнице в редакции, у меня уже крутилась в голове какая-то мысль, но тогда я ее не поймала. Я еще сказала ему, что надо спокойно подумать. Думай, голова, думай! Ищи, откуда ноги растут.

И вот тут-то у меня возникло странное ощущение, что сегодня я то ли сказала что-то, то ли подумала о чем-то таком, что могло бы вывести к разгадке. Я начала усиленно вспоминать, что же я сегодня говорила и о чем думала.

Так, с самого утра. Еда. Бутылки. Зеркало. Сказка. Волосы. Поцелуи. Одежда. Проститутки. Гостиницы. Фотографии. Заграница. Продукты. Кирюша.

Нет, ничего не получалось. То ли я что-то упустила, то ли информационный канал закрылся. Но, как всегда, когда забудешь что-то, это кажется самым важным. И я упорно перебирала: гостиницы, паспорт, одежда, проститутки, волосы - пока глаза не начали слипаться, а мысли путаться.

                                                   * * *

Наверно, я и во сне думала о том же, потому что все эти мысли так или иначе там присутствовали. Правда, в совершенно невероятных сочетаниях. Сначала я собирала на берегу бутылки, а Корнилов фотографировал меня и орал, чтобы я не шевелилась. Потом Кирюша оказался сутенером, который продавал проституток за границу. В конце концов я очутилась в парикмахерской, а Корнилов в кокетливом желтом передничке придирчиво выбирал в стаканчике расческу.

В этот момент раздался стук в дверь. Я так и подскочила. Мы договорились с Андреем, что, когда он вернется, постучит: “Зенит” – чемпион”. Но в дверь ломились совершенно неритмично.

- Кто там? - спросила я, на цыпочках подкравшись к двери.

- Открывай! - рявкнул незнакомый мужской голос.

Я замерла.

- Киса, открой, - пискнул портье. - Разговор есть. Да не бойся, открой.

Я осторожно приоткрыла дверь, и в комнату тут же ввалился тощий длинный мужик с острым птичьим носом и нехорошим взглядом. Узкие плечики обтягивала серая трикотажная рубашка, а между черными брюками и ботинками ослепительным моветоном белели носки.

- Веня сказал, у тебя хозяина нет, - то ли спросил, то ли ответил мужик. - Это неправильно. Девушка одна не должна работать. Мало ли кто обидит. Как ты думаешь?

Я пожала плечами. Попадалово продолжается. Сейчас у меня и сутенер появится! Надо как-то объяснить, что я не проститутка, а честная женщина, которая пришла в гостиницу с любовником. Нельзя, что ли?

- Ты, голуба, крылушками не маши, а то улетишь. На первый раз прощу, а в другой - учти. Ты моя. Придешь и скажешь Вене - Вантузова, мол. Или не приходи вообще.

Ничего себе кликуха - Вантуз! Или это фамилия такая - Вантузов? Да нет, не может быть, у таких фамилий нет, только клички.

- А клиент где? - поинтересовался Вантуз, сосредоточенно ковыряя пальцем в ухе.

- Какой клиент? - опомнилась я. - Извините за пошлость, но это не то, что вы думаете.

- Не понял! - нахмурился Вантуз и повернулся к портье Вене. - Ты же сказал, ее Морковка привела.

- Так это она сказала: мол, Марина...

- Ну да! - важно подтвердила я. - Марина сказала, сюда можно приехать с другом, и никто не будет совать нос и спрашивать документы. Можно подумать, у приличной женщины не может случиться маленького приключения. А этот сразу: “Ты чья? Так нельзя”. Нет, больше в жизни сюда не приду! Лучше в Дом колхозника.

- Там советами замучают, - золотозубо улыбнулся Вантуз. - Ладно, трахайтесь, не будем мешать. Извините за вторжение. Разберемся. А где все-таки... друг?

- Вышел. Ненадолго. Скоро вернется.

- Но если надумаешь вдруг, то всегда буду рад. Ты вон какая миленькая. И попка есть, и бюст... на родине героя. И ножки... - он придирчиво оглядел меня, как корову на ярмарке. - Не от ушей, конечно, но хоть не кривые. Ну что, подумаешь? С каждого стольника пятьдесят твои. Не считая платы за комнату.

Я послушно кивнула. Процесс вербовки в постельную армию я представляла себе как-то иначе. Может, у них с кадрами напряженка?

- Ну вот и отлично. Звать-то тебя как, дорогуша?

- Виолетта, - брякнула я.

- Ага, - поцокал Вантуз. - Виолетта из туалета. Сойдет.

Дверь за ним захлопнулась, и я в прострации рухнула на кровать, уже не думая о том, кто и что делал на ней раньше.

Смотри-ка, добрый какой сутенер. Может, и правда, послать Корнилова подальше вместе с его поганым миллионом и повкалывать на Вантуза?

И придет же такая пакость в голову, прости Господи!

На следующее утро я проснулась поздно. Солнце заливало комнату. Золотистые пылинки, попадая в луч света, вспыхивали искрами. Где-то за окном назойливо, как поп-звезда, выпевала песню из трех нот неведомая птичка. Часы Герострата лежали рядом на стуле. Сощурившись, я кое-как разглядела: половина двенадцатого.

Сам Корнилов тихо сопел, спрятав голову под одеяло. Голая пятка, розовая, как у младенца, трогательно выглядывала наружу.

Все получилось очень просто и по-домашнему. Андрей вернулся поздно, принес бутылку вина. На полуголодный желудок меня повело уже с первого бокала (а точнее, пластикового стаканчика). Сначала защипало переносицу, потом напала чудовищная болтливость. Я не давала Корнилову вставить ни слова, рассуждала о каких-то глобальных проблемах, ударилась в воспоминания детства, а под конец мне стало так жаль себя, что я расплакалась и ревела до тех пор, пока он не сгреб меня борцовским захватом.

Все это как-то неприятно напоминало историю с Мишкой, когда он пришел ко мне в Верхний тупик за согласием на развод. Правда, того отвращения я к себе не испытывала, но и счастливой, как Скарлетт О’Хара после безумной ночи с Реттом Батлером, тоже себя не чувствовала. Какое-то тоскливое пасмурное чувство...

Полежав еще минут пять, я осторожно, чтобы не разбудить Андрея, выползла из-под одеяла и накинула на плечи вместо халата его рубашку. Еще одна банальность. Во всех идиотских фильмах героиня, проведя ночь или просто какое-то время с мужчиной, непременно влезает в его рубашку и сверкает из-под нее голой задницей. Может, это просто печать собственности: теперь ты мой? Я бы предпочла благоухающей потом и табачным дымом рубашке хотя бы полотенце, но те розовые махровые клочки, которые предлагались в этом небогоугодном заведении, годились разве что на подтирку для одного места.

Впрочем, я сообразила это слишком поздно - когда уже залезла в душ. Вытираться было нечем, вылезать - слишком холодно, поэтому я так и оставалась под горячими струями, пока в “ванную” не просунулась заросшая золотистой двухдневной щетиной физиономия Герострата.

- Спинку потереть? - спросил он как-то слишком бодро.

Утренний сиквел в душе?! Только не это! Сразу вспомнилась одна жуткая история. Мой однокурсник Костя, неуправляемый потаскун, кстати, женатый на очень милой девочке, всегда говорил: “Главное - не изменять в душе”. Однажды он залез в душ с какой-то девицей, поскользнулся на вираже, упал и сломал позвоночник. Мало того, что оказался прикованным к инвалидной коляске, так ведь и изменять больше уже никому не мог - ни в душе, ни в душе. А жена, между прочим, от него ушла, но это уже к делу не относится.

Однако Герострат, оказывается, и не думал покушаться на мою невинность, он очень мило и заботливо принес мне простыню с кровати.

- На, вытирайся! Потом повесим на балкон, к вечеру высохнет.

Кое-как замотавшись в нее на манер то ли привидения, то ли римского патриция, я почистила зубы и выплыла в комнату. Корнилов раскладывал прямо на кровати, едва прикрыв ее покрывалом, остатки вчерашнего пиршества.

- Оденься, замерзнешь, - пробурчал он, запихивая в рот последний кусок копченый колбасы, на который я только-только нацелилась.

Скрипнув зубами, я стащила с себя мокрую простыню. Герострат прищурился и критически осмотрел меня с ног до головы, примерно так же, как вчера Вантуз.

- А ты поправилась, - сказал он так, словно я набрала за три года не два килограмма, а все двадцать два.

- Ты тоже, - не осталась в долгу я. - Животик вон, прямо трудовая мозоль. Да и щеки со спины видно. Не трясутся, когда ходишь?

Это было уже преувеличением, но он задел меня за живое. Мой вес - то, что я больше всего не люблю обсуждать. Считайте, моя ахиллесова пята. Но никак не Геростратова.

- Все, что выше пояса - это грудь. У мужчины, разумеется, - уточнил он, запивая соком уже третий круассан.

Представляю, на что он будет похож лет через десять. Наверно, на своего папеньку, который хронически беременен слоненком.

Вечером Корнилов снова ненадолго уехал, отправив меня - куда? Разумеется, в продуктовый магазин. На этот раз я не пошла в супермаркет, отоварилась в обычном гастрономе.

Дверь в номер оказалась открытой, кругленькая, как колобок, бабушка в голубом фартучке пылесосила палас, что-то негромко напевая. Увидев меня, она удивленно вскинула брови и горестно вздохнула:

- Господи, такая миленькая девчонка - и туда же, в прошмундовки.

Тут она осеклась, сообразив, что так можно нарваться на неприятности, но потом подумала и поняла, что от меня вряд ли можно их ожидать.

- И как же ты так? - продолжала она причитать, стирая пыль с зеркала. - Бельишко-то поменять? За отдельную плату?

- Не надо, уже высохло все. Это я воду пролила. И потом вы ошибаетесь, - начала я вдохновенно врать. - У меня жених в другом городе, приехал на три дня, а дома родители и сестра с мужем, все в двух комнатах. Ну вот, знакомая мне сказала, что здесь недорого берут...

- Это понятно, - кивнула бабулька. - Мы тоже с дочкой, зятем и внуком в двух комнатках в хрущобке. Только нехорошее это место, детка. Ой, нехорошее...

Продолжая охать и причитать, она выкатила пылесос в коридор и закрыла дверь. Вот уж не все ли мне равно, что она подумает, так нет, начинаю изображать из себя принцессу.

Плюнув с досады, я разгрузила сумки. Ввалившийся в этот момент Герострат, швырнул на кровать два паспорта и билеты.

- Самолет завтра, в одиннадцать утра.

- А почему именно в Стамбул? - удивилась я, раскрыв один.

- Элементарно, Ватсон! Потому что туда не надо визы. Лучше паспорт свой посмотри. Ты теперь Анна Васильевна Летягина, запомни. Вот только возраст... Ну да ладно, может, ты просто плохо себя чувствуешь, или с перепою еще люди старше выглядят.

Я подумала, что он хочет выдать меня за шестнадцатилетнюю, но из паспорта явствовало, что мне двадцать четыре года. Я так и задохнулась. Это уже похлеще утреннего! Маленькая собачка до старости щенок, и мне давали максимум двадцать два - двадцать три. Герострат обладал просто уникальной способностью обливать помоями все, с чем только соприкасался, и я тут же засомневалась: может, люди мне элементарно льстили?

                                      * * *

Почти всю ночь я не могла уснуть, вертелась с боку на бок, пока Андрей не пообещал отправить меня спать на балкон. Кто бы мне сказал всего неделю назад, что я с липовым паспортом отправлюсь за границу с весьма туманной перспективой возвращения! Да еще с Геростратом! Вот бы я посмеялась.

В голову лезли мысли о маме, о Динке, о квартире... Впрочем, у мамы есть Кирюша, Динка мне всего лишь подруга, а квартира... Я старалась не думать, во что она превратилась после “обыска”. Спасибо хоть дверь захлопнули.

В конце концов мне удалось задремать, но буквально в ту же секунду Корнилов уже стаскивал с меня одеяло.

- Вставай, чучело! Через двадцать минут такси придет.

- А позавтракать? - возмутилась я. - Когда еще в самолете кормить будут!

- Перебьешься. Спать надо меньше. Быстро одевайся!

Я посмотрела в окно. Еще вчера было сравнительно жарко, а сегодня снова задул норд-ост, из-под балконной двери тянуло холодом. Пожалуй, придется надеть джинсы, футболку и ветровку. И кроссовки. А шорты и босоножки положить на самый верх сумки, чтобы в Стамбуле можно было сразу, прямо в аэропорту переодеться.

В аварийном режиме я почистила зубы и пыталась причесаться, когда в дверь постучали.

- Такси ждет! - мяукнул Веня.

Странно, он что, здесь живет? Или работает вахтовым методом?

Я все-таки успела схватить пакетик сока и чипсы. Таксисту, молодому парню с сизыми рябинами от юношеских прыщей, это не понравилось.

- Будьте так добры не есть в машине, - вежливо, но категорично приказал он.

Еще чего!

- Если я не буду есть, меня укачает и начнет тошнить. И может внезапно, совершенно внезапно вырвать, - вредным голосом заявила я. - Вы этого хотите? Когда тошнит на пустой желудок - это очень неприятно. Знаете, желчь так ужасно пахнет, просто всех кругом сразу тоже начинает тошнить.

Вместо того, чтобы нервно сглотнуть и позеленеть, парень улыбнулся.

- Ладно, ешьте, только не сорите. Обычно бывает как раз наоборот - наедятся и блюют. Особенно дети. Просто кошмар, когда детей рвет, запах еще хуже, чем просто желчью. После этого уже начинает тошнить взрослых.

Я улыбнулась ему в ответ. Вот это да! В школьные годы я была просто чемпионом по “тошнилкам” и могла испортить аппетит любому, даже самому небрезгливому. Но и паренек тоже не лыком шит. Наверно, в качестве главного аргумента использовал свою физиономию.

Зато плохо стало Корнилову. Пройдя лицом все цвета побежалости, он рявкнул:

- Прекрати жрать!

Засунув в рот остатки чипсов, я пробурчала:

- Да, милый, уже прекратила.

В международном “Пулково” я не была еще ни разу. Скажем так, аэропорт меня разочаровал. Маленький и тесный. И не очень чистый. Поискав взглядом буфет и не найдя, я заныла:

- Андрюша, очень кушать хочется. Ну очень.

- Потерпишь, - мило улыбнулся Герострат. - Лучше учи наизусть свои имя и фамилию, не дай Бог спросят.

Совет был кстати. От волнения мне не только дьявольски хотелось есть, но к тому же приключился приступ кретинизма. Спасибо хоть не медвежья болезнь. Я никак, ну просто никак не могла запомнить свою новую фамилию. Стопор какой-то. Помнила только: что-то летучее. Потом на минуту озарение: ах да, Летягина! Анна Васильевна Летягина. Тут снова происходило замыкание, и мне опять приходилось заглядывать в паспорт.

Рейс задерживался. Сначала на полчаса, потом на час. Меня начало трясти. Не помогло даже посещение счастливо обнаруженного кафетерия. Кофе был кислым и некрепким, а пирожное явно несвежим, хотя и по цене бриллиантов.

Герострат тоже нервничал, но виду не подавал. Если бы я держала себя в руках, он, скорее всего, позволил бы себе распуститься и постонать, но рядом со стучащей зубами Аллой чувствовать себя героем было гораздо приятнее.

Наконец объявили регистрацию. Зал всколыхнулся. Мгновенно из ниоткуда материализовалась огромная очередь. Мы оказались в хвосте.

Время словно остановилось. Мне казалось, что мы не продвигаемся ни на сантиметр. Таможенная декларация в моих руках уже напоминала тряпочку. Я впервые отправлялась за границу и совершенно не представляла себе процедуру паспортного контроля, таможенного досмотра, что там еще? А вдруг меня спросят что-то такое, чего я не знаю? Что-нибудь про Анну Васильевну Летягину? Или, вот ужас-то, увидят, что паспорт поддельный? На мой взгляд, он очень даже ничего, но я в жизни не видела настоящий загранпаспорт. Нет, видела, конечно, Мишкин - он пару раз катался по машинным делам в Германию, - но никогда особо не разглядывала.

До заветной стойки оставалось всего три человека, когда сбоку мелькнула какая-то тень, и меня вдруг больно схватили за руку выше локтя.

- Тихо, ни звука, - прошипел отчаянно противный голос, и огромный мужик в строгом черном костюме выволок меня из очереди.

Я попыталась было возмутиться, но из горла вырвался только сдавленный писк. Мужик вырвал у меня паспорт, билет и декларацию, стащил с плеча сумку, при этом второй рукой он ухитрялся резво волочить меня к выходу. Заметив нечто, напоминающее милиционера, я хотела заорать и позвать на помощь, но бугай весьма ощутимо саданул меня кулаком под ребра.

- Закрой пасть! - посоветовал он.

Точно такой же экземпляр, даже в идентичном костюме, тащил Корнилова, заломив ему руку за спину. Это я умудрилась разглядеть, скосив глаза чуть ли ни себе за спину. Еще один, поменьше калибром, одетый в черные джинсы и песочного цвета вельветовую рубашку, нес нашу синюю сумку.

Вокруг нарастал гул, как от морского прибоя.

- Спокойно, граждане, - сказал мелкий. - Федеральная служба безопасности.

- Твою мать! - застонал Герострат.

Нас загрузили в серебристого цвета “Ниссан Патрол”, на заднее сидение. Ничего себе машинки у ФСБ! Битюги сели по бокам, заблокировав двери. Странно, что на нас не надели наручники. Понадеялись на свою силушку. Ну и правильно, куда мы денемся, а в наручниках ой как скверно. Уж я-то знаю.

Давным-давно, в годы студенческой глупости, мы с Мишкой решили поиграть в садомазохизм. Он притащил откуда-то наручники, нацепил одно кольцо мне на руку, а второе защелкнул на спинке кровати. Спинка, кстати, была металлическая, старомодная и сделанная на совесть. Сеанс мне совсем не понравился, рука затекла, да и кольцо Мишка застегнул туго. Я потребовала снять это безобразие, но тут выяснилось, что ключа-то и нет. Мишка про него попросту забыл. Высказав весь свой нецензурный набор, я начала завывать на манер пожарной машины, а рука - стремительно синеть. Подручные средства вроде булавок, пилочек для ногтей и маникюрных ножниц результата не принесли. Службы спасения тогда еще не было. Михаил позвонил в “скорую”, но там сказали, что для подобных идиотов могут прислать только психиатрическую перевозку, и посоветовали позвать слесаря. Кое-как одев меня, супруг побежал за дядей Колей. К счастью, тот оказался сравнительно трезв, но открыть замок не смог. Зато смог очень ловко распилить спинку кровати. Поймав на последние деньги частника, мы с Мишкой поехали на Горького, 60 - в милицию. Там дежурный долго хохотал, я умирала со стыда, но наручники все-таки сняли. А рука, по счастью, левая, болела еще неделю.

Мелкий сел за руль. На безымянном пальце левой руки блеснул перстень с черным камнем. Я проглотила сухой царапучий комок. Это же непреложный закон детектива. Появляется некий сотрудник якобы правоохранительных органов, но его выдает какая-нибудь мелкая деталь. Ну перстень, например. Или слишком дорогой мобильник. Хотя менты сейчас все поголовно носят печатки, отращивают когти и ботают по фене.

Нет, на редкость противный тип. На макушке, там, где мышиного цвета волосы закручиваются в колечко, торчит неряшливый петух, тонкие губы кривятся, как пиявки, бесцветные глазки почти без ресниц и обведены красной каймой. Из ушей растет серый пух, как у древнего старика.

А эти двое из ларца, одинаковы с лица! Типичные братки. Маленькие змеиные головки с огромными жевательными аппаратами и без тени мысли на лицах. Зато двигательные конструкции так и распирают костюмчики. Как минимум 58-60, шестой рост. Магазин “Богатырь”.

Мы с Корниловым оказались так плотно прижаты друг к другу, что едва дышали. Близнецы отчаянно потели. От резкого запаха, смешанного с вонючим парфюмом “Фаренгейт”, меня замутило, на этот раз всерьез.

- Можно окно приоткрыть? - жалобно пропищала я.

- Щас! - отозвался тот, который слева, и даже не пошевелился.

Тут у меня зазвенело в ушах, перед глазами запрыгали черные точки, и я отключилась. А когда очнулась, за окошком обнаружился индустриальный пейзаж. Какие-то трубы, ограды, канавы, где-то недалеко шумел невидимый поезд. Нас явно везли не в Большой дом на Литейном. А куда-то за город.

Машина пару раз свернула, и мы оказались в чистом поле. Похоже, под колесами была грунтовка: в днище били мелкие камешки. По левую сторону располагался глубокий овраг, а за ним бетонный забор, уходящий в бесконечность. По правую вдалеке виднелись какие-то новостройки.

- Можно узнать, куда вы нас везете? - набравшись нахальства, спросила я.

Перевести ответ на русский язык я бы не смогла при всем желании.

- Замолчи! - прошипел Герострат и тут же получил в бок от своего цербера.

Я посмотрела в зеркальце и увидела, что нас догоняет еще какая-то машина. Водитель явно забеспокоился и нажал на газ. Но преследователи не отставали. Мамонька дорогая, да это же “морковник”! Тот самый, бежевый!

Тяжело нагруженный джип сдавал, “Тойота” неуклонно приближалась. Вот она буквально села на хвост. “Ниссан” заюлил, пытаясь всей своей тушей спихнуть “Марка” с дороги, но не тут-то было. Наверно, у них за рулем сидел настоящий ас, и мохноухому даже ни разу не удалось толкнуть его.

Наши стражи заерзали, пытаясь вытащить из-под пиджаков оружие, но было уж слишком тесно. Наконец тот, который сидел справа, резко толкнул Андрея на пол, между сиденьями, и выхватил пистолет. Оказалось, поздно.

Окошко “Тойоты” открылось, и я увидела того самого, в черном, с мерзкой ухмылкой. Он и сейчас продолжал ухмыляться, целясь из пистолета с глушителем по колесам.

Я не услышала ничего, просто водитель вскрикнул, и джип вдруг резко пошел вправо. А потом все завертелось, и я снова потеряла сознание.

                                                   * * *

Джип стоял, и пол, и потолок были на своих местах. Я упиралась лбом в спинку переднего сиденья, как-то по диагонали. Корнилов так и лежал у меня под ногами. Водила упал грудью на руль, лицо его было в крови. Близнецы симметрично и абсолютно безжизненно подпирали головами окна. Пощупать у своего пульс я не решилась.

“Марка” не было видно. За окном - только поросший чахоточной травкой склон оврага. Кажется, мы зацепились где-то посередине, не долетев до дна.

Корнилову хватило всего пару секунд, чтобы оценить ситуацию. Он попытался выхватить у левого бугая пистолет, но не смог, ловко перебрался на переднее сидение справа от водителя и открыл дверцу.

- Быстрее! - шепнул он.

Кое-как мне удалось последовать за ним. Не посмотрев, что там внизу, я выбралась наружу и чуть не загремела.

Машину остановил внушительный длинный булыжник, изрядно помявший правое крыло. На наше счастье, сверху откос был не слишком крутой, но за камнем... Не отвесно, конечно, но достаточно близко к тому. Пусть и не очень высоко, метра три, не больше, только вот кустики вдоль канавы - не слишком удачное место для приземления.

- Слушай, мы туда никак не можем спуститься, - прошептала я. - Шеи переломаем. Да и что толку, даже если спустимся, там же забор.

Забор был бетонный, как минимум в два моих роста, а по верху шла ржавая колючая проволока.

- Дура, там канава. Канава, заросшая кустами. Вот по ней мы и пойдем. Быстро!

И Корнилов, поджав голову к животу, а колени к голове - прямо как еж, - покатился вниз. Через пару секунд он врезался спиной в куст и, мгновенно развернувшись, нырнул в заросли. Но тут же вынырнул обратно.

- Не бойся! Я тебя поймаю. Ну, быстрее же!

Я не стала сворачиваться по-ежиному, а в два кенгуриных прыжка слетела вниз. Если бы Андрей меня не подхватил, то висеть бы мне на кустике на манер сорокопутского завтрака. Сорокопут - это такая милая птичка, которая ловит всякую мелкую живность и накалывает на веточки повялиться - про запас.

Не знаю, что это были за кусты, я не сильна в ботанике, но они нависали над канавой, как шатер, словно их специально кто-то так посадил. Если согнуться в три погибели, то под ветками вполне можно было передвигаться. Царапая при этом спину. Но спина - это что. Вот ноги...

Может, это был дренаж, может, просто грязное русло бывшего ручья, но вонючей густой грязи там было предостаточно. Под ноги постоянно попадали то бутылки (хорошо, если целые), то консервные банки, то еще какая-то неведомая дрянь. Кое-где было по колено, а кое-где и выше. Я старалась не думать о пиявках. Каждый шаг давался с трудом.

- Сними майку! - приказал Герострат.

- Что?!

- Сними, я сказал! Ее видно за километр. Ты бы еще в красный флаг завернулась!

Футболка у меня была действительно ярковата - цвета сумасшедшей фуксии. Когда-то это был очень модный цвет, но в последнее время только отдельные психопаты вроде меня рискуют нацепить на себя нечто кислотно-розово-лиловое. Что ж, возможно, у меня плохо со вкусом, но, увидев эту маечку, я просто не могла ее не купить.

Вздохнув, я стащила футболку - попробуйте проделать это, согнувшись и путаясь в густых ветках! - и засунула ее накладным животом в джинсы. Комфорту это, разумеется, не прибавило.

Тут до меня дошла некоторая нелогичность происходящего.

- Тебя ничего не удивляет? - спросила я.

- Удивляет, - пыхтя, отозвался Корнилов. - Удивляет то, что нас до сих пор еще не сцапали. И даже не пытались. Те, в “Тойоте”, по идее, должны охотиться на нас, а не на джип.

- А чем это так воняет? - я начала усиленно принюхиваться. - Похоже, что-то горит.

Корнилов высунул голову “на улицу” и ахнул.

- Смотри!

Я выглянула и увидела вверху, там, где шла грунтовка, клубы черного дыма. Вдруг раздался оглушительный взрыв. Через мгновение буквально в двух шагах от нас кусты проломило автомобильное колесо. Я не удержалась и взвизгнула.

- Значит, все-таки попал.

- Кто куда попал? - не поняла я.

- Как кто? Жлоб, который рядом со мной сидел. Он же стрелял, не помнишь?

- Нет. Наверно, я уже вырубилась от страха.

- А потом не заметила, что слева стекла нет?

Странный вопрос, конечно, не заметила!

- Вот только непонятно, - продолжал бубнить Корнилов, - если он попал в бензобак, почему сразу не взорвалось? А если не попал, то почему вообще взорвалось?

- Может, врезались куда? Какая разница! Значит, можно вылезать?

Герострат застонал.

- Аля, ты иногда рассуждаешь, как малолетний дебил. А если они выбрались? К тому же “наши” тоже с минуты на минуту очухаются. Поползли, хватит балаболить.

Еще через десять минут - а за это время нам удалось преодолеть дай Бог метров пятьдесят - мне показалось, что по этой канаве мы можем уйти прямиком... куда?

- Андрей, а мы где? - спросила я.

- Откуда я знаю, - огрызнулся Корнилов. - Ты же у нас... петербурженка, мать твою! Единственное, что я могу тебе сказать - мы проезжали через мост и мимо “Авроры”. А потом - по каким-то страшным дебрям. Мне кажется, никакое это не ФСБ, самые обычные бандосы.

- Никакая, - машинально поправила я.

- Что? - не понял он.

- Никакая. ФСБ - никакая не ФСБ. Это “она”, а не “оно”.

- Да не пошла бы ты! - зашипел Корнилов. - Училка хренова! Смотри!

Кусты впереди как бритвой отрезало. Метрах в десяти от нас забор упирался в высокую насыпь, по которой бойко бегали взад-вперед машины. Даже один автобус проехал. Похоже, там было шоссе. Канава ныряла под насыпь в черную пасть огромной ржавой трубы.

- Если мы переберемся на ту сторону, то нас отсюда никто уже не увидит.

- Ты уверена? - засомневался Корнилов.

Я тоже засомневалась. С пространственным мышлением у меня плоховато. Как-то перед экзаменом по введению в языкознание я долго высчитывала, где надо сесть и как расположить шпаргалку, чтобы с преподавательского места это было незаметно. Абсолютно уверенная в своей безнаказанности, вытащила “справочный материал” и тут же была с позором изгнана. Экзамен мне удалось сдать только с четвертого захода. Надо же иметь такую наглость, долго возмущалась суровая доцентша, чтобы достать шпаргалку прямо под носом экзаменатора!

В трубе оказалось неожиданно глубоко. Видимо, ее вкопали намного ниже русла. Через пару шагов грязная холодная вода доходила мне уже до голого живота. К счастью, этим все и ограничилось. Я страшно боялась поскользнуться и нырнуть, но как-то обошлось. И как это мне в голову пришло надеть кроссовки. Страшно подумать, если бы не похолодало, я бы плавала здесь в шортах и босоножках! А то и в сарафане.

Вытекая из трубы, вода превращалась в жизнерадостный ручеек. Когда-то в детстве я очень любила ручейки, ни одного не пропускала, чтобы хотя бы руки не пополоскать. Надо же, чем подобная любовь может обернуться!

Кустов больше не было. Да и оврага, собственно, тоже - грунтовка после пересечения с шоссе плавно опускалась. Справа наблюдалась унылая открытая местность, кое-где перечеркнутая чахлыми перелесками в три деревца. Слева, совсем рядом, за дорогой, виднелся целый гаражный город.

Не сговариваясь, мы бросились к грунтовке, но тут с шоссе свернул грузовик. Корнилов оказался проворней и тут же юркнул обратно в трубу. Я замешкалась, зацепилась за что-то и полетела лицом прямо в воду. Как только удалось подставить руку? Еще немного - и ухнула бы с головой.

Корнилов с ласковой усмешкой наблюдал, как я, пытаясь унять дрожь во всех конечностях, смываю с физиономии липкую, словно жирную грязь. К счастью, волосы удалось спасти, намокли только самые кончики. В довершение всего я вытащила из-за пояса футболку и нацепила на себя. Она уже не была опасно яркой, а просто грязно-буро-малиновой. Зловредно хихикая себе в плечо, Герострат показал большой палец.

Чтобы перебежать дорогу, надо было набраться храбрости.

- Ну, на счет “три”! - сказала я.

Раз. Два...

Сказать, что мы перелетели ее стрелой, - ничего не сказать. В сетке, которой были окружены гаражи, обнаружилась изрядная дыра, вот в нее-то мы и нырнули. А еще через пару секунд уже сидели в узкой щели между боковой стеной последнего гаража и листами оцинкованного железа, сваленными у ограды. С тылу нас защищал огромный ящик с песком.

Когда нам наконец удалось отдышаться, началось что-то вроде эйфории. Мы смотрели друг на друга, мокрые и грязные до отвращения, и давились от хохота. На мгновение показалось, что все уже позади и мы в тихой гавани. Но с первым же сильным порывом ветра пришло отрезвление. Я застучала зубами и затряслась, как в припадке.

- Н-да, - изрек Корнилов. - Что делать-то будем? Здесь сидеть?

Мне захотелось одновременно завизжать и убежать на край света, перебрать весь свой нецензурный лексикон, а также зарыдать и броситься Герострату на шею. Нечто похожее я испытывала три года назад. Тогда он с едва скрываемым раздражением объяснял мне, что, хоть я ему и нравлюсь, все же есть что-то такое... В общем, я хочу тебя, но не хочу. Тогда меня раздирали три желания: гордо развернуться и уйти, вылить ему в физиономию чашку горячего кофе и с рыданиями заорать: “Я тебя люблю!!!” Равнодействующая вылилась в скрип зубами...

Но все-таки надо было что-то делать. Я буквально физически ощущала, как подбирается на паучьих ножках багрово-зеленое воспаление легких. Впрочем, придумать что-то все равно не удалось.

- Ку-ку! - сказал ласковый до приторности голос.

                                               * * *

Надо же, оказывается, это не ухмылка такая, а шрам на щеке, кривой и глубокий, видимо, в свое время плохо зашитый.

Парень в черном, на вид чуть помладше меня, стоял, прислонившись к гаражу, и рассматривал нас в упор. Рассматривал, как расстреливал. Пистолет с глушителем (глушитель, наверно, больше, чем весь пистолет) тоже рассматривал нас, переводя взгляд с меня на Герострата и обратно.

В голове моей, как у известного персонажа, замкнуло, и я тупо на него таращилась. Интересно, думала я, смог бы он мне понравиться, если бы мы встретились где-нибудь на дискотеке? Вряд ли. И не в шраме дело. Просто он жуткий!

- Ну что, прыщи, искупались в канаве? - поинтересовался Шрам. - С легким паром!

- Ты, урод кривой, вали отсюда на хрен, пока не...! - попытался предпринять психическую атаку Корнилов.

На мой взгляд, это было крайне глупо, если не сказать - опасно. Испытывать выдержку человека с пистолетом - все равно, что против ветра... известно что.

Закончить фразу Андрею не удалось. Шрам оказался хоть и не полным психом, потому что не пристрелил его, но терпением все же не отличался. Клацнув зубами о кулак, Герострат отлетел  к ящику. Визитер наш хоть и выглядел на “соплей перешибешь”, оказался на поверку крепеньким.

- Диск! - сказал он и улыбнулся, на этот раз по-настоящему, но вышло еще хуже.

- Нету, - сплюнув кровь, отозвался Корнилов.

- Да ладно! - не поверил Шрам. - Раздевайся!

- Чего?!

- Того. Ать-два! Я не любитель раздевать трупы, но если надо...

Закусив и без того разбитую губу, Андрей начал стаскивать куртку. Я только моргала по-совиному, ежась от холода в комок.

- Хотя нет, - Шрам остановил стриптиз. - Лучше сначала ее раздень. А то ей, бедненькой, холодно в мокрых штанах. Так и простудиться можно.

Корнилов замер. Поняв, что наступила рекламная пауза, я наконец открыла рот.

- Послушай, у нас правда нет диска. Он остался в квартире. В ванной.

- Киска, - хихикнул он, качнувшись с пятки на носок. - Если бы ты видела, во что превратилась твоя квартира! И ванная в частности. Хватит заливать! Диск у вас. И он мне очень нужен.

- Чем хочешь поклянусь! Он в ванной. Просто искали плохо.

- Заткни хлебало! - рявкнул Шрам. - Снимай штаны, сучка! Живо!

Пистолет уставился мне прямо в лоб. Я непроизвольно сделала шаг назад, зацепилась за ногу Герострата и полетела на землю. Руку словно огнем обожгло: прямо под локтем оказался булыжник, да не гладкий, а похожий на слегка стершегося ежа.

- Блин! - ахнула я, глядя куда-то за спину Шрама.

Видимо, он только корчил из себя крутого, потому что невольно попытался скосить глаза назад.

Когда я видела подобное в кино, казалось, это очень просто. Но в реальности все получилось, как в кошмарном сне, когда пытаешься кого-то ударить, но никак не можешь дотянуться. Я швырнула булыжник ему в лицо и ожидала отвратительного хруста, предсмертного хрипа и моря крови. Шрам элементарно отвернулся, сочно выругался и бросился на меня. И тут произошло невероятное.

Он тоже споткнулся об ногу Корнилова, который по-прежнему сидел на земле, привалившись к ящику. Ну и звон же раздался когда его образина на всей скорости впечаталась в железо! Сдавленно крякнув, бандюк сполз по листу вниз, идеально вписав себя в узкое пространство.

Наверно, прошло не меньше минуты, прежде чем мы опомнились, перепрыгнули через него и бросились бежать. Кажется, сторож что-то кричал нам вслед, когда мы подлезали под шлагбаум, но ветер унес слова в неизвестность. С каждым разом я бегала все быстрее и быстрее. Еще немного - и можно участвовать в каких-нибудь соревнованиях. Адреналин - лучший допинг!

Преодолев метров пятьсот пересеченной местности, мы (Герострат пыхтел сзади) оказались около какой-то облезлой девятиэтажки, окруженной буйной, но пыльной растительностью. “Суздальский проспект”, - было написано на ржавой табличке.

Вот как! Не так уж и далеко от дома. Где-то здесь должно быть трамвайное кольцо. Впрочем, что толку! Домой хода нет. Зуб даю на отсечение, там нас ждут.

Мы зашли в первый попавшийся подъезд и на лифте поднялись на девятый этаж. Люк, ведущий на чердак, разумеется, оказался закрытым. Я села прямо на площадку, прислонившись к металлической лесенке. С минуту подумала и решилась.

- Телефон жив? - спросила я.

- Кому ты хочешь звонить?

- Президенту!

Презрительно хмыкнув, Корнилов протянул мне многострадальный “эрикссон”. Спев что-то из Вагнера и мигнув надписью “Bon Jour1!”, телефон показал, что на пару звонков заряда хватит.

--------------------

1 Добрый день (франц.)


Гудки тупой иглой сверлили ухо. Ну же!

- Да? - на тринадцатом поинтересовалась Динка.

- Динуля! - лихорадочно зашептала я. - Выручай, родная! Я влипла по-черному. Только на тебя надежда.

- Черт! Алка, ты где? Что с тобой случилось? - голос ее звучал крайне озабоченно.

- Дина, возьми мои ключи, пойди ко мне, найди какие-нибудь шмотки по погоде, полностью, от трусов до обуви, собери в сумку и привези. Только не пугайся, там ужас что творится.

Я продиктовала адрес и добавила:

- Еще найди что-нибудь побольше размером, у меня там были брюки, кажется, и рубашка или майка. И поесть чего-нибудь.

- Послушай... - сказала Динка с сомнением, - ты уверена, что это именно то, что тебе нужно? Может, лучше...

- Дина, батарейка садится! Приезжай побыстрее, век на тебя молиться буду!

Пообещав не задерживаться, Динка отключилась, а я позвонила маме на работу.

- Аллочка, это ты? - сладко пропела Юлия Петровна. - А мамочка вышла на минуточку. Что-нибудь передать?

- Она! Мне! Нужна! Срочно! - заорала я. - Очень срочно!!! Позарез!!!

- Марина! - завизжала Юлия Петровна. - Бегом! К телефону!

- Что случилось? - пытаясь отдышаться, спросила мама. - Ты где? Тебя тут искали.

- Кто?

- Не знаю. Женщина какая-то. Не представилась.

- Плевать! Всем говори, что я уехала.

- Опять?

Черт возьми!!!

- Мама, дай мне телефон Валерки.

- Зачем?

Господи, да сколько можно?!

- Надо. Быстрее, а то телефон вырубится.

Мама продиктовала мне Валеркины телефоны, домашний и сотовый, и я нажала отбой, даже не попрощавшись.

- Что еще за Валерка? - противным голосом поинтересовался молчавший до сих пор Герострат.

- Мой родственник.

Презрительно фыркнув, он начал щелкать пальцами и хрустеть суставами. Отвратительная манера, меня аж передернуло. Интересно, чего это его так забрало, ревнует, что ли? Нормальная мужская психология собаки на сене: сам не ам и другим не дам!

Динка приехала через час. Когда она вышла из лифта, я ее сначала не узнала и даже пошарила глазами, куда бы спрятаться. Обычно моя соседка одевается так, что обратит внимание даже слепой. Не потому, что ярко или броско, просто как-то очень элегантно. Но сегодня она была в скромных голубых джинсах, кроссовках и легкой серой курточке. Мало того, роскошные волосы были собраны в хвост, а на голове красовалась - кошмар! - бейсболка. Ни грамма косметики, глаза какие-то то ли заплаканные, то ли усталые.

- Ты здорова? - поинтересовалась я.

Герострат не проявил к ней ни малейшего интереса. Не похоже на него. Да и на нее - чтобы на Динку не смотрели?!

- Да в порядке все! - отмахнулась Динка, глядя куда-то в сторону. - Лучше скажи, что с тобой приключилось?

Я только вздохнула.

- И не спрашивай. Потом расскажу. Не обижайся.

Дина то ли хмыкнула, то ли хныкнула, сморщила нос и покачала головой. Расшифровать весь этот комплекс было сложно, да я и не пыталась.

- Видела бы ты свою квартиру! - повторила Динка слова Шрама. - Мне просто плохо стало. Что у тебя искали?

- Так, одну вещь.

- Нашли?

Что-то в ее настойчивости мне не понравилось. Словно звоночек какой-то тихо тренькнул.

- Наверно, нашли. Не знаю.

- Ладно, дело твое. Не хочешь говорить - не надо. - Динка поджала губы и стала похожа на куриную гузку. - Держи барахло.

Бросив сумку на пол, она сунула руки в карманы и стояла, покачиваясь с пятки на носок, совсем как недавно наш приятель со шрамом. Потом она перевела глаза на Андрея.

- Здрасьте! - сказала она ему. - Это вы были в холодильнике?

Корнилов буркнул что-то неразборчивое.

- Алка, это случайно не твой сочинский дружок?

- Что-то ты слишком любопытная! - нелюбезно отозвался Андрей.

- Мы с вами на брудершафт не пили! - обозлилась Динка. - Пока вы не появились, все было прекрасно. Дура ты, Алка! Честное слово! Ладно, вольному воля, а спасенным - рай. Я так поняла, что домой тебе возвращаться нельзя. Куда вы теперь?

- Тебе-то что? - никак не мог успокоиться Корнилов.

- Не обращай внимания, - сказала я, делая ему страшную рожу. - Он просто псих. Куда - еще точно не знаю. Наверно, поедем автобусом в Псков, у меня там приятельница живет. А там видно будет. Слушай, а где твой плащ?

Итальянским черно-серебряным плащом Динка невероятно гордилась и непременно надевала его, если на улице было ниже семнадцати градусов. Я уже и не помню, когда видела ее в чем-то другом. Да и вообще, джинсы, куртка - совершенно не ее стиль.

- Не знаю, - вздохнула она, глядя себе под ноги. - Завалился куда-то в шкафу, некогда было искать. Ну, мне пора. Удачи!

Когда Динка ушла, мы начали переодеваться. Удовольствие от облачения в чистую и сухую одежду описать невозможно. Вот уж правда, надо лишиться чего-то и снова обрести, чтобы почувствовать, как это здорово. Мне Динка принесла широкие синие джинсы, пару футболок и вязаный серый жакет с поясом, тут же мною с презрением отвергнутый. Корнилову - вот умора! - достались желтые хлопчатобумажные брюки, забытые у меня мамой, и огромная, размера шестидесятого, сиреневая рубашка, которую она же купила мне вместо халата. Если я, спрятав волосы под конфискованную у Динки бейсболку и выпустив футболку наверх, стала похожа на дурковатого рэппера, то Герострат выглядел стопроцентным гомиком. К счастью, он не видел себя со стороны, иначе мы рисковали бы на всю жизнь остаться на этой лестнице.

Еще в сумке обнаружились половина жареной курицы, пара нарезок колбасы и ветчины, батон и пакет сока. Но не успели мы съесть по бутерброду, как из квартиры прямо напротив лестницы вышла неряшливо одетая бабка с такой же неряшливой желто-бурой болонкой. Собачонка визгливо затявкала, так и заходясь в припадке злобы. Лифт все никак не появлялся, и бабка заразилась болонкиным настроением.

- Ишь, уселись, жрут, пьют, гадят, бомжи проклятые! Как медом тут намазано!

Получше рассмотрев нас, она и вовсе разошлась:

- Ходют тут, развратничают, пидорасы несчастные. Нашли место! Тут же дети ходют!

Интересно, это она о ком - о себе или о собачке? Да, кем меня только не называли, кем я уже только не побывала, а вот “пидорасом” еще нет!

К счастью, подоспел лифт, бабуля запихала в него свое охрипшее от лая сокровище, загрузилась сама и уехала, продолжая возмущаться.

Снизу донеслось приглушенное бибиканье. Спустившись на один этаж, я выглянула в окно-амбразуру и увидела внизу Валеркино синее “вольво”.

- Карета подана, - сказала я Корнилову.

                                                        * * *

Разумеется, ни в какой Псков мы ехать не собирались. Почему я так сказала Динке, сама не знаю. Так сказалось. На самом деле я позвонила Валерке и попросила его отвезти нас на дачу.

Наша семейная история не слишком запутана. Родственников со стороны отца я вообще не знаю, кажется, они все умерли давным-давно. С маминой стороны (во всяком случае, до нее) не было никаких наворотов вроде разводов, повторных браков, сводных братьев и сестер, пятиюродных и семиюродных родственников, но было одно обстоятельство, которое сделало семейное древо достаточно оригинальным.

Бабушка Света приехала в Ленинград из-под Тамбова в 1927 году. Было ей тогда всего семнадцать лет. По чьей-то рекомендации устроилась в прислуги к богатому нэпману. Нэпман был весьма охоч до женского пола, а бабушка была весьма хороша собой. Какое-то время она мужественно терпела его попытки забраться ей под юбку, потом не выдержала и пошла в милицию. И там встретила дедушку Женю, бравого и весьма симпатичного милиционера. Через год они поженились.

В 30-ом году у них родилась дочь Елизавета. Потом, несмотря не свое более чем сомнительное социальное происхождение – она была младшей дочерью многодетного сельского священника, - бабушка поступила в медицинский институт, закончила его и стала детским врачом. Детей она любила до самозабвения и хотела иметь их как можно больше. Дедушка, который успешно продвигался по служебной лестнице и хорошо зарабатывал, не возражал, но ничего не получалось. Детей больше не было.

Начало войны застала дедушку Женю в Эстонии, куда его отправили в командировку. Уходя с нашими войсками, он попал в окружение и был тяжело ранен в голову. Дальше все происходило, как в мыльной опере. В лесу его нашла эстонка-хуторянка, привезла на телеге к себе домой и выходила. Дедушка поправился, но полностью потерял память. Так и прожил всю войну у нее. И надо же такому случиться, что именно 9 мая сорок пятого года он полез на яблоню обрезать сломавшуюся ветку, упал и ударился головой. И все вспомнил!

Напрасно Роза убеждала, что стоит только объявиться, и его тут же отправят в лагерь. Дедушка, которого совершенно несправедливо грызла совесть, поехал в Таллинн - и его, разумеется, арестовали. Вернулся домой он только в пятьдесят третьем. Бабушка, воспитанная в христианском смирении, все ему простила. Хотя, на мой взгляд, прощать особо было нечего - разве человек виноват, что память отшибло?

В начале 54-го родилась моя мама. Бабушке тогда было без малого сорок четыре. К тому же она была уже почти семь лет настоящей бабушкой, поскольку Лиза в шестнадцать лет забеременела неизвестно от кого и умерла, рожая дочку Катю. Дедушка в себя так окончательно и не пришел. Он без конца болел, все забывал, путал имена родных, называя жену Катей, а дочь - Светой. Лет через десять он совсем потерял разум, но бабушка не захотела отдать его в интернат и еще семь лет кормила с ложки, мыла и одевала. Я всегда поражалась, как ей удалось пережить столько, не теряя терпения и достоинства.

Вот так и вышло, что Катю, которая старше меня на двадцать семь лет, я называю тетей, хотя на самом деле она моя двоюродная сестра. А Валерка, который старше меня на три года, доводится мне племянником, хотя считается, что мы с ним кузены. Что касается Валеркиного сына Пашки, то он мой внучатый племянник или двоюродный внук, но зовет меня опять-таки тетей.

Валерка отнесся к моему звонку со спокойствием впавшего в спячку ежика. Надо так надо. Срочно так срочно. На дачу так на дачу. Бабушка Света завещала свою квартиру маме, хотя тетя Катя с Валеркой тоже там прописаны. А дачу в Мартышкино - тете Кате, но с условием, что мы с мамой сможем бывать там, когда захотим. Когда-то мы, приезжая из Сочи, проводили там летние месяцы - все летом отправлялись на юг, а мы наоборот, на север. Потом мама перестала приезжать на дачу, потому что Валерка не ладит с Кирюшей, а я не слишком люблю Валеркину жену Ларису и тоже туда не рвусь.

- Ну и видок у вас! - меланхолично заявил Валерка, когда мы загрузились в “вольво”.

И это было его единственное замечание за всю дорогу. Мы с Андреем сидели на заднем сидении и тоже помалкивали.

Дело шло к вечеру. Я разглядывала квадратный Валеркин затылок, облагороженный стрижкой из дорогого салона, и пыталась сообразить, что же произошло с Динкой.

Обиделась, что я ей не рассказала все? Возмутилась, что я опять связалась с Геростратом, и решила меня презирать? Да нет, тогда бы она не понеслась сломя голову мне помогать. Что-то тут не так. Может, и к ней бандюки приходили?

Тут мне стало холодно. А что, если за Динкой следили?!

Может, и сейчас за нами уже едут?

Я просто вся извертелась, пытаясь разглядеть дорогу сзади. Пару раз мне казалось, что какая-то машина повисла у нас на хвосте, и тогда я начинала отчаянно потеть и дрожать. Но после того, как мы свернули с шоссе на проселок, за “вольво” уже никого не было.

Поднимая тучи пыли, машина подъехала к воротам. Когда-то это была низенькая деревянная калиточка в покосившемся заборе из штакетника. Когда нам с Валеркой было лень открывать калитку и мы лезли на забор, конструкция начинала угрожающе скрипеть и шататься. Теперь это были настоящие кованные ворота, вделанные в высокую тесовую ограду.   Валерка, закончив юрфак университета, года три сидел на одном захудалом заводе в качестве юриста отдела кадров и получал копейки. Потом какой-то знакомый устроил его в частную адвокатскую контору. Пара удачных дел - и процесс пошел. Во всех смыслах. Сейчас ему тридцать один год, у него пятикомнатные хоромы на Каменноостровском проспекте, дорогая машина, жена не вылезает с модных курортов, а десятилетний Пашка учится в Англии. Не подумайте, что я ему завидую, но в последнее время с ним стало как-то тяжело общаться. Снисхождение так и сочится с его довольной, лощеной физиономии, украшенной декоративными светлыми усиками. А ведь когда-то у нас чуть не приключился роман!

Мне тогда было шестнадцать, я перешла в десятый класс. Застукав нас на веранде за страстным поцелуем, тетя Катя, кстати, педагог-дефектолог, популярно объяснила, что дети у нас, возможно, и будут нормальными, но вот внуки - сплошь дебильные уроды. На резонное возражение, что мы вовсе не собираемся заводить детей и внуков, она ответила, что дурацкое дело - нехитрое, и пожаловалась моей маме. Мама сгребла меня в охапку и увезла в Сочи на две недели раньше намеченного. К следующему лету у меня все перегорело, а Валерка женился на однокурснице.

- Располагайтесь, - сказал мой кузен-племянник, открывая дверь дома. - Хочешь, можешь в свою комнату, там никто так и не живет.

“Моя” комната располагалась под самой крышей, в мансарде. За день солнце нагревало ее, и ночью от крыши шло приятное ровное тепло. Окно выходило на запад, и я вечерами лежала на скрипучей довоенной лежанке, смотрела, как огромное краснорожее солнце скатывается за березовую рощицу, и мечтала о прекрасном принце... Уж никак не о Герострате!

Но теперь в мансарде уже не пахло, как раньше, мышами и пылью. За те четыре года, которые прошли с моего последнего приезда, все изменилось. Лежанки не было, на ее месте располагалась зеленая тахта. Скрипучий стул сменило громоздкое кресло, а шкафчик, который дедушка Женя сделал из росшей когда-то за домом сосны, - нелепый лакированный комод с латунными накладками. Наверно, только занавески остались прежние, когда-то бежевые, а теперь какие-то палевые.

С лестницы донеслось пыхтение и топот, показалась огромная лохматая собачья голова. Через секунду на тахте сидело бело-серое чудовище, глаза которого прятались за длинной челкой.

- Это Минька, - сказал Валерка. - Или Зинька.

- Как это? - не понял Корнилов.

- Миннезингер фон Аушенбах. Бобтейл. Аристократ. Сокращенно Минька. Или Зинька. Откликается и на то, и на другое.

- Он в доме живет? - спросила я.

- Нет. У ворот будка. У Лариски на шерсть аллергия. А Пашке щенка подарили. Пришлось его здесь поселить. Щенка, я имею в виду. Лариска все равно сюда почти не приезжает. Предпочитает Канары или Коста-Браво.

- А кто его кормит?

- Сторож. Пока вы здесь, покормите, я сторожа предупрежу. “Чаппи” на кухне. Ладно, бывайте, - Валерка нетерпеливо покручивал на пальце колечко с ключами, - труба зовет. Не подожгите дом. Продуктов хватит дня на три, потом привезу еще. Если что - звоните. Кстати, вы здесь надолго?

- На недельку, - вылез Андрей, опередив меня. - А там видно будет.

Краснорожее солнце закатилось за изрядно поредевший березняк. Мы соорудили гигантский омлет с шампиньонами и ветчиной и зачем-то потащили его наверх. Хотя Лариса и презирала дачу, теперь все здесь дышало ее пошлым снобизмом. Вещи были пусть не самые дорогие, но новые и отчаянно вульгарные. Всюду какие-то дурацкие абстрактные картинки, крикливые безделушки. Лучше бы бабушка завещала маме не квартиру, а дачу. Когда-то я так любила этот большой, нелепо выстроенный дом. Теперь мне все здесь действовало на нервы. Только мансарда, даже обставленная заново, еще сохранила что-то теплое, мое.

Корнилов развалился на тахте и листал какой-то лакированный журнал с картинками, похрустывая чипсами. Судя по всему, он почувствовал себя в безопасности и успокоился. Заросшая щетиной физиономия излучала негу и довольство. А мне вот было кисло.

Я устроилась в кресле, неожиданно уютном - наверно, все, что в этом доме еще оставалось нормальным, сослали на чердак. Першило в горле, щипало в носу - все-таки заплыв в канаве не прошел даром. Псина, которая до того постоянно крутилась под ногами, невоспитанно выпрашивая куски ветчины, теперь с жадностью хрустела внизу на кухне сухим кормом. Не могу сказать, что не люблю собак, просто предпочитаю маленьких. Такс, например. Или французских бульдогов.

- Слушай, хватит всякую дрянь читать, - сказала я. - Ты мне действуешь на нервы.

- А что еще делать? - удивился Корнилов. - Кстати, почему здесь нет телевизора?

- Не знаю. Раньше был. Да брось ты этот журнал идиотский! - рявкнула я, когда он снова потянулся за прессой. - Ты шуршишь страницами и мешаешь мне думать.

- Тихо, Чапай думать будет! - хихикнул Андрей. - О чем, умная ты наша?

- О том, о чем ты думать не хочешь. Или не можешь.

- Что-то ты больно разговорчивая стала!

- Тогда ты поговори. Знаешь, расскажи-ка мне все сначала. Как ты попал к этому Ладынину?

- Ну на фига тебе это надо? - заорал Андрей, швыряя ни в чем не повинный журнал в угол. - Что тебе неймется? Тебя это вообще касается?

Я только глазами захлопала. Ну это же надо! Меня это, видите ли, не касается! Мою квартиру превращают в помойку, за мной гонятся, в меня стреляют, я попадаю в какие-то притоны, автокатастрофы и сточные канавы - а причина всего этого меня не касается! Как вам понравится такое хамство?!

Но Герострат уже сообразил, что зарвался. Нет, извинятся он, разумеется, не стал - как можно пасть так низко! - но до изложения фактов снизошел.

Когда-то, еще до армии, Корнилов ухитрился с грехом пополам закончить два курса нашего института курортного дела. Потом неудавшегося экономиста за что-то выперли. Исполнив патриотический долг в стройбате, он все никак не мог найти свое призвание и кочевал с места на место. До нашего знакомства Андрюша успел потрудиться экскурсоводом, спасателем на пляже, барменом и продавцом газет. Потом он поработал чем-то вроде массовика-затейника в санатории “Россия”, а еще через некоторое время какой-то родственник предложил ему непыльное местечко в “Би Лайне”. Целый год Корнилов ходил в галстуке, сидел в офисе и гордо именовался “менеджер”.

В один прекрасный, а точнее, ужасный день, минут за двадцать до конца работы - было это в апреле, - его вызвал в кабинет начальник. В течение получаса Корнилов, не имея возможности вставить даже слово оправдания,  выслушивал о себе всякие интересные вещи. Оказывается, именно он развалил всю работу сети, продал все профессиональные секреты конкурентам, разворовал все возможные и невозможные средства и много чего еще. Доводить дело до суда начальник не захотел, но выгнал Андрея с треском, добавив, что ни одна телефонная компания его на работу не возьмет - уж об этом он позаботится.

Герострат был в шоке. Надо ли говорить, что ничего подобного он не делал, да и вообще, его частенько хвалили и даже давали премии. С горя он пошел домой и в одиночестве напился. А утром его разбудил телефонный звонок. Некто, назвавшийся Семеном, сказал, что узнал от Бориса Хомякова о его ситуации и хочет предложить работу.

- Стой! - я замахала рукой, словно хотела остановить такси. - А этот Хомяков тебя действительно рекомендовал? Откуда он узнал, что тебя выгнали с работы?

- Не знаю, - пожал плечами Андрей. - Я тоже удивился. Позвонил Хомяку, никто не подходит, сотовый отключен. Потом узнал, что он в Штаты уехал работать. Хотел Семена спросить, да так и не спросил. А зачем? Работаю, деньги платят.

- Вот и доработался! А сколько тебе платили, кстати?

Когда он сказал, я просто поперхнулась слюнями и подумала, что ослышалась.

- Ты знаешь, сколько в Сочи платят охранникам в частных домах?

- Знаю. Тем более, как я мог отказаться?

- Идиот! - застонала я. - Знаешь, как мы таких на станции звали? Траблмейкер. Создаватель неприятностей на свою жопу. Неужели ты не понимаешь, что тебя подставили? Именно тебя. И никого другого. Кто-то договорился с твоим телефонным шефом, чтобы тот тебя с треском выгнал. Чтобы на эту работу позвать. И на Хомяка твоего сослались, чтобы ты проверить не смог. Именно ты им был нужен. Лабуду эту с диском провернуть. Как только ты отдал бы диск, тебя б тут же квакнули. Но почему надо было подставить именно тебя? Почему именно ты?

- Не знаю, - растерянно проблеял Герострат.

Неужели он над этим ни разу не думал?! Непостижимо!

- Я этого Ладынина лично не знал, я вообще никого не знаю.

- А жену Ладынина?

- Жену? Нет, ни разу не видел. Слышал только, что она сочинка.

- Может, это она была в машине?

- Может. Не знаю.

- Ладно. Допустим, кто-то знает тебя как человека не слишком разборчивого, который за лишнюю копейку не побрезгует за боссом пошпионить... Кстати, как это вышло с технической точки зрения?

- Спасибо тебе, Аленька, за комплимент, - поклонился Герострат. - Премного благодарен. Я - не слишком разборчивый идиот, который за копейку удавится. А технически все несложно. Управление камерами слежения идет через компьютер. Компьютеры в кабинете и в сторожке связаны в локальную сеть. Когда Ладынин приезжал в дом, сразу сеть и домашние камеры отключал. На мониторы шло изображение только со двора. А Семен дал мне приборчик, который цепляется на кабель, выключает блокиратор и записывает информацию с главного компьютера. Но должен тебе сказать, я не представлял, о чем речь. Семен сказал, что на диск надо скопировать какой-то компромат.

- А когда ты понял, в чем дело?

- Когда посмотрел на свой монитор. Надо быть полным идиотом, чтобы не понять, откуда ноги растут. Банк, номер счета, код, суммы...

- Правильно, вот поэтому тебя и должны убрать. Зачем лишний свидетель.

Я встала с кресла, походила по мансарде взад-вперед. Мне показалось, что внизу тоже кто-то ходит, но это просто постанывал старый дом. Минька-Зинька сидел под лестницей и громко чесал живот, стуча лапой по полу.

Продолжим. Значит так, господа присяжные заседатели, мы допустили, что некто подставил кролика Роджера, то есть господина Корнилова. Но кто знал, что он поедет именно ко мне? Кто сообщил об этом в нашу питерскую ментуру?

- Андрей, почему менты пришли ко мне?

- Я же тебе тысячу раз говорил, не знаю! - взвился Корнилов. - Я понимаю не меньше твоего. То есть не больше.

- Давай думать. Я и предположить не могла, что ты приедешь ко мне. А ты мог?

- Если честно, то нет.

- Значит, кто-то знал об этом лучше нас. Кто же это такой ясновидец муд…розадый?

Я попыталась было обкусывать ногти, но их уже не было. Хоть на ногах грызи. Как-то я купила антигрызучий лак, жутко горький и противный, но постоянно забывала им пользоваться.

- Может, Увалов? - предположила я.

- А может, Милка?

И тут я буквально подпрыгнула в кресле. Вот! Вот что за мысль убежала от меня. Я вспомнила, как Милка подарила Герострату гребешок для лысого ежика. Милка! Но тут я вспомнила кое-что еще, и ажиотаж погас.

- Нет, Андрюша, - вяло сказала я. - Не Увалов и не Милка. Увалов живет себе в Греции, у него семья, бизнес. А Милка... Ты же не знаешь про анонимку?

- Какую анонимку? - изменившимся голосом спросил Корнилов. Он так и подался вперед.

Когда аборигены говорят, что Сочи - город маленький, они в первую очередь имеют в виду то обстоятельство, что у нас очень сложно сходить налево и не попасться. Город действительно невелик, знакомых много. К тому же много таких, которые тебя знают, а ты их - нет. Корнилов жил с родителями, и приехать к нему я могла разве что, когда они уезжали на дачу. Мы встречались в самых захудалых кафе на окраинах, но я все равно тряслась, надевала темные очки и садилась спиной к двери. Однажды я нашла просто райское местечко недалеко от работы. Это был крохотный магазинчик на манер сельпо - тут же продукты, хозтовары и нижнее белье. А за холодильником - малоприметная дверца в зальчик на четыре столика. Если не знаешь, что здесь притаилась кафешка - ни в жизнь не заподозришь. Пить там можно было разве что дрянной кофе или теплое пиво, закусывая “сникерсом”, но какая разница!

И вот однажды, войдя в кафе, мы буквально остолбенели. За столиком мило ворковали Милка и какой-то малый кавказской наружности. Чтобы не осталось никаких сомнений, он нежно гладил ее по щечке. Произошла немая сцена. Мила с кавалером спешно удалились, у нас тоже общение не клеилось.

Я не очень боялась, что Милка наябедничает Мишке, хотя мне этого и не хотелось. Андрей тоже не выглядел особо расстроенным. “Я вообще не собирался на ней жениться, - сказал он. - Так, ляпнул как-то сдуру, по пьяни, она и обрадовалась. Очень уж хотела замуж, а почему-то никто не брал. Хотя, конечно, в постели она...” Я поняла его. Мишка пару раз тоже намекал, что от некоторых женщин пахнет лесом - потому что они в койке лежат, как бревна. А у меня темперамент отнюдь не африканский, да и с Михаилом мы друг у друга первые, опыта набраться было неоткуда. С Андреем я тоже получала больше морального удовлетворения, чем физического, но особенно из-за этого не огорчалась.

Каково же было мое удивление, когда Милка позвонила на следующий день и предложила встретиться. Со слезами на глазах она умоляла меня никому не говорить о ее свидании. Оказывается, она собралась замуж, но не за этого кавказского Ромео, а за вполне приличного мужичка из Питера. И если он узнает... Я радостно поклялась, что буду нема, как могила, мы обнялись, поцеловались и расстались подругами.

А через пару дней Мишка швырнул мне в физиономию отпечатанное на принтере анонимное послание, в котором красочно живописались наши с Геростратом взаимоотношения. Кафе в нем не упоминалось, а вот походы к нему - очень даже.

“Это правда?” - спросил супруг.

“Да”, - ответила я.

Наоравшись, Мишка собрал чемодан и отбыл к родителям. А я позвонила Корнилову с радостным сообщением о разводе - и нарвалась на вежливое предложение пойти куда подальше. А Милка замуж так и не вышла. Через полгода она уехала в Москву.

- Ты думаешь, это была она? - спросил обалдевший Герострат. - Она написала анонимку?

- Если честно, то нет. Милка написала бы про кафе, ну, что мы там встречаемся. Это раз. Она не могла не понимать, что если пойдут разборки, то и до нее дело дойдет. Это два. А в-третьих... Скажи, ты хранил мои фотографии и открытки отдельно от других?

- Кто тебе сказал такую глупость? - очень тактично заржал Андрей, но, посмотрев на мое лицо, осекся. - Фотография у меня твоя одна, со всеми вместе на “Дагомысе”, она в альбоме. А открытки... Открытки лежали со всеми другими в коробке.

- А адрес? На листочке?

- Адрес я записал в книжку, листочек выбросил. Книжку ношу с собой. А открытки и письма у меня украли.

- Как?!

- Так. На Новый год. Я думал, это одна борзая девочка, которая считает, что переспать - это повод для знакомства.

Я проглотила последнюю фразу. Сделала вид, что не слышу.

- Так вот. Как могли в милиции узнать мой адрес?

- А что, для милиции это проблема? - удивился Корнилов.

- Я уехала из Сочи как Алла Увалова. А в Питере потеряла паспорт. Не просто потеряла, а утопила вместе с сумкой в Фонтанке. Случайно. Мне нужно было подписывать бумаги на покупку квартиры. И мамина знакомая, она в паспортном столе работает, быстренько сделала мне новый. На Аллу Мартынову. Нигде в Питере я как Алла Увалова не фигурирую.

- А зачем ты фамилию поменяла обратно?

- Потому что Алла Увалова - язык вязнет, как муха в киселе. И вообще... Короче, менты знали, что ты приедешь к Алле Уваловой, и знали, что Алла Увалова - это Алла Мартынова. Откуда?

- Да отвяжись ты! - вскипел Андрей. - Я почем знаю!

- Тихо! - прошипела я. - Слышишь?

                                      * * *

Окно мансарды выходило на крышу веранды и на крыльцо. Вот там-то, на крыльце, что-то тихонько возилось. Я свесилась по пояс и вслушивалась, рискуя сломать уши. Снова тихий шорох. Кто-то ходил на веранде.

Стараясь ступать как можно тише, я подошла к двери и выключила свет.

- Так нас, по крайней мере, не застрелят.

- А “ночники” на что? - хмыкнул Корнилов. - Ничего себе тихое местечко.

- А что ты хотел собственно? - огрызнулась я. - Нам теперь нигде тихого  местечка не будет. Разве что на кладбище. Давай вниз!

- Куда?

- В подвал.

До войны дедушка Женя успел стать довольно-таки крупным милицейским начальником и дачу выстроил под стать занимаемой должности - большую и дурацкую. Комнаты, комнатки, чуланчики, лестницы, коридорчики, перильца, завитушечки. Во время войны дом просто чудом каким-то уцелел. За столько лет все, разумеется, здорово обветшало, но периодически подкрашивалось и подновлялось. Апофеозом великолепия был подвал. Теоретически в нем можно расположить гараж или небольшой бассейн, наверно, Валерка со временем так и сделает. А пока в подвале хранился хлам, который, как водится, не нужен, а выбросить жалко.

Мы спустились по лестнице, вышли в прихожую, и я начала открывать тяжеленный, обитый железом люк в полу. Корнилов с интересом наблюдал за моим кряхтением. Наконец мне удалось поднять крышку, и он нырнул вниз. Грохот и сдавленные ругательства внушили мне чувство глубокого удовлетворения.

Аккуратно нащупывая ногой узенькие ступени, я спустилась в подвал и пощелкала выключателем. Но свет не зажигался.

- Закрой люк! - скомандовал Корнилов.

- Сам закрой!

- Я хребтом треснулся.

- Ну и что?

Ответа я не дождалась, активных действий тоже, вздохнула и, поднявшись на несколько ступенек, потянула за вделанную в крышку скобу. Люк захлопнулся, стало совсем темно, только из нескольких вентиляционных окошечек в блюдце величиной сочился слабенький свет белой ночи.

Что-то больно стукнуло меня по ноге, и я вскрикнула.

- Что ты орешь, припадочная? - поинтересовался Корнилов. - Я тебе палку даю, заклинь люк.

Сделать это я смогла только с третьей или четвертой попытки. Сначала не могла нащупать палку, потом не могла вставить ее в скобу, а потом - заклинить как следует. Наконец я сползла вниз и ощупью добралась до Герострата. Мы устроились на каких-то пахнущих пылью тюках и стали ждать. Неизвестно чего.

Время шло. Ничего не происходило. Наверху было тихо. Глаза постепенно привыкли к темноте, и я уже могла в двух сантиметрах от носа различить пальцы руки. Если, конечно, у амбразуры.

- Андрей, - позвала я, но ответа не получила.

Герострат привалился к стене и элементарно спал, тихонько похрапывая.

Что-то зашебуршало прямо над нами, на веранде. Натыкаясь на какие-то ящики, я пробралась обратно к лестнице, вскарабкалась повыше и попыталась приложить ухо к люку, впечатав противоположное в плечо. И услышала царапанье в дверь и собачьи подвывания!

Миннезингер фон Как-там-его!

Видимо, насытившись, он вышел во двор, а дверь захлопнулась. Нагулявшись вдоволь, пес соскучился и начал проситься в дом, воспитанно воздерживаясь от лая. А мы приняли его за передовой отряд нападения и начали организованно отступать.

Я попыталась растолкать Корнилова, но он буркнул что-то невежливое и продолжал храпеть. Вытащить палку тоже никак не удавалось. Спускаясь в очередной раз вниз, я сильно поцарапала руку. Ну просто тридцать три несчастья! В конце концов я плюнула, устроилась в уголке, на какой-то вонючей тряпке и уснула, свернувшись калачиком.

- Подъем! - рявкнул в ухо Мишка, стаскивая с меня одеяло.

Я открыла глаза и увидела Герострата. Именно увидела: через круглые окошки лился свет. Лучи были толстыми и ровными, казалось, их можно нарезать ножом, как колбасу. Углы подвала терялись в темноте, но рядом с отдушинами было вполне светло.

- Угадай, какую приятную новость я могу тебе сообщить, - бодро потребовал Корнилов.

- Не знаю. Говори!

Разве можно заниматься гаданьями утром без чашки кофе?!

- Мы еще живы!

Была такая забавная юмористическая передачка под названием “Каламбур”. И там ведущий так сочно и емко говорил про своего помощника: “Идиот!”, что просто душа радовалась.

- Я думаю, можно вылезать. Просто в дверь ломился герр Миннезингер.

- Уверена? - деловито уточнил Корнилов.

- Вполне! Иначе нас уже давно попытались бы отсюда выудить.

Когда мы выбрались из подвала и со всеми предосторожностями выглянули за дверь, Минька, вольготно развалившись, спал на веранде. Услышав шум, он проснулся, поднял голову и зевнул во всю пасть.

- Вот ведь паразит! - возмутился Андрей. - Он тут дрыхнет, а я всю ночь промучался на ящиках в грязном холодном подвале!

Ага, видели мы, как ты мучался в грязном холодном подвале! И слышали. Дрых, как сурок, и храпел, как бульдозер. У Мишки, кстати, было просто неоценимое достоинство - он никогда не храпел.

- Ладно, псина, - сказала я, присев на корточки и почесывая его лохматый двухцветный бок. - Будем считать, что ты проверил нашу бдительность. И за это тебе полагается награда в виде миски “Педигри Пала”. Пойдем на кухню.

- Интересно, а от чего пал Педигри? - затасканно пошутил Корнилов.

После завтрака мы устроились на веранде - я в шезлонге, а Андрей в гамаке, но долго не высидели. По-прежнему при ясном солнце дул ледяной северо-восточный ветер. Мне показалось, что он резвится уже как минимум неделю, но на самом деле прошли всего сутки с тех пор, как мы отправились в аэропорт в надежде отбыть на Туретчину.

Поеживаясь, я поднялась наверх. Герострат остался на веранде, но попросил принести ему плед. Спуститься вниз с пледом я поленилась, сбросила из окна. Клетчатое одеяло до ступенек не долетело, повисло на водосточном желобе. Глядя, как Корнилов неловко подпрыгивает, пытаясь его стащить, я испытывала какое-то злобно-мстительное удовлетворение.

Улегшись на тахту и глядя в потолок, я попыталась препарировать это малопочтенное чувство. Выходило все достаточно пакостно. Я его осуждаю, я на него злюсь, обижаюсь, но, тем не менее, из чувства долга не могу послать по определенному адресу - прямо как юный пионер из рассказа про честное слово. И вот все мои негативные эмоции размазываются по мелким гадким радостям исподтишка. На самом-то деле я совершенно не хочу ему помогать. С самого начала не хотела. И даже когда говорила возвышенные слова о том, что он может на меня положиться, - и тогда уже не хотела. Хотела только произвести впечатление, авось, подумает, поймет, какая я хорошая, самоотверженная, и вернется ко мне. Или так: мне хотелось, чтобы он попросил меня о помощи, но совершенно не хотелось эту самую помощь ему оказывать. А теперь вот уже никуда не деться. Опять я предложила что-то в надежде, что человек откажется - как кофе капитану Зотову. Только вот Герострат - не капитан, не отказался. Так тебе, Алла, и надо!

Ветер выл, я тихо подвывала в ответ: “Только мы с конем по полю идем...”. Слуха у меня нет, но петь я люблю. Просто очень. Будь способностей побольше, обязательно стала бы певицей. Оперной. Стояла бы на сцене в черном балахонистом платье, толстая и красивая, с килограммом грима на лице и заливалась соловьем, задрав голову и заламывая руки. Не мечты, а детский сад какой-то! Нет, бодливой корове Бог рогов не дает.

- Аля, не надо, и так тошно! - донеслось снизу. - И собака волнуется, сейчас подпевать начнет.

Он, кажется, хотел сказать что-то еще, но передумал. Я услышала какой-то шум. Наверно, вывалился из гамака, с прежней злобной радостью подумала я. Хоть бы ты кости переломал, что ли! Нехорошо так думать, но все равно думается.

Шум стал громче. Кто-то карабкался по лестнице. Минька? Что-то больно громко. Скорее, Корнилов, который по моему доброму пожеланию переломал ноги. Нет, он бы в таком случае помогал бы себе языком - то есть матерился бы в семь заходов с переплясом. Да и не полез бы он на чердак!

Я села, пригляделась, и тут мой собственный язык прилип к гортани. Я определила это по тому, что открыла рот и хотела взвизгнуть, но не смогла. Это был уже не детектив, а какой-то фильм ужасов!

Приставив пистолет, на этот раз без глушителя, к виску Герострата, воскресший монстр господин-товарищ Шрам тащил его по лестнице. Там, где он приложился лбом о железный лист, виднелась аккуратная нашлепка пластыря. Андрей, выпучивший глаза и ставший вдруг похожим на одного политического лидера, не слишком сопротивлялся. Ростом они с косорылым были примерно одинаковые, но, несмотря на то, что Корнилов примерно на одну весовую категорию больше, он казался описавшимся малышом в руках грозного воспитателя. Правда, воспитатели редко используют в качестве меры убеждения огнестрельное оружие...

- Здравствуйте, дети, Кати и Пети! - мерзко цыкнул зубом Шрам. - А вот и я! Как живете? Как животик? Вот этот, похоже, сейчас обделается, дрожит, как заяц.

Герострат и правда выглядел не лучшим образом. Уж можно бы уже и привыкнуть! Впрочем, мне пока к голове ствол не приставляли, не знаю, как бы себя повела.

При появлении этой живописной группы я на какое-то время оцепенела и упустила время. А ведь вполне могла бы удрать. Это со двора кажется, что в окно может выскочить только самоубийца. На самом деле мы с Валеркой все время прыгали из мансарды на крышу веранды, всего-то метра полтора. А потом по витым столбикам крыльца сползали вниз. Бабушка, конечно, ругалась, но мы делали вид, что не слышим.

Шрам подтащил Корнилова к окну, заслонив им и собою весь свет.

- Ну что, далеко убежали? - хихикнул он. - Спрятались, да? Да чего же я люблю лохов!

Его лицо против света казалось просто черным пятном, которое сливалось со всем остальным - черной майкой, черной курткой и черными джинсами. Зато ногти, с опять же черной траурной каймой, на руке, сжимающей пистолет, виднелись отчетливо. Меня начало подташнивать. Показалось, что он действительно какое-то ирреальное существо из параллельного мира.

Шрам отшвырнул Корнилова на тахту, и тот, словно Покатигорошек, закатился в уголок.

- Ты, сучка, диск у тебя, я знаю! Гони по-хорошему - или...

Он попытался схватить меня за волосы, но я увернулась. Тогда он сгреб меня за футболку на груди. Паршивый китайский трикотаж, не сопротивляясь, треснул. То ли бандюк предпочитал Памелу Андерсон, то ли его полностью захватила другая цель, но то, что было под футболкой, его не заинтересовало. Я изловчилась и укусила его за руку. За что сразу же получила по физиономии.

От боли я на секунду зажмурилась, а когда открыла глаза, на меня таращилось дуло. Прямо как за гаражом. Дежавю!

- Вот сейчас вышибу тебе мозги, а потом уже буду обыскивать! - с какой-то ласковой радостью пообещал Шрам.

Ребята, да он не шутит! Палец на курке, а рожа - как у естествоиспытателя. Господи, Отче наш!..

Слова молитвы вдруг напрочь выпали из моей головы. Я снова зажмурилась. Выстрел показался очень громким. У меня даже уши заложило.

Как это уши заложило? Я что, еще жива? Или уши закладывает, когда умираешь? А почему тогда не больно? Или когда умираешь, боль уже не чувствуешь? А почему так тяжело? Или меня похоронили живой и это земля давит?

Я осторожно приподняла веки, тяжелые, как у Вия, и завизжала, словно резаная - на этот раз язык не подвел.

И обрывки футболки, и руки, и, наверно, лицо, были обрызганы кровью. Только не моей, а Шрама. Я сидела, привалившись спиной к тахте, а поперек, у меня на коленях, лицом вниз лежал он. Впрочем, лица у него, собственно, не было. И затылка тоже. По стене сползали омерзительные серо-красные клочья.

Я медленно перевела взгляд на тахту. Герострат двумя руками зажимал рот. Наверно, когда он в Сочи вывалился из машины, то в первую очередь похвалился ужином. Надо же, какой чувствительный! Мне было противно, но тошноты почему-то не наблюдалось.

Стоп! Алла, ты соображаешь, словно у тебя мозги в хвосте, как у динозавра. Кто же это шляпку стибрил, то есть старушку убил?

Со второго этажа на чердак ведет не настоящая лестница, а что-то вроде деревянного трапа изрядной крутизны. А в полу мансарды дыра, в которую я когда-то постоянно боялась провалиться по неосторожности. Так вот из этой самой дыры по пояс, как бюст на родине героя, возвышался самый типичный браток - бритый почти наголо, с маленькими глазками и приоритетом жевательного аппарата над мыслительным. Бицепсы под серым пуловером тоже впечатляли. Как и пистолет в руке. Ну очень большой!

Я таращилась на него, а он на меня. Как удав. “Обезьяна, смотри мне в глаза...”. Наконец он решил закончить подъем, но я тоже очнулась, за руку сдернула Корнилова с тахты, вскочила на подоконник и прыгнула вниз. Поскольку Андрея я не отпустила, он был вынужден последовать за мной.

Да, с тех пор, как я проделывала эту штуку в последний раз, весу во мне прибавилось, и пятки, принявшие удар на себя, это подтвердили. Ничего, у Акунина Фандорин с пятого этажа прыгал. Или с четвертого? Ну, неважно.

Сползать, как раньше, по столбику я не стала - уж больно они ветхо выглядели. Разжала руки и рухнула в кустик декоративной полосатой травы с длинными колосками. С другой стороны аналогичную операцию проделал Герострат. Не сговариваясь, мы дернули в сторону леса.

Когда-то наш участок был в поселке крайним и соседи наблюдались только с одной стороны, справа. Теперь и слева вырос теремок, и через дорогу. Но сзади был по-прежнему лес, где сосны густо чередовались с березами. Правда, в “мои” времена забора не было, только канавка. Валерка отгрохал самую настоящую крепостную стену, разве что без бойниц. Леших боится, что ли?

Я еще раз подумала, что адреналин - лучший допинг. Да разве в нормальном состоянии мне удалось бы вскарабкаться на отвесную стену высотой в два с половиной метра? Впрочем, Корнилов меня все равно опередил. Я еще только с пыхтением подпрыгивала, пытаясь подтянуться, а он уже был наверху. Наконец и я оказалась на гребне. Черт меня дернул оглянуться!

Качок был уже близко. Через окно он прыгать не стал, цивилизованно спустился по лестнице. Да, наверно, и не пролез бы. Теперь, когда я увидела его целиком, мне стало совсем не по себе. Жлобина под два метра. Настоящий Динамит, или как там нашего гладиатора зовут?

- Быстрее, Аля! - крикнул Андрей.

Я дернулась спрыгнуть, зацепилась за что-то штаниной и полетела вниз...

                                               * * *

Впрочем, до земли я так и не долетела. Хуже! Я повисла! Корнилов, прижав уши, вверх ногами удирал в лес. Вернее, это я висела вниз головой.

- Андрей! - заорала я. - Помоги!

Но подлый Герострат даже и не подумал оглянуться.

Покачиваясь на ветерке, я отстраненно думала о том, как быстро агрессия разворачивается в обратную сторону. Стоило мне подумать, что я могла бы удрать через окно и бросить его в лапах косорылого, как тут же он удирает сам, оставив меня висеть на заборе.

Я начала усиленно дергаться, пытаясь отцепиться, но не тут-то было. Может, расстегнуть штаны и вывалиться из них? Но тут из-за угла показался жлоб.

- Ага! - кивнул он с удовлетворением. - Висим.

Он вытащил мобильник и набрал номер.

- Да, я... Как раз вовремя, пришлось поработать. Парень в лес удрал. А девка на заборе висит... Да так, отдыхает... Нет, ни в коем случае. Зацепилась штанами. Пусть повялится на ветру... Да, жду.

Мордоворот захлопнул крышечку и, насвистывая, уселся рядышком.

- Слушай, - жалобно заныла я. - Сними меня, а? Я никуда не убегу, честное слово! Мне так неудобно. У меня кровоизлияние в мозг будет!

Не говоря ни слова, он обхватил меня за задницу, приподнял и... повесил снова. Только уже вверх головой. Видимо, в заборе был какой-то выступ или штырь, за который я крепко зацепилась поясом джинсов. Теперь я уже не могла даже вылезти из штанов. Только висеть, как Буратино на дереве. Или нет, как Буратино, я висела сначала, а теперь... Как не знаю кто!

- Слушай, я в туалет хочу! - заголосила я снова. - Не могу терпеть!

- Писай в штаны! - разрешил этот гад. - Я отвернусь.

Вот спасибочки-то! Не дождешься!

- И долго мне так висеть?

- Ну... С полчаса повисишь. Шеф приедет - решит, что с тобой делать. Уж больно ты шустрая. В окно сиганула, на забор залезла. Нет, так мне спокойнее.

Он грыз травинку и насвистывал. Я извивалась, как змей. Не для того, чтобы отцепиться - тут я сразу поняла, дело дохлое, а чтобы устроиться поудобнее, поясница ныла просто безжалостно. Как-то мне в издательстве попалась забавная брошюрка, что-то вроде пособия для заложников. Мы с девчонками ее изучили и пришли к выводу, что все это просто тень, которую хрен отбрасывает на другие растения. Но теперь я усиленно вспоминала данные там рекомендации.

Так, на секс его явно не возьмешь, у таких весь тестостерон в мышечную массу уходит. К тому же мои прелести, торчащие из рваной футболки, его совершенно не заинтересовали. Надо завести спокойный, доброжелательный разговор и нащупать какие-нибудь общие моменты.

- Слушай, а как тебя зовут? - спросила я.

- А тебе зачем? - насторожился монстр.

- Да так. Скучно висеть. Ты хоть сидишь, а я... Давай поболтаем что ли. Ну так как?

- Петя.

- Пе-етя, - нараспев повторила я. - Петр. Хорошее имя. Мне нравится. А по отчеству?

- Петрович. У нас в роду все старшие сыновья - Петры. И мой отец, и мой дед.

- А фамилия?

- Синёгин.

- А ты откуда? Не питерский? Что-то говоришь, вроде, по-южному.

- Не, я хохол. Из Кременчуга. Вернее, папа хохол, а мама русская.

Видимо, Петру Петровичу тоже было скучно. Что ж, продолжим.

- Петя, а у тебя жена есть?

- Нет.

- А девушка?

- Нет.

- Послушай, Петя, а может, ты меня отпустишь? - осторожно предположила я.

- Еще чего! Чтобы шеф из меня колбасу сделал?

- А тебе много платят?

- Достаточно. Или ты надеешься с моей помощью до банка добраться? Значит, диск у тебя. Угадал?

- Нет! - обиделась я. - Нету у меня никакого диска.

Переведя дух, я сделала еще один заход.

- Петя, - я старалась говорить как можно проникновеннее. - Петь, ну я же вижу, ты очень добрый. Отпусти меня, а? У меня папа тоже с Украины, - теперь я старалась говорить как можно более правдоподобнее. - Из Полтавы, почти твой земляк.

Петя не реагировал. Продолжая насвистывать, он плел из пяти травинок ремешок. Подумаешь, я умею и из пятнадцати. Только надо найти болотную траву с длинными стеблями-трубочками.

Прищурившись, я разглядела в вырезе его пуловера крестик. Православный или нет? Кажется, да.

- Петя, мы ведь с тобой братья... или сестры... Мы же оба православные. Неужели ты мне не поможешь?

- Я тебе уже помог, - нехотя буркнул Петя. – И, между прочим, грех на душу взял. Виси и помалкивай, балаболка!

Ну надо же, кто бы говорил! Грех он взял! Да у него, небось, таких грехов - полна кошелка. Или каждый раз на исповедь ходит?

Тогда я решила прибегнуть к последнему средству, хотя и рискованному. И заревела. Но Петя, похоже, был из тех мужчин, которых женские слезы приводят в ярость. Вот и Герострат из таких же... Эх, Корнилов, Корнилов...

- А ну засохни! - рявкнул мой страж. - Терпеть не могу плесень. Или заткнись, или узнаешь, где чирьи зимуют.

Где чирьи зимуют?! Да, такого в моем блокнотике не было! И где же это они, интересно, зимуют? На заднице?

Разве это я сказала? Я только подумала про блокнот.

Петр Петрович, бросив рукоделье, стоял навытяжку, а рядом с ним...

Когда-то в детстве я сочинила себе тип мужчин, которые мне должны нравиться. Разумеется, это должен быть высокий стройный брюнет, но ни в коем случае не кавказец, а что-то вроде синеглазого ирландца. Можно, с усами, но ни в коем случае не с бородой. Были там постулаты и об ушах, и о носе и так далее. Как водится, ни один из представителей противоположного пола, который мне нравился, под это описание совершенно не подходил. Мишка был хоть и высоким, но шатеном, а Герострат - и вовсе, сплошное недоразумение. Да и более мелкие увлечение тоже в схему не вписывались. Потом я уже плюнула на этот тип и давала мужчинам оценку исключительно по принципу “нравится - не нравится”.

Так вот один из “нравится” был американским киноактером. Не слишком известным, хотя пару-тройку главных ролей все же сыграл, и, на мой взгляд, неплохо. Под мой “стандарт” он тоже не попадал. Волосы русые, глаза непонятного цвета, то ли серые, то ли карие, в зависимости от качества кинопленки. И рост средний. Но улыбка... За нее можно было простить даже неприятный голос (впрочем, скрываемый переводом) и ямчатый голливудский подбородок. Я смотрела на экран и таяла, как мороженое. Мишка злился: “Опять этот твой...”. Самое интересное, что в отличие от девчонок-психопаток, мечтающих выйти замуж за Киркорова или Леонардо диКаприо, я абсолютно не переносила свое отношение в реальность. Это было бы все равно что мечтать картину из Эрмитажа повесить у себя в спальне. Бывают, конечно, и такие, но я не из их числа.

Так вот, экземпляр, стоящий где-то на уровне моих ног, был как две капли воды похож на него. Хотя, нет, кое-какие различия все-таки обнаружились. Во-первых, он повыше. Если масштабировать по Петру Петровичу, где-то метр восемьдесят пять. И помоложе. Тому за сорок, а этому не больше тридцати пяти. Впрочем, может, он просто хорошо сохранился. Ну и голос - вполне приличный баритон.

- Петя, сними ее, - сказал он.

Петр с готовностью исполнил приказ и бережно поставил меня на землю.

- Стало быть, ваш друг, Алла Валентиновна, сделал ноги. И оставил вас висеть на заборе, - констатировал шеф - надо понимать, это был он.

- Как видите, - огрызнулась я. - И что?

- Да нет, ничего. Я думаю, здесь вам оставаться не стоит. Мадам Ладынина не успокоится, пока вас не достанет. Думаю, вы это уже могли понять.

Мадам Ладынина? Значит, в чем-то я была права. Так, кое-что уже прояснилось. Но слишком уж маленький лучик света в темном царстве.

- А вы кто такой? - моему напору мог позавидовать заяц, который, по выражению классика, плевал бульдогу в рожу. - Вам тоже нужен диск? Ну и обломайтесь! Нет у меня его. Не-ту! Что хотите со мной делайте. Можете, например, взять пистолет и застрелиться.

- Пример женской логики! - фыркнул Петюня. - Сначала говорит: делайте со мной что хотите, а потом предлагает застрелиться.

- Диск мне действительно нужен, - улыбнулся шеф. - Но не настолько, чтобы застрелиться или застрелить вас, как хочет Леночка.

- Леночка? Это Ладынина? - уточнила я: каждая копеечка в копилочку!

- Она самая. Знаете, Алла Валентиновна, я думаю, тот малосимпатичный субъект со шрамом по прозванию Крюгер - только авангард. Ладынина знает, где вы. Если он скоро не объявится или не позвонит, то прибудет подкрепление.

- Что вы предлагаете? Уйти в партизаны?

- Ну зачем же? Вы поедете со мной. Поживете на моей даче недельку. А там посмотрим.

- А...

- А ваш дружок пусть побегает. Никуда не денется, найдется. Диск-то у вас. Или вы знаете, где. А он - нет. Ребята здесь посмотрят, может, и объявится.

- Почему вы так думаете? - удивилась я.

- Интуиция.

Такие догадливые все! С ума сойти!

- У вас вещи еще есть какие-нибудь? - спросил шеф, деликатно глядя мимо моей драной футболки.

- В сумке. Только я туда не пойду. Там этот... труп.

- Петя сбегает.

Минут через пять Петр вернулся с сумкой. Пока я переодевалась, мужчины деликатно сделали вид, что отвернулись.

- Прошу, - шеф кивнул на стоящую неподалеку черную “Ауди”, совсем такую, как мне когда-то хотелось.

- Куда собаку девать? - спросил Петя.

- Не знаю. Отнеси пакеты с кормом в будку. Только открой. Пусть ест, пока не лопнет. Через пару дней хозяин приедет. И дверь захлопни.

- Ничего себе будет ему подарочек! - хихикнул Петя. - Зайдет, а на чердаке - трупец.

- Так ему и надо! - жестко сказал шеф, усаживаясь на переднее сиденье. - Очень прискорбно, Алла Валентиновна, но ваш родственник... Кстати, кто он вам?

- Племянник, - буркнула я.

- Так вот, ваш племянник вас сдал за три копейки.

- За три копейки?! - не поверила я. - Да вы что?!

- Ну, не за три копейки, за три тысячи. Долларов.

Не могу поверить! Что для Валерки три тысячи долларов! Он с одного клиента больше получает. Так я и сказала. Шеф (черт возьми, как его называть-то? Надо же хоть про себя как-то обозначить. Шеф - глупо. Не звать же Биллом!) покачал головой.

- Мне кажется, тут дело, не в деньгах. Леночке еще ни один мужик не отказал. Не знаю, в чем тут дело. Может, у нее, прошу прощения, писька с колокольчиками. На мой-то взгляд, она не слишком симпатичная. Короче, вчера вечером некая дама зашла в банк и по доверенности сняла с питерского счета Ладыниной деньги. А утром встретилась с вашим племянничком и денежки отдала.

- Дама? - переспросила я, чувствуя, как неожиданно пересохло во рту. - Другая дама, не Ладынина?

- Другая. Среднего роста, брюнетка, длинноволосая. В черном плаще с серебряными вставками. Короче, Диана Каретникова, ваша соседка. Вы ведь ей звонили, просили помочь. Вот она вам и помогла.

Я откинулась на спинку сидения и закрыла глаза.

Вот так. Все меня предали. Корнилов, Валерка, Динка... Последнее почему-то было особенно больно. То, что Герострат - свинья, это я и так знала, он меня уже не раз подставлял. Валерка... Наверно, подсознательно я давно ждала от него какой-нибудь дряни, с тех пор, как он стал “новым русским”. А вот Динка....

И тут я вспомнила! Это было весной, перед 8 марта. Мы столкнулись в парадном, Динка доставала из почтового ящика газету и уронила на пол конверт. “Надо же, - сказала она, поднимая его и разглядывая со всех сторон, - Леночка объявилась. Двоюродная сестра. Наверно, открытка. Раньше каждый год приезжала, а как в Москву перебралась, совсем пропала”.

Тут была, правда, одна нестыковка. Если двоюродная Динкина сестра действительно Лена Ладынина, то почему Динка ни разу не упомянула, что ее родственники живут или жили в Сочи? Я бы непременно сказала. Но она не я. Может, для нее это было несущественно. Да чего гадать, все равно теперь!

Мы ехали уже очень долго, какими-то объездными дорогами. Мартышкино на юге, а судя по тому, что проехали через Белоостров, направлялись куда-то на северо-запад, к Выборгу. Город остался в стороне и позади. Я молчала. Говорить не хотелось. Да и о чем? Мне хотелось заснуть - и больше не просыпаться. Я чувствовала себя совершенно обессиленной, и мне было абсолютно наплевать, что будет дальше. Пусть меня убьют, выпотрошат, сделают чучело и поставят на комод. Если найдут такой большой комод, конечно.

Петя лихо крутил баранку, рискованно шел на обгон и беззлобно матерился, когда кто-то мешал это сделать. Слушая его, я вспомнила главного редактора нашего издательства. Пятидесятилетняя дама, толстая, как пароход, всегда неряшливо и безвкусно одетая, она так изысканно и элегантно ругалась матом, что это совсем не воспринималось как ругань, скорее как комплимент. Петя был чем-то похож на нее. Удивительно, но теперь, когда я узнала, откуда ноги растут, он уже не казался мне тупым противным дебилом. Наоборот, в нем проступило даже что-то симпатичное. Например, он очень забавно морщил широкий, слегка вздернутый нос и выпячивал толстую нижнюю губу. К тому же Петя действительно спас меня от косорылого Крюгера. Которого, надеюсь, назвали в честь незабвенного Фредди, потому что он никогда не стриг ногти.

- Алла Валентиновна, вы есть не хотите? - вежливо поинтересовался шеф. - Тут кафе неплохое будет скоро.

Есть я не хотела, а вот в туалет - ну очень. И, наверно, слишком красноречиво ерзала.

- Хочу! - ответила я.

Через пару километров показалась заправка, а рядом стеклянный павильончик. Петя, описав лихой вираж, затормозил у входа.

- Где тут... руки помыть? - деловито поинтересовалась я.

- Петя проводит. Я вам закажу что-нибудь съедобное.

А может, Петя мне еще и зад подотрет? Страхуют, чтобы не сбежала? Правильно делают. Мелькнула ведь мысль такая, но тут же ушла. Куда бежать-то? Леночке в лапы? Такая зараза из-под земли выроет.

Когда я вернулась в зал, шеф сидел за столиком и жевал кусок хлеба. В этой “стекляшке” он смотрелся каким-то чужеродным пятном. Я еще раз критически осмотрела его – да, как корову на базаре. Обычно это делали мужчины по отношению ко мне, так что теперь моя очередь. Пусть даже без всякой практической надобности.

А что, ничего мужчинка! Волосы густые, расчесаны на косой пробор. Когда я сидела позади него в машине, то разглядела едва заметную, особенно на солнце, седину. Прямой красивый нос, четко очерченный рот. На щеках уже проступила легкая тень вечерней небритости. Глаза большие, карие, теплые. Если присмотреться, в уголках тонкие морщинки, словно иглой процарапанные. Когда он улыбается, морщинки становятся заметнее. Да, улыбка такая же, как у моего киношного предмета. Совершенно невероятная! Фигура... Хорошая фигура. А в детали вдаваться не будем. Легкий серый костюм, дорогой, надо думать, бледно-голубая рубашка без галстука, ворот расстегнут на одну пуговицу.

Алла, чтобы забыть Герострата, ты просто обязана в него влюбиться!

Дура что ли?! Вот только бандюков мне для полного счастья не хватало. Кто еще, спрашивается, больший траблмейкер?

Молчу, матушка, молчу!

- Как вас зовут? - поинтересовалась я, когда молчание стало просто тягостным - заказ все не несли.

- Антон, - ответил он. - Владимирович, если хотите.

- Хочу, пожалуй, - кивнула я. Пусть будет Владимирович. Нечего слушать всякий внутренний бред.

Наконец-то появилась толстомясая официантка в ядовито-синем коротком платьице и дурацкой кружевной наколочке на сахарной вате, заменявшей волосы. Она быстренько составила на стол тарелки с подноса, пожелала нам приятного аппетита и удалилась, неизящно задев Антона... Владимировича пышным бедром. Петя хмыкнул и уткнулся в тарелку с киевской котлетой.

Мне есть совсем не хотелось, и я лениво ковырялась вилкой  в салатнике, выуживая огурцы. Петя быстро управился со своей порцией и посматривал голодным взглядом на мою котлету, до которой я так и не дотронулась.

- На, ешь, - я пододвинула ему тарелку. - Я не хочу. Ты большой, тебе много есть надо.

Петя ломаться не стал и в полминуты уговорил котлетину, только масло брызнуло. Промокнув губы салфеткой, он посмотрел на меня с нежностью. Так смотрят на названного брата, который дал свою кровь для переливания.

Выковыряв из салата все огурцы, я запила их соком и снова отправилась в туалет - про запас. И снова мелькнула мысль о побеге. Но Петя стоял на страже у дверей. Терпеть не могу подобную манеру. Иногда случается такое, что люди, будучи в местной командировке, издают всякие разные звуки. Это, конечно, естественно, но...

Ехали мы еще минут двадцать, а потом свернули. Дорога была хоть и не асфальтированная, но достаточно ровная и укатанная. Она полого поднималась в гору. С одной стороны - только густой лес, а с другой сквозь сосны просвечивали клочки начавшего темнеть неба. На всякий случай я пыталась запомнить местность.

Когда мне было лет десять, мама серьезно заболела и вместо Питера отправила меня на месяц в пионерлагерь под Туапсе. Это был какой-то Бухенвальд! Мы жили в щелястых деревянных бараках, вместе с мышами и тараканами. При малейшем дождике с потолка начинало лить. Нас кормили перловой кашей на воде и жидким овсяным супчиком, заставляли ходить исключительно в шортах и пионерских галстуках. А еще два раза в день при любой погоде строем водили на море, до которого надо было идти минут сорок по чрезвычайно пересеченной местности. Не прошло и пяти дней, как я решила сбежать домой, но метров через двести окончательно и бесповоротно заблудилась. Пришлось колотиться в какой-то домишко и просить отвести обратно. С тех пор я всячески пытаюсь бороться с топографическим кретинизмом.

Вскарабкавшись на вершину холма, дорога круто свернула и начала спускаться вниз. Теперь справа, прямо под нами виднелось небольшое озеро. Там, где в воду смотрелись шатровые ели, она казалась черной, а в середине отливала синим бархатом. За деревьями прятались несколько особняков.

Через несколько минут мы подъехали к воротам одного из них. Петя посигналил, из окна кирпичной сторожки высунулась растрепанная рыжая голова. В два голоса заливались невидимые собаки, судя по тембру, не маленькие. Хотя… таксы тоже лают басом - и очень громко.

Заспанный парень в “городском” камуфляже, отчаянно зевая, открыл ворота, “Ауди” въехала во двор и затормозила у гаража. Мы с Антоном... просто Антоном вышли, а Петя нажал кнопочку на крошечном пульте и аккуратно въехал в поднявшуюся дверь.

Я крутила головой во все стороны, производя рекогносцировку на местности.

Участок, на мой взгляд, был мрачноват. Среди деревьев преобладали почти черные ели, как в сказках Гауфа. Ничего культурного, вроде яблонек или цветочков, не наблюдалось. Короче, дом в лесу. Только перед входом рос куст жасмина и была расчищена лужайка. Видно было, что за газоном тщательно ухаживают - ни мусоринки, травинка к травинке.

Сам дом... Не знаю, чего я, собственно, ожидала, наверно, чего-то роскошно-вульгарного, в стиле Ларисы и Валеры. Но коттедж оказался неожиданно скромным, хотя и немаленьким. Он напоминал жилища немецких бюргеров - солидные, практичные постройки на века. Два этажа, а сверху чердак, у которого на все четыре стороны выходили окна в треугольных фронтонах. Узкая вагонка наверняка скрывала солидную кладку и была выкрашена тем удивительным оттенком, который уже ушел от бледно-розового, но еще не пришел к светло-бежевому. Коричневая черепичная крыша, такая же коричневая каминная труба. А углы дома белые, подчеркивающие его стройность, и от этого он словно устремлялся вверх.

Собаки продолжали заливаться. И конечно, это были не таксы. Вдоль длинной проволоки бегал на цепи огромный кряжистый ротвейлер. Вокруг Антона скакала, приплясывая и улыбаясь, не менее огромная немецкая овчарка, похожая на комиссара Рекса. Антон потрепал псину между ушами, и овчарка упала на спину, задрав все четыре лапы. Но стоило мне сделать шаг поближе, она моментально вскочила и настороженно уставилась на меня, склонив голову набок.

- Спокойно, Лотта, Алла - своя! - сказал Антон, поглаживая ее по голове.

- А как зовут ротвейлера?

- Жутко. Спрайт. Но это не я придумал.

Я не стала уточнять кто. Может, охранники. В конце концов, наверняка у него есть жена, дети, любовницы. Подобные экземпляры редко исповедуют аскетизм. Но я ничего - слышите, Алла Валентиновна? - ничего не хочу знать. Положим, мне это безразлично.

- Пойдемте в дом. Здесь рано темнеет, деревья заслоняют небо. А как только стемнеет, с озера потянет холодом. Петя сейчас затопит камин. Любите сидеть перед камином?

- Люблю, - кивнула я. - Особенно в качалке. А Петя - ваш... бодигард?

- Можно и так сказать. Я выкупил его из чеченского плена. Не буду уточнять, за сколько.

- Как?

- Так. Его бабушка - моя бывшая классная руководительница. Отец - инвалид, мать - воспитательница в детском саду. И еще двое младших. Откуда у них деньги.

- И теперь он отрабатывает?

Антон не ответил, только посмотрел на меня, приподняв брови, и мне стало жутко стыдно. Горячая волна, как лава, стекала из-за ушей на лицо, шею и грудь. Наверно, у меня покраснели даже пятки. Говорят, только рыжие могут так отчаянно заливаться краской.

- С ума сойти! - присвистнул Антон. - Неужели еще не вывелись женщины, которые умеют краснеть?!

- Простите... Я сказала глупость.

- Прощаю, - улыбнулся он, и я поплыла...

Дура, очнись!

Мы вошли в просторный холл, который занимал большую часть всего первого этажа. Наверно, его использовали и как столовую, и как гостиную. На полу везде, сколько хватало глаза, расстилался темно-зеленый короткошерстный ковер, похожий на бархатный мох. Бежевые с зеленым обои, строгая коричневая мебель без всяких затей, на стенах несколько неплохих пейзажей. Нельзя сказать, что очень уютно, но и бежать отсюда с криками причины нет.

Петя возился у камина, перед которым стояли... с ума сойти! Две деревянные качалки с мягкими бежевыми сиденьями и спинками.

Когда-то у меня были три идиотские мечты: кресло-качалка, часы с кукушкой и кротовья шуба. Часы с кукушкой мне подарили, но они быстро стали действовать на нервы. Шуба из крота - я увидела такую в одном меховом салоне - оказалась омерзительно дорогой и напоминала плюшевую старушечью жакетку, скроенную из кусочков. А вот качалки - настоящие качалки! - мне как-то ни разу не попадались.

Как сомнамбула, я подошла к камину и плюхнулась в кресло. Антон и Петя смотрели на меня со снисходительными улыбками, как на избалованного ребенка.

- Кофе, чай, сок? - поинтересовался Петя. - Или, может, вино, коньяк, коктейль?

Похоже, он мастер на все руки: и телохранитель, и шофер, и дворецкий. 

Я попросила кофе, Антон - апельсиновый сок. Он сел в другое кресло и, тихонько покачиваясь, смотрел на огонь.

- Вы расскажете мне? - спросила я.

- Что?

- Все. Я ничего не понимаю. Ну, почти ничего. Расскажите мне про эту Ладынину. Как ее девичья фамилия?

Антон повернулся к Пете, который возился над сервировочным столиком, расставляя чашки, стаканы, блюдца.

- Позови Лешу.

Петя кивнул, вышел и тут же вернулся с высоким худым мужчиной в серых брюках и черном свитере. От прямого пробора на его высокий лоб двумя полукругами спадала челка. Но самой выдающейся деталью в его облике, как в прямом, так и в переносном смысле, был кадык. Огромный, поросший светлым пухом, он словно жил на длинной жилистой шее своей собственной жизнью.

- Знакомьтесь, - сказал Антон. - Мой начальник службы безопасности, Алексей Олегович. А это...

- Знаю, - кивнул Алексей. - Здравствуйте, Алла Валентиновна. Простите, что так невежливо обошлись с вами в аэропорту. Просто не было другого выхода. Ведь добровольно вы бы не поехали, да?

Я тоже кивнула.

- Так это были вы? То есть ваши люди? - спросила я, повернувшись к Антону. - А что с ними стало, ну, когда машина...

- Ничего страшного. Водитель в больнице, парни дома отлеживаются. Леша, что знаем про Ладынину?

Министр охраны вытащил плоскую электронную записную книжку, нажал какие-то кнопки.

- Ладынина Елена Сергеевна, родилась в 1973 году в Сочи. Девичья фамилия - Стеклова. В Москву приехала года три назад. Работала на телевидении, ассистентом режиссера. За Ладынина замуж вышла в начале прошлого года, а в начале этого он с ней развелся.

- Почему? - удивилась я.

- Потому что папа Ладынин поймал ее под мужиком, - ответил вместо Алексея Антон. – А точнее, под своим шофером. Она гуляла направо и налево, но все никак не попадалась, а потом то ли бдительность утратила, то ли супруг наоборот бдительность повысил... Ну и вышвырнул, как котенка. Поскольку они подписывали брачное соглашение, Леночка осталась без копейки. Хотя это и незаконно.

Так... Никакой Лены Стекловой я не знаю. Или ее знает Корнилов, или... не знаю что. Хотя...

- А как она выглядит?

- Где-то метр семьдесят ростом, примерно сорок четвертый размер. Волосы светлые, длинные, прямые, глаза серые. Больше никаких особых примет.

Ничего себе! Да под такое описание подходят десятка полтора моих сочинских знакомых, и с полдюжины питерских.

И тут я вспомнила: нелепый супермаркет, потом тупик, женщина в льняном платье... Неужели она? И Кирюша? Я то ли засмеялась, то ли захныкала, прикрыв лицо рукой.

- Алла Валентиновна, вы ведь не ели ничего, давайте поужинаем, а потом будем разговаривать.

Я вдруг почувствовала совершенно зверский аппетит и согласилась.

                                               * * *

Петя смотрел на меня, невежливо выпучив глаза и отвесив губу. Антон прятал улыбку в кулак. Я мела все, до чего только могла дотянуться: креветочный салат, жульен с грибами, судака в пивном тесте, ризотто. Даже никогда не любимые фаршированные баклажаны. Такого жора со мной не наблюдалось с того момента, когда Мишутка с чемоданом отбыл к родителям. Тогда я по-прежнему покупала продукты и готовила на двоих, но поедала все одна - и с гораздо большей скоростью.

Наконец утроба была набита под завязку. Не хватало только сыто рыгнуть и упасть под стол.

- Десерт? - поинтересовался Петюня.

Я только застонала.

- Тогда мезим-форте. Никогда бы не подумал, что такие субтильные девушки могут быть прожорливыми, как пираньи.

- Петя... - укоризненно протянул Антон, но глаза его смеялись.

Я хотела было обидеться, но не выдержала и тоже рассмеялась.

- Можете незаметно расстегнуть молнию на штанах и отползти на диван, - добавил он.

- В смысле? - оторопела я.

- Ну, так обычно делала моя сестра, когда объедалась. Отползала переваривать. Как удав.

Расстегнуть штаны я постеснялась, но на диван отползла. И моментально уснула.

Когда я проснулась, за окном было темно. Ну, почти темно. Что-то мерно шумело. Дождь! Так мягко шлепать капли могут только по хвое. Где-то далеко, на краю света, горел торшер, бросая круг света на потолок. Тихо-тихо звучала музыка, классический джаз. Рояльные синкопы падали гранеными шариками на хрусталь. Горько жаловалась труба. Хрипловатый негритянский голос жаловался в ответ. Мне тоже захотелось кому-то пожаловаться. Так захотелось, что даже слезы на глазах выступили.

Под головой оказалась подушка в полосатой наволочке. Ноги мне кто-то укрыл пушистым шотландским пледом. От этого себя стало еще жальче. Все как будто придвинулось вплотную: Герострат, Динка, Валерка... Я неожиданно для себя всхлипнула, уткнувшись лицом в пахнущую лавандой подушку.

Кто-то подошел и дотронулся до моего плеча.

- Ну тише, тише. Ничего страшного не случилось. Все будет хорошо.

Я задрала голову. Рядом с диваном стоял Антон. Он уже переоделся в джинсы и белую трикотажную рубашку. От него пахло дорогим табаком и свежим, грозовым одеколоном. Я завыла еще громче.

- Ну-ка! - Антон сел рядом и обнял меня за плечи. - Кажется, нам пора поговорить.

- Не знаю, - судорожно вздохнула я. - Я даже не знаю, кто ты такой. Кто? Бандит? Вор? Или честный предприниматель? Впрочем, это одно и то же.

- А почему, собственно, одно и то же?

- Ты что, издеваешься?!

Я хотела вскочить, но Антон силой удержал меня на диване.

- Ну хватит дергаться. Угомонись!

- Мы уже на ты? - серно-кислотно спросила я.

- Вообще-то ты первая начала.

- Да? Извини, не заметила. А предпринимателей честных не бывает. Не бы-ва-ет!

- Бывает. Только, к сожалению, им не дают быть честными. А это уже несколько иной расклад.

Я сморщилась, словно разгрызла “шоковый” леденец.

- Знаешь, это все демагогия! Сам-то я белый и пушистый, а вот другие...

- Ладно, будь по-твоему. Я нечестный предприниматель. Но не вор и не бандит.

- От тюрьмы да сумы... - на редкость противным голосом прогундосила я.

- Премногое мерси. Короче, дела обстоят так. С Жориком Ладыниным у нас были кое-какие дела. Он ведь тоже питерский... парнишка. Теперь это модно. Когда-то я ему помог материально. Правда, об этом он давно забыл. Ну, забыл - и забыл. Я тоже сделал вид, что забыл. Вот такие уж мы забывчивые.

- Да, - кивнула я. - Я не злопамятный, отомстил - и забыл.

- Ошибаешься. Я тут ни при чем. Там сумма была смешная. Для меня - смешная. Я, к твоему сведению, на минуточку банкир. Не из крупных, но и не бедствую.

- Вот только банкиров мне и не хватало! – все так же противно бубнила я. – Если это для тебя такая смешная сумма, зачем тебе понадобился диск?

- Из принципа. Я лучше детдом построю или церковь, чем отдам миллион долларов в жадные Леночкины ручонки.

Почему-то хотелось поверить. Ну просто очень хотелось.

- Ты обещал, что после ужина обо всем мне расскажешь.

Я неловко шевельнулась, и Антон снял руку с моего плеча. Где-то в глубине шевельнулось нечто похожее на разочарование.

- Гут. Слушай. Нехорошо, конечно, так о покойниках, но Жорик получил по заслугам. Уж такой был шустрый да жадный. Заслуженный крадун республики. Денюжку чемоданами скирдовал. А потом за бугор переправлял. Олейников, которого вместе с ним убили, давно на него шестерил. Ездил за границу, открывал там анонимные счета. А потом всякими хитрыми извилистыми путями, через оффшоры переправлял туда наворованное. Очень большой специалист был по ассенизационным работам. Ну, по отмывке денег. Когда Жорик супругу турнул, она сильно обиделась. И решила хоть как-то, но оторвать свой кусочек. С Семеном они, думаю, давно были знакомы. Вот и составили план. Наняли такого же жадного дурачка Корнилова… Ты уж извини, Алла, может, тебе и неприятно, но это факт. Думаю, они его с самого начала решили после употребления списать. А что касается Семена… Не знаю, может Лене жалко стало с любовником делиться, а может, просто надоел.

- Как у тебя все просто получается, - зевнула я, едва успев прикрыть рот. – Давай по протоколу. Пункт первый. Зачем им вообще понадобилось кого-то нанимать? Ведь Семен этот самый у Ладынина кто был? Помощник?

- Вроде того, - кивнул Антон. – Местный управделами. Как Леша говорит, помоганец.

- Ну! Он что, не мог сам как-то все узнать?

- Выходит, не мог. Во-первых, то, что Семен – особа, приближенная к императору, вовсе не означает, что он неотлучно при нем находится. Наоборот, когда Жорик встречался с Олейниковым, он Семена всегда из дома убирал. Во-вторых, такой сканер можно присоединить на входе только работающего компьютера. В-третьих, сканер будет на виду, незамеченным уж никак не останется. Значит, хочешь не хочешь, а приходится сажать его на компьютер охраны и посвящать в дело охранника. К тому же, на диск можно хоть и большой объем информации записать, но все же ограниченный. Сканер пишет все, что появляется на экране. Включишь заранее, а Жорик возьмет да и начнет в какой-нибудь “Дум” играть. Или в “Звездные войны”. Выходит, включить надо только тогда, когда дорогой гость пожалует.

- Послушай, я не понимаю, зачем такие сложности. Неужели нельзя было просто “жучка” поставить? Или на бумажке номер счета написать?

- Нельзя. Жорик как раз и боялся, что его слушать будут. Видишь ли, у него была феноменальная память на цифры. Десятизначное число запоминал, посмотрев на него пару секунд. А бумажку могут элементарно украсть, ее можно потерять, да мало ли. Поэтому метода у них была такая. Павел приносит дискету, на которой номер счета, код, сумма. Дискету вставляют в компьютер, Жора смотрит, запоминает – и все. Дискету затирают намертво.

- Ладно, - не сдавалась я. – Пусть так. Но зачем им понадобился именно Корнилов? До такой степени понадобился, что уломали или подкупили даже его начальника, чтобы тот Андрея погнал поганой метлой. Неужели в Сочи больше нет ни одного жадного дурачка? И ты зря извиняешься, я… я тоже так думаю. Ну, про жадного дурачка.

- Алла… - Антон закусил губу и с сомнением посмотрел на меня: стоит ли говорить? – Ты так уверена в нем?

- В смысле?

- Ты уверена, что он говорит тебе правду?

Если бы я была в этом уверена! Увы, он столько раз меня обманывал, что верить его россказням могла только такая дурочка, как я. И “дурочка” – это еще ласково сказано!

Короче, я молчала и ждала продолжения.

- Не могу утверждать наверняка, но подозреваю, он слегка навешал тебе на уши мучных продуктов. Ты не думаешь, что он мог быть знаком с Ладыниной? Или раньше, когда она еще в Сочи жила, или уже теперь?

- Я спрашивала, он сказал, что нет. Но… Может, ты и прав. Тогда очень многое становится понятным. Очень многое. Хотя и не все.

- Что именно? Кстати, ничего не хочешь выпить? Коньяк? Вино?

- Нет. Разве что соку стаканчик.

Антон встал, налил мне соку, себе немного коньяку, снова сел рядом. Я отпила большой глоток, почти на полстакана, закашлялась. Почему-то было жарко. Может, наконец, простыла, поднимается температура. А может…

- Если все так, как ты говоришь, то мне понятно, почему они его выбрали. Понятно, откуда она узнала обо мне. Динка… Черт! Даже думать об этом не хочу! Еще понятно… Нет, пожалуй, больше ничего не понятно. Как мои стихи оказались у ментов? Как они, менты эти самые, так быстро узнали обо мне? Как сама Ладынина узнала, что Герострат едет ко мне?

- Герострат? – удивленно переспросил Антон.

- Да, Герострат. Я его так называю про себя. Потому что чем больше хочу о нем забыть, тем хуже это получается. А самое главное, мне непонятно, откуда ты узнал о моем существовании?

- Про стихи ничего не знаю. И обо всем остальном тоже. А вот откуда я знаю. Просто… Ладно, расскажу. Про диск я узнал совершенно случайно. В прошлом году Жорик подкатился ко мне с одной аферкой. Так, безделица. Я отказал. Понимаешь, Алла, я действительно не ангелок с крылышками, но есть вещи, которые я никогда, слышишь, никогда не сделаю. И в частности, из моего банка, с моего ведома, ни одна копейка не уйдет в Чечню, боевикам.

Он свирепо пнул упавшую с дивана подушку. Описав сложную траекторию, подушка упала в опасной близости к камину. Антон посмотрел на нее, как на злейшего врага, но все-таки встал и подобрал. Больше он уже рядом со мной не сел, начал ходить по комнате, как тигр по клетке. Я следила за ним и, наверно, была похожа на ходики в виде кошки, у которой глаза бегают из стороны в стороны: тик-так, тик-так.

- Так вот, - продолжал Антон, слегка успокоившись. – Жорик ничего не сказал, только глазками сверкнул. Ну, мне это не слишком понравилось. Пора, думаю, казачка засылать. Провел разведку, оказалось, что и засылать не надо. Олег Демьянов, его личник, тоже паренек был хоть куда, под стать хозяину – и вашим, и нашим за полушку спляшем. Жориком-то уже давно заинтересовались, и менты, и безопасность. Знал ведь об этом, паразит, и все равно не мог удержаться, везде тащил, где только можно. Такая вот порода. Пользовался депутатской неприкосновенностью. А Олежек стучал на него по мере возможности. А заодно и мне. Так что про Корнилова я знал. То есть знал о его существовании, и здорово мне его появление в ладынинской команде не понравилось. А когда все завертелось, мы все его разговоры по мобильнику стали слушать. Как только он на тебя вышел, Алексей сразу все про тебя и разузнал. И подумал я, что надо девушку выручать, пока не поздно.

- Миленько… - надулась я. – Послушай, а может, Ладынина тоже на корниловский мобильник повисла?

- Вряд ли, - покачал головой Антон. – Приборы это показали бы. А вообще, ты права: непонятного много.

У меня снова начала слипаться глаза, но кое-что еще я хотела бы узнать, не откладывая на потом.

- Антон, а почему вы приехали в Мартышкино только сегодня? – начала я с того, что попроще. - Ведь если вы слушали разговоры, то должны были проследить за Динкой, а потом просто поехать за нами.

- Ребята так и сделали. И не они одни. Пришлось немного повоевать. Уж не знаю, чем Ленка Крюгера прикормила, он вообще-то на причинное место инвалид, пострадал немного в автокатастрофе. Наверно, денег обещала. Так или иначе, и они, и мои вас потеряли. Видимо, потом Леночка начала твоего родственника обхаживать, а мы пошли прямой дорожкой через земельное ведомство. Во всяком случае, мне это обошлось дешевле, а по времени одинаково.

- Хорошо. А теперь вот что. Скажи, долго мне от нее прятаться? Я так понимаю, девушка настроена решительно. Думаешь, здесь крепость?

- Здесь, разумеется, не крепость, но какое-то время пересидеть можно. А настроена она действительно решительно. Если диск у нее…

- Нет у нее диска, - перебила я. – Иначе Крюгер этот ваш его не требовал бы. Прикончил бы нас без разговоров и все дела.

- Логично, но не совсем, - возразил Антон. – Она и ему вполне могла мозги запудрить. Пилите, мол, Шура, они золотые. А диск – вот он, в карманчике.

На какую-то секунду мне очень захотелось рассказать ему, где находится чертов диск. Пусть заберет его себе, построит детдом или церковь и избавит меня от Лены Ладыниной. А заодно и от Герострата. Но уж больно все складно. Нет, подожду еще немного.

- И все-таки, Антон, что ты собираешься делать, можно узнать? – спросила я, зевая во весь рот.

- Леночку, думаю, можно остановить только двумя способами. Либо закопать ее где-нибудь под сосенкой, но это уж слишком просто. Я так не люблю. Либо можно повернуть все дело так, чтобы сдать ее кому-нибудь из тех, кого Жорик надул. Мол, денежки у вдовы, ищите. Тогда ей самой придется удирать. Алексей как раз этим занимается. Думаю, недельки ему на это хватит. Отдыхай пока. Я не буду тебе надоедать.

Уж не знаю, огорчилась ли я этому сообщению или обрадовалась. В смысле, что он не будет мне надоедать.

- Пойдем, я провожу тебя в твою комнату, тебе там постелили. Завтра Катюша, экономка, съездит в город, подберет тебе кое-какую одежду и что там еще надо. Здесь есть телевизор, видик с кассетами, компьютер с интернетом, книги. Думаю, скучать не будешь. Матери твоей я позвонил, сказал, что ты уехала ненадолго.

Опять, про себя усмехнулась я. Представлю, что она теперь будет рассказывать приятельницам.

Уходить из этой теплой, почти уже родной комнаты не хотелось.

- Я сегодня здесь, на диване посплю, - пробормотала я, закутываясь в плед. – Люблю спать на диване… Да! - я так и подскочила, хотя сон уже начал плавить мысли. – Можно найти фотографию Ладыниной? Может, я все-таки ее знаю?

- Можно, - издалека, из-за тонкой кромки сна, донесся голос Антона. – Завтра Алексей найдет. Кстати, я тоже люблю спать на диване.

                                               * * *

Когда я проснулась, солнце было уже высоко. Светлые и темные пятна на ковре все время переползали с места на место. “Шу-урм, шу-у-урм!” – доносилось из-за окна. “Ветер!” – догадался Штирлиц.

- Доброе утро! – сказала, входя откуда-то из-под лестницы, невысокая полненькая девушка лет двадцати трех. – Меня зовут Катя. Вы на завтрак что будете есть?

“С ума сойти!” – мысленно ахнула я.

- А что… есть?

- Да что хотите. Что вы любите?

- Ну… Кофе. Йогурт. Сок какой-нибудь.

- И все?! – Катя возмутилась, как будто я нанесла ей личное оскорбление. – Овсянка, яйца, тосты с икрой, ветчина, джем, мед, булочки. Выбирайте!

Все это было сказано таким непререкаемым тоном, что я побоялась спорить и сдалась:

- Тогда кофе, сок, йогурт, тост с икрой и ветчины кусочек. И булочку.

- Вот и хорошо, - кивнула Катя. – А то что это такое – кофе, йогурт. Так и с голоду помереть можно. Ладно была бы фотомодель еще. Пойдемте, я вам комнату вашу покажу. Там и душ есть. Умоетесь и спускайтесь сюда. Здесь у нас и гостиная, и столовая – все сразу. А если хотите, в комнату вам принесу. У нас сейчас горничной нет, я одна за всех.

Я послушно поплелась за Катей наверх, размышляя мимоходом, что значит “за всех”. Девушка была очень даже миленькая – слегка курносенькая блондиночка с пышными формами и осиной талией. Вот уж кто проблемой лишнего веса не обеспокоен! Все округлости аккуратно обтянуты голубым трикотажным платьицем, круглые коленки так и сверкают под коротким подолом. Другая бы стонала, пила тайские таблетки с глистами и носила какой-нибудь бесформенный балахон до пят, а тут – все напоказ. “Отрывайся срочно, “Старберст” – это сочно!”. Наверняка ведь и отрывается кто-то.

Чувство было очень похожим на то, которое я испытала при знакомстве с Геростратом, узнав, что белобрысая крыса, повисшая на его локте, оказывается, невеста.

Ревность, вот что это такое, господа!

- Ну вот, ваши апартаменты! – прощебетала уже слегка ненавидимая мною Катя, подходя к застекленной двери в конце коридорчика. – Не волнуйтесь, стекло зеркальное, с этой стороны вас никто не увидит, а вы всех видеть будете, кто в коридоре стоит.

Вот больше делать мне нечего, только коридор рассматривать!

- Здесь душ и туалет, - Катя распахнула дверь в крохотный сине-кафельный закуток. – Вы мне после завтрака скажете, что вам надо из города привезти. И размеры одежды. Толик меня отвезет, а вы с Петей побудете. Видите, как вас Антон Владимирович ценит, даже Петю вам оставил, - девица журчала, как горный ручей, не умолкая ни на секунду. – Где-то к часу вернемся, думаю. Правда, придется с обедом задержаться, раз такое дело. А вы пока подумайте, что на обед хотите. Мальчишки-то всеядные, а с вами Антон Владимирович велел обращаться, как, извините, с тухлым яйцом – бережно и осторожно.

Тут уж я не выдержала.

- Катя, а почему это Антон… Владимирович велел обращаться со мной, как с тухлым яйцом? – зловредно поинтересовалась я. – Он не сказал?

- Сказал. – Катя, похоже, зловредности не уловила. – Сказал, что вам за последние дни так досталось, что нужно отдохнуть как следует. Успокоиться. Так что пользуйтесь моментом.

Веселенькие дела! Курорт, гардероб, личный повар. А что потом? Затащить в  койку и вызнать про диск? Не такая уж я принцесса, чтобы поверить в полное бескорыстие этого, блин, олигарха.

Видимо, все это было так ясно написано у меня на лице, что Катя засмеялась:

- Да вы не думайте, Антон Владимирович совсем не такой. Ну, не монах, конечно, как с женой развелся, бывают женщины, но чтобы приставать к кому-то… Хотя я бы не отказалась, чтоб поприставал немножко. Такой мужчина… Так куда вам завтрак принести?

Я выбрала свою комнату и пошла в душ. И с чего я взяла, что Катя противная? Очень даже милая девчонка. Толстенькая.

После завтрака Катя явилась с блокнотом. Я сообщила ей свои параметры, заказала кое-какое бельишко, джинсы (старые после форсирования забора лопнули в трех местах), кроссовки и пару маечек. И кофточку какую-нибудь на случай похолодания. Катя возмутилась снова.

- Кошмар! “Маечку, кофточку”! – вопила она. – Прав был Антон Владимирович, еще как прав. Он так мне и сказал: мол, Катя, девушка скромная, будет от всего отказываться, но ты ее ни в коем случае не слушай. Корми как следует и купи все, что нужно. Ладно, придется самой, на свой страх и риск.

Не успела я возразить, фрекен Бок выскочила из комнаты. Через пару секунд со двора донесся ее торжествующий вопль:

- Толик, запрягай коня, поехали!

Собаки зашлись в истерическом припадке, буркнул что-то невнятное шофер. Взревел мотор, лязгнули ворота. Уехали.

Уф-ф!!! Если бы она только не вопила так. Интересно, чем это она меня осчастливит? Ничего, в крайнем случае старые джинсы зашью.

Минут пять я сидела на кровати, разглядывая обстановку. Сразу видно, комната для гостей. Абсолютно безликая. Бежевые обои с едва заметными разводами, шторы цвета кофе с молоком. На полу коричневое ковровое покрытие без ворса. Кровать-полуторка с невысокими деревянными спинками, постельное белье в сиреневый цветочек, бежевое покрывальце. Рядом с кроватью маленький туалетный столик со стеклянной доской и узким зеркалом. Напротив невысокий двустворчатый гардероб. Довершала картину пара мягких кресел совершенно неопределимого цвета. Что-то вроде жабы. Похоже, хозяин предпочитает зеленые и коричневые тона. Странно. Потому что я тоже их предпочитаю.

Когда мне попадались подобные ситуации в книгах, – а они попадались буквально через раз, – я моментально зверела. Все эти прекрасные принцы, воплощение идеалов, совпадение вкусов и интересов… Просто зубы ломит. Не спорю, бывает, но предположить, что это случится с тобой… Все равно что в случайном прыще увидеть бубонную чуму.

Я потрясла головой. Не буду верить! Не хочу! Похоже, меня не обманывает только ленивый. Хватит!

В дверь тихонько поскреблись.

- Кто там? – рявкнула я, хотя прекрасно видела через стекло, кто. Конь в пальто! Петр Петрович, кто же еще.

- Можно к тебе? Это я, Петя.

- Заходи.

Петя аккуратно встроил себя в узковатое кресло.

- Ну как, устроилась? – спросил он.

- Устроилась, - буркнула я.

- С Катюшей поладили? Она девка неплохая, только шумная.

- Возьми и женись на ней, если такая неплохая.

- Надо подумать, - серьезно кивнул Петя.

Какое-то время мы молчали, искоса поглядывая друг на друга. Потом я начала закипать:

- Ты все время намерен при мне находиться? Неотлучно?

- Я тебе мешаю? - удивился Петя. – Ну извини, сейчас уйду.

Мне снова стало неловко. И чего взъелась, спрашивается. Кажется, он всерьез огорчился.

- Да ладно, сиди. Ничего ты мне не мешаешь. Лучше расскажи про своего шефа.

- А что рассказывать? Нормальный мужик. Я за него любому глотку перегрызу. Знаешь, кругом такая дрянь колбасится, просто блевать тянет, а он… он совсем не такой. Не веришь, - вздохнул Петя. – По глазам вижу, не веришь. А зря. Ты вот думаешь, он все из-за диска этого поганого? Ведь думаешь, да?

Я кивнула.

- Ну и дура! Совсем ты со своими детективами рехнулась. По-твоему, приличных людей на свете вообще уже не осталось. Если так, то ему же выгодней, чтобы Ладынина диск получила. А потом у нее аккуратненько… или не совсем аккуратненько изъять. Между прочим, сначала он так и думал сделать. А тут ты.

- Что я? – снова взъерепенилась я. – Не морочь мне голову. Такого типа мужиков интересуют исключительно фотомодели и актриски. Ты еще скажи, что он в меня влюблен. Глянул – и влюбился. Без памяти.

- Ну, насчет этого врать не буду. Не знаю, - выпятил губу Петя. – Впечатление произвела, это да. А справочки о тебе навели сразу же, как твой беглый дружок приехал в Питер и тебе позвонил. Алекс просто из-под себя выпрыгнул, даже пару твоих фотографий достал. Ты на них жутко красивая. А что до фотомоделей… Все это мы уже проходили. Такого типа баб интересует исключительно кошелек, способный перегородить тротуар.

Ничего себе комплимент – “жутко красивая”! Издевается? Да, вроде, нет, не похоже.

Может, я действительно свихнулась и во всем вижу только плохое? Может, именно поэтому плохое ко мне и липнет? Когда мы с бабушкой ходили на рынок, она никогда не следила за стрелкой на весах и не пересчитывала сдачу. “Аллочка, запомни, - говорила она, - обманывают только тех, кто внутренне готов быть обманутым. Тех, кто в любом человеке видит обманщика”. Я презрительно фыркала, но меня постоянно обвешивали и обсчитывали. Бабушку – я проверяла – никогда.

- И где… он? – небрежно поинтересовалась я.

- Как где? – удивился Петя. – В банке. А ты думала? Солдат спит, служба идет? Не-ет! За всем глаз да глаз нужно. Он и так с тобой все запустил. Пойдем лучше, я тебя с собаками познакомлю. Любишь собак?

С Лоттой мы быстро подружились. В конце концов она даже дала мне лапу без всякой просьбы – по своему собственному почину. Спрайт же оказался совершеннейшим отморозком. Короткая цепь скользила по длинной проволоке, протянутой по земле вдоль всего двора. Завидев меня, он начал хрипло лаять, взрывая лапами землю, – прямо боевой конь! – и вращать налитыми кровью глазами. Настоящая андерсеновская собака.

- Мы его днем даже с цепи не спускаем, - сказал рыжий страж ворот Гена. – Так по проволоке и бегает. Только ночью даем побегать недолго. Жуткий людоед, никого, кроме меня, не признает. Ну, я его из соски выкормил.

Петя уселся на веранде с кроссвордом, а я отправилась бродить по участку, стараясь держаться вне зоны досягаемости свирепого Спрайта. Лотта скакала вокруг меня, периодически пихая мокрым носом под локоть: давай, мол, побегаем, чего ты ползешь, как раненая черепаха?! Так мы добрались до озера.

Сначала мне показалось, что владельцы дач поделили всю прибрежную полосу, оставив середину водоема нейтральной зоной. Сколько хватало глаза, в воду тут и там уходили ограды, где на пять метров, где и на все десять. Почти как на сочинских ведомственных пляжах. Но, приглядевшись, я поняла, что слева не соседний участок, а совершенно ничейный бережок, поросший густыми кустами. А за ними – дорога, по которой мы приехали.

Интересно, а что это я так старательно ее рассматриваю? Или бежать надумала?

Да нет, на всякий случай. Честное благородное!

День тянулся, как резиновый.

Прибыла Катерина с двумя дорожными сумками. Заслышав ее пронзительные вопли, я сразу вспомнила, что так и не подумала об обеде.

Сейчас начнется, вздохнула я. Но ничего не началось. Катюша, похоже, сама о трапезе забыла, исполненная предвкушения примерок. Я ничего хорошего от этой процедуры не ждала, но оказалась приятно удивлена. Все вещи были красивые, явно дорогие и вполне приличные. Даже джинсы. А главное, сидели, как влитые. Просто чудо! Сколько я мучаюсь, когда хочу что-нибудь купить. А все из-за нестандартных габаритов. Мало того, что все длинное, так ведь то, что хорошо сидит на бедрах, велико в талии, а то, что в талии нормально, не налезает на круп. Хоть на резинке все покупай. Хотя у Катерины, похоже, та же проблема, наверно, знает “грибные места”.

Вечерних туалетов, разумеется, не было, а вот все, что нужно для “фазенды”, Катя купила. В одной сумке упакованные в яркие пакеты лежали джинсы, шорты, бриджи, майки и топики, сарафан, широченная пестрая юбка, белье и даже купальник. Конечно, надо прожить в Питере еще лет десять, чтобы расстаться с сочинскими привычками и вздумать купаться при температуре воды ниже +23 градусов. Но позагорать вполне можно. Еще в сумке были два симпатичных кашемировых свитерка и серый пушистый кардиган. Из другой Катерина вытряхнула кроссовки, мягкие домашние тапочки, “шлепки” на пробковой подошве и остроносые кремовые “мульки” на невысоком каблучке.

- Вот, - довольно сказала она, оглядывая поле боя. – Кажется, все. Еще в пакете разные там щетки, фен, кремы, шампуни. Петя наверх понес. Косметику вот только не знала, какую покупать. Забыла спросить. Пришлось взять один “Ланком”. Попросила подобрать набор для рыжей. Не понравится – сидите некрашеная.

Я сделала вид, что вынуждена смириться, а жадное сердечко против воли подпрыгнуло. Да я даже в относительно состоятельный период покупала максимум “Макс Фактор”, потому что милая бурая зверюшка шептала: нечего выбрасывать деньги на всякую ерунду. Правильно говорят: самый страшный зверь на свете – это жаба. Сколько людей задушила!

Довольная, домомучительница убежала, даже забыв допросить меня на предмет обеденного меню. Пришлось давиться рыбной солянкой. Впрочем, куриные котлеты были очень даже ничего. А мусс из ананаса – просто объедение.

После обеда Петя устроился поспать на веранде. Я смотрела, как он пытается поудобнее расположиться в крошечном для его богатырского торса шезлонге, и мне почему-то стало его жаль. Большой и бестолковый, как слоненок из мультфильма про тридцать восемь попугаев. Хотя с чего я взяла, что бестолковый? Нормальный парень. Разве он виноват, что вымахал таким огромным? Вот он, стереотип: раз здоровенный и бритый, значит, тупой ублюдок.

Я отправилась на экскурсию по дому. В пристройке, видимо, жили Катя, Толик, Гена и Петя. Туда я не пошла. На кухню заглянула мимоходом, но Катерина тут же потребовала меню на ужин. Чтобы отвязаться, я заказала “рыбу без костей, а остальное – на ваш вкус”. Нет, роль хозяйки или почетной гостьи, хотя и имела свои плюсы, все же не слишком меня привлекала.

Сначала я поднялась наверх.

Кроме моей комнаты там были еще три. Две – почти точные копии моей, только одна в зеленых тонах, а другая – в желтых. Желтая комната, судя по идеальному порядку, была необитаемой, в зеленой, кажется, кто-то жил. На стуле висел серый мужской свитер, дверца шкафа была приоткрыта, а на тумбочке лежала стопочка книг в бумажных обложках. Для хозяйской спальни келья была слишком уж спартанской. Может, тут обитал Алексей?

Третья, то есть четвертая, комната была самой большой. И тоже в зеленых тонах. Ничего лишнего. Широкая кровать под пушистым покрывалом, тумбочка, пара кресел, шкаф. На тумбочке - небольшой японский телевизор. В ванную я заглядывать не стала, спустилась вниз.

На первом этаже, кроме кухни и холла был еще небольшой кабинет, он же – библиотека. Письменный стол, на нем телефон, компьютер. А по стенам – полки с книгами. С одной стороны - в легких жанрах, с другой что-то техническое и финансовое, даже на иностранных языках. Еще я заметила книги по истории, духовную литературу и классику. Надо сказать, что Библию, к стыду своему, я читаю нечасто, а классикой за институтские годы объелась настолько, что только последние года два потихоньку начала ее перечитывать. И открывать столько нового! Ну что семнадцати-восемнадцатилетним соплякам Наташа Ростова или князь Мышкин? Давно вымершие идиоты. Зато сейчас читаешь и понимаешь: а ведь это все про меня!

Но сейчас читать про себя не хотелось. Поэтому я выбрала Акунина. В углу стояла мягкая кушетка, куда я и завалилась с книжкой. Вообще-то Акунина я люблю, и даже не столько приключения бравого сыщика Эраста Фандорина, сколько книги о монахине Пелагии. Но сегодня мне никак не удавалось перенестись в патриархальный Заволжск, потому что некие неприятные мысли то и дело выдергивали меня в настоящее.

Во-первых, о Лене Ладыниной. Во-вторых, о Герострате. А в-третьих, о них обоих. Неужели Антон прав? Неужели Корнилов действительно с ней спал? Потому что в данном случае “был знаком” – просто изящный эвфемизм. Нет, сам факт постельного приключения, как эти ни прискорбно, меня мало трогал, но вот то, что она узнала обо мне… От него? Или все-таки нет? Но на каком голубом глазу говорил, что не знаком с шефовой супругой!

Сделав еще пару попыток сосредоточиться на поисках убийцы белых бульдогов, я запихнула книжку под подушку.

Что мировая литература посоветует книжному червю Алле Мартыновой? Ну, имеются два основных варианта. Доведенная мерзким гадом буквально до ручки, несчастная дамочка бросается в объятья прекрасного принца и живет с ним счастливо, пока смерть и так далее.

Второй, более нестандартный вариант: дамочка опять же бросается в объятья прекрасного принца, но в последний момент понимает, что лю-у-бит, безумно и неисправимо любит гада, возвращается к нему и мучается, пока смерть… В особо слюнявых дамских романах, которые один мой знакомый называет не иначе как “сучья радость”, гад даже может в финале исправиться. Но мы-то знаем, что… этот остров необитаем. Наш пресловутый гад-Герострат не изменится, поскольку горбатого известно что исправит.

Послушай, Алла Валентиновна, а что, третьего не дано? Неужели нельзя обойтись и без гада, и без прекрасного принца? Или тебе непременно нужен объект для страдания? Отдохни хоть немного!

Впрочем, в том, что я отдохну от Герострата, сомнений нет. Ну почти нет. После того, как он позорно удрал в лес… Нет уж, no more Hiroshima! А вот что касается Антона…

С одной стороны, он мне нравится. А с другой… Да, пуганая ворона! Но так уж не хочется снова вляпаться. Во всех смыслах. И в любовь, и в неприятности. Вот я сейчас уши развешу, расскажу ему все и…

Дверь приоткрылась, в щель просунулась Петина голова. Луч солнца, раздробленный стеклом витража, красил его ежик в самые замысловатые панковские цвета.

- Не спишь? – шепотом спросил он. – Шеф звонил. Скоро приедет. Какие-то у него проблемы.

- Он здесь живет?

- Большей частью да. Но в городе тоже квартира есть. Небольшая. А ты что, приданым интересуешься? – ехидно фыркнул Петя.

- Да иди ты! – я швырнула в него думкой, и Петя ловко ее поймал.

- Да ладно, не тушуйся. Владимыч – завидный жених. Мне кажется, у тебя есть шанс. Глядишь, пригласите меня в крестные папы…

Тут уж я не стерпела, вскочила и бросилась к двери. Петя показал мне язык и вылетел, мерзко хихикая. А я подумала, что веду себя, как девочка младшего школьного возраста. Когда я училась во втором классе, мой сосед по парте Вовка Кулаков постоянно вопил, что я нравлюсь Сашке Звереву. Я лупила Вовку учебником по голове, будто бы в праведном негодовании, а сама была страшно довольна. Жаль только, это была неправда. Просто Вовка сам был в меня влюблен и таким сложным способом пытался обратить на себя внимание. Может, по аналогии, я произвела впечатления на Петра Петровича?

Еще раз перемерив все содержимое сумок, я остановилась на светло-серых бриджах и бледно-голубой водолазке без рукавов. С удовольствием накрасилась новой косметикой, зачесала волосы в пушистый хвост-фонтан, посмотрела в зеркало – ничего (“О-о!” – сказал вездесущий Петя).

Зашуршали шины, забился в истерике Спрайт. Открылись ворота. Пульс пошел в гору.

“Идиотина!” – прошипела я сквозь зубы.

Из окна было видно, что Антон разговаривает во дворе с Катей. Я спустилась в холл и села в качалку – спиной к двери! – с Акуниным в руках. Хорошо хоть заметила, что держу книгу вверх ногами.

Так, открылась дверь.

- Привет.

- Привет, - ответила я, стараясь, чтобы голос звучал лениво и равнодушно, а ноздри уже задергались, как у гончей: неужели?..

- Это тебе!

На колени упала охапка нагретой солнцем сирени. Я мысленно застонала: Господи, нет! Так не бывает. Так бывает только в одном случае: этот объект не для меня.

- Ехал по трассе, смотрю – куст. Удивился: сирень везде уже отцвела. Дай, думаю, нарву. Мне почему-то кажется, ты ее должна любить.

- Я люблю сирень, - медленно и глухо, совсем как женщина-вамп, сказала я и обернулась.

С минуту мы смотрели друг другу в глаза. Я почувствовала, что пальцы мелко дрожат, и спрятала их под букет. В этот миг я словно раздвоилась и посмотрела на сцену из камина.

Красивый мужчина в элегантном летнем костюме как зачарованный смотрит на сидящую в кресле взволнованную рыжую девушку, уткнувшуюся носом в охапку сирени.

Как мило! Как трогательно!

Мысленно я врезала себе кулаком в глаз и вернулась из камина обратно в качалку. Надо кончать с этой ехидной шизофренией. Может, это профессиональная редакторская болезнь? Психиатр подозревает всех без исключения в психических отклонениях, а я в каждой жизненной ситуации вижу книжную фальшь и надуманность, забывая, что любая из них, даже самая глупая, происходит на самом деле.

Кажется, я снова покраснела.

- Ужин готов! – завопила из кухни Катя.

Спасибо, что на свете есть Кати!

- Ты фотографию Ладыниной нашел? – спросила я, чувствуя, что краска наконец возвращается с лица на положенное ей место.

- Алла, хочешь на колени встану? – Антон аж зажмурился, его лицо забавно перекосилось. – Забыл. Закрутился и забыл. Алексей в Москву улетел на Леночку ябедничать. Сейчас позвоню ему.

Он снял с пояса мобильник, потыкал кнопочки, нахмурился.

- Черт! “Абонент временно недоступен”. Вот паршивец! Сказал же ему, будь все время на связи.

- Может, в плохую зону попал? Где не берет. Или батарейка села, - заступилась я.

Ничего не ответив, Антон снова набрал какой-то номер.

- Пожалуйста, 217-ый, - сказал он резко. – Вышел? Давно? Передайте, чтобы непременно позвонил… на работу. Как только появится. Спасибо.

Положив телефон на каминную полку, Антон мрачно посмотрел на меня.

- В гостинице его нет.

- Ну и что? Он, наверно, в Москву приехал не в гостинице сидеть? Позвони еще на сотовый минут через пять.

Но ни через пять минут, ни через двадцать пять Алексей так и не отозвался. Антон рассеянно ковырял вилкой рыбную котлету (как и просила – без костей!), время от времени обмениваясь с Петей тревожными взглядами. Я вспомнила слова бравого бодигарда о том, что у шефа проблемы. Очень скоро их напряжение передалось и мне. Как будто своего мало.

Мы уже заканчивали пить кофе, когда Антон вытащил из кармана телефон и с удивлением уставился на него. Его маленькая серебристая “Нокиа” без антенны лежала рядом с чашкой, а в руке он держал облезлый громоздкий “Эрикссон”. У меня екнуло сердце – прямо как селезенка у лошади.

- Что… это? – спросила я внезапно севшим голосом.

- Это? – переспросил Антон. – Это телефончик твоего дружка Корнилова. Ребята присматривали за вашей дачкой, в лесу побродили. Думали, может, объявится. Куда там! Наверно, удрал в Эстонию.

- Почему в Эстонию?

- Ближайшая заграница. Шучу. Телефон в лесу нашли. Я пробил в “Би Лайне” – его. Держи.

- Зачем? – я даже отодвинулась, как будто он предлагал мне гремучую змею или беременную тараканиху.

- Пусть будет у тебя. Мало ли вдруг позвонит на удачу – а вдруг ты нашла. Чем черт не шутит.

- И что мне тогда ему сказать?

- Скажи, чтобы не идиотничал. Не в его интересах разгуливать по городу. Да и в лесу сидеть не сладко. Пусть скажет, где он. Ребята съездят и заберут его. Правда, надо на зарядку поставить. Где-то был подходящий зарядник.

“Нокиа” вдруг разразилась Луи Армстронгом: “Let My People Go”. Антон схватил трубку и поднес к уху:

- Да… Что?! Как?

Я увидела, как его ногти впились в ладонь, костяшки пальцев побелели. Лицо моментально изменилось: стало жестким и словно незнакомым. Он резко и отрывисто бросал в трубку какие-то малопонятные фразы, по которым я никак не могла понять, что же случилось, кроме одного: случилось что-то очень и очень нехорошее. Вопросительно посмотрела на Петю, но он следил за Антоном с таким же недоумением.

Закончив разговор, тот продолжал стоять, сжимая трубку в руке и разглядывая пятно от пролитого на скатерть кофе.

- Что? – наконец не выдержал Петя.

- Это Вахтанг, - тихо сказал Антон. – Только что нашли Алексея. В него стреляли.

                                               * * *

Был уже второй час ночи, но никто и не думал ложиться. Катерина всхлипывала в уголке. Петя до хрипоты спорил с Антоном, доказывая ему, что тот ни в коем случае не должен ехать в Москву. Наконец удалось выяснить, что Алексей лежит в институте Склифосовского, в реанимации, и что шансов выжить у него один на тысячу. Два классических выстрела из “ТТ” – в грудь и в голову. То ли киллер попался неопытный, то ли Алексей оказался невероятно везучим и живучим – не знаю. Если бы речь шла о ком-нибудь другом, я, разумеется, опять сморщила бы нос, припомнила бульварную литературу и анекдот про пять сквозных ранений в голову – мозг не задет. Но сейчас почему-то не хотелось.

- Я поеду сам! – вопил Петя.

- Ничего подобного, твоя задача – быть рядом с Аллой, - не соглашался Антон.

В конце концов они постановили, что в Москву поедут неизвестные мне Сергей и Анжела. Антон еще пару раз звонил в Москву, в институт, но изменений не было – Алексею сделали операцию, состояние оставалось крайне тяжелым.

Петя быстро собрался и уехал в город, обещав к утру вернуться. Перед этим они с Антоном что-то тихо обсуждали во дворе, оглядываясь по сторонам.

Катя, всхлипывая, ушла во флигель. Собаки бегали по участку свободно, даже отморозка Спрайта спустили с цепи. Антон вытащил из сейфа в библиотеке пистолет, отщелкнул обойму и начал забивать в нее блестящие тупорылые патроны.

Саспенс нарастал. Снова начал выть ветер, еловые лапы задевали крышу. Был слышно, как монотонно плюхает в берег озерная вода.

Наконец мой манометр зашел за красную черту, и предохранительный клапан с визгом открылся.

- Черт возьми! – дурным голосом заорала я.

Антон вздрогнул и уронил патрон.

- С ума сошла? – поинтересовался он. Вполне, впрочем, мирно.

- Ты можешь мне что-нибудь объяснить? Что происходит?

- Что происходит? – пожал плечами Антон. – Да ничего особенного. Будни нечестного предпринимателя. Обычные разборки. Сейчас приедет грузовик с крутыми пацанами, и начнется мочилово. Хочешь, дам АКМ?

- Что дашь? – прошлепала я дрожащими губами.

- АКМ. Автомат Калашникова. Да успокойся ты, - усмехнулся он, глядя на мою вытянувшуюся в минус физиономию, - не будет никаких разборок.

- А зачем тогда пистолет?

- Да мало ли. На всякий случай. Вместо Петруши.

- Послушай, - не поверила я, - не надо держать меня за идиотку. Ты говоришь, что миллион долларов для тебя не деньги, что ты хочешь вернуть их исключительно из принципа, а меня спасаешь исключительно из человеколюбия. Потом твой начальник охраны едет в Москву, в него стреляют… Да что же это такое, черт побери?!

Тут мои несчастные нервы не выдержали, я плюхнулась на диван и разрыдалась.

И снова дежавю. Кажется, все это уже было ночью. Потому что Антон снова сел рядом и обнял меня за плечи. Только на этот раз я уткнулась сопливым носом в его рубашку.

Он легонько гладил меня по спине и шептал что-то успокаивающее, а я шмыгала и превращала буржуинское швейное изделие в палитру из якобы несмываемого “Ланкома”.

Идиллию нарушило то, что Антон решил погладить меня по голове. Я вздрогнула. Он посмотрел на меня с недоумением.

- И все-таки?.. – упрямо прошептала я, вытирая нос о его карман.

- Миллион не лично мой, а банковский, - слегка суховато, словно разочарованно ответил Антон. – Я его списал как рискованное вложение. Но Ладыниной отдавать действительно не хочу. Да, из принципа.

- Ты случайно не Козерог по гороскопу? – спросила я.

              - Да, случайно Козерог. Причем чистокровный и породистый.

- Это как?

- У меня мама и папа – тоже Козероги. И дедушка. Так что я классический Козерог. Настырный. Если уж решил… А ты кто?

- Я? Я – Весы. Нет, ты мне зубы не заговаривай!

- Я не заговариваю. Просто, Хьюстон, проблемы у нас не только из-за диска. А скорее, из-за той аферки, помнишь я тебе говорил, с которой папа Ладынин ко мне приходил. Он ведь в том деле был так, посредник. Алексей – просто предупреждение. Я в Москву его послал кое с кем переговорить, а уж заодно и кредиторов на Ладынину натравить. Но, похоже, не успел. Так что все несколько осложнилось. Ничего, разберемся. Жаль только, я сам в Москву поехать не могу. Есть у меня один фээсбэшный приятель, вот он и съездит. Возьмет отгул, прокатится за банковский счет. По своей линии перетрет. Будем надеяться на лучшее. Но предосторожности не помешают.

- Иными словами, ты хочешь сказать: из-за того, что ты не помог чеченам, тебя хотят убрать. Так?

- Как пошло! Ты это хочешь сказать?

Я только глазами захлопала. Сказать это вслух я, конечно, не хотела, но…

- Послушай, Алла, на твоей мордашке все написано метровыми буквами. Как на рекламном щите в метро. По-твоему, ситуация складывается, как в дурацком детективе. Или как в дурацком романе. Или сериале. Тебе, может, и хотелось бы поверить, что все происходит на самом деле, но никак не можешь. Потому что все это ты уже читала или видела по ящику. Так?

Я неуверенно кивнула. Он читает мои мысли. Так не…

Да прекрати ты, одернула я себя. Это уже даже не смешно. Если уж вляпалась в криминально-любовный сериал, то и веди себя соответственно, а не строй из себя сурового критика, живущего в абсолютном космическом вакууме.

- Ничего со мной не случится, - устало сказал Антон, закуривая сигарету. – Иди-ка ты лучше спать.

Я упрямо замотала головой.

- Ну тогда расскажи мне что-нибудь.

- Что?

- Что-нибудь о себе.

- Да ты и так, наверно, все обо мне знаешь. Лучше ты о себе что-нибудь расскажи.

- Тебе это интересно? – он посмотрел на меня с недоверием.

- Да.

- Ну ладно, слушай. Родился я в Ленинграде. Вернее, мы с сестрой родились. Мы с ней близнецы. Сестру зовут Нина, она старше меня на двадцать минут.

- А где она сейчас? – спросила я, отползая на полметра в сторону, потому что сидеть рядом с ним в опасной близости стало уже невмоготу.

- В Новосибирске, - Антон сделал вид, что не заметил моей ретирады. – Вышла замуж и уехала. Мама после смерти отца с ними живет, внуков нянчит. Ну так вот, родились мы, что называется, в приличном семействе. Папа был крупной шишкой общегородского масштаба, ведал культурой. Матушка тоже не отставала, трудилась на ниве народного образования. Большая квартира, достаток, разумеется, английская спецшкола. Нет, не подумай, родители были люди порядочные. Просто ужас какие порядочные. Козероги ведь. И очень хотели, чтобы мы тоже выросли порядочными. С Нинкой-то у них все гладко шло, она такая была – тихая, послушная зубрилка. А вот я…

- Хулиган?

- Упаси Бог! Просто в подростковом возрасте все, что тебе с детства насильно вбивали в голову, начинает подвергаться сомнению. Даже если это действительно правильно. У предков были свои принципы. Например, они без проблем могли бы достать нам с Нинкой джинсы, но считали, что мы не должны выделяться. Нинка безропотно шила себе платьица по выкройкам из “Работницы”, а я занялся фарцовкой.

- Фи! – скривилась я.

- Фи, согласен. Но тогда очень хотелось джинсы. Тебе в 81-ом сколько было? Девять? Наверно, не помнишь, что тогда значили фирменные портки. Примерно то же, что сейчас иномарка. Сначала топтался у гостиницы “Карелия”, клянчил у финнов жвачку. Звали нас “паругумщиками”. Ну просили у них “пару гумми”. Потом свел кой-какие знакомства, дорос до джинсов, косметики, свои клиенты появились. А потом в милицию загребли. Кстати, вместе с Серегой, мы с ним в одном доме жили. Родители, конечно, были в экстазе. Как, их сыночек!.. Мать плакала, отец валидол грыз. Но мне и самому стыдно стало.

- Потому что попался? – как ни старалась я сдерживать ехидство, джинн так и лез из бутылки.

- Нет. Просто был один случай. Смешно сказать. Взял у своего поставщика десять пар дамских трусов. Красивые, белые, с кружевами, бантиками. И всего по пятерке. Пашка говорит: “Дешевле двадцати не отдавай”. Спрашиваю, почему же тогда он мне так дешево отдал. А он: им красная цена – рубль, нитки гнилые, материал тоже, один раз надеть – и расползутся. Ну принес я их в НИИ, где у меня обычно косметику покупали. Тетки в миг расхватали. Глазки горят, щечки румяные. Еще бы, помнишь ведь, да куда там, не помнишь, конечно, какие тогда в магазинах панталоны с начесом продавались – чехлы на танк. Представляют, как будут в обновке перед мужем или любовником красоваться. И так вдруг противно стало. Как будто детей обманываю. Ну и бросил. Потом поступил в Финэк, окончил с красным дипломом. А дальше уже неинтересно.

- Выходит, самая яркое пятно в твоей биографии – это торговля трусами, - снова съехидничала я.

Как ни странно, но это самое “яркое пятно” словно сбросила Антона с недосягаемого пьедестала и приблизило к вполне реальным грешникам. Так я посоветовала одному автору, чьи герои были до тошноты добродетельны, добавить в образ немного дерьма, а одного героя, которого не спасла бы от идеальной занудливости даже тонна какашек, и вовсе убить.

Антон в ответ на мою реплику только усмехнулся:

- Говорят, у маленьких женщин под землею три метра змеиного хвоста, - сказал он, словно невзначай подвигаясь поближе. – Это про тебя.

- Пребдого бдагодарна, - кивнула я. – Три метра змеиного хвоста – это мне нравится. Самое изящное из того, что я слышала до сих пор на эту тему, было “мал клоп, да вонюч”.

Отсмеявшись, Антон придвинулся еще и спросил:

- А как тебя воспитывали? Тоже пытались внушить порядочность?

- Да нет. Меня вообще никак не воспитывали. Матушка подписывала дневник, не глядя на оценки, и советовала “быть аккуратнее с мальчиками”. А отчим вообще делал вид, что меня нет. Разве что бабушка, когда я к ней на лето приезжала. Да и то - больше рассказывала истории о своей жизни.

- Может, так и лучше?

- Не знаю. Все равно ведь каждый считает, что он особенный и чужие неприятности его не касаются. Мне надо было наступить на грабли раз двадцать, чтобы понять: бабушка-то права была.

Помолчав, Антон осторожно накрыл мою руку своей.

- Алла, - тихо сказал он. – Может, ты все-таки скажешь, где диск? Так будет удобнее для всех.

- Почему? – спросила я, оттягивая время.

- Если я правильно понял, он в твоей квартире?

Я кивнула.

- Ребята говорят, за квартирой смотрят двое хлопцев. Прогнать их – пять минут работы. Если диск там, мои его заберут. Если нет, значит, придется встретиться с госпожой Ладыниной лично. Алла, если все дело в деньгах, то я обещаю: выделю тебе и твоему… компаньону солидную премию. От имени банка.

Хотите верьте, хотите нет, но я решила, что эти чертовы деньги мне не нужны. Это же не Чейз, мне моя жизнь дорога как память. На интересы, как Антон выразился, компаньона мне была глубоко наплевать. Так что сомневалась я не из-за этого. Просто снова и снова приходила в голову мысль: а вдруг он тоже мне врет? Вдруг там вообще не номер счета. Может, там такое… не знаю что. Все знают, а я не знаю. Вот скажу ему, где диск, получат они его, и добрый Петр Петрович аккуратно меня пристрелит. А потом сходит на исповедь.

Я колебалась, как настоящие Весы. На одной чаше был страх и подозрительность, на другой – симпатия и желание поскорее от всего отделаться. То одна, то другая опускалась вниз, и наконец я решилась.

- Скажи, - невнятно пробурчала я, догрызая остатки ногтя и не глядя на него, - ты залез бы… в пакет с дамскими прокладками?

- Ну… Лет пять назад – однозначно нет. Но после такого количества “крылатой” рекламы, да еще если бы знал, что там что-то лежит, - вполне.

- А ты смог бы заглянуть вовнутрь использованной прокладки?

Антон посмотрел на меня с отвращением, и этот взгляд был красноречивее любого ответа.

- Ты хочешь сказать?..

- Да. Она лежит под ванной. Если твои люди слишком брезгливые, пусть наденут перчатки и противогаз, возьмут ее пинцетом, положат в герметичный пакет и привезут мне.

- Это ты в очередном детективе прочитала? – ошарашенно усмехнулся Антон.

- Еще чего! У меня и своя голова на плечах есть, - нахально ответила я и пощупала голову, чтобы убедиться, правда ли это.

- Смешная ты, Алка, - сказал он так, что у меня бешено заколотилось сердце. – И хорошая…

Когда мы первый раз поцеловались с Мишкой, нам мешали носы и зубы, и вообще я не поняла, чего тут хорошего. Когда меня впервые поцеловал Герострат, мне показалось, что я превратилась в воздушный шарик и улечу, как только оторву свои губы от его. Остальные экземпляры и вовсе не запомнились. Но сейчас…

Я чувствовала каждую клеточку своего тела, ставшего вдруг горячим и тяжелым. И в каждой клеточке билось крохотное сердечко. Или это было его сердце, ставшее вдруг странно близким, словно моим? Мне казалось, что я через губы, через кожу перетекаю в его тело и… становлюсь им?

- Нет, не сейчас! Прости!

Антон оттолкнул меня, совсем не резко, но мне стало обидно. И больно. Да, я почувствовала почти физическую боль и разочарование.

- Ложись, Алла, уже поздно, - сказал он каким-то тусклым голосом и встал с дивана.

Я попыталась сконструировать идиотскую улыбку, чтобы не дать навернувшимся слезам скатиться вниз.

- Не сердись, - он нагнулся и коснулся моей щеки. – Я не хотел тебя обидеть.

Я кивнула, глядя в сторону.

- Ну вот, - вздохнул Антон и присел передо мной на корточки, пытаясь заглянуть в глаза. – Алла, ну прости, пожалуйста. Просто сейчас…

Он замолчал, глядя на меня… глазами больного сенбернара!

Черт!!! Да когда же это чудовище перестанет меня преследовать? Или я всю жизнь обречена находить его частицы в каждом мужчине?

С досады я тряхнула головой, да так, что хвост залепил нос и глаза, залез в рот.

Антон понял это по-своему, еще раз вздохнул и встал. Чмокнул меня в макушку, от чего я снова дернулась, и ушел в кабинет.

Едва сдерживая слезы, я рухнула на диван и завернулась в плед. Если так пойдет дальше, мне, наверно, не суждено будет спать в “своей” комнате.

Следующее утро оказалось похожим на предыдущее, как две капли воды. Я опять проснулась на диване, опять прибежала Катерина с настоятельными требованиями заказать завтрак, а заодно и обед. Опять я поднялась наверх принять душ и переодеться.

Антон, разумеется, уже уехал. Зато Петя был уже на боевом посту – скучал на веранде, рассеянно листая какой-то журнал.

- Что нового? – спросила я.

- Да ничего, - вяло отозвался он, почесав в затылке.

- Как Алексей?

- Без изменений. Без сознания. Сергей с Анжелой полетели в Москву.

- Ну, кто такой Сергей, я, вроде, поняла. Соратник по фарцовке, переквалифицировавшийся в безопасника. А Анжела?

- Анжела? Шефова секретарша. Неплохой бабец.

Когда-то в институте нас заставляли конспектировать не только бессмертные творения Ленина и Энгельса, но еще Белинского, Чернышевского и Герцена. Так вот кто-то из последней компании в одной статье цитировал модный в ХIХ веке романс “Ах, почему я не бревно”. Похоже, эта песенка не утратила актуальности до сих пор. А я-то думала, что Герострат со своими бесчисленными девицами совершенно отучил меня от ревности.

Видимо, Антон был прав, говоря, что у меня все написано на лице, потому что Петя фыркнул:

- Ой, видела бы ты себя сейчас! Да Анжеле сорок лет, и у нее трое детей.

Я фыркнула в ответ, повернулась и свистнула. Но Лотты нигде не было видно. Только монстр Спрайт свирепо гремел цепью у ворот.

- Ген, а где Лотта? – крикнула я, завидев в окне сторожки рыжую шевелюру.

- Течка у нее, - высунулся в окно Гена. Запер от Спрайта. Видите, так и ломится сюда, просто не отходит. А Лотта у нас девушка благородная, упаси Господь согрешит, потом щенки всю жизнь некачественные будут.

Пришлось обходиться без компании. Как-то мы в издательстве обсуждали с девицами предстоящие отпуска. Я тогда сказала, что мечтаю пожить пару недель где-нибудь в коттедже. Чтобы никого не было, ну, разве что обслуживающий персонаж. Чтобы никаких хозяйственных забот. И не на юге, а где-нибудь в Карелии. Чтобы озеро, сосны и валуны. Заказывали – получайте. Озеро, сосны, валун, правда, всего один. Коттедж – и никаких хозяйственных забот. Довольна? Вот то-то же!

Весь день я слонялась то по дому, то по двору, посмотрела какой-то убогий фильм, полистала книги. Пыталась поиграть на компьютере в “Спэйс Квест”, но чертов Роджер никак не мог убежать от робота-убийцы и раз за разом взрывался, пока мне это не надоело.

Петя однообразно зубоскалил, Спрайт выл, Катя вопила. И так весь день.

Скорей бы хоть Антон приехал, думала я. Обида прошла как-то сама собой, но недоумение осталось. Привычная к роли адвоката дьявола, я завела дежурную пластинку: у него были на то особые причины. Какие, интересовался прокурор. Ну… какая разница, отмахивался адвокат. Нет уж, попрошу вас! – Ну… возможно, он был так расстроен. Или неуверен в себе. Или… или у него есть дама сердца.

Так, приплыли. Прекрати это, Алла!

Ближе к вечеру я нацепила купальник и отправилась к озеру позагорать. Как и все натуральные рыжие, я моментально обгораю на солнце, но в привезенной Катей сумке нашелся умопомрачительный крем для загара от “Гарнье”.

Где-то с полчаса я честно валялась на песочке, подставляя солнышку по очереди то спину, то живот. Но потом мне это надоело. Есть же люди, которые могут целый день неподвижно жариться на пляже, рискуя познакомиться с меланомой. К счастью, я к их числу не отношусь: это как-то не по-сочински.

Я встала и осторожно зашла в воду. По щиколотку. Холодная, конечно. Градусов двадцать. Зато дно – сказка. Ровное, песчаное. Ежась от холода, погрузилась по колено и срочно вылезла.

Где-то там, за елками, загремели ворота. Странно, что я не услышала шум мотора. Может, его заглушил лязг моих зубов? Ротвейлер просто бесновался, замурованная в сторожку Лотта тоненько подвывала.

Что-то будет сегодня?

А точнее, будет ли?

Алла, ты уверена, что этого хочешь?

Да, уверена. И хватит притворяться. Ну нравится он мне, нравится. Довольна? И если призрак Герострата снова начнет царапать в окно когтистой лапой…

Аллочка, у тебя с чердаком все в порядке? Какая еще “когтистая лапа”?

Наскоро сполоснув ноги, я влезла в шлепки, накинула пляжный халатик и направилась к дому, стараясь не мелькать за елками. Не хватало только, чтобы он увидел меня такой лахудрой!

Во дворе Антона не было. Петя загонял “Ауди” в гараж. Я поднялась на крыльцо, вошла в дом, оглядела холл. Никого. Прыгая через две ступеньки, взлетела наверх, еще одним прыжком пересекла коридор и захлопнула за собой дверь. Пару минут посидела на кровати, пытаясь утихомирить метаболизм.

Наконец дыхание пришло в норму, позволив заняться гардеробными работами и ремонтом фасада. Я надела сарафан с голой спиной, а на плечи накинула вместо шали платок-парео.

Антон разговаривал по телефону. Его голос отчетливо доносился из-за приоткрытой двери кабинета. Я остановилась у двери, прикидывая, что лучше: войти или подождать, пока он закончит. И когда совсем уже решила войти, вдруг услышала:

- Черт подери, Лена, я, кажется, русским языком сказал тебе: она останется здесь. По крайней мере, до тех пор, пока не получу… сама знаешь что.

Вот уж не знаю, сколько я простояла у двери, превратившись в окаменевшую жену Лота. Может, час, а может, несколько секунд. Наконец кто-то скомандовал мне: “Отомри!”, и я поплелась наверх, едва передвигая ноги, как столетняя старуха. В голове было темно и пусто. “Вот так! Вот так!” – выстукивало сердце.

Только я успела добраться до площадки и свернуть в коридор, внизу раздались шаги.

- Катюша, поторопись с ужином! – крикнул Антон.

- Есть, шеф! – отозвалась Катерина.

- Петя, я после ужина снова уеду, - это снова Антон.

Я осторожно выглянула из-за угла и увидела их обоих, стоящих у камина.

- Еще что-то случилось? – встревоженно спросил Петя.

- No news – is a good news1. С Алексеем все по-прежнему. Анжела звонила. Серега к своим корифанам поехал. А я к Маше. Соскучился. Там и переночую.

-----------------

1 Отсутствие новостей – хорошая новость (англ.)


- Машеньке мой привет.

- Петя!

- Да я ничего, Антон Владимыч! Это она звонила?

- Нет, Ленка.

- Как Ленка? Ах, да! Опять? Скорей бы уж все закончилось. Может, мне с вами поехать?

- Еще чего! Я тебе уже говорил, держись от Машки подальше. Ни на что не посмотрю, оторву яйца на фиг и в уши вставлю!

- А силенок хватит?

- Усыплю предварительно. Ладно, хватит. Я с Толиком поеду, а ты стереги Аллу.

Хлопнула дверь – вышли во двор. Я добралась до комнаты, без сил села на кровать, вытащила перышко из подушки. На этот раз у меня даже слез не было.

Все понятно, Алла Валентиновна?

А то! Во-первых, у него есть Маша, по которой он скучает и у которой ночует. На которую даже Петя положил глаз, рискуя остаться без интимной части организма. Это все объясняет. Зачем ему я, если есть Маша?

А во-вторых… Все просто, как апельсин. Заодно они с Леной Ладыниной. Просто немного разошлись во взглядах на политику партии. Впрочем, возможен и другой вариант. Сначала Леночка решила Андрюшиными ручками заполучить диск, а потом убрать его. Наверно, он ей изменил, а она осерчала. Не знает ведь, что для Корнилова это так же естественно, как есть, спать и ходить в туалет. Может, она считает, что гулять – это исключительно ее прерогатива. И вот они с Антоном заключили джентльменское соглашение: диск в обмен на нас с Геростратом. Ну или хотя бы только на меня. Наверно, госпожа Ладынина смекнула, что денежки ей в любом случае не достанутся, так хоть страшно отомстит. Надо думать, ребятки съездили ко мне домой, ничего под ванной не нашли и решили, что диск у нее.

Нет, господа, надо делать ноги. И чем скорее, тем лучше. А то вдруг мадам Ладынина терпение потеряет. Да и вообще…

Господи, ну почему мне так не везет? Все вокруг мне врут. Неужели я действительно такая лохушка? Бабушка Света говорила, что на самом деле лох – это самец лосося в брачный период. В это время он совершенно дуреет и ничего не соображает. Вот так и я. Вроде, вполне естественно желание – найти себе нормального мужика. И что получается? Сначала Герострат, а теперь еще хлеще – Антон. Вот к чему приводят любовные танцы. Играй, гормон!

За ужином я изображала сладкую, ничего не соображающую идиотку. Улыбалась во все свои тридцать зубов (два зуба мудрости так и не выросли – может, все дело в этом?), интересовалась новостями. Главное, не переигрывать. В голове со скоростью ЭВМ производились логические операции, суть которых состояла в следующем: как удрать. Антон, кусая губу, искоса посматривал на меня. Я скромно опускала глазки долу. Ну просто девочка-ромашка. Пусть думает, что я ничего не знаю. Ни про Ладынину, ни про эту Машу его.

- Нашли диск? – спросила я.

- Нет, - буркнул Петя.

                                               * * *

Часов в восемь Антон с Толиком отбыли в город. Катерина, побренчав на кухне посудой, отправилась к себе. Петя устроился в холле перед телевизором.

- Будешь боевичок смотреть? – предложил он. – С Сигалом?

- Не буду. Сигал твой – психопат. Он жену бил.

- В каком фильме? – оживился Петя.

- Да не в фильме, а на самом деле. В газете писали.

- А-а, - Петя потерял ко мне всякий интерес.

Убедившись в том, что мой страж всей душой с Коршуном, я поднялась наверх. Идею мне подсказал сам Антон. У нас в институте был очень интересный преподаватель психологии. Частенько он выходил за рамки программы, и кое-что я запомнила. Например, что шутки и оговорки всегда имеют под собой реальную базу. Если бы Антон не пользовался снотворным, он вряд ли пообещал бы Пете усыпить его перед кастрацией. А если он в принципе не против, то снотворное вполне может оказаться в аптечке. Не ходит же он за каждой таблеткой к Кате.

Я проскользнула к нему в спальню. Где обычно люди хранят лекарства? В тумбочке или в ванной. Сейчас проверим.

В тумбочке лекарств не оказалось, только пара полосок пластыря и пластины для фумигатора. В верхнем ящике лежали всякие мелочи, в среднем – носовые платки, в нижнем –  запечатанные упаковки носков. Интересно, это он сам такой аккуратный, или Катерина следит? Впрочем, какая мне теперь разница! Это Машины проблемы.

В ванной я чуть не наступила на мокрое полотенце, сползшее с сушилки. Незакрытый флакон шампуня на полочке, упавшее в ванну мыло. Разумеется, перед визитом к Маше надо было принять душ.

Да-а, похоже, меня больше бесит наличие Маши, чем сговор с Ладыниной.

Я открыла голубую, в тон кафелю, аптечку с зеркальными дверцами и без зазрения совести начала копаться в содержимом. Обычный набор относительно здорового холостяка: аспирин, но-шпа, активированный уголь. Йод, зеленка, перекись, бинт. Какие-то витамины, пара таинственных пузырьков без маркировки, леденцы от кашля. А это что? То, что доктор прописал! Рогипнол!

Довольно коварные таблеточки, надо сказать. Я пила их еще в Сочи, в Верхнем тупике, когда шебуршанье тараканов и вопли пьяного соседа становились просто невыносимыми. Или когда начиналась мигрень.

Сколько же надо Пете, чтобы он вырубился и мирно проспал до утра? По весу он как минимум вдвое больше меня. Мне вполне хватало одной таблетки. Три? Или, может, четыре? А не многовато? Нет, он паренек крепкий, выдержит.

Я спустилась вниз. Петя даже не оглянулся, настолько его поглотил экшн. Вот вам и сторож! Меня б украли, а он даже и не вздрогнул бы!

- Петь, кофе будешь?

- А? Кофе? Да кто же на ночь кофе пьет, с ума сошла? Потом без снотворного не уснешь.

- А сок?

- Не.

- А пива?

- Слушай, отстань, а? Дай кино посмотреть.

- Ну хоть чаю давай попьем, - не отступала я. – Мне одной скучно.

- Ладно, - с досадой согласился Петя. Мол, все что угодно, только отвяжись. – Сейчас фильм кончится, и попьем. Ставь чайник.

Я бодро потрусила на кухню. Включила электрический “тефаль”, нашла чашки, сахар и “Ахмад” в пакетиках. Еще порылась по полкам, обнаружила зефир и печенье в жестяной коробке. Пока чайник шумел и давился паром, растерла в порошок таблетки. Больше всего я боялась, что  рогипнол откажется растворяться и осядет на дне, но все обошлось. Вкус у него не резкий, но на всякий случай набухала побольше сахару. Поставила все на расписной жостовский поднос и потащила в холл.

Петя отпил глоток и сморщился.

- Теперь я знаю, почему от тебя твой дружок сбежал. И муж тоже.

- Почему? – надулась я.

- Потому что ты готовить не умеешь. У тебя даже чай из пакетика какой-то мерзкий. И чашка не моя.

- Как это не твоя? Я видела, ты из этой все время пьешь, с собакой.

- Их две с собакой. Только у моей внутри темное пятно. Как бородавка. Я к ней привык.

Создателю мой правый! И я еще на что-то жаловалась, имея в мужьях такого расчудесного и всем довольного Михрютку! Подумаешь, ворчал иногда немного.

- Налить другой? В твою чашку с бородавкой? – кротко спросила я.

- Ладно уж, переживу, - снизошел он с такой миной, которая была равносильна кредиту на миллион долларов.

Осушив в два хлебка чашку, Петя передернул плечами, словно глотнул рыбьего жира. Я вздохнула с облегчением и стала ждать. Не прошло и двух рекламных роликов, как он начал отчаянно зевать и тереть глаза. Он напоминал мне ребенка, который в тяжелой борьбе с родителями обрел право посмотреть позднюю телепередачу и теперь отчаянно сражается с Морфеем. Еще не все экранные злодеи были побеждены, а Петя уже спал сладким младенческим сном, сопя и причмокивая губами.

Я поднялась наверх, собрала в кучу джинсы, майку, пуловер, затолкала все в полиэтиленовый пакет, добавила трусы, лифчик и носки. Натянула купальник и кроссовки – то еще зрелище! Накинула пляжный халат, но передумала – слишком светлый. Замоталась в парео, как бедуин в свою хламиду.

Мое окно выходило в сторону озера. Я напрягла свое сомнительное пространственное мышление: сможет ли меня кто-нибудь увидеть, когда я буду вылезать из окна? Пожалуй, от ворот эта сторона дома не просматривается. Ночью Лотта свободно бегает по всему участку. Какое счастье, что у нее начались дамские неприятности, иначе она бы непременно подняла хай: давай, мол, побегаем, поиграем! Как-то уж очень буквально псина поняла слова хозяина, что я “своя”. Спрайта с цепи не спустили, он сидит у ворот и тоскует, ему ни до чего дела нет. Петя спит в кресле, а вот Катя…

Если она посмотрит в свое окно, то прекрасно увидит все мои маневры. Рискуя сломать шею, я старательно пыталась рассмотреть, горит ли у нее свет. Время-то детское – всего одиннадцать, к тому же белая ночь. Похоже, я поторопилась, придется подождать.

От напряжения у меня не на шутку разболелась голова – вот она, не ко времени помянутая мигрень. “Ты даже в этом умудрилась выпендриться!” – удивлялся Мишка. У нормальных людей при мигрени болит всего полголовы, а у меня – целая. Как сказал врач, это бывает чрезвычайно редко, но все-таки бывает. Если я успеваю захватить приступ в зародыше, то помогают две таблетки аспирина и грелка на шею, но если момент ауры уже прошел – все, туши свет. В буквальном смысле слова. Только спать.

Сейчас аспирин пить было уже поздно, но лечь спать я тоже не могла себе позволить, поэтому снова отправилась в хозяйскую ванную. Не глядя схватила две таблетки, запила водой из-под крана и только тут сообразила, что слишком уж они маленькие. В ужасе я начала выгребать из шкафчика все подряд упаковки. Так и есть. Вот он, аспирин, целая пачка. А вот рогипнол. После моего набега на пластинке оставалось пять таблеток, а теперь только три. Мама дорогая, держите меня семеро! Что же теперь будет-то? Наверно, моя бедная голова специально дала рукам команду схватить не ту пачку, чтобы крепким сном задавить ненавистную боль.

Что же делать? Засунуть два пальца в рот, вызвать рвоту? Меня передернуло. Да и что толку, эта гадость всасывается почти мгновенно. Значит, придется бороться со сном.

Еще час я старательно таращила глаза, в которые впору было вставлять спички, пыталась делать гимнастику и без конца мыла лицо холодной водой. Помогало слабо. Надежда оставалась только на предстоящее форсирование водной преграды.

В начале первого свет у Кати все-таки погас. Я подождала еще полчаса и выбросила в окно пакет с вещами. Он упал как-то особенно громко, и я замерла в ужасе. Но все было тихо, только Спрайт тихонько поскуливал у ворот.

Процесс вылезания из окна я освоила еще в возрасте пяти лет, когда бабушка на даче в качестве наказания запирала меня в своей спальне. Правда, это был первый этаж, но с высокой стороны. Дело в том, что наш дом построен на пригорке, поэтому с фасада цоколь всего по пояс, а сзади – почти в человеческий рост, из-за чего кажется, что дом стоит, приспустив штаны.

Я села на подоконник, свесила ноги вниз и аккуратно перекатилась на живот. Крепко вцепившись руками, начала сползать вниз. Нащупала ногами… что? У двери это называется косяк, а у окна? Спать хотелось так, что в голове все путалось. Обдирая пальцы, ломая ногти, повисла раскорякой и снова поползла вниз. У нас в Мартышкино все было проще – я просто становилась на цокольный бордюрчик и прыгала на бабушкины маргаритки.

Наконец я разжала пальцы и кулем полетела вниз. Видимо, мое полусонное расслабленное состояние послужило амортизатором, потому что я даже не почувствовала удара. Постояла минуту, прислушиваясь. Потом перебежками рванула к озеру.

Если не ошибаюсь, мы свернули с шоссе под углом примерно в сорок пять градусов и поднимались в гору, плавно сворачивая вправо, в потом все так же вправо спускались, описывая полукруг. Дорога доходила до ворот, а потом начиналась ничейная полянка до самого озера, именно ее-то я и видела с пляжа. Но если я пойду по дороге, Гена непременно меня заметит. Там даже кустиков нет, только заборы с двух сторон. Хорошо, а как же тогда подъезжают к другим домам? Значит, есть еще какая-то дорога, которую я просто не видела или не заметила.

Так, слева, значит, поляна, а справа? Справа – соседний участок, потом еще один, а вот за ним, кажется, дикие заросли. Может, все-таки не весь берег буржуины на лоскуты порезали? Эх, попытка не пытка, а горе не беда. Рискнем, пожалуй.

Участок у Антона был не квадратный, а какой-то замысловатой формы, вроде трапеции, поэтому полоса пляжа оказалась не особенно большой, всего метров тридцать. Впрочем, может, и больше, я плохо определяю на глаз расстояния. Подойдя к решетке, я сняла кроссовки и платок, затолкала в пакет и перебросила его на соседний участок.

Дно понижалось плавно, и когда я оказалась у конца ограды, вода не доходила мне даже до груди. Холода я почти не чувствовала – все-таки наркоз действовал. Не хватало только уснуть прямо в воде и утонуть. Кое-как я перевалила на чужую территорию и побрела к берегу, стараясь не слишком шуметь. С трудом нашла свой узелок.

Здесь все было гораздо сложнее. У соседей Антона береговая полоса оказалась гораздо длиннее, а сам участок расчищен почти налысо. Если бы кто-то посмотрел в окно, то увидел бы меня – как на ладошке. Но, по счастью, все обошлось. Вот только ограда оказалась метров на пять длиннее.

Лишь бы голову не намочить. Неужели придется плыть? Вода дошла до груди, потом до шеи. Я собрала волосы, подняла их наверх, встала на цыпочки. Оставалось сделать всего пару шагов.

Все десять лет в школе я стояла на физкультуре последняя и очень по этому поводу переживала. Ребята в классе, как назло, подобрались рослые, и все это было похоже на строчку с точкой. Мне безумно хотелось вырасти, ну хоть на несколько сантиметров. Чего я только не делала! Висела на турнике, занималась растяжкой, сидела на “протеиновой” диете, которая якобы способствует росту костей – все без толку. Напрасно мама говорила мне, что мышь копны не боится, я все равно ненавидела себя и считала уродливым недомерком. Ведь и узкие брюки, и мини гораздо лучше сидят на длинноногих. И только появление Мишки излечило меня от этого дурацкого комплекса. Настоящим бальзамом на мои раны были злобно-завистливые взгляды длинных девиц, когда мы шли с ним по улице: какая-то малявка отхватила такого парня! Да и на дискотеке я никогда не подпирала стенку, потому что, как было сказано в “Двенадцати стульях”, даже самый плюгавый парень рядом со мной выглядел могучим мужем. Короче, последние двенадцать лет мне не приходилось жалеть о своем росте. За исключением редких случаев – таких, как сейчас.

Может, попытаться повиснуть на прутьях ограды? Мы так делали в Сочи, перебираясь с одного ведомственного пляжа на другой. И тут – о счастье! – под ногой оказался камень. Я встала на него, перебралась на ту сторону, оттолкнулась посильнее и прыгнула на мелководье.

Пакет на этот раз упал в кусты смородины. Только я нагнулась за ним, как откуда ни возьмись ко мне бросился белый пушистый щенок. Он крутился и вертелся, подпрыгивал, пытаясь лизнуть меня в лицо, и заливисто тявкал.

- Да тише ты! – зашипела я, пытаясь схватить его.

- Пусенька! Где ты? – раздался противный женский голос. – Идем скорее с мамочкой спать в постельку.

Щенок бросился к мамочке со всех ног, где-то хлопнула дверь, все стихло. Я без сил опустилась на землю. Сердце колотилось так, словно сейчас выскочит. И при этом смертельно хотелось спать. Может быть, подремать здесь, хоть полчасика…

Алла, подъем!

Еле-еле переставляя ноги, я добралась до следующей ограды. За ней действительно оказался лес. Сориентировавшись на местности, я сообразила, что если пойду прямо, то выйду на шоссе, примерно в том месте, где от него отходит грунтовка.

Последний переход дался мне особенно тяжело. Нет, ограда оказалась не слишком длинной, и я зашла в воду всего по грудь, но дно здесь было илистым, под ноги то и дело попадались коряги. Да и берег топкий. Понятно, почему никто не захотел тут селиться.

Я стащила с себя купальник, кое-как обтерлась скользким шелковым платком, быстро оделась. Купальник и платок затолкала обратно в пакет и засунула под куст. Итак, первый этап пройден успешно. А вот что дальше? Об этом я пока старалась не думать. Для начала надо выйти на шоссе.

Впрочем, это удалось мне не сразу. Потому что я чуть не утонула в болоте. Если бы не белая ночь, ни за что бы мне не догадаться, что симпатичная лужайка – самая что ни на есть настоящая трясина. А так только по колено провалилась.

Когда я выбралась наконец на шоссе, уже светало. То есть становилось еще светлее. Болото пришлось обходить очень долго и по непролазным зарослям. Вид у меня после этого был такой, что ни одна машина рядом со мной не остановилась бы. Даже с грязными намерениями. Потому что я была еще грязнее. А спать хотелось – просто не передать. Только теперь я смогла постичь солдатское “идешь – тихонечко спи”.

Впереди показался павильончик автобусной остановки. Вопреки обыкновению это был вполне приличный павильончик, даже со скамеечкой и расписанием, из которого следовало, что ближайший автобус появится примерно через час. Впрочем, у меня все равно не было денег.

Упав на лавку, как куль с сырым тестом, я задумалась: а что же дальше? Может, все-таки пойти и сдаться в милицию? Если Герострат думает, что я и дальше буду решать его проблемы, пусть застрелится. Не слишком мне эта идея нравилась, если честно, но все же из двух, а точнее, из многих зол приходится выбирать меньшее. Найду этого, как его, капитана Зотова, все расскажу. И про Герострата, и про Ладынина, и про его мерзкую женушку, и… про Антона?

А в чем, собственно, дело? Да, и про Антона тоже. Пусть богатые тоже поплачут.

Вот только сначала надо в город попасть. Может, на электричке, зайцем? Кто бы еще сказал, где здесь железная дорога.

Мысли путались. Глаза закрывались. Зевота отчаянно раздирала рот. Всего полчасика. Ну пожалуйста. Петя спит, Антон тоже спит… у своей Маши. И я посплю. Только полчасика…

Они приснились мне оба – и Андрей, и Антон. Оба просили прощения, стоя на коленях. Я злобно усмехалась. А потом пришла Динка и закатила мне пощечину.

- Что с вами? Вам плохо?

Я с трудом разлепила глаза. Молодой светловолосый мужчина в спортивном костюме сидел передо мной на корточках. Моя левая щека горела – видимо, он слишком усердно пытался привести меня в чувство. Рядом стояла голубая “шестерка”, из которой выглядывала женщина лет тридцати.

- Просто… просто я уснула, - язык отказывался слушаться, все тело задеревенело.

Солнце поднялось уже довольно высоко, было не меньше восьми утра. Сколько же я проспала?

- Может, вас подвезти? – спросил мужчина.

- У меня денег нет, даже на автобус, - пробормотала я.

- Ничего страшного. Поднимайтесь. Давайте я вам помогу.

Он кое-как втащил меня в машину, подвинув спавшего на заднем сиденье мальчика лет шести. Мальчишка поднял голову, посмотрел на меня круглыми, как у совы, глазами и снова упал, пристроив лохматую макушку мне на колени.

- Что с вами случилось? – спросила сидящая на переднем сидении женщина.

- Я… я ушла от мужа, - с трудом выдавила я, но после первой фразы вранье уже давалось легче. – Застала его с другой женщиной на даче. Он меня чуть не убил, еле убежала. Шла ночью по лесу, заблудилась, в болото забрела. Ни денег, ни ключей от квартиры, ничего. Не знаю, что буду делать.

- Идите к родственникам, к друзьям. В милицию, в конце концов, - посоветовал мужчина.

- Что вы, - горестно вздохнула я. – Родственников у меня нет, друзья… Это все его друзья или их жены. А в милицию… Он знаете какой… У него вся милиция знаете где?

- Что же с вами делать? – призадумались добрые самаритяне. – Ехали бы мы домой, взяли б вас с собой. А так… Мы в Выборге живем. Сейчас вот сына к бабушке завезем и в Сочи дикарями на пару недель.

- Пожалуйста, возьмите меня! – взмолилась я. – Я ведь сама из Сочи. У меня там родственники, друзья. Найду вам комнату, будете бесплатно жить, машину на стоянку поставим. Пожалуйста, очень вас прошу.

Они призадумались, переглянулись и согласились. Мы познакомились. Мужчина оказался Вадимом, таможенником с Торфяновского, его жена назвалась Лилей. Они дали мне бутерброд, напоили кофе. Мальчишка так и спал у меня на коленях – теплый, тяжелый. С неожиданной грустью я вдруг подумала, что если бы действительно вышла замуж беременной, то моему ребенку было бы уже почти десять лет. И почему мы так долго тянули с детьми? Может быть, как пел Кузьмин, все было бы иначе? Сначала мы говорили, что надо получить диплом, а потом… Потом появился Герострат, и мне стало уже не до детей. Впрочем, может, он и появился-то потому, что наш с Мишкой брак к тому времени уже исчерпал себя?

Я не заметила, как мы въехали в город. Вот и Озерки. Вадим свернул к диагностическому центру, потом на улицу Есенина.

- Вот здесь наша бабушка живет. Валентин, просыпайся, приехали!

Мальчик зевнул, посмотрел на меня:

- Ты кто?

- Я Алла. А ты?

- Не слышала разве? Валентин я. Будем знакомы. А почему ты здесь?

Мне так понравилась его деловитость, что я даже пожалела, что он остается у бабушки.

- Она с нами в Сочи поедет, - сказала Лиля. – Алла, может, поднимешься, помоешься?

Я замялась. Болотная грязь присохла намертво. Но идти мыться в чужой дом мне совершенно не хотелось. С другой стороны, ехать такой свиньей… Вряд ли им это понравится. Неожиданно меня спас Вадим:

- Лиль, оставь ее, пусть так едет. Ты что, маму свою не знаешь? Начнется сразу: как да что. Лучше где-нибудь на заправке почистится. А нет – тоже ничего страшного.

- Ладно, - неожиданно легко согласилась Лиля. – Давай Валькины вещи.

Мы все вышли из машины. Валентин подошел к отцу, тот подхватил его на руки. Мальчик обнял его за шею и звонко поцеловал.

- Не скучайте там в Сочи! – серьезно заявил он. – И привезите мне ракушек побольше. И сушеную морскую звезду, как у Витьки.

Потом Валя помахал мне рукой и вместе с Лилей скрылся в подъезде.

- Знаешь, я уже по нему скучаю, - сказал Вадим, открывая капот и разглядывая что-то в моторе. – Взяли бы с собой, да нельзя, он плохо жару переносит. А у тебя дети есть?

- Нет.

В этот момент я вдруг позавидовал им. Конечно, у них свои проблемы, и ссорятся, наверно, и денег, бывает, не хватает, но все равно, сразу видно – они вместе. И даже внешне похожи – оба худощавые, светловолосые, немного курносые. И сын такой же. Приедут в Сочи, будут отдыхать – вдвоем… А вот мы с Мишкой если и были действительно вместе, то так недолго, а потом хоть и жили в одной квартире, спали в одной постели, все равно – каждый сам по себе.

Я подняла глаза и похолодела.

Оказывается, мы стояли прямо у отдела милиции. Но дело было не в этом – я уже раздумала идти к капитану Зотову, раз подвернулась возможность уехать в Сочи.

Прямо передо мной был стенд с надписью: “Их разыскивает милиция”. А в центре стенда – моя фотография, переснятая с паспортной. И пояснительный текст: “По подозрению в совершении особо тяжких преступлений разыскивается МАРТЫНОВА АЛЛА ВАЛЕНТИНОВНА, 1972 года рождения, русская, уроженка г. Ленинграда. Рост 160 см, телосложение среднее. Волосы темно-рыжие, густые, слегка вьющиеся, глаза серые, нос прямой, губы средней полноты. На шее слева родимое пятно. Лиц, имеющих сведения о местонахождении…”

Да, хороша бы я была, явившись к капитану Зотову…

Компанию мне и еще паре-тройке мошенников и грабителей составил, разумеется, КОРНИЛОВ АНДРЕЙ ЕВГЕНЬЕВИЧ, 1973 года рождения, русский и т.д. Его тоже разыскивали “по подозрению в совершении особо тяжких преступлений”.

Ладно он, но в каких же это особо тяжких преступлениях, интересно, подозревают меня? Не иначе как в убийстве Ладынина и Ко. Хотя нет, по логике веще я могла убить только этого самого помоганца Семена. А еще – Крюгера. И того мужика на стройке могла в траншею столкнуть. И угнать машину. И забраться в чужую квартиру. И…

И тут меня как током ударило.

“Аллочка, ты уже вернулась?”. “Я шла на работу, а ты ловила такси. С большой синей сумкой”.

Они не просто мне врали. Они элементарно меня подставили. Все они – Корнилов с Ладыниной, Динка, Валерка, Антон. Может, и Кирюша руку приложил. Просто взяли и использовали меня. А говорят, что если человеку мерещатся заговоры – это паранойя. Теперь все скажут, что накануне того дня, когда убили Комиссарова, я куда-то уезжала. И алиби у меня нет, потому что сидела дома и писала статью.

Только вот непонятно, зачем Динка доказывала мне, что видела меня с дорожной сумкой? Впрочем, какая разница!

Я обернулась и посмотрела на Вадима. Он увлеченно ковырялся в моторе и не смотрел на меня. Простите, ребята, но я не могу вас так подвести. Спасибо за то, что хотели помочь. И не надо ничего объяснять.

Шаг, потом еще один, и еще. Они, конечно, удивятся, может, даже немного поищут меня, подождут. А потом вздохнут с облегчением и уедут. Что ж, счастливого пути!

                                               * * *

Я свернула во двор, потом в другой, в третий, вышла на пустырь с единственной протоптанной между кустов тропинкой. Мне было все равно куда идти. Потому что идти было некуда. Голова казалась пустой, как Великий Вакуум. Словно мысли вскипели на сильном огне и перелились через край. “Раз-два, голова, - бубнила я в такт шагам. – Три-четыре, прицепили”. Вот так, наверно, и сходят с ума.

Внезапно раздался звон и омерзительный скрежет.

- Твою мать, корова тупорылая, куда прешь!

Я повернула голову и увидела в полуметре от себя трамвай. Оказывается, каким-то ветром меня занесло на рельсы. Озверевший вагоновожатый высунулся в открытую переднюю дверь и поливал меня отборным матом.

Пожав плечами, я двинулась дальше – напрямик через Выборгское шоссе. Машины отчаянно сигналили, объезжая меня, а водители добавляли новые эпитеты в мой персональный банк данных.

Вот пойду сейчас и утоплюсь!

Странно, но до сих пор вполне банальная мысль о самоубийстве, которая нет-нет, да и постучит почти в каждое окошко, ко мне ни разу еще не приходила. Даже тогда, когда дела обстояли – хуже не придумаешь. Наверно потому, что крохотная, с ноготок, надежда никогда меня не покидала. А на что надеяться теперь? Все меня предали. Все, без исключения. Мама? Может, я и ошибаюсь, но, кажется, я никогда не была для нее главным в жизни. Погорюет и утешится. Будет рассказывать обо мне легенды.

Бог? А может, и нет его, Бога-то?

Где-то там, впереди, за деревьями – Суздальские озера. Грязноваты, конечно, но какая разница?

Раз-два, голова. Три-четыре, прицепили. Пять-шесть…

Вот и деревья. А за ними…

Вернее, под ними. Кладбище под ними, вот что. Шуваловское кладбище. Просто я слишком забрала вправо. Вернуться?

Только ноги сами несли меня по узкой дорожке на пригорок. Вдоль нее, сидя прямо на надгробьях, устроились нищие с пластмассовыми кружками и мисками для милостыни.

“Подайте, Христа ради!” - ныли они, разве что не дергая меня за штанину.

Еще несколько шагов, и за деревьями мелькнула светлая стена. Церковь!

Ну, кто там будет говорить, что Бога нет? Лежала б я уже на дне и пузыри пускала на радость пиявкам. Но пошла вот почему-то не влево, а вправо.

Мои отношения с религией были достаточно непростыми. Дедушка, хоть сам в Бога и не верил, бабушке не запрещал. Всех нас крестили. Но, упав на советскую почву, семена всходов не дали. И только я, приезжая в Ленинград, с удовольствием ходила вместе с бабушкой в церковь. Маме было все равно, а Эдуард утопал в еврейско-литовском скепсисе. И все сошло на нет: ребенку трудно сохранить веру без поддержки взрослых. Потом Мишка, который высмеивал каждую мою попытку приблизиться к церкви ближе, чем на километр. И только после развода я снова смогла почувствовать, как это – прикасаться душою к Изначальному. Но преодолеть свой стыд и страх, исповедоваться и подойти к причастию – так и не смогла. Какой смысл в исповеди, если нет раскаяния? А я ни о чем не жалела.

И все-таки, все-таки… Мне не хватало этой легкой внутренней дрожи, пахнущего воском и ладаном полумрака, не хватало того праздничного ощущения обновленности мира, когда после службы выходишь под колокольный звон на залитый солнцем церковный двор…

Идти дальше было некуда. Только по тропинкам между могил. Впрочем, и сил у меня тоже не осталось. Я присела на корточки около свечного ларька и опустила голову на колени.

Молодая женщина с маленькой девочкой на руках вышла из церкви и остановилась на крыльце, разговаривая с пожилым священником. Не знаю почему, но я не могла отвести от нее взгляд.

Моя ровесница или чуть постарше, невысокая, худощавая. Пепельные волосы под голубой косынкой заколоты в тяжелый узел. Длинная, по щиколотку, юбка, простая белая кофточка. Издали я не могла рассмотреть ее лица, но почему-то казалось, что она непременно должна быть очень милой. Девочка, одетая в пестрое платьице и белую панамку, нетерпеливо ерзала. Наверно, ей надоело сидеть на руках.

Священник говорил что-то наставительное, женщина кивала, потом сложила руки под благословение. Девочка тоже протянула свои сложенные ковшиком лапки. Наконец они спустились с крыльца, женщина повернулась в мою сторону, и я смогла рассмотреть ее.

Ни грамма косметики на круглом личике, голубые глаза в длинных ресницах и легкая тень усталости под ними.

Проходя мимо меня, женщина достала из карман юбки несколько монеток и протянула мне. Я покачала головой. Она остановилась и внимательно посмотрела на меня. Девочка с любопытством выглядывала из-за нее, цепляясь за юбку.

- Вам плохо? – спросила женщина.

Я не могла сказать ни слова – горло сжал какой-то истерический спазм.

- Может, позвать батюшку? Нет? Тогда давайте я отведу вас домой.

- Мне некуда идти, - выдавила я, проглотив колючий комок, и вдруг, совершенно неожиданно для себя, начала рассказывать ей все, путаясь в словах, повторяя одно и то же, торопясь, словно боялась, что она недослушает и уйдет.

Но она не уходила. Стояла и внимательно слушала, покусывая губу.

- Ну вот что, - сказала она, когда я закончила и замолчала обреченно: ну, высказалась, теперь что? – Пойдем.

- Куда?

- Со мной. Ко мне, домой.

- И вы не боитесь? Вы же меня не знаете. Мало ли что я могла наболтать.

- Пошли, пошли. Вика, хочешь к тете на ручки?

К моему удивлению, девочка смело подошла ко мне, обхватила колени ручками и задрала голову.

- Вот видишь? Она к кому попало не пойдет.

Я нагнулась и взяла Вику на руки. Девочка немедленно обняла меня за шею и довольно засопела в ухо.

- Тебя как зовут?

- Алла.

- Правда? – удивилась женщина. – Меня тоже. Ну, тем лучше.

Мы спустились с горки, перешли шоссе и через пустырь добрались до улицы Композиторов.

- Вот здесь я и живу, - показала Алла на облезлую типовую девятиэтажку-“кораблик”.

Знаю я такие дома. Под потолком окно-амбразура без подоконника и кухня размером со спичечный коробок. Не самые элитные хоромы. Наверно, там и без меня тесно.

- А… муж не будет против? – робко поинтересовалась я.

- А я не замужем, - махнула рукой Алла.

Квартирка на пятом этаже оказалась двухкомнатной, такой крохотной, как я себе и представляла. Прямо в прихожей стоял кошачий туалет с решеткой, но кошатиной не пахло, да и вообще было очень чистенько. Я топталась у порога, все никак не решаясь снять кроссовки и пройти дальше. Покрытые облезшим светлым лаком вешалка и комод когда-то, наверно, представляли из себя “солидные покупки”, как и выцветшие обои “под кирпич”. Наверно, лет десять-пятнадцать назад семья Аллы жила, по советским меркам, очень даже неплохо.

- Проходи в комнату, - подтолкнула меня Алла. – Что стоишь?

Я наконец разулась и прошла в “гостиную”. Все те же остатки прежней роскоши. Полированная стенка с чешским хрусталем и немецкой “Мадонной”, трехрожковая люстра с висюльками, похожая на торт. На полу потертый ковер с тигром. Я села было на диван, но он так жалобно застонал под моими невеликими килограммами, что мне просто стало его жалко. Поскольку кресла выглядели еще ненадежнее, самым безопасным показалось изучение книг на полках. Которые меня изрядно удивили. Ни детективов, ни дамских романов. Только классика – русская и зарубежная, а еще богословская и философская литература. Ничего себе! Кьеркегор, Сведенборг, которого я так и не смогла осилить, Флоренский. На столе лежали потрепанный томик Кнута Гамсуна с закладкой и еще какая-то книжечка на французском языке.

И никаких признаков наличия в квартире особи противоположного пола. За исключением большой фотографии очень красивого темноволосого мужчины с мечтательной улыбкой. Викин отец? Но она совсем на него не похожа. Да и на Аллу тоже. Хотя и светленькая и голубоглазая, но черты лица совсем другие.

Легка на помине, в комнату заглянула Вика, постояла, нахмурив светлые бровки и выбежала.

- Ляля, где киса? – ее голосок звенел, как колокольчик.

- Спит на кухне, - откуда-то отозвалась Алла.

Через минуту девочка вернулась в комнату, держа на руках толстую сиамскую кошку.

- Это Нула. На, - она пихнула кошку мне в руки и с чувством исполненного долга забралась с ногами в кресло.

- Моя Принцесса Нури, - заглянула к нам Алла. – В просторечии – Нюрка. Или Лошадь.

Лошадь Нюрка коротко мяукнула, вырвалась и, задрав хвост, направилась в сторону выхода.

Почему Ляля, подумала я. “Здесь я живу”, “Это моя Принцесса Нури”. Странно.

- Иди-ка ты душ прими, - Алла протянула мне халат и полотенце. – А я пока поесть приготовлю.

Когда я вышла из ванной, Алла уже кормила Вику супом.

- Садись, - кивнула она на табуретку, чудом втиснутую в узкое пространством между стареньким холодильником и белым пластиковым столиком. – Вина выпьешь?

- Немного.

И щи со сметаной, и жареная рыба с картошкой показались мне сказочно вкусными. Коричневатое, слегка терпкое вино пахло корицей. Меня стало клонить в сон, но я старалась держаться.

- Куня, быстренько, на горшок и спать, - непререкаемым тоном приказала Алла.

Вика обиженно сморщила нос, но безропотно отправилась в туалет, а потом в маленькую комнату. Через открытую дверь я увидела, что она залезает не в детскую кроватку, а на большую тахту. Нигде не было видно ни игрушек, ни книжек с картинками.

Алла проследила мой взгляд, встала, прикрыла дверь.

- Не удивляйся, - сказала она вполголоса. – Вика не моя дочь. Тут такая история, не хуже твоей будет.

Только что я была уверена, что вляпаться круче, чем я, просто невозможно. Но выслушав историю Аллы и Вики, что-то засомневалась. Пожалуй, их повесть имела только одно преимущество: она уже вышла из экстремальной фазы, а моя была на самой стремнине.

Еще год назад у Вики были и мама, манекенщица и фотомодель, и папа, криминальный тип с отклонениями в психике. Алла работала у них няней. Еще до Викиного рождения папаша по имени Олег связался с молоденькой девочкой по имени Наташа, приучил ее к наркотикам, а когда та забеременела, насильно заставил сделать аборт и выгнал. Наташа покончила с собой. А потом началось… Сначала самой жуткой смертью погибли двое друзей Олега, причем все было как-то связано с давней историей, когда эта троица изнасиловала и убила девушку, которую Олег из вредности увел у своего друга детства. Уверенный, что друг почему-то решил через много лет отомстить и что он следующий, Олег окончательно свихнулся. И столкнул с балкона жену. А потом оказался в частной психиатрической клинике. И только когда он сам выбросился из окна, оказалось, что всем этим сумасшествием умело дирижировала мать Наташи, врач-психиатр. Она же – та самая девушка Света, которой чудом удалось выжить. Вот такой вот дурдом.

- Понимаешь, Наташка, то есть Света, но по новым документам она, как и дочь, Наталья, - неторопливо говорила Алла, маленькими глоточками отпивая вино, - хотела ему отомстить. Ну и отомстила. К тому же ей удалось ловко вывернуться, на Олега списали и его друзей. А потом она поняла, что жить ей больше не для чего. И не для кого. Поняла, что Вика осталась по ее милости сиротой. Ну и решила ее воспитывать – вину свою искупать как бы. Я была против. По-моему, у нее полная голова тараканов, как и у ее клиентов. Не поверишь, до суда дело дошло. А Вика болела очень тяжело. В конце концов я сдалась, с условием, что буду по-прежнему ее няней. Так мы и живем. Днем Наташка на работе, я с Викой. Вечером сюда возвращаюсь. А сейчас она в командировке. Так что мы здесь пока живем. Ты, Алла, не беспокойся. Наталья завтра приедет, так что можешь пока у меня пожить. Я буду приходить только на ночь. Здесь тебя никто не найдет.

- Я что, у тебя на шее сидеть буду? – возмутилась я.

- Ой, да брось ты! – отмахнулась Алла. – Мне Наташка хорошо платит, не обеднею. Да и куда тебе идти? Не в милицию же. На чердаке с бомжами сидеть будешь? Или на паперти? Ты, кстати, как у церкви оказалась?

- Случайно. Шла куда глаза глядят. А если честно, то думала, к озеру выйду. И… утоплюсь.

- Вот дура! Между прочим, случайно ничего не бывает. Ты в Бога веришь?

- Не знаю. Скорее да, чем нет.

- Тогда не при танком на буфет! – Алла тряхнула головой, узел на затылке распался, тяжелые пепельные локоны рассыпались по плечам. – Все наши беды начались с того, что Наташка не смогла смириться со смертью дочери. Ну как же, око за око, зуб за зуб. И что? Троих она убила. Илона, Викина мать, по ее милости погибла, девчонка без родителей осталась. И Глеб…

Тут ее глаза потемнели, и я поняла, что Глеб – это тот самый красавец с фотографии.

- Глеб – это… друг Илоны. Она собиралась уйти от Олега и выйти за него замуж. А я его любила. Когда Илона погибла, Наташка перетащила его на свою сторону. Он ей помогал, а потом… Потом Олег его убил. Ну, Наталья получила то, чего хотела. Честно говоря, я с трудом ее терплю, только ради Вики. Кому лучше стало от того, что она отомстила? Ей? Мне? Или Вике?

Повинуясь какому-то внезапному порыву, я встала, подошла к ней и обняла. Минут десять мы дружно лили слезы, но Алла справилась с собою первая.

- Да, - сказала она, сморкаясь в салфетку. – Вот такие мы с тобой… забавные зверьки. Знаешь этот анекдот?

- Нет, - всхлипнула я.

- Змей Горыныч прилетел в деревню, все пожег, коров поел, мужиков отметелил, заполз на горку, посмотрел на погром и говорит застенчиво: “Да, такой вот забавный я зверек”.

Несмотря ни на что, я рассмеялась.

- Знаешь, я тоже была близка к тому, чтобы утопиться или еще что-нибудь в этом роде, - вздохнув, сказала Алла. – Вика спасла. Я ее очень люблю, как родную. Ну и вера.

- Кто? – не поняла я.

- Не кто, а что. Вера. В Бога. Просто я поняла, что жить надо не прошлым и не будущим, а настоящим. И Он тебя не оставит.

- Знаешь, моя бабушка как-то говорила: наша жизнь – это река. Если попал в стремнину и начинаешь бултыхаться, скоро выбьешься из сил и утонешь. Надо отдать себя течению и думать о том, как держать голову над водой. И тогда течение само вынесет на тихое место.

- Твоя бабушка была мудрая женщина, - Алла задумчиво постукивала ногтем по ножке бокала. – Да, надо просто перетерпеть. Не сидеть, свесив лапки, делать что-то, но при этом терпеть. Чем сильнее человек, тем тяжелее ему дается испытание. Поверь, все наладится. А что касается твоего Андрея... Прости, но ты тоже получила то, чего хотела. Да еще и с процентами. Эй, да ты спишь! - спохватилась она, заметив, что я подпираю голову рукой и изо всех сил стараюсь не клевать носом. – Давай-ка ложись и спи до упора. Я тебе на диване постелю, а сама с Викой лягу.

                                               * * *

Я проспала почти сутки – весь день до вечера, всю ночь и еще половину следующего дня. А когда проснулась, в квартире никого не было. На кухонном столе лежала записка:

“Алла, мы с Викой поехали встречать Наталью. Приду часов в десять. Обед в холодильнике. Твои вещи я постирала и погладила. Оставайся!!! Но если все-таки надумаешь уйти, возьми деньги!!! Дверь просто захлопывается. Алла. P.S. Если что – звони на сотовый”.

Дальше был написан номер телефона. Под запиской лежали две стодолларовые купюры.

Я еще раз подивилась: оставить в квартире малознакомого человека. Была бы я мошенницей… Была бы я мошенницей, она не повела бы меня к себе. Доверчивость и доверие, как говорят в Одессе, - это две большие разницы.

Сварив кофе, я сделала себе бутерброд с колбасой. Принцесса Лошадь терлась об мои ноги и громко мурлыкала, пришлось угостить и ее. Она схватила кусок в зубы и понесла его, как мышь, в самый дальний угол. Поглядывая на сгорбившуюся над колбасой кошку, я размышляла, как лучше поступить.

Остаться? Но сколько я могу пробыть у Аллы? Пусть даже я буду стирать, убирать и готовить, все равно это не выход. Да, положеньице у меня – не позавидуешь. И мне хорошо известно, как тягостна может быть благодарность для того, кто ее принимает.

Нет, надо уходить. И чем быстрее, тем лучше.

Я прибрала на кухне, оделась, причесалась. Взяла записку, положила в карман. Деньги… Что ж, взяла и деньги, клятвенно пообещав себе, что, если все как-нибудь утрясется, обязательно их верну. Во-первых, они здесь явно нелишние, достаточно взглянуть на интерьер – слова Аллы о том, что “Наташка хорошо платит”, меня нисколько не обманули. А во-вторых… Словно какая-то ниточка связала нас. Да, вот такие вот мы с ней забавные зверьки.

С людьми я схожусь достаточно тяжело. Нет, внешне все в порядке, я вполне коммуникабельна, и у меня много знакомых. Но вот друзей, настоящих друзей… Пожалуй, одна Динка и была. Ох, не хочу о ней, не хочу! Может, еще сведет нас жизнь с Аллой. Хотелось верить, что не зря мы встретились. Странно, но после вчерашнего разговора с ней мне стало гораздо легче.

Я нашла листок бумаги, карандаш и нацарапала несколько строк:

“Аллочка, спасибо тебе огромное! Прости, но остаться не могу. Очень надеюсь когда-нибудь увидеться с тобой снова. Поцелуй от меня Вику”.

Перед тем как уйти, я долго стояла у телефонного аппарата. Нет, Алле я звонить не хотела – объясняться с ней просто не было сил. Меня грызло странное желание позвонить маме.

Думает ли она обо мне хоть немножко? Неужели не чувствует, что мне плохо? Или опять рассказывает приятельницам сказки, что я уехала на Канары с Прекрасным Принцем. Да уж, с принцем и на Канары! Мне так хотелось, чтобы, услышав мой голос, она воскликнула: “Ну где же тебя носило? Я просто голову потеряла, так за тебя переживала!”

Как же, жди! Ей ведь позвонил господин банкир, успокоил, что доченька в надежных руках и не скучает. А я еще в детстве мечтала, что мама прекратит строить из себя Фаину Раневскую, станет ближе ко мне, и мы будем обсуждать мои школьные дела. Мечтала, что она посоветует, как завоевать неприступного Макса, и подскажет, что делать с прыщиками на лбу…

Искушение было таким сильным, что я сняла трубку, набрала три цифры и… положила ее обратно на рычаг.

Во-первых, если уж я так всем понадобилась, включая милицию, может быть, все телефоны, по которым я могу позвонить, взяли на прослушку. А во-вторых, мне не давала покоя та блондинка, которую я видела с Кирюшей в супермаркете. Дело в том, что на моем последнем дне рождения Кирюша старательно строил глазки Динке и даже пытался лапать ее под столом за коленку. Во всяком случае, так она мне потом рассказывала. Было это осенью. Как связаны все эти звенья цепочки?

Если Кирюшина подружка – Ладынина, познакомил ли он с ней Динку? Или наоборот: Ладынина – Динкина кузина, и Динка познакомила ее с Кирюшей? Так или иначе, если он замешан во всю эту историю, одному только Богу известно, что он наплел обо мне матушке.

По пути мне попался обменник, я превратила одну купюру в мятые сторублевки, распихала деньги по карманам.

Что дальше? Может, действительно уехать к Лиде в Псков? Но у нее однокомнатная квартира и сложная личная жизнь. Одно дело приехать в гости на пару дней, а другое – свалиться на голову: “Я к вам пришел на веки поселиться”.

Не придумав ничего умнее, я села в первую попавшуюся маршрутку и поехала – куда глядят глаза водителя. Оказалось, что глядят они в центр.

Прошлась по перекопанному вдоль и поперек Невскому, свернула раз, другой – и парадный Петербург закончился. Вокруг были облезлые дома, грязные подворотни и разбитые в хлам тротуары. Впрочем, иногда попадались сверкающие магазинчики и ресторанчики, похожие на новенькую вставную челюсть у девяностолетнего дедушки.

Дверь одного такого кафе с загадочным названием “Услада” (что они хотели этим сказать?) внезапно открылась прямо перед моим носом. Прилизанный парень в черной жилетке поверх белой сорочки, наверно, бармен или официант, скотчем приклеивал на стекло какое-то объявление.

Я подошла поближе.

“На постоянную работу требуется мойщица посуды”.

- А куда обращаться? – спросила я.

Работник общепита обернулся и оценивающе осмотрел меня с ног до головы.

- Пошли! – процедил он сквозь зубы.

В полутемном зальчике было почти пусто, только одинокая парочка в углу пила кофе. За барной стойкой пышногрудая девица уныло протирала салфеткой бокалы.

- Сюда, - парень дернул меня за рукав в сторону синей бархатной занавески.

Я думала, там должно быть окно, а оказалось – вход в святая святых. Мы прошли по длинному узенькому коридорчику, в который выходили бесчисленные обитые жестью двери. За одной из них, открытой настежь, две толстые тетки в несвежих белых халатах что-то шинковали огромными ножами.

- Ирина Аркадьевна, получайте судомойку, - крикнул мой провожатый, втолкнув меня в самую последнюю дверь.

- Хорошо, свободен, - кивнула сидящая за столом женщина. – Проходите, - повернулась она ко мне.

Официант испарился, прикрыв за собой дверь, а я робко присела на мягкий стул с бежевой обивкой.

- Давайте документы, - строго сказала директриса (кто же еще!).

Я уныло молчала. Ну и кретинка! Неужели на самом деле подумала, что кто-то возьмет на работу без документов. Или решила, что раз попались подряд добрые Вадим с Лилей и Алла, то так будет продолжаться до бесконечности?

- Ну?

Ей было лет сорок. Наверно, южных кровей: жгучая брюнетка без единого седого волоска, нос с горбинкой, темные усики над верхней губой. Ярко-красная помада на полных губах, того же оттенка блузка туго обтягивает внушительный бюст. На толстых пальцах с длинными пунцовыми ногтями – многочисленные колечки, отнюдь не из самоварного золота. Безнадежный вариант.

- Нет у меня документов. Извините, - буркнула я встала, чтобы уйти.

- Подожди-ка, - она жестом остановила меня. – На бомжиху не похожа. Садись, рассказывай.

Я поведала ей ту же душераздирающую историю, что и Вадиму с Лилей – как обкатанный вариант. Во второй раз врать было уже несложно. Но мадам оказалась не так проста:

- Не понимаю, почему нельзя вернуться, забрать документы и вещи? Ну изменил он тебе, ну застукала ты его. Так уйди от него, зачем прятаться-то?

- Понимаете, - заюлила я, прекрасно понимая, что поверить в этот бред архисложно, - я сдуру стала ему угрожать. Ну, я о нем много чего знаю такого. Он бросился на меня с ножом. Еле убежала.

- Почему тогда не пойти в милицию? – Ирина Аркадьевна закурила и смотрела на меня, прищурившись, сквозь струйки дыма.

- Да потому что он сам бывший мент. И друзей у него ментовских куча. Я же еще и виноватой окажусь в результате.

- И что же ты собираешься в таком случае делать?

- К родственникам хочу в Иркутск уехать. Надо только новый паспорт получить. Скажу, что все документы украли. И денег подкопить надо.

Она смотрела на меня, недоверчиво поджав губы.

- Долго копить придется. Тебе, значит, и жить негде?

- Негде, - кивнула я.

- Ладно… - директриса явно колебалась, но в конце концов решилась: - Так и быть, возьму тебя. Только работать будешь без выходных. И на две ставки. Это три тысячи, я тебе буду платить две. Есть можешь на кухне, спать – в дальней кладовке, там кушетка. Накопишь на билет – уедешь. Только если проверка какая придет, выйдешь во двор и будешь там сидеть, чтоб никто тебя не увидел. А сейчас иди в мойку. Это рядом с кухней. Там есть фартук и перчатки.

Я поблагодарила и пошла к двери, но директриса меня остановила:

- Подожди! Только не думай, что я такая добренькая. Просто у меня тоже был такой… козел. Но, по счастью, не крутой. Выкинула под жопу – и все дела. Ладно, иди, работай.

Четыре дня подряд, с десяти утра до часу ночи я драила бесконечные тарелки, вилки, чашки и кастрюли. Перчатки не спасали – под них все равно протекала вода, руки покраснели, кожа сморщилась и потрескалась. Стоило мне на секунду закрыть глаза, и я видела все то же: тарелки, тарелки и тарелки. Грязные, с остатками пищи, покрытые застывшим соусом. В мыльной пене. Чистые, блестящие. Ноги напоминали гудящие чугунные столбы. Поясница горела огнем.

Кормили меня, правда, неплохо. Не до отвалу, конечно, но вполне пристойно. Сердобольные поварихи, которым болтливый любитель подслушивать под дверью, официант по имени Николай, растрепал мою горестную историю, наперебой пихали мне лакомые кусочки.

Спала я в крошечной темной каморке без окон. Вдоль серых бетонных стен громоздились какие-то ящики и коробки. На продавленную кушетку, засаленное шерстяное одеяло и подушку без наволочки сначала нельзя было взглянуть без слез. Сцепив зубы, я задавила в себе брезгливость. Нашла чистую ветошку, накрыла подушку и упала. И снова тарелки, тарелки – во сне и наяву.

Утром я просыпалась – совершенно разбитая, невыспавшаяся, сгоняла с себя облезлую пятнистую кошку Марусю, которой понравилось спать у меня на животе. И – к станку. Очень скоро движения стали автоматическими. Раз – взяла, два – намылила, три – сполоснула, четыре – поставила. Точно так же и все остальное: поела – помыла, передохнула – помыла, сходила в туалет – опять помыла, легла спать. И мысли – такие же автоматические. Я очертила круг, и в него входило только кафе и мытье посуды. Думать о чем-то, что за его пределами, - строго ферботен.

Это было течение, которое несло меня, а я судорожно задирала голову, чтобы ее не захлестнуло отчаянием.

А на пятый день меня вынесло… на еще большую стремнину.

С самого утра началась беготня: вечером предстоял детский банкет. Некий бизнесмен средней руки снял все кафе, чтобы отпраздновать восьмилетие сына.

Уже с обеда мы закрылись. Меня посадили надувать воздушные шарики. Где-то на пятнадцатом глаза полезли на лоб, а в голове загудело, как при взлете реактивного самолета. Я поняла, что грядет мигрень и поползла плакаться начальству.

Директриса Ирина посмотрела на меня с плохо скрываемым отвращением. Похоже, она уже раскаивалась в своем гуманитарном порыве, хотя недополученную мною тысячу брала себе, а запись в трудовую книжку получила ее племянница. Об этом мне рассказал вездесущий “Фигаро здесь, Фигаро там” Николай.

- Мороки с тобой, Алла! – она поджала губы, которые даже в этом аварийном виде выглядели, как после инъекции корректирующего геля. – Ладно, часов до восьми можешь поспать.

Что я и сделала. Маруся, поддав своей облезлой башкой моей локоть, пробралась под мышку и уютно замурчала-запела. Под эту нехитрую колыбельную я провалилась в рваный, беспокойный сон.

- Алла, вставай! Ну, живо!

Кто-то настойчиво тряс меня за плечо. С большим трудом удалось кое-как разлепить веки. Чей-то смутный силуэт никак не хотел оставить меня в покое.

- Да просыпайся ты!

Включили свет. Тусклая “сороковка” показалась если не атомным взрывом, то, по крайней мере, прожектором ПВО, и разбудила задремавшую было головную боль.

- Посуды гора! – надрывалась зав производством Зоя (Змея Особо Ядовитая). – А ты дрыхнешь!

Я нащупала кроссовки, с трудом втиснула в них ноги и походкою зомби отправилась в мойку. Посуды там действительно скопился целый Монблан. Раз – взяла, два – намылила…

Надо сказать, что из всей домашней работы мытье посуды я всегда органически не переваривала. Даже гладить постельное белье не так отвратительно. Похоже, символ моей жизни – насмешник Момус!

- Алла, бросай на хрен посуду, иди в зал, надо грязь убрать.

Я безропотно сняла клеенчатый фартук, стащила перчатки. Голову по-прежнему стягивал огненный обруч. Стараясь не делать резких движений, вышла в зал.

Да, детки порезвились на славу. Хорошо хоть не убили никого. Не знаю, как выглядел стол, к моему появлению почти все убрали, но в целом кафе выглядело так, словно по нему прошел не один Мамай с войском, а еще Батый, Чингисхан и парочка Тамерланов. Начать с того, что не осталось ни одного целого шарика, одни лохмотья. Стулья перевернуты, поддельные пальмы валяются вверх тормашками, везде мусор и объедки, на ковровом покрытии – жуткие разноцветные пятна.

Вот эти самые пятна мне и предстояло ликвидировать при помощи моющего пылесоса. От его воя и от боли я впала в какую-то загадочную разновидность ступора. Руки и ноги действовали сами по себе, а все остальное словно одеревенело. Поэтому я не сразу сообразила, что чьи-то лапы активно оглаживают меня по тыльной части.

Развернувшись, как мне показалось, очень резко, я обнаружила за спиной некую особь мужского пола в изрядном подпитии. Мордатый, плохо подстриженный блондин в светлом костюме, наткнувшись на мой ошарашенный взгляд, сально подмигнул:

- Цыпа, бросай трахаться с пылесосом. Я гораздо лучше. И где-то даже длиннее. В попугаях. Не веришь?

Со стороны бара раздался дружный пьяный хохот. На высоких табуретах у стойки сидели трое парней весьма специфической внешности и глушили коньяк. На задержавшихся друзей именинника они смахивали мало. Видимо, Ирина решила, что время еще детское, всего половина двенадцатого, и можно еще час-полтора поработать. А может, это были представители крышующей организации. Откуда я знаю.

Мне очень хотелось сказать этому кретину с бараньей прической и маленькими свиными глазками что-нибудь ядовитое, как цианистый калий. Но мигрень выгрызла в мозгу такую дыру, что в нее провалился весь мой запас инвективной лексики. Скрипнув зубами, что вызвало целый фейерверк боли, я подхватила пылесос и отправилась обратно в мойку. Но не успела вымыть и десятка ложек, как услышала шаги.

В дверях стоял блондин и многообещающе улыбался.

- Киска, женщины в резиновых перчатках действуют на меня возбуждающе, - проблеял он голосом, сладким и липким, как гематоген.

- Да пошел ты! – вяло огрызнулась я, на всякий случай отступая к стене.

Мне было противно, но почему-то совсем не страшно. Казалось, что может произойти здесь, в общественном месте, где полно народу. На худой конец, закричу, кто-нибудь прибежит на помощь.

- А вот хамить не надо! – оскалился блондин и бросился на меня.

Он был на голову выше и килограммов на сорок тяжелее. Я и пикнуть не успела, как оказалась прижатой лицом к металлическому столу, на который ставила вымытую посуду. Попыталась крикнуть, но из горла вырывался только жалобный писк. Прижимаясь ко мне, он пытался расстегнуть молнию моих джинсов.

Каким-то чудом мне удалось ударить его локтем в живот – противно мягкий, рыхлый, как подгнившее яблоко. Ахнув, мужик потянулся к моим волосам. Я увернулась и заорала во всю глотку:

- Помогите!

Кто-то заглянул в мойку, хихикнул и убежал. Понятно, на помощь рассчитывать не приходится. Криво улыбаясь, блондин схватил меня за горло. В глазах потемнело. Я вцепилась ногтями в его толстые, похожие на волосатые сосиски пальцы, он вскрикнул, выругался и еще сильнее сдавил мое горло.

Почти теряя сознание, я нащупала на столе тяжелый графин из-под сока, с трудом подняла его – мне показалось, что он вести не меньше центнера, - и опустила на макушку своего мучителя.

Раздался странный звук, как будто лопнула электрическая лампочка. Выпучив глаза, блондин разжал пальцы и рухнул, больно придавив мне ногу. При этом он неловко взмахнул рукой и сбросил со стола всю вымытую посуду.

- Абзац! – сказала я и села прямо на мокрый кафельный пол, глядя, как на лоб блондина стекает тоненькая струйка крови.

Если на мой крик никто реагировать не желал, - может, это было здесь обычным явлением? – то на грохот бьющейся посуды сбежались все.

- А-а-а! – заблажила Зоя, увидев на полу окровавленную тушу.

- Ты что, совсем охренела? – зловещим шепотом поинтересовалась Ирина. – Ты хоть знаешь, кто это? Да сейчас братва приедет, все здесь в капусту накрошит.

Представители вышеозначенной братвы, которые до того сидели у стойки, а теперь пытались привести в чувство своего собрата, согласно покивали: мол, да-да, ждите.

- Он хотел меня изнасиловать, - оправдывалась я.

- Подумаешь! – фыркнула толстомясая Зоя. – Принцесса нашлась! Целка-невредимка.

- Подержите ее здесь! – приказал один из парней, глядя на меня нехорошим взглядом.

Блондин наконец открыл мутные глаза, его подхватили под руки и увели.

Сжавшись в комок, я ждала совей участи. Интересно, меня убьют прямо здесь или увезут куда-нибудь? А может, все-таки не убьют? Отметелят по первое число и отпустят? А если, не дай Бог…

Никто даже не пошевельнулся, чтобы за меня заступиться. Все стояли и молча ждали продолжения спектакля. Только подсобник Гаврилыч, тихий пожилой алкоголик, который, кажется, мне втихаря симпатизировал, сплюнул и вышел, бурча что-то себе под нос.

- Ну, девка, молись! – хихикнула Зоя.

Но последовать ее совету я не успела. В дверях показались двое милиционеров, довольно противных, похожих на жирных серых крыс.

- Эта? – начальственным басом спросил старший.

- А… что? – лицо Ирины пошло красными пятнами.

- Эта, спрашиваю, мужика по башке огрела?

- А… да.

- Пошли.

Меня подхватили по локти, совсем так же, как блондина, и выволокли на улицу. Из нескольких услышанных по пути реплик стало ясно, что, вынося моего обидчика из кафе, бандюки наткнулись на наряд милиции. Ну не их это был день. Как, впрочем, и не мой. То ли менты попались честные, то ли плохо проплаченные, так или иначе, картина их заинтересовала. Братки прикинулись добропорядочными шлангами, заявили, что какая-то обкуренная девка требовала от их друга денег, а получив отказ, врезала ему по голове. Их отпустили с миром, а меня загрузили в “УАЗик” и повезли в отдел милиции.

Из огня да в полымя. Еще неизвестно, что хуже. Правда, так у меня есть шанс остаться в живых. Если, конечно, блондин не захочет отомстить. Тогда меня просто придушат в камере.

Мамая моя родная, да ведь я же в розыске!

От ужаса у меня даже голова перестала болеть. Зато начало тошнить. В машине отчаянно воняло бензином и какими-то страшными тряпками. Я вспомнила, как нас с Геростратом везли из Пулково якобы сотрудники ФСБ. Тогда меня тоже мутило от вони. Сколько же можно ходить по кругу?

                                               * * *

- Ну что же, - дежурный опер посмотрел на меня с брезгливой гримасой: наверно, вид у меня был аховский. – Приступим. ФИО?

Последнее слово прозвучало так, словно он тихонько свистнул. Я не поняла и переспросила:

- Что?

- Для дураков повторяю, - медленно и раздельно, но без тени раздражения сказал он. – Фамилия. Имя. Отчество.

Я лихорадочно соображала, как быть. Вот назовусь сейчас, они пробьют по компьютеру и…

- Увалова. Алла Валентиновна.

- Дата и место рождения?

- 11 октября 72-го года. Ленинград.

- Адрес?

- Я здесь не прописана.

- Не зарегистрирована, - поправил он. - А где?

- Нигде.

- Бомжуем? – опер золотозубо улыбнулся.

Если бы не этот передний золотой зуб, он был бы очень даже ничего. Высокий, чуть полноватый, лет тридцати, не больше. Рубашечка с коротким рукавом, серые брюки. Русые волосы аккуратно подстрижены, темные глаза отливают спелой вишней. Даже сломанный нос его нисколько не портил.

- Да нет, - вздохнула я, памятуя, что лучший обман – это полуправда. – Жила в Сочи, развелась с мужем. Выписалась, приехала сюда. Хотела купить жилье, да не вышло. Снимала квартиру.

- Адрес? Ну, съемной квартиры?

Я назвала адрес своей приятельницы Ольги. Она два года назад вышла замуж за финна и жила то в Турку, то в Питере. Так что я вполне могла бы снимать у нее квартиру – проверить это было бы непросто.

- Работаем, значит, в этом гадюшном кафе?

- Да. Правда, всего несколько дней.

- А раньше?

Ой, где же я могла работать-то? Как раз вот это проверить – раз плюнуть.

- Да так, по мелочи. Газеты в электричках продавала, мороженое. Попробуй без документов куда-нибудь устроиться.

И снова ой! Что же это я ляпнула-то?

- Почему без документов?

- Украли.

- Почему не обратилась в милицию?

- Не знаю, - я решила изображать набитую идиотку. – Прописки-то ведь нет.

- Ну ладно, - опер потер красные, наверно, от усталости, глаза. – На этом предварительную часть будем считать оконченной. Что можем сообщить по существу?

- Этот гад пытался меня изнасиловать. Я защищалась. Ну, и ударила его. Чем под руку попало.

- Свидетели этого не подтверждают.

- А вы что, хотите, чтобы он меня при свидетелях насиловал? – возмутилась я.

- Если честно, единственное, чего я хочу – это спать, - опер снова потер глаза. – Вторые сутки на ногах. Ладно, я свое дело сделал, дальше пусть следователь с вами гуторит.

Он нажал на кнопку, и в кабинет ввалился форменный бугай. В смысле, в форме.

- В обезьянник? – спросил он.

Поколебавшись, опер сжалился:

- Нет, в камеру.

В кино камера – это что-то ужасное: темное, грязное, с осклизлыми стенами и набитое арестантами по самую крышу. Здесь же было достаточно светло, вполне чисто, и стены, судя по незначительному количеству наскальной живописи, побелены не так давно. На широком деревянном топчане сидела тетка лет сорока, вполне приличного вида, в деловом костюме,  и сосредоточенно выковыривала длинным наманикюренным ногтем грязь из-под ногтей другой руки.

- Присаживайся! – она подвинулась, освобождая мне место. – Тебя за что?

- Треснула одному козлу по башке. А вас?

- Да так, ерунда. Мужа убила.

Ничего себе! Я на всякий случай отодвинулась подальше. Такая, вроде, приличная дама. На вид проворовавшийся бухгалтер или, на худой конец, мошенница. Да, как обманчива природа, сказал ежик, слезая с кактуса. Хотя… Мужья бывают всякие. Я снова вспомнила про суму и тюрьму.

Как только бесконечные тарелки и кастрюли оказались далеко, в голову немедленно полезли мысли о… главном. Да как остро и больно! Мой тайный мазохизм встрепенулся и начал раскладывать карты-воспоминания в замысловатый пасьянс.

Корнилов. Вот он целует меня на берегу озера – то нежно, то настойчиво. И он же – стремглав убегает в лес.

Динка… Мы сидим в ее кухне и пьем кофе с пенкой.

Валерка… “Ваш родственник сдал вас за три копейки”.

А может, это все-таки неправда?

Может, вообще – все это неправда?!

Как я колебалась, поверить Антону или нет. И что?

Нет, об Антоне вообще думать не хочу. Потому что – приходится это признать – думать о нем еще тяжелее, чем даже о Герострате.

Но… “Лена, я, кажется, русским языком сказал тебе: она останется здесь”. “Я к Маше. Соскучился”.

Когда я училась в четвертом классе, у нас была учительница по математике, помешанная на логических задачах. Те, кто хотел иметь “5”, должны были непременно делать все “дополнительные задания”. Одну такую задачку я помнила до сих пор. В ней говорилось о трех мальчиках и трех девочках, живущих в разных городах. Зловредные дети встретились и начали напропалую врать друг другу, кто где живет. Требовалось определить их происхождение, на основании того, что только один из них говорит правду.

В моем случае все было гораздо сложнее. Я крупно сомневалась, что хотя бы один из всех компании говорил правду.

От мыслей о вранье глобальном я плавно перешла к вранью частному – своему собственному.

Допустим, я не слишком похожа на свою паспортную фотографию. Но запросить Сочи и убедиться, что девичья фамилия Аллы Уваловой Мартынова, - большого ума не надо. И что дальше?

В тех детективах, которые я читала по долгу службы и просто для удовольствия, подробности милицейско-прокурорского делопроизводства обычно опускались. Видимо, авторы сами слабо в этом разбирались. Мои собственные юридические познания состояли из обрывочных воспоминаний о школьном курсе обществоведения и каких-то статей в газетах.

И что же мне светит? Кажется, сначала должны возбудить уголовное дело. Или отказать в возбуждении уголовного дела. В этом случае меня должны отпустить. В противном – мне предстоит встреча со следователем, который либо опустит меня под подписку о невыезде, либо отправит в следственный изолятор. Но поскольку я подозреваюсь в совершении “особо тяжких преступлений”, подписка мне, скорее всего, не грозит. Потом будет бесконечно длинное следствие. Мне предъявят обвинения, дело передадут в суд, которого придется ждать еще лет сто. И только потом я окажусь в колонии. По всей видимости, строгого режима.

Я так живо представила себе, как выхожу на свободу (разумеется, с чистой совестью!), лет так через пятнадцать, а то и через все двадцать пять: потрепанная тетка, почти пенсионного возраста, седая и без единого зуба. Идти мне, разумеется, некуда. И вот я разыскиваю Герострата – солидного, преуспевающего. Царапаюсь в ворота его особняка, чтобы попросить поделиться остатками миллиона, а он проезжает мимо на белом “Роллс-ройсе”, окатывая меня грязью, и приказывает охране спустить на меня собак.

Да уж, чем-чем, а отсутствием воображения я никогда не страдала. “Тебе бы книги писать, - ворчал Мишка, выслушивая мою маниловщину по поводу перестройки дачи или переустройства общества. – Ненаучную фантастику”. Начнем с того, что Корнилов никак не сможет воспользоваться деньгами со счета. По той простой причине, что не знает, где диск.

И потом, извините! С какой это стати мне отправляться в колонию строгого режима? Я, на минуточку, никого не убивала. И если уж в чем и виновата, так только в хроническом воспалении дурости.

Но тут я вспомнила загадочный визит капитана Зотова, которому так и не смогла придумать мало-мальски разумного объяснения. И приуныла. Изначально всё и все против меня. И доказать я ничего не смогу.

Так… Насколько я помню, закон запрещает допросы в ночное время, за исключением экстремальных случаев. Значит, до утра меня никто трогать не будет. Можно наконец сосредоточиться и подумать. В тюрьму не хотелось. Ну просто очень не хотелось. Было бы за что! Но что же делать?

Сосредоточиться не удавалось. По вполне прозаической причине. Я огляделась по сторонам и поинтересовалась:

- А где унитаз?

Соседка, которая назвалась Викторией Григорьевной, дремала, привалившись к стене. На мой вопрос она приоткрыла глаза и хмыкнула:

- Унитаз будет в СИЗО. Он же – параша.

- А здесь как? – настаивала я.

- Постучи в дверь. Может, и выведут. Или до утра терпи.

Без всякой надежды на успех я стала колотить ногой в дверь. Минут через пять окошко лязгнуло и приоткрылось.

- Чего тебе? – спросил Форменный Бугай – так я решила его называть.

- В туалет. Очень надо.

- Перебьешься!

- Тогда придется на пол. Не могу терпеть.

Подумав, Форменный Бугай открыл дверь и осмотрел меня с ног до головы, как племенную скотину. Как надоел мне за последнее время этот раздевающий взгляд, кто бы знал!

- Ладно, отведу. Но придется поработать.

- Как? – глупо спросила я, надеясь, что поняла его неправильно.

- Дура что ли?

Нет, все-таки правильно.

- Не могу.

- Это почему еще? – возмутился он.

- Неужели непонятно? У меня… это самое!

Под “этим самым” можно было понимать что угодно – от критических дней до сифилиса или СПИДа. Не знаю, что подумал он, но, почесав репу, пошел на компромисс:

- Тогда серьги давай!

Когда меня только привезли в отдел, сразу же изъяли из карманов деньги, сняли золотую цепочку (серебряную, с крестом, которая была под футболкой, не заметили), а вот серьги почему-то оставили. То ли тоже не заметили, то ли сочли дешевой бижутерией. Мне стало их жалко, прямо до слез, но делать было нечего.

На обратном пути из довольно-таки загаженного туалета я увидела, как двое милиционеров втаскивают в коридор хорошо одетого мужчину, который вырывается и орет во всю глотку:

- Требую адвоката! Не буду разговаривать без адвоката!

Один треснул мужика по шее и посоветовал заткнуться. Но другой возразил:

- Блин! Пусть звонит. Имеет право.

- Да какое там, твою мать, право! – возмутился второй. – Боевиков насмотрятся, потом права качают.

- Мало тебе с тем зубодером проблем было? – не сдавался первый, постарше и порассудительней. – Пусть звонит, тебе-то что?

Буркнув что-то нецензурное, второй повел задержанного к телефону.

- Ну, что встала? – Бугай толкнул меня в спину. – Пошла!

Вернувшись в камеру, я подергала за рукав Викторию Григорьевну:

- Вы не знаете, задержанный действительно может позвонить адвокату?

На этот раз она и глаза открывать не стала.

- Может. Если у него есть персональный адвокат. И если дежурный не пошлет в задницу.

Персонального адвоката у меня не было. Мне вообще было некуда звонить.

- А родным можно позвонить? – я снова дернула ее за рукав.

- Родным они должны звонить сами. Если захотят, конечно.

- А если я скажу, что адвокату, а позвоню домой?

- Да отстань ты, Бога ради! Не знаю!

Я послушно отстала и задумалась. Минут через десять в голову пришла совершенно абсурдная мысль. За следующие десять она на курьерской скорости миновала промежуточные стадии и из “бред” превратилась в “так и сделаю” Оставались детали. Плюс элементарное везение.

Телефон Герострата. Если он по-прежнему лежит у Антона в кабинете -  я ведь так и не забрала его себе. Если он включен. Если не села батарейка. Если остались деньги на счете. Если кто-то услышит звонок…

Когда я два раза включала телефон, в здании редакции и на Суздальском, на экране сначала высвечивался его федеральный номер. Жутко длинный, но до смешного простой – одни четверки и единицы. Наверно устроил себе по блату, как сотрудник. Только бы не перепутать. Если уж я так нужна Антону, пусть выручает меня отсюда. А там, если диска у Ладыниной нет, возможно, мне ничего и не грозит. Дальше – разберемся, лишь бы выбраться.

Я подошла к двери и снова стала колотить в нее ногой.

- Тебя что, прорвало? – рявкнул в окошко Бугай.

- Нет. Хочу позвонить адвокату.

- А пивца холодного не хочешь? Заткнись и хренди больше, пока не схлопотала.

- Слушай, ты! – медленно и надменно начала я, стараясь, чтобы не задрожал голос. – Я – двоюродная сестра Антона… (Как же его фамилия-то? Петя ведь говорил. Пере… Ах, да!) Пересветова. Если не знаешь, кто это, спроси у начальства. Если сейчас же не дашь мне позвонить адвокату, завтра у тебя будут такие неприятности…

Он захлопнул окошко и ушел, громко матерясь.

А что, если эта фамилия начальству ничего не скажет? Что они, обязаны знать всех банкиров подряд? Он сам сказал, что до олигарха ему далеко. Но минут через пять дверь с грохотом открылась.

- Выходи!

Втолкнув меня в крохотный кабинетик, Бугай махнул рукой в направлении телефона и плюхнулся на стул. Я подошла к пыльному столу, сняла трубку.

Господи, помоги!

Больше всего я боялась, что где-то после шестого гудка противный механический голос скажет, что абонент временно недоступен. Так частенько бывало в Сочи, когда я звонила на сотовый Мишке. Но гудки шли один за другим – десять, пятнадцать. Трубку никто не брал.

Гамовер1, подумала я. И тут же услышала щелчок.

---------------

1 От game over – игра окончена (англ.)


- Слушаю, - сказал Петя.

В этот момент я простила ему все на сто лет вперед.

- Петр Петрович, здравствуйте! Вас беспокоит Алла Валентиновна. Увалова.

- Алка, дрянь паршивая! Где ты? – заорал Петя, да так громко, что я испугалась, как бы не услышал Форменный Бугай.

- Петр Петрович, мне понадобятся ваши услуги. Как адвоката. Меня задержала милиция.

- Какой отдел?

Я спросила Бугая, он нехотя ответил.

- Потерпи час. Максимум полтора. Выезжаю. – Не удержавшись, Петя добавил: - Зараза!

Ну и пусть зараза! Я почти уже его любила.

         * * *

Когда мы с Петей вышла на улицу, уже было светло. Он демонстративно не смотрел в мою сторону. Уж не знаю, как он там орудовал, но факт, что дверь камеры в очередной раз лязгнула и Форменный Бугай рявкнул:

- Увалова, на выход!

- Поспать не дадут! – проворчала Виктория Григорьевна, отворачиваясь к стенке.

Ни деньги, ни цепочку мне, разумеется, не вернули, но я махнула рукой: будем считать, что это плата за освобождение. Ужасно хотелось есть, пить и почему-то спать, как будто я не проспала полдня.

У кромки тротуара стоял хорошо знакомый серебристый “Ниссан”, без единого намека на былое кувыркание под откос. За рулем сидел не менее хорошо знакомый Мохноухий. Быстренько же они с машиной оправились.

Петя втолкнул меня на заднее сиденье, сам сел рядом.

- Поехали, Леня, - сказал он и повернулся ко мне вполоборота.

Некоторое время он рассматривал меня в упор с каким-то недоумевающим видом. Казалось, он думает о том, как такое недоразумение – то есть я – смогло появиться на свет.

- Знаешь, как говорят? – наконец спросил он, мягко и вкрадчиво. – Видал дураков, сам дурак, но такого… Вернее, такой… Ну скажи на милость, чмо болотное, зачем ты удрала? Кстати, у меня от таблеток твоих поганых башка трещала, думал, лопнет. Впрочем, шеф мне ее и без того чуть не откусил. Слышала бы ты, как он орал! Говори, зачем сбежала? – он основательно тряхнул меня за плечи.

- А то ты не знаешь! – буркнула я, отодвигаясь подальше.

- Представь себе, не знаю!

- Ой, да хватит из меня идиотку делать! – вконец обозлилась я. – Я и так… идиотка. У меня уже от вашей лапши уши, как у таксы. Нет, как у бассета – до земли. Скоро наступать буду. Просто книга рекордов Гиннеса.

- Знаешь что, - Петя тоже разозлился, - или прекрати разоряться, или я тебя сейчас обратно отвезу.

Я понимала, что никуда он, конечно, меня не отвезет, но на всякий случай примолкла. Петя больше не делал попыток постичь загадки моей психики. По радио передавали какой-то заунывный рэп, совершенно не подходящий для утреннего эфира, изредка прерываемый сонным голосом диджея. Наверно, парень просто записал свои выходы, забил в компьютер и спал себе спокойно на стульях или на кушетке. Я тоже начала дремать.

- Просыпайся, приехали, - Петя бесцеремонно дергал меня за рукав.

- Где это мы? – удивилась я, выглядывая в окно.

Похоже, в этой части города я никогда не была. Везде зелень, старые и новые дома вперемежку. К одному из них мы как раз подъехали. Не новодел, но и не антиквариат. Поперек арки – шлагбаум, рядом застекленная будка, в которой сидит камуфлированный сторож. За аркой просматривался невероятной чистоты и дизайна дворик с фонтанчиком. Какое-то новорусское поселение. Надо думать, здесь городские хоромы Антона.

- Тебе-то не все ли равно? – нелюбезно огрызнулся Петя, когда я повторила вопрос. – Или снова думаешь, как сбежать? По мне так иди-ка ты на фиг!

Да, похоже, здорово он на меня разозлился. Наверно, нагорело от Антона по первое число. Еще бы, как же он без меня диск получит, чем будет с Ладыниной меняться!

Наконец мы выбрались из машины. Подталкивая меня в спину, как злобный конвоир, Петя направлялся к крайнему подъезду. Достал из кармана связку ключей, вставил в магнитный замок черную палочку. Дверь щелкнула, и мы оказались в просторном холле.

Да, красиво жить не запретишь! Пол покрыт разноцветной плиткой, кругом цветы, на стене абстрактное панно. За стеклянной перегородкой на кушетке дремал благообразный старичок в бежевом пиджачке. Услышав звук открываемой двери и шаги, он вскочил, выглянул в окошко.

- Здравствуйте, Петр Петрович! – дедушка елейно улыбнулся и сделал “малый японский поклон”.

Петя кивнул в ответ и нажал кнопку лифта. Мелодично звякнув, двери открылись, и я ахнула. На полу – коврик, на стене – зеркало, а в углу – мягкий табурет. Наверно, днем там сидит какой-нибудь лифтер. Нечто подобное, хотя и попроще, я видела в одном буржуинском доме, куда приходила по делу. Там мне не позволили самой нажать на кнопку этажа, для этого имелась специальная девица с постно-пронырливым лицом. Наверно, все про всех знает, не хуже бабушек на лавочке, подумала я тогда.

Петя нажал на кнопку с номером 5. Лифт ехал медленно – не поднимался, а возносился, как католический хорал к сводам костела. С каждой секундой мешок сена внутри меня рос и становился все колючей.

Через несколько секунд мне предстояло встретиться с Антоном и проглотить это унижение.

Я столько лет терпела Мишкино заносчивое хамство. Столько лет терпела Корнилова – его собственнические (собака-на-сеневые) выходки, его равнодушие и потаскунство. Терпела, хотя было больно, стыдно и противно. Но вся эта боль была просто булавочными уколами по сравнению с тем, что приходилось испытывать сейчас. Я уже не думала о том, как вести себя в связи с дурацким детективом, но только о том, как казаться равнодушной.

Я просто сделаю вид, что ничего не было. Не было того вечера, не было никаких разговоров. И… ничего не было.

Лифт остановился, створки разъехались. Сердце билось так, что отдавало в кончики пальцев. Во рту пересохло, огромный деревянный язык царапал нёбо.

На площадке было всего две квартиры. Выбрав на связке один из ключей, Петя открыв правую дверь, обитую темно-вишневой кожей с бронзовыми гвоздиками. Я вошла вслед за ним и, вздрогнув от неожиданности, застыла на месте.

Антон сидел в кожаном кресле в углу просторного холла и смотрел на меня. Выглядел он далеко не лучшим образом. Яркий электрический свет и черная рубашка подчеркивали его бледность, под глазами залегла тень, лицо осунулось. При этом он был аккуратно причесан, а легкий запах одеколона я чувствовала, даже стоя у двери, - наверно, только что подбрился. Неужели в мою честь такие церемонии? Сердце сжалось еще сильнее – прямо в горошину.

- Проходи! Что встала-то?

Невесть как оказавшийся за спиной Петя подтолкнул меня так, что я, сделав по инерции несколько шагов, поскользнулась на хорошо натертом паркете и чуть не упала. Антон, вскочив с кресла, подхватил меня, но не удержался, и мы полетели на пол оба. Петя хрюкнул и уткнулся носом в светлый плащ, висевший на вешалке.

Драматическая сцена превратилась в фарс. Антон сидел на полу, привалившись спиной к креслу, а я каким-то непонятным образом очутилась у него на коленях, и не просто так, а поперек и лицом вниз – в позе, самой удобной для показательной порки. С трудом, как опрокинутый на спину жук, я повернулась, посмотрела на Антона…

И все мысли, которые грызли меня и которые грызла я, вдруг исчезли. Испарились, улетучились. Внутри стало вдруг торжественно и пустынно. И тихо, как перед ударом бури.

- Почему ты ушла? – прошептал Антон, прижимая меня к себе.

(Не надо, пожалуйста! Не надо!)

- Скажи, почему?

- Я слышала твой разговор с Ладыниной. По телефону. Случайно, - ответила я чуть не плача: ну почему этот миг, острый и мучительно сладостный, не мог продлить дольше, хоть на несколько секунд?

Антон отстранился от меня и посмотрел с недоумением.

- Мой разговор с Ладыниной? – переспросил он. – Но я с ней не разговаривал. С чего ты взяла?

Я увидела, как они с Петей переглянулись. Не как заговорщики, нет. Просто Антон вскинул брови, а Петя непонимающе выпятил нижнюю губу и пожал плечами.

- Ты разговаривал с кем-то по имени Лена и сказал, что она, то есть я, останусь здесь, то есть там. А еще, - я решила пойти до конца, будь что будет, - слышала, как ты сказал Пете, что собираешься ночевать у какой-то Маши, потому что соскучился. Ну… и вот.

А дальше начался цирк на палке. Антон закрыл лицо ладонями и сложился вдвое – я при этом оказалась на полу, пребольно ударившись локтем о кресло. Петя издавал какие-то нечеловеческие звуки: то фыркал, то всхлипывал, то подвывал. И только я сидела с миной оскорбленной добродетели.

- Не понимаю, что тут смешного, - сказала я, чем вызвала новый припадок хохота.

- Ну Алка, ну дура мохнатая! – стонал Петя. – Тебе в детстве никогда не говорили, что подслушивать некрасиво? Знаешь, как мой папа говорил? Женщина – существо вредное, но забавное.

- Алла, - Антон вытер навернувшиеся от смеха слезы и снова притянул меня к себе, несмотря на то, что я отчаянно отбивалась. – Это была не Ладынина. Лена, с которой я разговаривал, – моя жена. Бывшая. А Машка – дочь. Она живет с бабушкой, Лениной матерью.

Я молчала, втягивая свежий запах его одеколона. Все так просто? Неужели все так просто? Но почему тогда?..

- Петь, она не верит! Принеси мой паспорт, пожалуйста. В пиджаке.

Петя всхлипнул последний раз и принес откуда-то паспорт. Не новый, как у меня, а еще старый, советский. Антон встал, подал мне руку. Усевшись в кресло, я стала перелистывать страницы.

Так, Пересветов Антон Владимирович, 10 января 1966 года, Ленинград, русский, выдан… Это неинтересно. Ага, в 1984 году зарегистрирован брак с некой Кротовой Еленой Андреевной. Вот идиот, в восемнадцать лет женился. Совсем как я. Брак расторгнут в 1997 году. А вот и дочь Мария 1985 года рождения.

Я молча протянула ему паспорт.

- Убедилась? – спросил он, присаживаясь рядом на подлокотник.

- А почему тогда ты сказал: “Она останется здесь, пока я не получу сама знаешь что”? Кто “она”? И что получишь?

- И ты решила, что это о тебе? Что я собираюсь обменять тебя на диск? Так?

- Ну… да.

- Ленка уехала в Америку. На постоянное, так сказать, Эм Жо. И собирается забрать Машу. А та не хочет. И я, разумеется, не хочу. Лена – та еще штучка, кого угодно заболтает. Машке самой от нее не отбиться. А на меня где сядешь – там и слезешь. Вот я и не даю согласия. Машка ведь несовершеннолетняя. Пусть едет в гости, на учебу – как угодно, но только не совсем. И согласие на это я дам только тогда, когда получу нотариально заверенное обязательство не принуждать ее к переезду. И не продавать квартиру.

Вышел ежик из тумана, вынул пейджер из кармана… Нет, не совсем еще вышел, и тумана море, но это потом. А сейчас… Мне вдруг стало так легко, что снова захотелось плакать.

- Где мы только тебя не искали, - Антон взял мою руку, провел пальцами – от запястья до самых кончиков ногтей. Я посмотрела на свою распухшую от мыльной воды лапу с обломанными когтями и покраснела. – И в лесу, и на станции спрашивали. И водителей автобусов. Всех твоих знакомых перетрясли, даже сочинских.

- Зачем? – прошептала я, все еще боясь поверить, что дело не в диске.

- Глупая ты, - так же шепотом ответил Антон.

- Ну, я, пожалуй, пойду, - ухмыльнулся Петя.

- Куда? – спросили мы хором.

- Покопаемся с Леней в моторе. Что-то там стучит после полета в пропасть.

- Так ведь…

Но дверь уже хлопнула. Мы остались одни.

- Тактичный мальчик, - Антон встал, взял со столика пачку “Кэмела”, вытащил из кармана рубашки зажигалку. – Вот только к Машке моей клеится. Если что – убью.

- Ты, кажется, обещал ему что-то другое, - я засмеялась, но смех получился какой-то напряженный и тут же погас, только напряжение это было уже совсем другое - немного терпкое, похоже на молодое вино или на след, который оставляет в небе летящий самолет.

- Ну, тоже неплохо. Она у меня знаешь какая классная. Красивая. Маленькая, как ты. На будущий год школу заканчивает. Знаешь, - затянувшись всего пару раз, он бросил недокуренную сигарету в медную пепельницу-ракушку и снова села на подлокотник, - я в восемнадцать дурак дураком был.

- Я тоже.

- А Ленка – на два года старше. Бойкая, красивая. Море кавалеров. И, как говорится, вам смешно, а мне жениться. Честно говоря, до сих пор не знаю, мой ли это ребенок. Да какая разница! Переживал жутко, ужасно не хотел жениться – хоть вешайся. Казалось, жизнь кончилась. Но… как честный человек – вот оно, родительское воспитание, где выплыло. Нинка меня тогда утешала: ничего, вот родится девчонка, вырастет, будет ей лет пятнадцать-шестнадцать, а тебе – всего тридцать пять, самый расцвет. Пойдешь с ней под ручку, никто не подумает, что дочь, будут завидовать. И ведь точно. Взял ее тут на презентацию, кто не знал, обстрадались: какую себе Пересветов телку оторвал.

Так мы говорили о том, о сем, искоса поглядывая друг на друга. Словно договорились: понятно, к чему идет, но нельзя же вот так сразу. А почему, собственно, нельзя? Впрочем, этот первый момент всегда был для меня… особенным. Как будто броситься в полынью или спрыгнуть с парашютом. Или с “тарзанки”. Однажды один знакомый подбил меня на эту авантюру. Я стояла на вышке, смотрела на темную гладь пруда и никак не решалась сделать шаг. А потом – словно разорвала пластиковую обертку и влетела в новый мир. Тот же самый – но совсем другой. В нем солнце светило ярче, в нем звуки были отчетливей, в нем даже ветер был новым, свежим и совсем по-другому холодил разгоряченную кожу.

А еще мне было любопытно, получится ли все так же, как и раньше? Буду ли я смотреть на эротическую сцену со стороны, со шкафа или с люстры, вскользь отмечая негатив вроде потных подмышек или пятен на простыне? И останется ли потом легкое недоуменное послевкусие: и это все?

Нет, не может быть. Я чувствовала это. Все будет по-другому.

- О чем ты думаешь? – спросил Антон.

Я потянулась, перевернулась на спину и положила голову ему на плечо.

- Я думаю, что, если бы Андрей не потерял телефон…

- Я бы тебя все равно нашел. Никуда бы ты от меня не делась. Ты мне еще на фотографиях понравилась. А уж когда увидел, как ты на заборе висишь, ножками сучишь и пытаешься Петю разжалобить… Нет, думаю, моя будет, не сойти мне с этого места.

- Да ну тебя! – я шлепнула его по животу.

- Лупи, лупи, может, руку сломаешь.

Да, пресс у него очень даже ничего. Наверно, ходит в какой-нибудь фитнес-клуб. Даже этим он выгодно отличался от разжиревшего Герострата.

О Господи, неужели нельзя обойтись без сравнений?! Пусть даже все они в пользу Антона.

- А что касается “если бы”… Есть один старый, длинный грузинский тост. Кстати, вина не хочешь?

- Немного можно. Только не шампанского.

Антон встал, накинул махровый халат. Интересно, почему мне всегда казалось, что голый мужчина – зрелище малоэстетичное? Впрочем, наверно, смотря какой мужчина.

Я села, подоткнув подушку под спину, закрыла глаза и попыталась вспомнить тот миг, когда Вселенная вдруг взорвалась ослепительными искрами, а по телу разлилась звенящая слабость, мягкая и теплая, как сибирский кот…

- У меня есть белое рейнское, - Антон заглянул в комнату с бутылкой в руках. – Красное попроще, всего лишь “Монастырка”, но хорошая. Земляникой пахнет.

Я выбрала “Монастырскую избу”. Антон принес вазу с виноградом и лысыми персиками – нектаринами, большую шоколадку. Разлил вино в хрустальные бокалы. Один подал мне и снова забрался под одеяло.

- Жаль, что нельзя остаться здесь навсегда, - сказал он. – Ну так вот, тост. Однажды один горец нашел заблудившуюся лошадь и привел ее домой. “Надо же, - сказал сосед, - как хорошо, что ты наш лошадь”. “Я не знаю, хорошо это или плохо”, – ответил горец. Через некоторое время сын горца упал с лошади и стал калекой. “Надо же, - сказал сосед, значит, все-таки то, что ты нашел лошадь, было плохо”. “Я не знаю, хорошо это или плохо”, – снова ответил горец. Прошло время, началась война, все юноши из селения ушли воевать, и многие из них погибли, а сын горца остался дома. “Надо же, - сказал сосед, значит, все-таки то, что ты нашел лошадь, было хорошо”. “Я не знаю, хорошо это или плохо”, – в третий раз ответил горец. Прошло еще какое-то время, сын горца повздорил с соседом и убил его. И тогда все промолчали. Так выпьем за то, чтобы мы принимали все, что дает нам Господь, с благодарностью и без размышлений, хорошо это или плохо.

Он коснулся своим бокалом моего, и в воздухе повис тонкий нежный звон. Вино действительно пахло земляникой. Как хорошо! Или нет, благодарю тебя, Господи!

Я сидела, потягивала вино, и мне совершенно не хотелось думать о том, что будет дальше.

Внезапно откуда-то раздался Армстронг.

- Забыл выключить, - поморщился Антон. – Ну его к черту.

Но телефон и не думал умолкать. Антон встал, вытащил его из пиджака, посмотрел на дисплей.

- Что случилось? – голос его звучал встревоженно, и почему-то я вдруг забеспокоилась.

- Так… - он искоса посмотрел на меня. – Куда отвезли?.. Да подожди ты, не вопи. Дай подумать. Перезвоню.

Положив трубку на тумбочку, Антон сел на кровать и закусил костяшку большого пальца.

- Что-то случилось? – спросила я и подумала, что не представляю, как его называть. Если ласково. Антоша, Тоша – просто кошмар. Бывают такие имена, хоть плачь. Вот и мое тоже. Разве что Аллочка. Аля – так только Герострат меня называл.

Опять?!

- Корнилова твоего машина сбила, - хмуро сказал Антон.

- Как? – ахнула я.

- Вот так. Между прочим, недалеко от твоего дома. Да не волнуйся, жив, что ему сделается, - нотки ревности звучали вполне отчетливо. - Небольшое сотрясение мозга. На “скорой” в больницу отвезли. Правда, там его менты у палаты стерегут.

С досады я треснула кулаком по подушке. Идиот! Что он делал у моего дома? Хотел каким-то образом попасть в квартиру и поискать чертов диск? Может быть, он пришел к Динке, не зная, что она замешана в эту историю, попросил ключи? И что дальше?

- Скажи, - все так же хмуро спросил Антон, глядя исподлобья, как я обгрызаю кожу вокруг давно съеденного ногтя, - ты… все еще его любишь?

Я молчала. Вопрос меня ни капли не удивил. Но вот что на него ответить, я не знала. Наверно, пять минут назад, не задумываясь, сказала бы “нет”. А сейчас… Что бы я ни ответила, это было бы неправдой. Вернее, не совсем правдой.

- Значит, да, - вздохнул Антон.

- Нет! То есть… Ты не понимаешь! – я пыталась как-то выкрутиться, но выглядело это так жалко, что не стоило и начинать.

- Ну почему же. Столько лет…

- Послушай, не надо устраивать сцены у фонтана! – я потихоньку начала свирепеть. – Мне что, надо сделать вид, что я вообще его не знаю?

- И что ты предлагаешь? Может, поедешь в больницу навестить его?

- Ничего не предлагаю. И в больницу не поеду. И вообще, отстань!

Я натянула на голову одеяло и отвернулась к стене. Это было глупо, но я ничего не могла с собой поделать. Как говорила бабушка, и снова здравствуйте!

Повисшее молчание давило, словно асфальтовый каток. Антон сидел спиной ко мне и постукивал пальцами по краю тумбочки, выбивая замысловатый ритм. Я повернулась и выглянула из-под одеяла. В этот момент он прекратил барабанить и хлопнул ладонью по тумбочке, словно принял какое-то решение. Быстро посмотрел на меня и взял телефон.

- Петя, поднимись минут через пять, - сказал он в трубку и повернулся ко мне: - Одевайся!

         * * *

- Кстати, как Алексей?

- Пришел в сознание, но все равно очень неважно. Никаких прогнозов.

Я попыталась вспомнить, как он выглядит, но как ни старалась, так и не смогла. Разве что кадык на длинной шее. И все равно мне было его жалко.

- А кто стрелял, не нашли?

- Думаешь, кто-то ищет? – Петя сел на тонконогий табурет, который затрещал под его тяжестью, и налил себе кофе. – Кроме Серого – никто. Только делают вид.

- И что?

Петя нерешительно посмотрел на Антона. Мы сидели на кухне: Петя у стола, я на диванчике-уголке, Антон вроде бы рядом со мной, но вид у него был, словно мы только что познакомились. Я давилась обидой: интересно, мне что, нужно было петь и плясать, узнав, что Корнилов попал под машину? Он сам так сделал бы, если б это случилось с его бывшей мадам? При чем здесь мои чувства?

В ответ на Петин взгляд Антон мрачно кивнул: чего уж там, говори.

- Сергей выяснил, что в Алекса стреляла женщина. Молодая. Среднего роста. Брюнетка с длинными волосами.

- Нет! – простонала я. Это уж слишком!

- Да. Как раз то, что ты подумала. Твоя милая подружка. Прилетела в Москву вечерним рейсом, сделала свое дело и вернулась в Петербург. В “Пулково” ее прекрасно запомнили, она там устроила дикий скандал, не хотела сумку в багаж сдавать.

- А может, нам с ней пообщаться? – наконец-то вступил Антон, который все это время непробиваемо молчал.

- Фигушки. Дома ее нет, на работе сказали, что взяла отпуск по семейным обстоятельствам и куда-то уехала.

- Мне вот что еще непонятно, - Антон поболтал свою чашку, как будто собирался гадать на кофейной гуще. – Неужели так трудно выяснить, была ли Ладынина в Сочи, когда там всех покрошили?

- Трудно, - вздохнула я. – Ее там не было. Потому что там была я.

- Как?

- Да так. И ментам это давно известно, зря что ли меня в розыск объявили. Ну, не я, конечно, - в ответ на их обалделые взгляды пришлось спешно поправиться, - кто-то под моим именем.

И я рассказала, как якобы куда-то уезжала в то время, когда сидела дома и писала статью.

- Вот только никак не могу взять в толк, зачем Динка доказывала, что видела меня с дорожной сумкой. Хотела, чтобы я начала сомневаться в своей нормальности? Мол, нигде не была. А может все-таки была?

- Какие у всех разные непонятки, - хмыкнул Петя. – Могу добавить для коллекции. Зачем этим дамочкам понадобилось стрелять в Алексея? Он поехал в Москву по нашим внутренним делам, так? Откуда они могли узнать, что у него еще одна задачка имеется? У нас что, внутренний враг окопался? Или жучков понатыкали?

- Резонно, - согласился Антон. – Свистни ребятам, пусть проверят и дачу, и квартиру. И мой офис на всякий случай. А мы пока пойдем прогуляемся, пивка попьем.

- Ну уж нет, - надулась я. - В таком виде я на улицу не выйду.

- Тогда сиди здесь, как ворона. Я вам, Владимыч, говорил, не связывайтесь с ней, она вредная и противная.

Впрочем, мои джинсы и майка действительно выглядели не слишком презентабельно. Поскольку никакой женской одежды у Антона, по счастью, не водилось, а его шмотки мне были категорически велики, пришлось пойти на компромисс. Антон с Петей отправились совещаться на улицу, а я, загрузив вещи в стиральную машину, залезла в ванну.

Последний раз я проделывала эту процедуру еще в “прошлой жизни”. Пенные сугробы, пахнущие сиренью, грозили перевалиться через край. Звук разбивающейся о воду струи казался райской музыкой. Сначала я просто блаженствовала, а потом в голову против воли полезли совершенно ненужные мысли.

Послушай, дорогая, прекрати это! Да, Корнилова жаль. Как бы там ни было, какой бы он там свиньей ни оказался, зла я ему не желаю. Но если подумать, как он со мной обошелся… Хотя, конечно, вся эта опупея – не слишком адекватное наказание за глупость и жадность. Правда, если он действительно в сговоре с Ладыниной…

Я разозлилась на себя и шлепнула рукой по шапке пены – хлопья полетели в разные стороны, залепив рот и нос. Смыв пену и проморгавшись, я снова, как и утром, подумала, что Антон какой-то… неправильный. В моем представлении банкир должен жить совсем по-другому. А у него ни дача, ни квартира особой роскошью не отличались. Нет, вся обстановка, техника подобраны со вкусом, вещи, безусловно, дорогие. Если бы я внезапно разбогатела, вряд ли бы мне пришло в голову завести золотой унитаз или кровать, инкрустированную перламутром. Но то я, а то банкир. Похоже, я с каким-то снобизмом наоборот напрочь отказывала состоятельному человеку в возможности обладать вкусом и чувством меры.

Впрочем, я была рада тому, что ошибалась. Может, что-то в этой квартире я и заменила бы, но в целом мне все нравилось. И отделанный светлым деревом просторный холл. И гостиная всех оттенков светло-коричневого: от палевых обоев до ковра и штор цвета молочного шоколада. И светло-зеленая спальня с огромной кроватью, на которой не только я, но и сам Антон мог спать поперек. И кухня, где чего только не было, а для чего предназначены некоторые штуковины, я могла только догадываться. И ванная, неправдоподобно большая, серо-голубая, с орнаментом в виде греческого меандра. Ни зеркал на потолке, ни прочего выпендрежа. Даже вместо ожидаемой джакузи – обычная голубая ванна, только длинная и широкая. Впрочем, вон тот шкафчик не очень, можно бы и получше подобрать. И весов не видно.

Аллочка, а не слишком ли всерьез ты вдруг стала себя воспринимать?

Не успела я ответить на этот животрепещущий вопрос, в дверь постучали.

- Что случилось? – рявкнула я, потому что от неожиданности чуть не захлебнулась.

- Алла Валентиновна, вы там долго еще будете? – спросил смутно знакомый мужской голос. С большим трудом удалось сообразить, что это Леонид.

- А что?

- Надо ванную проверить. Но мы можем и подождать.

- Да, подождите минут пятнадцать, пожалуйста!

Вот черт! Я лихорадочно стала перебирать шампуни на полке. Фен! Вот он, на крючке, в пластиковой сумочке. Уже лучше, но все равно…

Ровно через пятнадцать минут я выскочила из ванной в халате, с полотенцем на голове и феном наперевес. Леонид и еще двое незнакомых субъектов, похожих на “людей в черном”, сидели на кухне. На столе, рядом с кофейными чашками, громоздились неведомые мне приборы. Я шмыгнула в гостиную и закрыла за собой дверь.

Фен оглушительно ревел, поэтому ни шагов, ни стука в дверь я просто не услышала. Откинула с лица еще влажные волосы и увидела стоящего на пороге Леонида. Он смотрела на меня, удивленно моргая.

- Что? – спросила я растерянно-нахально и выключила фен.

Леонид молчал. Потом слегка пожал плечами и сказал:

- Мы закончили.

- Нашли что-нибудь?

Он снова помолчал, словно размышляя, стоит ли мне что-нибудь говорить.

- Нет, не нашли.

После чего развернулся, как солдат на параде, через левое плечо, и вышел. Я с трудом перевела дух.

На столе лежала записка: “Если ничего не найдут, позвони матери. Она беспокоится”.

Еще бы! Сначала звонит какой-то мужик и говорит, что доченька уехала. Потом другой мужик (а может, и тот же самый, уж не знаю, кто ей звонил) начинает ее же разыскивать. Скорее всего, то же самое делает и доблестная милиция.

А если телефон все-таки слушают?

Тут я заметила на письменном столе многострадальный “Эрикссон”. Интересно, можно ли узнать место, откуда звонят по сотовому? Наверно, можно. Кажется, в кино я видела что-то подобное. Но для этого нужна специальная аппаратура и какое-то время для определения пеленга. Нет, вряд ли меня смогут засечь. Но на всякий случай я решила, что, если мама подойдет сама, скажу, что все в порядке, и сразу повешу трубку. Или скажу то же самое на автоответчик.

- Здравствуйте! – маминым голосом отозвался вышеозначенный агрегат. – Вы позвонили в квартиру Кривичевых. К сожалению, сейчас мы не можем подойти к телефону. Оставьте сообщение после звукового сигнала.

- Мам, это я. У меня все в порядке, я…

- Алла, подожди! Только не вешай трубку!

Вот паскудство! К телефону подбежал Кирюша. Только его мне и не хватало.

- Пожалуйста, Алла! Мне с тобой надо поговорить!

Голос его звучал так жалобно, что я дрогнула.

- И чего ты хочешь?

- Ал, я хочу объяснить. Я же знаю, ты меня видела. Ну, в магазине.

- А-а…

- Черт, я понимаю, - он говорил вполголоса, видимо, мама была дома, но в другой комнате или на кухне, - это звучит глупо, но…

- Это не то, что вы думаете, - перебила я. – Просто обожаю эту фразу.

- Но это правда! Юля – сестра моего друга Саньки. Мы покупали продукты к Санькиному дню рождения.

- И ты хочешь сказать, что у тебя с ней ничего нет. Ага, так я и поверила! Стой! – вдруг сообразила я. – Ты сказал, ее зовут Юля?

- Да, а что?

- Ты не врешь? То есть, я хотела сказать, ты уверен?

- Конечно, - удивился Кирюша. – Я ее с пятилетнего возраста знаю. Ну… Когда-то мы с ней немного… того, но все давно кончилось. Нет, Алла, серьезно. Мне с Мариной хорошо, я ее не брошу.

- Потому что он хороший. Ладно, - буркнула я, тщательно пытаясь скрыть радость, - мне-то что, хоть Юля, хоть Оля (“Лишь бы не Лена!”), хоть Иван Ефремович! Не бойся, я маме ничего не скажу. Радуйся жизни. И скажи ей, что у меня все в порядке.

- Слушай, а тебя менты искали. Ты чего натворила? – Кирюша по-прежнему говорил почти шепотом, но голос его звучал уже не испуганно-умоляюще, а просто с любопытством.

- Да ничего особенного. Ограбила швейцарский банк, - ляпнула я и положила трубку.

Так… Значит, Кирюша здесь ни при чем. (“Если, конечно, не врет!” – с настойчивостью паранойи бубнил какой-то внутренний зануда, похожий на мигающую точку тревожной сигнализации в уголке экрана). Уже лучше. Значит, та девица, которую я встретила в тупике, не Ладынина. Просто Кирюша заметил меня в магазине и сказал ей, кто я. А потом мы с ней случайно столкнулись. Может, она живет рядом. И она поспешила уйти, сказав первое, что пришло в голову. Наверно, испугалась, что начну выяснять отношения.

Да какая разница! Спит он с ней или нет – наплевать! Главное, не он продал меня, как сказал Антон, за три копейки. А вот кто продал…

Я решила позвонить Валерке. Может, Антон ошибся? Может, все было совсем не так? Номер Валеркиного телефона сохранился в памяти мобильника. Трубку сняла Лариса.

- Кто это? – спросила она, не узнав меня.

- Алла. Мартынова.

- Ты?! – аж задохнулась Лариска. Я так и видела ее перекошенную толстощекую физиономию в обрамлении обесцвеченных кудряшек. – И у тебя еще наглости хватает звонить?! После того, что ты устроила на даче!

- Да подожди ты, - я попыталась вклиниться, но это было равносильно попытке хлебнуть “Фанты” и тормознуть самолет.

- Нас менты загнобили просто! – вопила она. – На чердаке труп, весь дом перевернули, как теперь соседям в глаза смотреть? Как там жить теперь? Неужели в другом месте нельзя было со своими мужиками разбираться? У тебя есть квартира, там что, нельзя трахаться? На природу потянуло?

- Послушай, а разве три тонны баксов – недостаточная компенсация за неудобства? – вдруг спросила я.

Это было, конечно, глупо. Неужели Валерка – такой идиот, что отчитывается перед женой за каждую копейку своих левых доходов?! Сейчас она спросит: “Какие еще три тонны баксов?”

- Да лучше бы ты на эти три тонны адвоката хорошего наняла. Он тебе ой как пригодится, когда поймают! – и Лариска бросила трубку.

Хм, значит, совсем идиот.

Динка… Ну что тут выяснять. И так все ясно.

Но остановиться я уже не могла.

Пошуршав мозгами, вспомнила телефон своей ближайшей сочинской приятельницы, бывшей одноклассницы Кати Воробьевой. Она оказалась дома.

- Кого пристроить на постой? – сразу же поинтересовалась Катя. – Опять усатую Галку?

- Нет, пока никого. Скажи, ты помнишь Байбака?

- Капитонова? Конечно. А что?

- Знаешь, чем он занимается?

- Пописывает в газеты, залезает в телевизор. Типа журналист. Ужасно противный, пальцы веером.

Значит, все правильно, он.

- Можешь узнать его координаты?

- Зачем?

- Катюша, очень надо, честное слово!

- Ну не знаю, попробую, - с сомнением и явной неохотой протянула Катя. – Тебе когда надо?

- Вчера!

- Тогда позвони через пару часов.

К тому времени, когда Антон с Петей вернулись, я уже была при параде. Если можно, конечно, назвать “парадом” полное отсутствие косметики и мятые джинсы: утюга как-то не наблюдалось, а шарить по шкафам я постеснялась.

Совещание, похоже, прошло не слишком гладко. Антон выглядел раздраженным и не смотрел в мою сторону. Зато Петя наоборот косился злобно.

Из кухни вышел Леонид. Он тоже посматривал на меня, но с недоумением. Тут я хоть понимала, в чем дело.

- Антон Владимирович, здесь чисто, - доложил он. – Из офиса и с дачи звонили, там, вроде, тоже. Вы ничего не сказали про машины, но мы на всякий случай проверили.

- И?..

Леонид протянул ладонь, на которой лежало что-то черное, величиной с пуговицу от рубашки.

- Где?

- В “Ауди”. На заднем сидении.

Антон отпустил бригаду по домам, приказав Леониду быть “на связи”, и сел за стол. Покрутил в руках микрофон, бросил в пепельницу и поджег.

- Теперь понятно, но не совсем, - сказал он задумчиво. – Если бы эта штучка была в машине раньше, они заявились бы на дачу.

Петя посмотрел на меня с подозрением: а не ты ли прицепила “клопа”? Но понял, что это глупо, пошевелил губами, что-то прикидывая, и выдал посылку:

- Утром вы на “аудюхе” ехали с Алексеем в город…

- Да, - Антон встал и вытряхнул воняющую паленым пластиком пепельницу в мусорное ведро под раковиной. – Или “жука” кто-то поставил ночью, или… Черт! Мы же подвезли беременную до консультации.

- Ох, блин! – скривился Петя. – Доведет вас, Владимыч, доброта… - он не стал уточнять, куда. – И что? Как она хоть выглядела?

- Да как выглядела? Обычная беременная баба. Лет тридцать. Месяце на седьмом – восьмом. В джинсовом сарафане. Косынка на голове, очки темные. Я был за рулем, Леша рядом. Она – сзади. Потом вышла. Мы доехали до банка, еще посидели, обговорили московские дела. Он поймал такси, поехал домой, потом сразу в аэропорт.

- Ладно, умерла так умерла, - вздохнул Петя. – Разберемся. Сейчас о другом думать надо. Хотя мне это и не нравиться, - он снова зыркнул в мою сторону.

Похоже, они мне что-то недоговаривают.

Антон зачем-то вышел, и тут Петя набросился на меня.

- Твоя идея? – зарычал он, схватив меня за плечи.

- Какая еще идея? – пискнула я, пытаясь вырваться.

- Вытащить твоего идиотского хахаля из больницы.

- Ничего я не знаю! Пусти, дурак, больно!

Видимо, сообразив, что перестарался, Петя отпустил меня. Наверно, будут синяки, думала я, обиженно надувшись и потирая плечи.

- Извини, - буркнул Петя. – Я не хотел. Просто подумал, что ты подумала, что раз затащила его в койку, то можно крутить им как хочешь. И даже заставить помогать твоему любовнику.

Без тени мысли я вцепилась Пете в физиономию.

- Сдурела? – заорал он и попытался скинуть меня, но не смог, потому что я врезала ему ногой пониже живота. Да так, что он сложился вдвое и тоненько заскулил.

Вот это и называется аффект, промелькнуло где-то на задворках. Все заволокло красным с черными молниями. Вообще-то мы мирные люди, но наш броненосец... то есть бронепоезд…

- Запомни, - прошипела я. – Никто никого никуда не затаскивал. Это раз. Во-вторых, тебя это не касается. А в-третьих, если ты еще раз позволишь себе разговаривать со мной в таком тоне…

Что произойдет в этом случае, я не знала, но, надеюсь, пауза прозвучала достаточно многообещающе. Однажды, это было в седьмом классе, я надавала по морде однокласснику Сашке Челидзе, который был раза в полтора меня толще и на голову выше. Уж и не помню, за что. Все, при этом присутствующие, говорили, что можно было умереть со смеху. Но я действовала по принципу: бешеный заяц загрызет льва. И Сашка после этого меня больше уже не задевал.

- Браво! – Антон стоял в дверях и довольно ухмылялся. – Ты, Петюня, и правда зарвался. Пойди промой перекисью, а то от человечьих когтей самые страшные раны остаются.

Пунцовые краски стали блекнуть, остались только три длинные кровавые царапины на Петиной щеке. Глянув на меня, как на врага народа, он скрылся в ванной.

- Ох, какая ты была красивая! – Антон обнял меня, и я тут же превратилась в тающее на солнце эскимо. – Прямо как кошка. Рыжая шерсть дыбом, глаза зеленые, светятся, шипит, царапается!

- Лучше скажи, что за дурацкая идея спасти Герострата?

- Не могу сказать, что она мне нравится, - нахмурился Антон. – Но, боюсь, придется это сделать.

- Почему?

- Потому что не прикидывайся дурочкой, тебе это не идет. И потому что если с ним что-то случится, это будет стоять между нами. А я этого не хочу. Из больницы ему прямая дорога в Кресты. И далее. Потому что по убийству Семена все улики против него. И против тебя. Впрочем, если уж Ладынина так уж завелась отомстить вам обоим, то она достанет его и в Крестах, и на Колыме. Ее, правда, уже ищут, но…

Я подумала, что он, наверно, прав. А еще – что вряд ли смогла бы так.

- Ал, только не обижайся, - усмехнулся Антон, - ты… с ним тоже так обращалась? Как с Петей? А то, может, я сильно рискую?

- Нет, - фыркнула я. – А жаль. Надо было бы. Тогда, может, и не было бы всех этих проблем.

- Может, - согласился Антон. – Но мы бы с тобой тогда точно не встретились.

- Наверно. И что же вы собираетесь делать?

- Подумать надо. Вот если бы Алекс был, он на такие штучки мастер. Ничего, Сергей сегодня из Москвы возвращается. Мы с Петей поедем его встречать, заодно и потолкуем.

- А я? – мне вдруг стало страшно остаться одной. Парень в будке и старичок в подъезде – разве это охрана?

- С тобой Вадим побудет.

Вадим? С ума сойти, у него не служба охраны, а целый батальон!

Проходя по коридору, я заглянула в приоткрытую дверь.

Петя сидел на краю ванны. В одной руке он держал клочок ваты, в другой – пузырек перекиси и никак не мог решиться употребить их в дело.

- Ладно уж, давай промою, - я решила пойти на мировую.

- Да иди ты, Алла, лесом! – Петя набычился и попытался отвернуться, рискуя свалиться в ванну.

- Давай, давай, не выдрыкивайся!

Я отобрала у него орудия пытки и начала промывать вспухшие царапины.

- Да осторожнее ты, больно! – заорал Петюня. – Отрастила когти, как у мандарина!

Сначала я посмотрела на свои обломанные и обкусанные ногти. А потом с недоумением представила себе висящий на новогодней елке мандарин, из-под кожуры которого растут длинные когти, покрытые почему-то синим лаком, но все же сообразила, что он имеет в виду китайца. Мне стало его жаль – Петю, а не китайца.

- Слушай, Петь, не сердись, а? Давай дружить.

- Ну ты прям как в детском саду, - проворчал он, жмурясь от боли. – “Мальчик, давай дружить, дай мне твое ведерко поиграть!” Ладно, извини. Просто была одна такая, очень хотела его на себе женить.

- Да не собираюсь я его на себе женить! – я снова начала заводиться.

- Это почему это? – совершенно нелогично возмутился Петя. – Чем это он тебе нехорош?

Оставшись одна, я развила бурную деятельность. Охранник Вадим, высокий широкоплечий парень лет двадцати, мне нисколько не мешал. Зайдя в квартиру, он молча кивнул мне и устроился в холле. Сидел в кресле и читал детектив в бумажной обложке.

Я прикрыла дверь в гостиную и снова позвонила Кате.

- Пиши, - сказала она и продиктовала два номера, рабочий и домашний. – И все-таки, зачем он тебе сдался? Вы же в школе друг друга терпеть не могли.

- Мы маскировались, - ответила я. – На самом деле мы друг друга страстно любили.

- Ты? С Байбаком? – захлебнулась смехом Катя. – Да ни в жисть не поверю! Кстати, скажи лучше, зачем тебя из милиции искали? И потом еще мужик какой-то?

- Да так, ерунда. Уже нашли. Просто матушка меня потеряла. Записку не заметила и в розыск подала, - врать теперь для меня стало, как воду пить.

Поговорив с Катей, я призадумалась. Капитонов всегда был противным. Толстый, с маленькими глазками и торчащими передними зубами – настоящий байбак. И настоящий журналист, в самом худшем смысле этого слова. То есть, я, конечно, не знала, что он журналист: то ли мне просто не попадались его статьи, то ли раньше он занимался чем-то другим. Но натура у него всегда была такая: настырная, пронырливая и бесцеремонная. Короче, журналист не профессия, а характер. Это про Женьку.

Часы показывали половину седьмого. Поколебавшись, я набрала домашний номер.

- Слуфаю, - отозвался знакомый голосок.

- Байбак, привет! Это Алла Мартынова. Помнишь такую?

- Мартыфка, здорово!

Вот гад! Кроме него, меня никто так не называл. Катя была права, мы с ним действительно друг друга тихо ненавидели.

- Жень, мне твоя помощь нужна.

- Да? – кисло отозвался Байбак.

- У тебя “мыло” есть?

- Компьютерное? Есть.

- Далеко?

- Рядуфком.

- Тогда говори адрес и врубай.

Он продиктовал мне адрес электронной почты и положил трубку. Я включила компьютер, открыла почту и нашлепала послание:

“Требуется твоя журналистская помощь. Обещаю эксклюзивный материал. – Подумав, добавила: - Это связано с делом Ладынина”.

Пискнув, почта ушла. Я стала ждать ответа, раскладывая компьютерные пасьянсы. Наконец Женька откликнулся:

“Чего тебе надобно, старче?”

“Мне нужны все возможные данные на Стеклову Елену Сергеевну. Родилась в 1973 году в Сочи. И, если можно, фотографию”.

В ответ я получила кислый “смайлик” и одно слово: “Постараюсь”.

         * * *

- Не спать на посту! – я кокетливо улыбнулась двум парнишкам в серой милицейской форме, которые дремали на стульях у двери палаты.

- Простите, - сконфуженно проблеял один их них, маленький и тонкошеий.

- А Даша где? – насторожился второй, здоровенный мордоворот с глазками-щелочками – то ли татарин, то ли просто щеки такие обширные, что глазам места уже нет.

- Спит Даша, - я пожала плечами и поправила белую шапочку, которая все время сползала на глаза. – Попросила зайти, посмотреть, как у этого дела. Таблетками на ночь покормить.

Постовые понимающе покивали – видимо, уже узнали, где и с кем спит означенная медсестра Даша.

Как донесла разведка, Корнилова положили во “вторую травму” – отделение, где лежали в основном больные нетяжелые. Порядки здесь были самые что ни на есть раздолбайские. Днем медперсонал, может, еще и пытался создать видимость дисциплины, а вот ночью… Уж не знаю, сколько медицинских единиц было положено на ночную смену, но де-факто дежурили всего двое – врач и медсестра. Причем, в этот день на вахту вышла сладкая парочка, которая имела обыкновение сразу после вечерних уколов запираться в ординаторской и пылко предаваться тайной страсти, которая, разумеется, ни для кого не была секретом. По счастью, никто из больных от недосмотра на тот день не умер, поэтому им не мешали. Что было нам весьма на руку.

Если кто смотрит американский сериал про “скорую помощь”, то, наверно, не может не удивляться – какой дурдом там творится. Смею заверить: у нас не лучше. Есть, конечно, такие места, где решетки и ключики-трехгранники, например, в психиатрии или в токсикологии от Джанелидзе, но в общем и в целом…

Время посещений никто не ограничивал, поэтому я без всяких проблем зашла в больницу около половины десятого. На темной лестнице нацепила принесенные с собой белый халатик и шапочку и принялась разгуливать по всем без исключения этажам. Пару раз меня попросили сделать укол, но я ссылалась на свою принадлежность к “другому отделению”. Видимо, так же меня воспринимали и “коллеги”. Во всяком случае, подозрений я ни у кого не вызывала.

Часов в одиннадцать “мое” отделение начало затихать. Начало военных действий было назначено на половину первого, поэтому я затаилась в общем туалете, прикрепив на дверь самой дальней кабинки написанное от руки объявление “Не работает!!!”.

Хотя охрану злыдня несли двое, один из них постоянно где-то болтался – то пил кофе, то болтал с сестрами. Его мне было ничуть не жаль – уж слишком нахальной была его лоснящаяся физиономия. Зато второй – совсем мальчишка, белобрысый, щупленький, с каким-то виновато-испуганным взглядом. Попадет бедняге ни за что, ни про что. Но что делать.

Открыв дверь палаты, я бесцеремонно, как настоящая сестра, включила свет. Корнилов, единственный обитатель одноместного спец-чуланчика с облупившимися стенами и замызганным полом, повернулся и прикрыл глаза рукой.

- Что?… - тут он наконец разглядел меня и осекся. – Ты?!

Скорчив зверскую рожу, я прижала палец к губам: молчи!

Что я почувствовала, увидев его? Даже не знаю, как сказать. Начнем с того, что мне было страшно. Страшно, что ничего не получится. Возвращаться обратно в камеру ой как не хотелось. Но об этом я старалась вообще не думать. На первый план вдруг выползло чувство какой-то стыдной неловкости.

С первого по третий класс у нас были обязательные для всех уроки ритмики. Чешки, белые носочки, полечка и полонез под расстроенное фортепьяно. Пары подбирались, разумеется, по росту. Мне достался полный караул – Димка Хвостов по прозвищу Хвост. Он был самый настоящий урод. Есть люди некрасивые, но милые. А есть такие, что с ними рядом даже стоять страшно. Был бы еще Димка добрый, умный, но куда там! Вредный, глупый, как табурет. И потрясающе неуклюжий, все ноги мне оттоптал. В конце года для родителей устроили танцевальный концерт. Мы с Хвостом плелись в хвосте, он то и дело сбивался с ритма, корчил рожи, а я умирала от стыда. Мне казалось, что все смотрят только на нас и потихоньку хихикают. В качестве апофеоза Хвост споткнулся и упал, некрасиво задрав ноги. Я зарыдала и убежала.

Сейчас я испытывала что-то похожее. Стыдилась человека, которого любила долго и глупо. Зрителей не было, но липкий тягучий стыд тошнотой подкатывался к горлу, как если бы я вышла на улицу с Корниловым, а он вдруг оказался в стельку пьяным, начал петь и принародно справлять нужду. И дело, разумеется, не в том, что он выглядел жалко: весь в синяках и ссадинах, с забинтованной рукой и головой. Просто он был жалким. Я никак не могла забыть: вот он, вжав голову в плечи, петляя, бежит к лесу… Даже в тот самый миг, когда я увидела его на чердачной лестнице: мрачным, усталым, испуганным – даже тогда он не был так жалок.

А как же: настоящие скауты никогда не бросают товарища в беде? Алла, это ты про него - или про себя? Какие еще, вашу мать, скауты?!

А еще… “Моя долгая боль, мой рябиновый сон, о тебе, улетая, грустят журавли. На границе миров и на стыке времен на мгновение крылья две птицы сплели…” Это писала я. Так было, и трудно притворяться, что не было.

Я зажмурилась так, что брызнули слезы.

- Аль, ты чего? – шепнул Герострат.

- Ничего! – все так же шепотом рявкнула я, злясь на себя и почти ненавидя его. – Я вернусь через полчаса. Твоя задача – лежать на попе ровно и изображать труп. Что бы ни случилось. Только пикнешь – и отправишься куда следует. А мы – за тобой.

- Кто это мы? – ревниво поинтересовался Корнилов, и мне захотелось ему что-нибудь сломать. Например, нос.

- Не твое дело! Старайся дышать через раз. По возможности незаметно. А еще лучше – вообще не дышать.

Последнюю фразу я, правда, сказала про себя, неуверенная, что она сможет прозвучать с достаточной степенью шутки. Впрочем, бабушка категорически не советовала желать кому-либо смерти. Даже в шутку. Но она вряд ли могла себе представить ситуацию, когда убить Герострата легче, чем забыть его. Хотя… разве это помогло бы?

- Все в порядке? – по-блатному лениво растягивая гласные, спросил старший из ментов. Казалось, сейчас цыкнет зубом и смачно сплюнет.

- Ой, не знаю, - озабоченно вздохнула я. – Что-то он мне не нравится. Бледный, потный, пульс частит. Зрачки какие-то нехорошие. И на головную боль жалуется. Как бы разрыва не было.

- Разрыва чего? – уточнил он.

- Ну как же! Гематому прорвет – и ага!

- Такое разве бывает? – вполне справедливо усомнился Геростратов тюремщик.

- А как же! У тебя чирей никогда не лопался? То есть фурункул? И кровь, и гной, и все тридцать три удовольствия. Вот и гематома так же, - я несла чушь, но с таким уверенным видом, что он попался.

- Так иди за врачом. Чего стоишь, языком чешешь?

Его младший собрат, который дремал, свесив голову на грудь, проснулся и заморгал, пытаясь сообразить, в чем дело.

- Слушай, парень, сбегай за каталкой, - озадачила я его. – Может, придется в реанимацию везти. Если не хуже.

Ординаторская, где окопались сластолюбивые медики, находилась за углом длинного, кишкообразного коридора. А прямо за ординаторской – выход на лестницу. Куда я и направилась. Потопталась там минут пятнадцать-двадцать, поднялась на один этаж и махнула Антону, который сидел у закрытой двери на площадке-курилке. В голубой хирургической пижамке он выглядел более чем забавно.

Вместе мы спустились обратно, подошли к палате. Даже не взглянув на ментов, Антон ворвался в палату.

- Это кто? – спросил пацан.

- Нейрохирург. Наш дежурный то ли дрыхнет, то ли ушел куда-то. Не открывает.

- Может, постучать как следует? – предложил второй.

- Да ну его на фиг! Что он может сделать? Надо было раньше смотреть.

- Маша, сюда, быстро! – выглянул из палаты Антон. – А вы, молодые люди, отойдите от двери, не мешайте. Никуда теперь ваш подопечный не денется. А может, и денется. Но вам уже без разницы. Звони в реанимацию, пусть пришлют кого-нибудь, - это уже мне.

Я подошла к посту и стала набирать номер. Только, разумеется, не реанимации, а Пети, который, как и я, сидел в туалете, только в мужском, на втором этаже.

- Ну что? – спросила я, заходя в палату.

- Хренуево! – Антон притворялся, что делает искусственное дыхание.

Герострат выглядел идеальным трупом, даже, вроде, нос заострился. Менты заглядывали в дверь, таращили глаза, обсуждали, стоит ли позвонить начальству.

- Тише вы там, - прикрикнул “нейрохирург”. – Нечего больных пугать, ночь на дворе.

- Что у вас? – распихав охрану, в палату ввалился Петя.

Увидев его, я едва сдержалась, чтобы не прыснуть. Хирургическая пижама, такая же, как у Антона, только не голубая, я зеленая, сидела на нем, как перчатка, волосатые руки торчали из коротких рукавов почти по локоть. Кургузая шапчонка не прикрывала и половины бритого черепа. Из-под слоя тонального крема на щеке проступали три параллельные царапины. Максимум на кого он был похож, так это на санитара из психушки.

- Черепно-мозговая. Кома. Машенька, быстро найдите его карточку.

- Эй, парни, давайте сюда каталку! – скомандовал Петя. – Перекладываем. По моей команде. Кислород из мешка. Кто качать будет? Вы! – он ткнул в меня пальцем. – Потом карточку найдете. Все, повезли. С дороги!

- Может, помочь? – пискнул парнишка, страдальчески нахмурив лоб.

- Не надо, - рыкнул Петя, выкатывая Герострата в коридор. – Можете, домой ехать. Хотите, здесь сидите. Только у реанимации не болтайтесь, инфекцию занесете.

Затолкав Корнилова в лифт, мы подождали, пока двери закроются, и не отказали себе в удовольствии тихонько посмеяться. Лифт ехал, разумеется, не на второй этаж, в реанимацию, а в подвал – в морг. Там был выход, который не охранялся и не закрывался, а рядом – удобный подъезд для катафалков.

Еще раз строго-настрого наказав Корнилову молчать и не шевелиться, мы с Петей выволокли каталку и потащили ее по выложенному плиткой коридору. Антон поехал обратно на второй этаж - сообщить в реанимацию, что больной, которого должны были доставить к ним из травмы, благополучно умер и доставлен в морг.

Насчет этого пункта программы у нас были разногласия в виду его рискованности. В самом деле, если больной немножко умер, почему его не привезли к ним немедленно? На то они и реаниматоры, чтобы реанимировать. Но что будет, если вдруг появится настоящий дежурный врач или медсестра, доказывал Антон. Менты им доложатся, или сами больным поинтересуются. Что тогда? Позвонят в реанимацию, а там скажут: я не я, и лошадь не моя. А так – все в порядке, больной скончался и складирован. Врачу с сестрой самим невыгодно шухер поднимать, они-то чем в это время занимались? Вот то-то. А что касается праведного негодования реаниматоров… Ну что ж, больной умер во сне, часа два назад, какая там реанимация. Почему не заметили? А почему, собственно, должны были заметить? Спит себе спокойненько, зачем будить. Ну хорошо, а почему же тогда должны были в реанимацию перевести? Да вот поэтому же. Сообразили, что слишком крепко спит, повезли и только по дороге сообразили, что к чему.

Навстречу нам из небольшого чуланчика, освещенного мигающей лампой дневного света, вышел молодой парень в грязно-белом халате. Сторож. Или, скорее, санитар. Наверно, студент-медик. Тощий, бледный, как и его клиенты, под глазами темные круги.

- Бумаги давайте! – заорал он неожиданно громким и густым для его комплекции голосом.

- С ума спрыгнул? - возмутился Петя. – Какие еще тебе бумаги, час ночи. Пусть постоит до утра. Хоть в коридоре. Не в палате же его оставлять, соседи волнуются.

- Ага! А потом еще кого-нибудь привезут, все перепутается. У меня один раз так уже было. И сопроводиловки перепутали, и заключения, и самих трупаков. Только на кладбище заметили. На больницу чуть в суд не подали, еле удалось замять. Нет, не приму. Куда хотите, туда и девайте.

- Тогда я знаешь, что сейчас сделаю? – грозно надвинулся на него Петя, и я уловила в его голосе нотки глубокого удовлетворения. – Я его вывезу во двор. И пойду спать. А он пусть стоит. И плевать я хотел на тебя, шитхед долбаный! Каждая жаба будет из себя подводную лодку корчить!

- Пусть стоит, - покладисто согласился санитар, нисколько не обижаясь. – Раз я его не принял, то и отвечать за него, если что, тоже не буду.

Он развернулся и ушел обратно в свою каморку, а Петя, исполнив дивный нецензурный звукоряд и стараясь производить побольше шума, выволок Корнилова во двор.

Дело в том, что первый этаж больницы был очень высоким, к нему вели лестница и пологий пандус, а подвал находился вровень с асфальтом, даже небольшое крылечко имелось в наличии.

- Все, Маша, пошли, - сказал Петя, громко хлопнув дверью, - и нехай они все тут сгниют.

Для конспирации мы сели в лифт, поднялись на первый этаж и вышли через разные выходы. А потом обошли больницу кругом и вернулись к моргу. Антон уже ждал в машине – он коротко мигнул нам фарами из-за толстенного дерева. Оставалось только привести Корнилова и уехать.

Петя шел впереди. Не доходя нескольких шагов до крыльца он резко остановился, и я по инерции налетела на него. Фонарь у входа освещал пустую площадку. Герострат исчез.

- Интересно девки пляшут по четыре штуки в ряд, - протянул Петя. – Сбежал твой драгоценный. Ну, ему не привыкать.

Я зашипела, как паровой утюг. Такого страху натерпелась, на такой риск пошла, а этот… Даже и слово не подберешь сразу, хотя лексикон у меня далеко не бедный.

- Подожди-ка, - вдруг сообразила я. – А где тогда каталка? Он что, на ней уехал?

- Каталку мог кто-нибудь забрать. Тот же санитар. Ладно, сейчас узнаем. Пошли!

Он решительно распахнул дверь и заорал:

- Эй ты, малахольный! Где мертвяк?

Но я уже видела стоящую в коридоре каталку, Корнилова на ней и санитара рядом. Мальчишка наклонился и с ужасом вглядывался в “труп”.

- Вы что это привезли? – дрожащим голосом спросил он. – Я вышел покурить, смотрю, а он шевелится. Я его затащил сюда. У него, между прочим, пульс есть. Он живой. Надо в реанимацию срочно.

- Ну-ка, ну-ка, - отодвинул его Петя. – Маша, иди сюда.

Мне уже надоело быть Машей, но делать нечего, назвался груздем…

- Нет у него никакого пульса. Ни на руке, ни на шее. Хватит сочинять.

Я тоже пощупала сонную артерию и подтвердила – нет, мол.

- Но как же так? – прошептал парень и снова дотронулся до Геростратовой шеи. – Да вот же, пульс!

Я давно уже заметила, что человеку можно впарить любую глупость, если говорить с достаточной степенью уверенности. При известной сноровке можно даже убедить, что черное – это белое, особенно если человек привык в себе сомневаться. Мордатый милиционер у дверей палаты, несмотря на свою наглость, был, похоже, как раз из таких. Парнишка-санитар – тоже.

- Ребенок, - сказала я со снисходительной усмешкой, как у доброй усталой матери семейства, - это не его пульс, а твой. Ты прижимаешь пальцы и чувствуешь свой пульс в периферических сосудах. В капиллярах то бишь.

- Да? – удивился он и прижал пальцы к щербатому столику. – Правда.

- Ну вот, - удовлетворенно кивнул Петя. – Или, может, это пульс стола?

- Но ведь он же шевелился! Я видел!

- А тебе не приснилось?

- Да нет же! – Парень чуть не плакал.

- Ничего не приснилось, - я решила прийти к нему на помощь. – Просто ветер, фонарь качается, тени от деревьев ползают. Вот и показалось.

- Смотрите, он дышит! – санитар тыкал пальцем в Корнилова, который, устав следовать моим наказам, действительно глубоко вздохнул.

- Тебя как зовут? – сварливо спросила я.

- Олег.

- Ты студент?

- Да, на второй курс перешел.

- Послушай, Алик, не знаю, может, вам это еще не объясняли, а может, ты просто вместо лекций по девкам бегал. Но, к твоему сведению, когда труп разлагается, внутри образуются газы. Которые периодически выходят через все имеющиеся в наличии отверстия. При этом происходят изменения плотности тканей, которые по неопытности можно принять за дыхание.

- Но ведь он же совсем недавно умер, - прошептал в конце сбитый с толку Алик. – Даже остыть еще не успел. Разве может образоваться столько газов?

- Может, Алик, может, - похлопал его по плечу Петя. – Все может быть, все может статься, машина может поломаться, девчонка может разлюбить, но чтоб мы бросили курить – такого, брат, не может быть! Так что давай покурим и мирно разойдемся. Брось эти свои глупости. А то так и свихнуться недолго. Будут везде живые мертвецы мерещиться.

- А что, если он еще на улице постоит? – робко предложил санитар. – Честно говоря, мне тут с ним что-то страшновато. Не поверите, совсем трупов не боюсь, в анатомичке ни разу не стошнило, но этот… какой-то жуткий. Честное слово, как живой.

- Я бы на твоем месте выпил спирту и пару раз прочитал “Отче наш”, - на полном серьезе посоветовал Петя. – Ладно, пусть торчит на улице, мне-то что. Чай не простудится. Но если что – я не виноват!

Мы снова поднялись на лифте на первый этаж и разошлись в разные стороны. Не знаю, как прошла процедура выхода у Пети, но мне пришлось капитально поскандалить с бабкой – уж не знаю, кто она такая – сторожиха, вахтерша, санитарка. В первый раз она с ворчанием открыла запертую дверь, но во второй уперлась.

- И что ты шастаешь взад-вперед? – гундела она, набычившись, как вредный малыш в песочнице. – Только что вышла ведь и вдруг обратно тут. Вот как зашла – так и выходи.

- Я через морг зашла, - оправдывалась я с виноватым видом. – Кошелек забыла. Не хотела вас беспокоить.

- Вот и не беспокой. Иди через морг.

- Я пыталась. Но там труп привезли, у двери поставили, не отодвинуть и не обойти. А санитар ушел куда-то.

Минут через пять она все-таки сдалась и открыла дверь. Делов-то – две минуты. Но как же не показать власть!

Обойдя больницу, я села в “Ауди”. Петя устроился за рулем, Антон рядом. Они уже успели освободиться от маскарада. Корнилов, которому дали панамку-“идиотку”, чтобы прикрыть повязку, сидел на заднем сидении и часто, как овчарка на жаре, дышал приоткрытым ртом – наверстывал упущенное за время нахождения в образе трупа.

- Все в порядке, солнышко? – спросил Антон. – Тогда поехали.

По тому, с какой интонацией он произнес это “солнышко” и какую гримасу скорячил при этом Герострат, я поняла, что битва гигантов началась.

Петя резко взял с места, и уже очень скоро мы оказались на Выборгском шоссе.

О том, что происходило в это время в больнице, нам стало известно гораздо позже.

Менты все-таки позвонили начальству. Им велено было остаться в больнице до утра, пока не прибудет подмена. Старший расположился на диванчике в холле второго этажа, неподалеку от реанимации, младший прикорнул на стульях у бывшей Корниловской палаты.

Где-то ближе к утру мордатый решил поинтересоваться состоянием своего подопечного. Он долго колотился в стеклянную дверь, не заметив кнопки звонка, поэтому вышедшая на стук сестра была весьма недовольна и разговаривать нерасположена.

- Кто? Корнилов? Нет у нас такого.

- А где? – оторопел грозный страж.

- Умер. В морге ищите.

Отзвонившись начальству и получив “добро” на уход, он поднялся на третий этаж за своим товарищем. И тут случилось нечто странное.

К палате подошла худощавая темноволосая медсестра (не Даша!) и сказала, что должна сделать укол больному Корнилову. Узнав, что больной Корнилов скончался, она как-то слишком явно обрадовалась. Менты насторожились, и тут из ординаторской выпорхнула изрядно помятая и потрепанная Даша.

- Вы кто? – вполне резонно поинтересовалась она у коллеги.

- Вас не было, и меня попросили сделать укол, - нахально ответила та.

- Корнилову инъекции делают два раза в день, - возразила Даша. - Кто назначил дополнительную?

- Дежурный врач.

Тут, как в водевиле, из ординаторской вышел не менее помятый и потрепанный дежурный врач.

- Владик, ты что назначил Корнилову? – поинтересовалась Даша.

- Ничего, - удивился тот.

Лжемедсестра попыталась улизнуть, но менты не позволили. Когда выяснилась вся история: с еще одной подозрительной медсестрой (“Я никого ни о чем не просила!”), с реанимацией и моргом, Даша и дежурный врач хором завопили:

- Что за фигня?

Позвонили в реанимацию.

- Парень уже умер и до нас не доехал, - ответили там. – Так что ничего не знаем, звоните в морг.

В морге санитар Алик подтвердил, что некий труп без сопроводительных бумаг прибыл, привезли его какой-то бритый бугай и медсестра по имени Маша. И что труп очень странный.

Дежурный, Даша и один из ментов понеслись в морг. Встретил их Алик, впавший в состояние прострации.

- Он ушел, - твердил несчастный санитар, улыбаясь, как блаженный. – Встал и ушел. Осталась одна каталка. Я так и думал, что он живой, а эти мне доказывали, что нет. Я так и думал, что не может труп шевелиться и дышать.

Тем временем, таинственная девица брызнула из баллончика в лицо второму милиционеру и беспрепятственно смылась. На лестнице нашли маленькую черную сумочку, а в ней – паспорт на имя Дианы Алексеевны Каретниковой.

         * * *

- Ну как, ничего не хочешь рассказать? – спросила я, не глядя на Корнилова.

Антон молчал, смотрел вперед, и я все кожей чувствовала исходящее от него напряжение. Петя что-то мурлыкал себе под нос, лихо вписывался в повороты, обгонял редкие машины. Но я знала, что и он напряжен не меньше. А причина этого тягостного чувства располагалась за их спинами, натянув на нос джинсовую “идиотку”. И отвечать на вопросы, похоже, не собиралась.

Мы уже проехали Сестрорецк, когда Андрей вдруг дотронулся до моей руки и прошептал:

- Алечка, спасибо!

Я вздрогнула и отдернула руку.

- Почти не за что.

Он посмотрел на меня умоляюще, но я отвернулась. Смотри, смотри! Неужели я могла ловиться на этот собачий взгляд с поволокой?!

- Молодой человек, Алла задала вам вопрос. Мы тоже хотели бы знать, чем вы занимались все эти дни, - вежливо, но с металлом в голосе поинтересовался Антон. – В частности, как вы оказались около ее дома?

- А почему, собственно, я должен вам отвечать? – окрысился Герострат. - Кто вы такие?

Ко мне снова подступило то самое стыдно-неловкое чувство, как в первом классе, с Хвостом.

- Ты, парень, чавку прикрой, - спокойно посоветовал Петя. – Или у тебя запасная челюсть в кармане? Я таких борзых не уважаю. Если бы не Алла…

Я готова была провалиться сквозь землю. Или хотя бы сквозь днище “Ауди”. В этот момент Корнилов вдруг представился мне очень дальним и очень престарелым родственником, в глубочайшем маразме, невероятно вредным, омерзительно неряшливым, замучившим всех до тихой истерики – и одно только чувство долга не позволяет сплавить его в какой-нибудь интернат для хроников.

Он еще немного поерничал, пытаясь показать, что его так просто с кашей не сожрешь, и сдулся, как позавчерашний воздушный шарик.

…Бросив меня висеть на заборе, добрый молодец проселками вышел к железной дороге, по шпалам добрался до станции и поехал в город. Там он скоренько сориентировался и отправился к Лошади Ане (не путать с сиамской Лошадью Нюркой).

Про Лошадь Аню я узнала лет шесть назад – почти сразу же после знакомства с Корниловым. А потом и увидела воочию. Это была длинная и тощая девица (Андрюша едва доставал ей до уха), наша ровесница, хотя выглядела она лет на пять постарше. Все в ней было бесцветным: жидкие мышиные волосы, собранные в хвостик, мучнистые бровки, короткие белесые ресницы. Профиль ее на самом деле напоминал голодную кобылу, заморенную бедным бобылем до полусмерти. Даже голос у нее был со ржучими всхрапывающими интонациями. Потом-то я поняла, что Герострат в плане женского пола всеяден. Неразборчивость свою он объяснял тем, что в каждой женщине, если поискать, найдется что-то привлекательное. Так-то оно так, но что привлекательного он нашел в Лошади Ане – хоть убей, не пойму!

Девица оказалась петербурженкой, но не коренной, а приезжей, откуда-то из-под Костромы. В Питере она окончила какой-то технический вуз, вышла замуж, развелась – что называется, зацепилась. Но этого ей было мало, душа тянулась к солнцу, к морю. Андрюша поначалу показался ей подходящей кандидатурой. Однако разложить его на женитьбу так и не удалось, да и жил он с родителями. Тогда Лошадь Аня нашла компромисс. Раз в год она приезжала в Сочи на пару недель, снимала комнату у Геростратовой соседки и проводила время с ним. По большей части, за свой счет.

Когда Корнилов появился на ее “зимней квартире”, Лошадь Аня, судя по всему, не слишком обрадовалась. Одно дело – курортный, хотя и долгоиграющий, роман, другое – суровые будни. Но пятьсот зеленых сделали свое дело, и Анечка пустила его в квартиранты. Целыми днями она пропадала на работе, а Герострат сидел взаперти и тосковал. А по ночам пытался изображать страстного любовника.

Уж не знаю, вспомнил ли он хоть раз обо мне, но вот о диске – готова съесть свои кроссовки, если это не так, - думал постоянно и неусыпно. И вот однажды утром, когда Лошадь Аня отчалила в свою контору, Корнилов вышел из ее квартирки на Варшавской и через весь город поехал в Шувалово. Добрался до моего дома, огляделся по сторонам, ничего подозрительного не заметил и, пристроившись к какой-то тетке с собачкой, вошел в подъезд. Поднялся на девятый этаж и позвонил в Динкину дверь. Так что я в своих предположениях не ошиблась.

Она открыла ему – бледная, растрепанная, в халате. Нисколько не удивилась. Корнилов начал лопотать что-то невнятное: мол, Алла послала его за вещами, сказала взять у нее ключи. Динка только плечами пожала и ключи вынесла без разговоров. Постояла в дверях, глядя, как он ковыряется в замке, вздохнула и сказала, что на его месте не стала бы этого делать, а уходила бы подобру-поздорову. И чем быстрее, тем лучше.

Но Герострат доброму совету не внял, ответил ей что-то резкое и вошел в квартиру.

- Видела бы ты, что там творится! – сказал он с каким-то экзальтированным воодушевлением, так дети рассказывают “страшилки” или “садистские стишки” про несчастного маленького мальчика. – Все вверх дном, мебель поломана, посуда перебита. Содрали паркет, линолеум, плинтусы. Цветы из горшков вытряхнули.

- А компьютер? – с внутренней дрожью и без всякой надежды уточнила я.

- Компьютера нет. Вернее, монитор разбили, а мозги, наверно, унесли.

- Неужели ты думал, что найдешь диск? – хмыкнул Петя.

- А почему нет? – снова вызверился Герострат.

- Да потому что его там нет. Мы смотрели. Так что забудь про денежки и думай про свою драгоценную жизнь. Если, конечно, она тебе хоть сколько-то драгоценна. Рассказывай дальше. Как тебя машина сбила?

- Да как? Как обычно. Вышел из дома, стал улицу переходить. Машина стояла. Я пошел – она поехала. Хорошо хоть скорость не успела набрать. Да и я отскочил, только крылом задело. Упал, головой ударился, потерял сознание. Очнулся уже в больнице. Следователь приходил, но я сказал, что мне плохо, врач его выгнал.

- Кто был за рулем? – голос Антона звучал неестественно спокойно. – Не разглядели?

- Мне показалось, женщина, - с сомнением протянул Корнилов. – Кажется, темноволосая. Единственное, что хорошо помню, - голые руки.

- А что за машина?

- Синяя “восьмерка”.

- Номер не помните? – Антон подчеркнуто обращался к нему на вы.

- Это что, черный юмор? – продолжал хамить Корнилов.

Я разозлилась окончательно и зашипела, выпустив когти:

- Видишь ли, Андрюша… Вся эта фигня объяснима только в одном случае. Если ты знаком с Ладыниной. И не просто знаком, а… ну, ты понимаешь. Отпираться не имеет смысла. Хуже все равно не будет.

- И лучше – тоже, - мрачно добавил Петя, круто свернул на встречную полосу, чтобы объехать не вовремя вышедшего на дорогу ежика.

- Да не знаю я ее! – Герострат так и подпрыгнул на месте. – Тысячу раз говорил, не знаю. К тому времени, как я начал у Гоши работать, они уже развелись.

- А вот этого ты мне не говорил.

- Это принципиально? Мне что, поклясться? На чем изволите – на Библии? Или на Конституции Российской Федерации?

- На “Камасутре”, - прогудел Петя.

- Подожди-ка, а может, ты ее знал раньше? – сообразила я. – Ее девичья фамилия – Стеклова. Елена Стеклова.

- Стеклова? – Герострат изобразил лицом мыслительный процесс. – Нет, не знаю. Или не помню. Но если не помню, это значит, никаких особых отношений не было. Я всех помню, с кем… того, - хвастливо добавил он.

Я сцепила зубы так, что в висках противно хрустнуло.

- Ну смотри, парень! Если врешь… - Петя на секунду обернулся, и мне показалось, что его глаза сверкнули каким-то дьявольским пламенем.

- Можно узнать, куда вы меня везете? – теперь уже с нарочитой вежливостью, будто бы и не услышав угрозы, спросил Герострат.

- На курорт. От Ладыниной подальше.

- Ну вы, ребята, даете! Такой кодлой – и не справиться с одной наглой бабой!

- Если бы она была одна – проблем не было бы, - пояснил Петя. – Так ведь и менты еще. Тоже вас ищут.

Мне до смерти надоел весь этот “обмен любезностями”, и поэтому я была просто счастлива, когда за деревьями внизу мелькнула темная гладь озера. Ворота распахнулись, из сторожки вышел незнакомый парень, видимо, Генин сменщик. В окне у Катерины зажегся свет. Лотта ластилась то к Антону, то ко мне, то к Пете, настороженно косясь на Андрея. Спрайт бегал вдоль проволоки и утробно лаял, всхрапывая и брызгая слюной.

Было уже около четырех часов. Растрепанная Катя бегала взад-вперед с кипами постельного белья. Корнилова устроили в одной из пустующих верхних комнат. У меня слипались глаза, и я видела сны наяву – совсем как в тот последний вечер, когда наелась снотворного. Антон что-то спросил меня, я, не вникая в суть, кивнула, упала на свой излюбленный диван и немедленно уснула.

Мне снились просто потрясающие кошмары: бесконечные погони, взрывы и пожары (утром выяснилось, что ночью была гроза). Потом я назло кому-то – интересно, кому? – хотела повеситься, но никак не могла найти место, куда можно было привязать веревку, легла спать и уснула. И в этом втором слое сна – ну просто “В полдневный жар в долине Дагестана” - Герострат сделал мне предложение, а я, зная, что должна отказать, почему-то никак не могла.

Когда мне наконец удалось продрать глаза, часы показывали половину двенадцатого. Настроение было просто отвратительное, чугунная голова никак не хотела отрываться от подушки. Сердобольная Катюша притащила мне кофе “в постель” и тут же стала интересоваться меню, но я фыркнула на нее, как разъяренный кот, и поплелась наверх, в свои апартаменты. Приняла душ, оделась во все новое, накрасилась. Но даже эти столь милые и приятные процедуры не смогли меня развеселить. Причина, как заноза в заднице, сидела, а точнее, лежала прямо за стеной – заливистый храп был слышен так, словно я храпела сама.

Низкое небо хмурилось, сильно парило – похоже, гроза готовилась идти на второй круг. Желтые цветочки на клумбе, похожие на гигантскую куриную слепоту, закрыли поникшие головки.

Петюня, втиснутый в узкое креслице, сидел на веранде и играл в тетрис. Похоже, это было его любимое место.

- Твой… этот… дрыхнет еще? – спросил он, не отрывая глаз от экранчика и быстро-быстро нажимая кнопочки.

- Он не мой! – огрызнулась я.

- Да-да! Наверно, мой!

Я все больше и больше ненавидела весь белый свет. Хотелось визжать, плеваться и топать ногами. И говорить самые гадкие ругательства в адрес первого встречного. И второго – тоже.

- Где Антон? – процедила я сквозь зубы, чтобы не выпустить что-нибудь лишнее.

- Как где! В банке.

Я развернулась и пошла обратно в дом. Нырнула под лестницу, распахнула дверь кухни.

- Ну и слава Богу! – защебетала Катя, помешивая что-то в большой кастрюле. – Как же без завтрака! Что вы будете?

“Зверствовать буду!” – мрачно пообещала я про себя, прошла мимо нее, как мимо деревца стоячего, и полезла в битком набитый холодильник. Порылась там, извлекла ветчину, сыр, колбасу с шампиньонами, сделала пару гигантских двухэтажных бутербродов. Прихватила литровый пакет апельсинового сока и гордо удалилась, чтобы расположиться со всей этой икебаной на нижней ступеньке лестницы.

С веранды донеслись первые такты “Турецкого марша” – это проснулся Петин сотовый. Поговорив, Петя вошел в дом и, не заметив меня, скрылся в кабинете.

- Эй, Алка, тебе тут “емеля” пришла! – услышала я через некоторой время.

Он вышел, увидел меня и вздрогнул от неожиданности: я тупо жевала бутерброд и запивала его соком прямо из пакета.

- Владимыч звонил, сказал, тебе письмецо пришло на домашний комп. Он его сюда скинул. Получи и распишись.

Я со всех ног рванула в кабинет. Петя – за мной.

- To Martyshka from Baibak1, - прочитал он, стоя у меня за спиной. – Ну и ники у вас! Еще какой-нибудь дружок?

-------------------

1 Мартышке от Байбака (англ.)


- Блюдешь честь начальства? – съехидничала я, бегая глазами по строчкам.

Из этих самых строчек явствовало, что ни одна Елена Сергеевна Стеклова в 1973 году в Сочи не рождалась. Равно как и в 72-ом и в 74-ом. И вообще – никогда там не жила.

- Черт! Черт! Черт! – завопила я и так тряхнула бутербродом, что ошметки ветчины полетели в разные стороны. – Кстати, где фотография Ладыниной? Так и не нашли?

- Нет. Сергей об этом просто забыл. Да и зачем тебе фотография? Теперь-то не все ли равно, знала ты ее или нет?

- Не все ли! Если окажется, что мы знакомы, то я, может, пойму, зачем ей понадобилось использовать для своих дел не кого-нибудь, а именно нас с Корниловым.

- Интереснее другое, - отмахнулся Петя. – Она что, с липовыми документами за Ладынина замуж вышла? И кто же она тогда на самом деле?

- Вот и выясняйте, - надулась я. – У Динки в Москве есть двоюродная сестрица. Не она ли? Очень даже может быть.

Я выключила компьютер, и мы вышли в холл. По лестнице, позевывая, спускался Герострат. Картина маслом! Из больницы мы его умыкнули в казенной пижамке из застиранной бурой байки. Петин гардероб отпал в полуфинале, а вещи Антона были ему длинны и узки. Синяя футболочка с загадочной надписью “Миру – Beer1!” обтягивала брюшко, нависающее над серыми шортами, которые, в свою очередь, обтягивали зад и спускались ниже колена. Довершали явление все та же “идиотка” поверх бинтов и сандалии на босу ногу. Я только и смогла, что поморщиться и покачать головой. Петюня забросил глаза под потолок и растянул рот в ироническую лягушачью улыбку.

-----------------

1 Пиво (англ.)


- Иди на кухню, Катя тебя покормит, - отрезала я и отвернулась, чтобы не видеть это убожество. – Хотя скоро уже обед.

- Аль, ты сердишься? – жалобно проблеял Корнилов.

Вот идиот! Еще не хватало, чтобы он при Пете начал выяснять отношения. Я скосила глаза – Петя продолжал ехидно улыбаться, но уходить не спешил. Оно и понятно.

Проигнорировав Корнилова вместе с его дурацким вопросом, я вышла на улицу. Лотта бросилась мне навстречу, заплясала, заулыбалась. А потом повалила на траву и стала целовать. Я смеялась и отбивалась.

- С ума сойти! – вышедший из флигеля Гена с удивлением наблюдал эту сцену. – Как она вас полюбила. Знаете, она без вас скучала. Ходила вся потерянная, скулила. Сядет на берегу и смотрит в воду. Собаки, они хорошего человека чуют. Кроме Спрайта, конечно, тот с рождения на голову хромой.

Он сел рядом на камешек. Странно, но я сразу почувствовала к нему расположение. Может, потому что мы оба рыжие? Гена был моложе меня, высоченный, худой. Непонятные - не прямые, но и не вьющиеся – волосы апельсинового оттенка подстрижены во что-то, напоминающее сэссон, за конопушками не видно лица, дымчато-голубые веселые глаза. Короче, Гена был до жути похож на Андрея Григорьева-Аполлонова, одного из “Иванушек-International”, с которым мы были шапочно знакомы еще в те далекие времена, когда он работал в сочинском Доме Моды.

- Вы, наверно, собачница? – Гена почесывал развалившуюся между нами Лотту за ухом.

- Нет, - с сожалением ответила я. – У меня никогда собаки не было. Хотя всегда хотела. Только маленькую – таксу или бульдога. Ген, а давайте перейдем на ты?

- Да как-то неудобно, - засомневался он.

- Неудобно на потолке спать. Одеяло сваливается.

Немного поколебавшись, Гена согласился. Мы сидели, болтали о том, о сем – в основном, о собаках. И все это время мне не давало покоя какое-то неприятное чувство, словно муха ползала по спине.

Я повернулась и увидела Корнилова, сидящего на крыльце. Он смотрел на меня, как испытатель нового средства для эвтаназии тараканов на своих подопытных: со смесью научного азарта, отвращения и вожделения. На его языке это означало, скорее всего, банальную ревность.

Лучше бы ты раньше так на меня смотрел. Или я, дура такая, не давала повода? Наверно, не давала. Разве муж – это повод?

Когда Гена ушел, Корнилов спешно занял его место. Лотта фыркнула и поспешила удалиться.

- У тебя с ним что-то есть? – строго вопросил он.

- С кем, с Геной? – удивилась я.

- Это рыжий – Гена? Нет, с другим. У которого пальцы веером.

Вот уж чего-чего, а пальцев веером в данном случае никак не наблюдалось. Скорее, в этом можно было заподозрить Петюню. Я снова начала звереть:

- Твое-то какое дело?

- Да нет, никакого, - тяжело вздохнул он, разглядывая свои торчащие из сандалий грязные ногти. – Просто… Помнишь это:

                   Прощальный шепот листьев алых

                   В печальной сказке ноября

                   И те слова, что я сказала:

                   “Прости, но я люблю тебя…”?

Я впилась ногтями в ладони, чтобы не завизжать. Больше всего мне хотелось треснуть ему чем-нибудь по “идиотке” и усугубить уже имеющуюся черепно-мозговую травму. Но как-то сдержалась и только процедила сквозь зубы:

- Не помню. Ничего не помню.

- Жаль. А я думал…

Я резко встала и пошла к озеру. Лотта, лежащая под кустом жасмина, рванулась было за мной, но увидела, что Корнилов плетется сзади, и отстала.

Духота давила, воздух стал словно густым и липким. И даже просыпавшийся время от времени ветерок ничем не мог помочь. Неподвижная, как темное зеркало, вода с застывшими паучками-водомерками так и тянула к себе. Искупаться бы! Но купальник через два участка, под кустом. Может, в хозяйстве найдется хоть какая-нибудь лодчонка?

Стихи, которые вспомнил Герострат, как испорченная пластинка, крутились в голове – раз за разом. Какая же я была дура!

Подожди-ка!

Я повернулась к Корнилову, который сидел на бережке поодаль, не решаясь подойти ближе.

- Иди сюда!

Он послушался. Вот так! Стоять, лежать, бояться! Только теперь мне все это не нужно.

- Помнишь, ты говорил, что у тебя сперли открытки и письма?

- Да. Это, наверно, было на Новый год. Родители уехали, и у меня была… тусовка. Да, точно, 30-го коробка была на месте, а 2-го я наводил порядок…

- Как звали ту девицу? – я еще толком не знала, что хочу сделать, но что-то такое уже смутно вырисовывалось.

- Лиля.

- А… Или нет, вот что. Пошли в дом. Сейчас ты напишешь список – всех, кто у тебя был на Новый год. Имена, фамилии. Если знаешь, то отчества и год рождения.

- Фамилии, явки… Зачем?

- Надо!

- Ладно. Если вспомню, конечно. Только скажи, долго еще здесь торчать?

- Можешь убираться хоть сейчас.

- Тогда зачем меня сюда привезли? – возмутился Герострат и картинно тряхнул головой, изображая праведное негодование.

- Не твое дело! – заорала я, окончательно теряя самообладание.

- Аль, ты только не нервничай, а? – попросил он каким-то испуганным голосом. – Пошли, я все напишу.

В списке оказалось штук пятнадцать фамилий. Ни одной знакомой.

Включив компьютер, я нашла Женькино “мыло”, выбрала “Ответить” и задумалась.

А чего, собственно, я хочу?

“To Baibak from Martyshka. Женюра, сама не знаю, что мне от тебя надо. Но ты же умная… мужчина, придумай что-нибудь. Внимай. Комиссарова убила бывшая мадам Ладынина – та самая Стеклова, которой в списках не значится. Но доказательств у меня – увы! – несть. Мало того, “Андрея К.” (ты знаешь, кто это) специально подставили. Сейчас он в розыске. А кто-то из этого списочка помогал Ладыниной”.

Далее я набрала “списочек” и отправила письмо. Ответ пришел на удивление быстро:

“А на кой ляд это надо тебе?”

Подумав, я ответила:

“К. – мой…”

Подумала еще и добавила унылый “смайлик” со ртом-скобкой вниз. Посидела, подождала ответа и выключила машину.

- Обед готов! – традиционно завопила Катерина.

Гроза так и не разродилась. С озера пахло водой – мятно и маятно. Приторную ноту добавлял разогретый полуотцветший жасмин. Я не знала, чем заняться.

Петя прилип к радиоприемнику, напряженно болея за “Зенит”. Корнилов сидел на крыльце и посматривал то на него – со снисходительно-снобской миной, то на меня – жа-алостливо. Я не реагировала. Вернее, изо всех сил пыталась не реагировать.

Детектив паскудно затянулся. Да и какой это, к черту, детектив! Может, только для следователя. Мы же прекрасно знаем: кто и зачем. Никакой интриги. За исключением одного обстоятельства: почему именно К.?

Странно, но вдруг я поймала себя на том, что после отправки “мыла” продолжаю звать его про себя именно так: не Андрей, не Корнилов и даже не Герострат. Как будто это слишком для него жирно. К. – и все тут.

Его собачий взгляд, который когда-то пленил, а теперь вызывал только глухое раздражение, пограничное с аллергией, преследовал меня повсюду, разве что только не в туалете.

Я вспомнила слова тезки Аллы: “Наталья получила что хотела. И кому от этого стало лучше?”. Я, похоже, тоже получила то, о чем мечтала столько лет. И что?

Петя взревел: “Зенит” забил гол. Мишка болел за нашу убогую сочинскую “Жемчужину” и даже пытался затащить меня на стадион, но я так и не прониклась. “Ты не патриотка!” – возмущался он. Я отбояривалась тем, что родилась в Ленинграде. Но, если честно, до сих пор чувствую себя лицом без гражданства. И ни Сочи, ни Петербург не могу назвать по-настоящему родным городом.

Позвонил Антон и сказал, что сегодня не приедет: слишком много накопилось дел, придется поработать. Я совсем скисла. Оставаться с К., пусть даже и не совсем наедине, не хотелось. Как будто я… сомневалась в самой себе?

Эта мысль окончательно испортила настроение, хотя, казалось, дальше уже некуда.

“Зенит” выиграл, и Петя затребовал по этому поводу бутылку французского вина с непроизносимым названием. Я вообще-то пью нечасто, в ресторанах бываю и того реже, поэтому в винах разбираюсь слабо. Например, мне казалось, что “божоле” – это чрезвычайно круто, а оказалось, так себе, третий сорт не брак. Для знатоков, разумеется.

От вина меня немного повело, и я улизнула проветриться. Утративший осторожность К. – за мной. Утративший бдительность П. остался у телевизора.

- Алька, ты что, серьезно рассказала им, где диск? – спросил К., подходя на критическое расстояние.

- Да, - буркнула я, делая шаг назад.

- Зачем?

- Затем.

- Хороший ответ. Главное – содержательный. Послушай…

Он взял меня за руку, я вырвалась, но с секундной заминкой. И рассердилась на себя за эту заминку – страх! А на него – еще больше. Ну держись, сейчас я тебе все скажу. Все-все!

- Слушай, ты…

В этот момент откуда-то донесся шум мотора, мелькнул свет фар. Я плюнула на К. и понеслась к воротам. Приехал все-таки!

Но из красного “Форда” выбрался Леонид. Несмотря на духоту, на нем был строгий темный костюм и рубашка с галстуком. Я так и не поняла его роль во всей этой иерархии. Сначала думала, что шофер, а выходит, подымай выше. Может, заместитель Алексея?

- Алла, можно вас на минутку? – подошел он ко мне. – И вас тоже.

Все, кроме Пети, упорно обращались ко мне на вы. Гену, правда, удалось уговорить, а вот Катя отказалась наотрез. Я чувствовала себя старой, заплесневелой теткой, настоящим мастодонтом. Антона, правда, тоже все называли на вы, даже Петя, но это другое дело, он – босс.

- Посмотрите, пожалуйста, - Леонид достал из папочки какой-то снимок. – Узнаете?

На фотографии была Динка. Правда, это была не совсем фотография.

- Да, это фоторобот, - подтвердил Леонид. – Сергей у ментов позаимствовал. Фоторобот той “медсестры”, которая собиралась вам, молодой человек, сделать какой-то подозрительный укольчик.

- Это Аллина соседка, Дина, - с умным видом закивал головой К.

- Ну-ка, дайте, - я снова взяла снимок в руки и стала разглядывать. – Что-то странно. Смотрю, вроде, она. А вроде, и не она. Не знаю.

- Ну понятно, фоторобот ведь, - влез Петя. – И на фотографии-то себя не всегда узнаешь.

- Кого-то она мне напоминает, - задумчиво протянул К., некрасиво выпятив губу.

- Леночку Ладынину, - ехидно хмыкнула я.

- Да сколько раз тебе говорить, я ее не знаю! – заорал К., но тут же стух: - Извини, Аленька.

Аленька? Извини? Да, это уже серьезно.

         * * *

Наконец-то я легла спать в “своей” комнате. Устала за день – словами не передать. Но сон не шел. Все, вроде, было в порядке. И комаров нет, и кровать в меру жесткая, и белье свежее, приятно пахнущее лавандой. Но я крутилась с боку на бок, переворачивала подушку на “холодную” сторону, пыталась считать всякую живность и бубнить приходящие в голову несвязные слова. Наконец сдалась и попыталась вспомнить Динкино лицо – все-таки было в показанном Леонидом фотороботе что-то странное. Но еще, как говорила Алиса в стране чудес, страньше было то, что я никак не могла это сделать. Перед глазами стояли Динкины черные вьющиеся волосы, аметистовые серьги и ее любимый розовый халатик. А вместо лица – какое-то мутное расплывчатое пятно. Или того лучше – все тот же злосчастный фоторобот.

Промаявшись часов до трех, я решила сходить в комнату Антона и взять из аптечки пресловутый рогипнол. Свет больно ударил по глазам, халат куда-то запропастился. Впрочем, все равно никого нет, пойду прямо так, в ночнушке.

Но не успела я подойти к двери, как услышала в коридоре шаги. Вот когда всплыли Катины слова о том, что я буду видеть того, кто стоит за дверью!

А за дверью стоял, разумеется, Герострат – да, он опять стал Геростратом. И не в смехотворных шортах, а опоясанный полотенцем. Мокрые волосы аккуратно причесаны. Наверно, даже побрился – запах лосьона просачивался под дверь.

Круглая ручка начала тихонько поворачиваться, но это был уже не саспенс, а глупая черная комедия. Потому что дверь я закрыла на защелку.

- Аля, открой, - зашептал Корнилов, тихонько постукивая по стеклу.

Мог бы и не шептать, все равно никого в доме нет. Как же это цербер Петя допустил такую оплошность?

Я злорадно хихикала, глядя, как Корнилов царапается в дверь. Неужели этот идиот ничего не понял? Или наоборот: понял и решил, что сможет все исправить, заявившись ко мне ночью в неглиже? Ждал, что я снова брошусь ему на шею с воплем: “Ваня, я ваша навеки!”? В таком случае моя закрытая дверь – изрядный щелчок по его не в меру раздутому самолюбию. Тем более, что он видит: за дверью свет, я не сплю – и элементарно не хочу открывать.

И вдруг… Какой-то крохотный мозговой глист решил, что все очень уж гладко. “А помнишь?..” – спросил он – совсем как давеча Герострат.

И я увидела себя – сидящую на разложенном диване, с натянутой до подбородка простыней. Вот я лихорадочно обкусываю ноготь и пытаюсь проглотить… нет, не ноготь, а дико бьющееся сердце, которое прочно обосновалось в горле. А вот и Корнилов – выходит из ванной, босиком, вокруг бедер полосатое махровое полотенце…

Рука сама потянулась к защелке.

Усилием воли я развернулась, выключила свет и легла в постель. Видимо, Корнилов понял это превратно, потому что начал царапаться в дверь с удвоенной силой.

Я натянула на голову одеяло, зажмурилась и заткнула пальцами уши. Уснуть мне удалось только тогда, когда птицы сообщили о наступлении утра.

Когда, уже около двенадцати, я спустилась вниз, Корнилов, все в тех же шортах и футболке, но уже без “идиотки” и бинтов, сидел перед телевизором. В руках у него был пакет чипсов, которые он уничтожал с душераздирающим хрустом.

Я скорее прошмыгнула на кухню, позавтракала, обсудила с Катериной меню. Похоже, она смотрела на меня как на хозяйку. Или на будущую хозяйку, и я уже не знала, так ли мне это не нравится, или я просто притворяюсь.

На улице было все так же хмуро и душно. Низкие тучи, похожие на клочья грязной ваты, висели над самыми верхушками елей. Лотта даже не бросилась мне навстречу. Она лежала на крыльце. Завидев меня, подняла голову – высунутый язык висел до пола – и только посмотрела виновато: “Прости! Жара!”

Я вернулась в дом и, стараясь быть как можно незаметнее, по стеночке пробралась в кабинет. Корнилов то ли был настолько увлечен фильмом и чипсами, то ли решил обидеться. В любом случае я не расстроилась.

Разумеется, ждать ответа от Байбака было рано, но я все равно включила компьютер. А вдруг?

Пусто.

Я погуляла по интернету, початилась от нечего делать с тупыми поклонниками некой поп-звезды, сыграла в “Спэйс Квест”, но застряла на том же заколдованном месте с бомбороботом.

А что, собственно, даст мне Женькин ответ? И так ясно, что мои открыточки попали к ментам через Ладынину. Или через Семена. Или через Динку. Но зачем? Как доказательство наших с Корниловым нежных отношений? Санкт-Петербург на штемпеле, подпись – А.

- Андрей, - крикнула я, выглянув из кабинета. – Твоя Аня писала тебе письма?

- Аня? Нет. Она, по-моему, и писать-то не умеет. Только по телефону звонила.

Мило. Значит, “А.” – это стопроцентно я. Если, конечно, не было кого-нибудь еще.

Допустим, Корнилов не врет и действительно не знаком с Ладыниной. Но тогда опять же - почему он? Не кто-то другой, а именно он? Это не может быть случайностью. Ведь коробку украли задолго до того, как Корнилова выгнали из “Би Лайна”.

Я вытащила из лежащей на принтере пачки лист бумаги, взяла ручку и принялась грызть ее кончик.

Пункт первый. Динка.

Предположим, сестричка поделилась с ней своими планами. Динка вспомнила мои рассказы о Герострате и присоветовала его в качестве сочинского “болвана”. Семен собрал о нем сведения, устроил так, чтобы тот остался без работы…

Нет, все равно непонятно. Хоть ты тресни!

Я же не сказала Динке ничего такого, по чему можно было бы установить личность моего предмета. Ни фамилии, ни рода занятий, ни подробного описания внешности. Я даже не сказала ей, что он был Мишкиным знакомым. Как-то уж совсем неловко было: друг семьи – такая пошлость. Она знала только имя. Но Сочи, как ни крути,  не деревня в три двора, а Андрей – не Акакий Акакиевич.

Зачем понадобились письменные доказательства наших отношений – с натяжкой, но понятно. Чтобы не оставалось сомнений: мы с ним – сладкая парочка, жук и жаба, вместе пошли на дело по “честному отъему денег”, а потом я его прикончила. Так, видимо, полагал Семен, потому что у Леночки на мой счет были более кровожадные планы: повесить на меня и Корнилова, и самого Семена.

Но как мои открытки фактически в день убийства оказались у капитана Зотова?

Что же выходит? Динка с утра пораньше побежала в ГУВД? Слышали, мол, в Сочи депутата замочили? Так это моя соседка Алла, проживающая по адресу… И ее дружок Андрей Корнилов. А вот и открыточки, доказывающие их тесную и нерушимую связь.

Бред!

Во-первых, откуда вы, уважаемая Диана Алексеевна, знаете об этом самом убийстве – в новостях о нем еще не сообщали. Во-вторых, откуда у вас эти прелестные открыточки? И в-третьих, чего вы лезете, куда не просят?

Остается предположить, что милейший капитан Зотов знал обо всем заранее. Что он – из их прелестной компании.

Прекрасно! Чем дальше в лес, тем толще партизаны.

Но все-таки как они вышли на Герострата?

Этот вопрос стучал в мой череп с настырностью маньяка. Мне показалось, что мозги скоро закипят.

Отбросим тех, кто случайно мог увидеть нас с ним вдвоем. Пить кофе тет-а-тет – еще не показатель романа. Когда я работала на радио, мне частенько приходилось обедать вместе с нашими мужчинами: мы ели в тех кафе и ресторанах, которые рекламировали, – по бартеру.

Отбросим и того парня, с которым мы застукали Милку. Ни я, ни Герострат его не знали. Вряд ли он знал нас. Да и опять же, мы просто зашли выпить кофе. В чем тут криминал?

Остаются Мишка и Милка.

Я вернулась туда, откуда приплыла.

Позвонив в Сочи Кате, я попросила ее узнать по справочнику телефон моей бывшей свекрови. Уже после нашего с Мишкой развода его родители переехали, и мне было известно только, что они живут на улице Красноармейской, более известной как Люковая – из-за рекордного числа всевозможных люков и решеток, препятствующих автонавигации.

Моя “обожаемая” вторая мама по имени Элеонора Аристарховна оказалась дома.

- Кто? Алла? – поразилась она. – И чего же ты хочешь?

- Для начала – поздравить вас с прошедшим днем рождения.

Свекровь озадаченно примолкла. И как это мне удалось вспомнить, что позавчера ей стукнуло полста? Вообще-то я не забываю семейные даты, но Элеонора – это настоящая катастрофа, и я даже в Мишкину эру старалась вспоминать о ней как можно реже.

- Спасибо, - ей удалось наконец справиться с удивлением. – И что же для продолжения?

- Элеонора Аристарховна, мне нужен Мишин телефон в Греции.

- Зачем? – посуровела она. – Кажется, все имущественные вопросы вы решили, не так ли? Миша и так поступил достаточно благородно, дав тебе денег на квартиру.

Интересно, на что это она намекает? Мишка что, рассказал ей, почему мы развелись?

Но Элеонора, словно услышав мою мысль, пояснила:

- Если Миша не устраивал тебя в материальном плане, то тебе надо было искать кого-нибудь побогаче, а не предъявлять ему претензии. Это ведь ты хотела развода?

Вот, значит, как дело обстояло? Ну что ж, спасибо и на том. Мне почему-то совсем не хотелось, чтобы все поголовно знали настоящую причину нашего развода.

- Да, Элеонора Аристарховна, - кротко подтвердила я. – Но это не имущественный вопрос. Мой знакомый расширяет бизнес, хочет наладить связи с Грецией. Я подумала, что Мишу это может заинтересовать.

Сейчас она спросит, что за бизнес, и на этом все закончится. Черт, ну почему нельзя было придумать что-нибудь поумнее, а потом уже звонить? Или думала, что мадам Нора с радостью и по первому требованию отсыплет мне Мишкины координаты? Но, к моему великому удивлению, свекровь попросила подождать, а потом продиктовала длинный ряд цифр.

После нескольких гудков едва слышный из-за шума и треска мужской голос спросил что-то по-гречески.

- May I speak to Michael, please?1 – вежливо промурлыкала я.

- Here I am. Who’s this?2

---------------

1 Могу ли я поговорить с Михаилом? (англ.)

2 Я слушаю. Кто это? (англ.)


- Мишка, это я, Алла.

- Алка? – мой бывший супруг удивился не меньше бывшей свекрови. – Что-то случилось? Только не говори, пожалуйста, что тебе нужны деньги!

Вот так спасибо!

- Нет, Мишенька, извини, но денег не надо, - пропела я. – А нужна мне всего одна-единственная вещь. Минотавр, пожалуйста!

Это был запрещенный прием, и мне, в общем-то, было немного стыдно. С этим прозвищем у нас с ним были связаны самые теплые воспоминания, и я полагала, что, услышав его, Мишка вряд ли сможет мне отказать.

- Ну говори уж… Ариадна, - проворчал он совсем другим тоном.

- Миш, ты знаешь такую Елену Ладынину? Ее девичья фамилия Стеклова. Она из Сочи.

- Ладынина? Или Стеклова? Нет, не знаю.

Тут я вспомнила, что никакой Стекловой в Сочи и не было. Вот паскудство!

- Ну тогда… Ты извини, конечно, но… Ты говорил кому-нибудь, из-за чего мы развелись?

- Ты хочешь сказать, из-за кого? – хмыкнул Мишка. – Я что, по-твоему, полный кретин? Думаешь, мне нравится выглядеть оленем-маралом? Не волнуйся, никто не знает. Все как у больших – не сошлись характерами. А с чего это тебе вдруг понадобилось знать: говорил, не говорил?

- Понимаешь, Миш… У меня из-за этого большие неприятности…

- А чего ты, собственно, хотела? – резко перебил меня Михаил. – Конфетку? Ты что, не понимала, с кем связалась? А я тебе говорил. Ты меня слушала? Не волнуйся, твои неприятности не из-за меня. Я не такое дерьмо, как ты думаешь. Ладно, - вздохнул он. – Как у тебе дела? Вообще, я имею ввиду?

- Да так себе. Не очень. А у тебя?

- Полный порядок. Бизнес, семья. Сыну третий год, скоро второй должен родиться.

Я вяло поздравила его и положила трубку.

Снова мимо кассы.

В кабинет заглянул Петя. Сослепу мне показалось, что на нем бронежилет, но это была всего-навсего карманчатая курточка-безрукавка серо-голубого цвета.

- Чем занимаемся? – он плюхнулся на кушетку и начал машинально листать какой-то приблудившийся журнал.

Я объяснила в двух словах. Петя оторвался от журнала и с удивлением воззрился на меня:

- Не вижу в твоем занятии прикладного смысла. И так ведь ясно, кто это все затеял.

- Мне гораздо интереснее, почему, - возразила я. – Как ты думаешь, можно будет найти в Москве человека, зная фамилию, имя, отчество, год и место рождения?

 - В принципе, конечно, да. Если это не Иван Петрович Сидоров. И если он в Москве прописан. И если живет по этому самому адресу.

Я собрала остатки одуревших от духоты мозгов в кучку и стала вспоминать.

Милка где-то на полгода младше меня. Значит, год рождения – 1973. Родилась она в Сочи, это я помнила точно. А вот остальное…

Пришлось позвать Корнилова. Он старательно пытался не смотреть в мою сторону, но все-таки пришлось.

- Как Милкина фамилия? – спросила я.

- Милкина? Кольцова. А что?

- А отчество?

- Черт, не помню. Простое какое-то. Ивановна? Нет. Петровна? Нет, и не Петровна. А, вспомнил! Сергеевна. Так зачем тебе понадобилось Милкино отчество?

- Отстань! – невежливо отмахнулась я и повернулась к Пете: - Звони. Кольцова Людмила Сергеевна, Сочи, 1973.

Положив трубку, Петя сказал, что ответ будет часа через два.

После обеда совершенно неожиданно появился Антон.

- Завтра буду весь день здесь. С тобой, - сообщил он.

Правильно, на Петю особой надежды нет, подумала я, чуть-чуть, самую капельку демонстративно повиснув у него на шее. Спину между лопаток жгло – Корнилов, сидя все там же, на крыльце, пытался проглядеть во мне дыру размером с арбуз.

Дальнейшее снова смахивало на фарс. Антон не отходил от меня ни на шаг, а Герострат неизменно оказывался поблизости и смотрел, смотрел… На Антона – ненавидяще, а на меня – все так же жалостливо.

А я… Я поменялась с ним ролями. Теперь была моя очередь отпихивать одной рукой и придерживать другой. Потому что все, что я ни делала, было немного… чересчур. Хоть это мне и не нравилось, удержаться не было сил. Почему не нравилось? Да потому что стала бы я пытаться вызвать ревность человека, к которому равнодушна?

Похоже, Антон тоже чувствовал это, потому что все чаще хмурился и посматривал на меня с недоумением, приправленным толикой раздражения. Что касается Пети, тот все чаще морщился, как воспитанный зритель на плохом спектакле, не позволяющий себе бросить на сцену гнилой помидор, свистнуть или хотя бы просто уйти.

Из Москвы позвонили только вечером. Надо ли говорить, что ни одной Людмилы Сергеевны Кольцовой, родившейся в Сочи, в столице не оказалось? И это расстроило меня до слез.

- Андрей, а нельзя найти ее родителей? Может, они знают, как с ней связаться? – не могла угомониться я, чуть не плача.

- Отец у нее умер. А мать уехала к родне на Кубань.

- А друзья, подруги?

- Аль, ну не знаю я ни ее друзей, ни подруг, - простонал Корнилов. – Оно мне надо?

- Алла, она или вышла замуж и сменила фамилию, или живет без прописки. Или вообще уехала из Москвы, - Антон сел рядом на диван и обнял меня за плечи.

- Или умерла, - добавил добрый Петя.

- Да и вряд ли она сказала бы тебе что-нибудь полезное. Ты упустила вот что. Предположим, твоя соседка действительно кузина Ладыниной и рассказала ей о… господине Корнилове. – Господин Корнилов сцепил зубы, но промолчал. – Вернее, не о нем, а о неком молодом человека, весьма подходящем для задуманной операции. Ты полагаешь, эта Кольцова помогла идентифицировать объект? Но ведь это же невозможно! Нет, теоретически, конечно, может быть, что Ладынина либо уже была знакома с Кольцовой, либо случайно с ней познакомилась, и та вдруг раз – и разрешила страшную тайну. Но практически…

- Я читал один забавный рассказик, - влез Петя. – Там профессор читал студентам лекцию. И говорил о том, что тело весом 70 килограмм может поднять в воздух на один сантиметр и продержаться так в течение одной секунды, если все молекулы тела, двигаясь, совершенно случайно и одновременно совершат движение вверх. И вывел вероятность этого – абсолютно ничтожную.

- И что?

- А то, что при этом он двадцать минут висел на высоте полуметра от пола. Это я к тому, что может быть все.

- Нет, не верю, - покачал головой Антон. – Попомните мои слова, тут что-то личное. А вот что – этого я не понимаю, как и все остальные. Наверно, - добавил он после паузы, взглянув на Корнилова.

Герострат побагровел.

- Сколько раз я еще должен повторять, что…

- Let My People Go! – перебила его “Нокиа”.

- Слушаю! – отозвался Антон и вдруг вполне апоплексично, не хуже, чем Корнилов, побагровел. - Послушай, дорогая, - заговорил он тихо, с едва сдерживаемой яростью. – Во-первых, у меня его нет. А во-вторых, не пойти бы тебе… Да? Спасибо, что предупредила.

- Что, опять бывшая жена? – глупо спросила я.

- Нет. На этот раз действительно то, что ты подумала.

- Ладынина?! – хором завопили мы трое.

- Она, лапушка.

- Слушай, а ты ее знаешь? – не менее глупо продолжала приставать я. – Ну, лично?

- Видел два раза. Один раз в Москве, другой – здесь. Строила глазки, прижималась коленкой под столом. Шлюха и есть шлюха.

- Да фиг с ней, со шлюхой, - не выдержал Петя. – Что?

- Разумеется, хочет диск. В обмен на то, что не сообщит компетентным органам, где вы находитесь.

У меня на мгновение потемнело в глазах. Что делать-то?!

- Не паникуй! – Антон погладил мою руку.

- Странно. А где же диск? – удивился прагматик Корнилов. – Я думал, у нее.

- Мы тоже так думали.

- Черт, меня просто бесит, что какая-то баба… - Корнилов стукнул кулаком по колену и от негодования не нашел больше слов.

- Вы, юноша, повторяетесь, - снисходительно улыбнулся Антон, получая удовольствие от того, что Корнилова покоробило слово “юноша”. – Она не какая-то баба. Она очень хитрая и наглая баба. И притом не одна. В их дружном коллективе, насколько мне известно, даже определенные коррумпированные… э-э, милицейские чины. К тому же ничем не примечательного человека найти весьма сложно. Она же не актриса, не криминальный авторитет, не депутат. И даже теперь не жена депутата.

- Может, нам убраться отсюда, пока не поздно?

- Нет, Алла, не стоит. Может быть, именно этого она и добивается. Сделаем по-другому.

Антон встал и, по-прежнему держа меня за руку, повел за собой. Герострат и Петя плелись в арьергарде. На лестничной площадке за драпировкой обнаружилась узенькая, почти вертикальная лестница на чердак, по которой мы по очереди вскарабкались. Помещение оказалось довольно обширным, пыльным и категорически пустым.

- Пока я для него ничего не придумал, - пояснил Антон. – Смотрите.

Он подошел к дощатой стене и… сдвинул ее в сторону. За ней оказался просторный шкаф, в котором лежали какие-то вещи.

- Я уберу это все в другой шкаф, а вы вполне сможете здесь пересидеть набег.

Ну что за судьба такая! Не Алискин шкаф, так другой. Правда, этот побольше будет.

- Значит, так. Дорогу помните? Любую машину будет видно и слышно с того самого момента, когда она свернет с шоссе. Если что, Гена сразу позвонит мне на трубку. Пока доедут, пока у ворот базар – успеете спрятаться. Даже если будете спать.

- А как же наши комнаты? Вещи?

- Постели застелить – полминуты. А по поводу твоих, Алла, вещей все с пеной у рта будут твердить, что это Машины вещи.

- А мы в шкафу не задохнемся? – сварливо спросил Корнилов.

- Там щели.

- А если будут ехать ночью без фар?

- Во-первых, все равно будет слышно, а во-вторых, ночью здесь без фар не проедешь. Разве что с прибором ночного видения.

- А нельзя вместо этого пригласить пару джипов с крутыми ребятами? – продолжал бухтеть Герострат. – Наверно, у вас есть такая возможность?

- А зачем? Воевать с милицией? Если честно, я думаю, это просто блеф. Может, она действительно хотела выманить вас отсюда, - возразил Антон, спускаясь по лестнице.

Конец дня прошел с большим воодушевлением. В том смысле, что духота все росла, где-то далеко погромыхивало, но к нам гроза не спешила. Да и в нашем треугольнике атмосфера накалялась с каждой минутой. Я не сомневалась, что Антон уже трижды или гораздо больше раз проклял свою идею вызволить Корнилова из больницы.

После ужина мы вчетвером уселись играть в карты, попивая легенькое немецкое винцо. Вопреки фольклору я, хоть и прожила почти всю жизнь в Сочи, прикупа все же не знаю, а поэтому из всех карточных игр признаю только “дурака”. Он больше всего соответствует уровню моего логического мышления. К тому же бабушка была категорически против карт, мы с Валеркой играли в них тайком, на чердаке, поэтому у меня до сих пор осталось отношение к ним как к чему-то неподобающему. А “дурачок” – еще куда ни шло, так, безделица, вроде пасьянса.

Не прошло и десяти минут, как я осталась с шестерочными “погонами”. А потом – еще раз, с семерками. И еще – с тузами. Трижды заслуженный дурак республики. Корнилов радостно хихикал и предлагал поиграть на раздевание. Хотя выходил сразу же после меня. Лучше всех играл Петя. Он выигрывал постоянно, но в последней партии Антон его все-таки уел.

- Жаконя победил! Жаконя - молодец! – запел он, сбросив последнюю карту.

Мы втроем уставились на него с легким недоумением.

- Детвора! – снисходительно усмехнулся Антон. – Вас еще на свете не было, а по ленинградской программе шла такая передача. Там был Телевичок – мальчик-очкарик, потом медведи Тяпа и Ляпа, а главное – обезьян в берете по имени Жаконя. Вот так он и пел.

Несмотря на оптимизм Антона, ложиться никто не спешил. Почему-то все смотрели на меня. Я тоже надеялась на лучшее, но ни спать одетой, ни лезть в шкаф полуодетой почему-то не хотелось.

Первым сдался Петя. Он выразительно зевнул, изобразил своими маленькими слоновьими глазками что-то загадочное и вышел.

- Пошли спать? – спросил, поднимаясь Антон.

Вот этого момента я и боялась. В городе мы, разумеется, спали вместе – было бы странно, если нет. Но здесь… Наверно, примерно так же я чувствовала бы себя, если б в десятом классе привела домой Мишку, предложила ему остаться ночевать и под носом у мамы и Эдуарда потащила его  к себе в комнату. Мое “на-ка, полюбуйся!” испарилось, как дым. Корнилов опять  превратился в занозу.

- Ты прости, пожалуйста, - прошептала я Антону на ухо. – Можно, я лягу у себя?

- Почему? – удивился он. – Из-за этого, что ли?

- Постарайся понять. Я… не могу так – демонстративно.

- Трудновато, - вымученно улыбнулся Антон. – Но попытаюсь.

- Я приду к тебе. Попозже.

- Буду ждать.

Он повернулся и пошел в свою спальню. Наверно, ему очень хотелось от души хлопнуть дверью, но он сдержался.

- Аленька, - тихой сапой подкрался Корнилов.

Интересно, слышал ли он наш разговор? Или, может, догадался?

- Спокойной ночи, Андрей! – голосом Буратино отрезала я и таким же деревянным шагом скрылась за своей зеркальной дверью.

Прошло полчаса. Я сидела на кровати – в черном кружевном пеньюарчике, только что из-под душа, свежая, как, разумеется, майская роза. И усердно обкусывала ноготь. Сквозь “волшебное зеркало” мне была видно полоска света, пробивающаяся из-под Геростратовой двери.

Я старательно пыталась воскресить в памяти самые черные страницы архива имени Корнилова. Например, тот замечательный момент, когда я, зная, что его родители уехали в отпуск, прилетела к нему, так сказать, на крыльях Амура. Разумеется, без звонка. И разумеется, застукала его с какой-то фифой.

“Послушай, Аленька, - сказал он, выталкивая меня на лестницу. – Ты, между прочим, замужем. Я же не предъявляю тебе претензий. Не волнуйся, экзамен по технике безопасности сдан на “отлично”, заразу домой не принесешь”.

А мой день рождения? Я позвонила ему и предложила отметить – тогда мы с Мишкой уже разошлись, скрываться не имело смысла. Корнилов хоть и без энтузиазма, но согласился. Договорились встретиться в кафе в семь вечера. И что? Я просидела там в одиночестве целый час, наливаясь дрянным пойлом по имени “кофе” и отбиваясь от назойливых предложений скрасить это самое мое одиночество. Когда же на следующий день я дозвонилась до него, Герострат с хорошо поставленной агрессией объяснил, что был у друзей, выпил и обо всем забыл. И вообще – почему он должен отчитываться?! Разумеется, ни извинений, ни даже запоздалого поздравления с днем рождения не последовало.

А еще… Да мало ли было таких моментов! Для нормальной женщины хватило бы и одного эпизода, чтобы плюнуть и навсегда забыть. Но где же вы видите здесь нормальных, господа?

Я пыталась вспомнить и снова пережить те, прежние чувства: обиду, унижение, разочарование, но… Против воли перед глазами вставали совсем другие картины.

“А ты знаешь, что значит пить вино из одного бокала?” – спрашивает он, передавая мне стакан и слегка касаясь моей руки. “Знаю”, - отвечаю я, и внутри все замирает от томительного предчувствия.

А вот мы на диком пляже. Кругом – никого. Заходящее солнце рисует на воде пурпурную дорожку. Я лежу на животе, а он гладит мою разогретую спину. “Это скачет кенгуру. Это ползет муравей. А это – едет танк”.

Я встала и, как сомнамбула, пошла к двери…

Антон лежал на спине и смотрел в потолок.

- Извини, - прошептала я, скинула дурацкий полупрозрачный халат и нырнула под одеяло.

Несколько мгновений, показавшихся мне бесконечно длинными, он не шевелился, а потом повернулся ко мне. Повернулся и сказал:

- Честно говоря, я думал, ты не придешь. Или что придешь, но… не ко мне.

Я встала, нащупала в темноте пеньюар и пошла к двери. Антон даже не пытался меня остановить.

Вся беда была в том, что он сказал правду. Потому что я тоже так думала. И боялась этого.

Одна моя приятельница рассказывала, как ей пришлось выбирать между двумя хорошими мальчиками. В результате она выбрала третьего. “Понимаешь, Алла, - говорила Лиза, прикуривая сигарету и щуря от дыма свои красивые темно-серые глаза. – В принципе, любой выбор нехорош. Кого ни выберешь, все равно рано или поздно мелькнет мысль, что другой был бы лучше. Будешь переживать, ругать себя, говорить: “Ах, если бы…”. Зачем мне это надо?”

Пожалуй, я была с ней согласна. Но даже не представляла себе, что так трудно сделать выбор между хорошим мальчиком и мальчишом-плохишом. Хотя, разве “хороший” и “плохой” – это критерии для выбора?

Я вышла на улицу. Было темно. Белые ночи уже почти кончились. В стороне города стояла грозная чернота, мелькали высверки молний. Далекий гром раздавался, как сквозь вату. Может, через час дойдет и до нас, если, конечно, гроза не истощит весь свой пыл по дороге.

Я дошла до озера, скинула пеньюар и погрузилась в черную, неожиданно теплую воду. Зашла по грудь и поплыла на середину озера, стараясь не намочить небрежно заколотые парой шпилек волосы. Как жаль, что нельзя лечь на спину, раскинуть руки и смотреть в темное небо, покачиваясь на волнах.

Четырнадцать лет назад мы с Валеркой бегали по ночам купаться. Крохотное заросшее озерко пряталось среди высоченных сосен. Был август, падали звезды. Бабушка доказывала, что после 2 августа – дня Ильи Пророка – купаются только безмозглые атеисты, но вода была такая теплая, что мы соглашались примкнуть к безмозглым атеистам и, чтобы не расстраивать бабулю, убегали тайком, когда она засыпала. Валерка нырял и фыркал, как тюлень, а я лежала на воде и смотрела в бесконечное звездное небо. И очень скоро начинало казаться, что звезды надо мной и подо мной, что я плыву среди них, растворяюсь в них… Я грезила о любви – такой же бескрайней и ослепительной, как августовские звезды…

Черные тучи с огненным подбоем стремительно приближались. Подул ветер, ели закачались, по озеру побежали маленькие, но сердитые валы, словно где-то всплывало водяное чудо-юдо. Я поспешила выбраться на берег. Странно, но вода смыла мою ярость, оставив только непонятную щемящую тоску.

Скользкий пеньюар противно облепил мокрое тело, и я хотела уже снять его и идти в дом голышом, но вовремя увидела в темноте веранды огонек сигареты. В животе противно заледенело. Кто там?

- Да иди, иди, что встала? – с облегчением услышала голос Пети. – Все интересное, что в тебе есть, я уже давно разглядел. Тем более все равно ничего не видно.

- Выспался? – спросила я, присаживаясь на ступеньку крыльца.

- С вами выспишься! Морока одна.

- Темно как! И кузнечики вопят. Странно, обычно они начинают блажить в августе, а еще только середина июля.

- Природа сошла с ума. Уже малина зреет, а еще жасмин не отцвел. И кузнечики… Говорят, чем дурее становится человечество, тем быстрее время идет. Твари умудряются к этому приноравливаться, а мы – нет. А что темно, так гроза идет. К тому же, вчера были Петр и Павел. Петр и Павел – день убавил.

- Прости, что не поздравила с именинами.

- У меня именины 25 января, - возразил Петя. – И день рождения тоже.

- Так это же Татьянин день!

- И Петра, и Саввы, и еще кого-то.

- Тебя поэтому Петром назвали?

- Да нет, я же тебе говорил, когда ты на заборе висела. У нас все старшие сыновья в роду – Петры. Просто так совпало.

Сидеть бы так и болтать до самого утра ни о чем. Лишь бы не возвращаться в дом, насквозь пропитанный адреналином. Вдыхать посвежевший воздух, с восторженным детским страхом ждать грозу, вслушиваясь в ее рокочущую поступь.

- Переживаешь? – спросил вдруг Петя.

- Что?

- Ну…

Я не ответила. Просто уткнулась в его жилетку, пахнущую табачным дымом и немного потом. И разревелась. Петя легонько поглаживал меня по спине. Сначала мне хотелось орать, выть, верещать, но понемногу темное отступало. Наконец я судорожно перевела дыхание.

- И что мне, по-твоему, делать?

- Ничего.

- Как? – не поняла я.

- Просто. Ты хочешь решить все немедленно. Подожди, пока муть осядет. Владимыч, конечно, сам виноват. Хотел как лучше, а вышло – как и вошло. Ни одно доброе дело, знаешь ли, не остается безнаказанным. Можно бестактный вопрос?

- Давай, - невесело усмехнулась я.

- Ты его любишь?

- Кого?

- Да хоть кого-нибудь?

Я задумалась. По поводу Корнилова это уже спрашивал Антон, и я ему толком так и не ответила, потому что сама не знала. А вот что касается самого Антона… Пожалуй, примерно, то же. Только там – “уже”, а здесь – “еще”.

Все это я попыталась объяснить Пете – коряво и косноязычно.

- Хочешь мнение независимого эксперта? - Я могла поклясться, что он улыбается. – Это скоро пройдет.

- Что именно?

- Да твой Андрюша. И пройдет в тот момент, когда ты поймешь, что давно уже любишь не его, а свои чувства к нему. То, что было. То, что могло быть, если бы… Это не столько любовь, Алла, сколько сожаление.

- А с чего это ты, Петенька, такой умный? – от растерянности я не могла придумать ничего лучшего, как съехидничать.

- Помнишь Швейка? Аналогичная история была со мной, когда я служил в 91-ом пехотном полку в Ческе Будейовице.

- С тобой или со Швейком?

- Не знаю как со Швейком, а со мной была. Рассказать в назидание?

- Расскажи.

- До армии у меня была девушка по имени Соня. Как водится, собирались пожениться. А потом я попал в плен. Мы стояли под Владиком. Владикавказом. Пошли с пацанами на базар. Сзади стукнули по башке, мешок натянули и увезли. Представь свинарник. Вместо пола – частая сетка, под ней – яма. Сверху – свиньи, визжат, гадят. А снизу – мы четверо. Дали нам мобильник – домой позвонить. Выкуп назначили – по двадцать тысяч зеленых на нос, можно сказать, по-божески. А мы все из бедных семей, какой тут выкуп. Ну и поехало. Издевались по-черному. В день давали кувшин воды и буханку хлеба на всех. Одного парня кастрировали. Он очень красивый был – высокий, светловолосый, голубоглазый, типичный такой русский Иван. Другому голову отрубили, на спор: получится с одного удара кинжалом или нет. Так вот, я сидел в этой вонючей яме и думал о Соньке. Все время. Чтобы не сойти с ума.

- А она вышла замуж за другого?

- Если б вышла, я, наверно, понял бы. Нет, она просто надо мной посмеялась и выгнала. Очень все было некрасиво. Лучше обойтись без подробностей. Но я, как последний идиот, ходил за ней хвостом и пытался напомнить, как хорошо нам было раньше. Вспомнишь – вздрогнешь. А потом Владимыч взял меня к себе на работу, и я познакомился с Машей. Ей тогда только пятнадцать исполнилось. А мне – двадцать один.

- Дальше можешь не рассказывать. Ты влюбился в Машу, но потихоньку страдал по Соне. Кстати, я слышала, что Антон обещал с тобой сделать, если ты будешь к Маше клеиться.

- Он боится, что я…

- Поматросишь и бросишь?

- Типа того. Только зря боится.

- Ох, Петя, Петя, - произнесла я голосом умудренной опытом клуши, - она ведь еще маленькая девчонка. Наверно, избалованная.

- Ну, моим родителям по семнадцать было, когда я родился. Да и не избалованная она. Не думай, что я всю жизнь буду на дядю горбатится. Я, между прочим, на юридическом учусь заочно.

- Ага, ага! Потом тестюшка тебя пристроит на теплое местечко в свой банк, сделает компаньоном.

- Ох, до чего ж ты, Алка, противная! Не дай Бог ты моей тещей станешь.

- Для этого нужно двойное чудо. Мне пока никто предложений на эту тему не делал. Но если уж это случится, пеняй на себя. Загрызу!

- Ладно, грызун, пошли спать. Или ты хочешь грозу дождаться? Замерзнешь.

Действительно посвежело. Я провела ладонью по своему предплечьюе, ощетинившемуся мурашками.

- Не думай ни о чем, - посоветовал Петя, спускаясь с крыльца. – Все устаканится. Вот поймаем заразу Ленку, узнаем, зачем ей все это понадобилось, и будем жить-поживать, добра наживать.

Дом был погружен во тьму. Ни лампочка у двери, ни маленькое бра на лестничной площадке не горели. Странно. Кто же их выключил? На ощупь я добралась до лестницы, вскарабкалась наверх, крепко держась за перила. Где-то рядом скрипнула половица.

Я обернулась, вглядываясь в темноту. Хотя глаза уже немного привыкли к мраку, я не увидела, а, скорее, почувствовала, что рядом кто-то есть. По спине побежали не мурашки, а целые термиты. Сердце выдало барабанную дробь.

- Кто здесь? – глупо прошептала я и тут же поняла, что темнота в углу – теплая, дышащая, живая. Кто-то стоит там и ждет. Меня?

Я сделала шаг назад. Потом еще один шаг. А потом – наступила на край своего длинного пеньюара. В одно мгновенье перед глазами пронеслась жуткая картина: я падаю вниз, пересчитывая каждую из двадцати ступенек лестницы. Но этого не произошло.

Сильные руки подхватили меня, и я почувствовала чьи-то губы на своих губах. Что было дальше? Что-то дикое подняло и закружило меня, как порыв ветра – опавшие листья. Я не представляла, что может быть – так! Так горячо, так ослепительно, вне времени и вне пространства. Мы – кто? - стали древним Океаном, опоясывающим Землю. Океаном, который берет свое начало в неизведанных далях Вселенной, вздымает свои волны, а потом теряются в нигде. Мы стали темным предгрозовым небом, и поэтому не было ничего удивительного в том, что ослепительная молния распорола мир и ушла во вздрагивающую от наслаждения Землю… Кажется, я кричала и царапала чью-то спину в тот миг, когда мое тело в сладкой и томительной муке мельчайшими атомами разлеталось по Вселенной.

Я не знала, с кем я. Конечно, я могла догадаться. Но я не хотела этого.

         * * *

- Милая моя, любимая, счастье мое, - шептал, задыхаясь, Антон.

И я вздохнула… с облегчением. Даже если больше в моей жизни не будет ни одного мужчины, даже если отныне всю мою личную жизнь будут составлять сплетни, анекдоты и эротические фильмы, все равно – то, что я испытала сейчас, уже никогда не позволит думать о своей женской доле как о чем-то неудавшемся.

Но Антон понял мой вздох по-своему. Я не видела его лица, однако вполне могла его представить. Ни слова ни говоря, он оттолкнул меня, встал и ушел в свою комнату. А я пошла к себе и долго-долго плакала в подушку.

Утром я решила не выходить из комнаты. Из зеркала на меня смотрел кошмарный гоблин с заплывшими глазами и распухшим носом. Не помогали ни холодная вода, ни массаж, ни пудра.

С улицы донесся пронзительный Катин голос. Она вопила на Спрайта, который навалил кучу прямо на дорожке, и на Гену, который эту самую кучу не почесался убрать.

- Катюша, принесите мне кофе, пожалуйста, - попросила я, выглянув в окно.

Когда Катя вошла в мою комнату, она ахнула.

- Алла, вас что, ночью кто-то бил? – предположила она.

- Нет, - буркнула я, отворачиваясь.

- Значит, плакали. Да разве ж так можно? Да ни один мужик того не стоит, уж поверьте мне.

- А почему вы думаете, что это из-за мужика?

- А из-за кого, из-за бабы, что ли? Нет, на вас это не похоже. Сейчас лед принесу. И пакетики с ромашковым чаем, на глаза положите. Виданное дело, такую ряху наплакать!

Продолжая ворчать, она вышла и вернулась минут через десять.

- Ну-ка, ложитесь на кровать! – приказала она непререкаемым тоном.

Я не стала спорить и улеглась. Холодные чайные пакетики приятно остудили горящие веки. Лицо накрыла салфетка, через которую пакет со льдом не жег кожу, а только ласково холодил.

- Лед долго не держите, а то пазухи застудите. Подержите – снимите. Подержите – снимите. И не берите всякой дряни в голову.

К обеду я немного успокоилась, да и фейсконтроль показал изменения к лучшему.

- Спуститесь, или сюда обед принести? – спросила заглянувшая в очередной, двести двадцатый, раз Катя.

Выходить не хотелось, но я понимала, что сделать это придется. Хотя бы для того, чтобы объясниться с Антоном. Ждать, что он придет сам… Нет, лучше все-таки выйти.

Обед прошел в теплой, дружественной обстановке. Антон в мою сторону не смотрел – точно так же, как вчера Корнилов. Петя ободряюще подмигивал – похоже, после драки на кухне и ночного плаканья в жилет он перешел на мою сторону. Корнилов мизансцену оценил и заблестел глазками, то и дело забрасывая их в мою сторону.

Есть мне совершенно не хотелось, но я мужественно ковыряла вилкой гуляш, надеясь, что Петя и Корнилов, как обычно, закончат первыми, и я смогу спокойно поговорить с Антоном. Но он отказался от десерта, резко отодвинул стул и вышел на улицу.

- Чегой-то с ним? – радостно спросил Герострат.

- Тебе-то что? – рявкнула я и тоже вылетела из дома.

Антона нигде не было видно. Трава после ночной грозы еще не просохла, шлепанцы тут же промокли. Птицы и кузнечики вопили во всю, стараясь перекричать друг друга. С жасмина осыпались последние лепестки.

- Гена, где Антон Владимирович? – бросилась я к воротам.

- Где-то здесь. Никуда не выходил.

Я села в Петино кресло на веранде и стала наблюдать, как на соседском участке двое голых по пояс парней пытаются свалить березу. Вместо того чтобы забраться на нее, обрубить сучья и спилить ствол по кускам, они подрубили корни, опоясали несчастное дерево веревкой и теперь пытались – дедка за репку! – уронить ее на землю. Они дергали то вместе, то по очереди, чесали в голове, курили, сосредоточенно матерились и снова дергали. Дерево трещало, качалось, но не сдавалось. Наконец работнички привязали конец веревки к джипу, один сел за руль, а другой остался снаружи контролировать процесс. Джип взвыл и заглох.

Мне очень хотелось узнать, чем кончится дело, но тут я увидела Антона. Он шел откуда-то из-за флигеля, хмурый, расстроенный.

- Антон, подожди! – крикнула я, но он только дернул плечом, обошел меня, как неодушевленный предмет, и вошел в дом.

Я бросилась за ним.

Катя убирала со стола, Петя помогал ей, Корнилов развалился на диване. Все трое уставились на нас.

- Антон!

Он остановился у лестницы и обернулся, ожидая продолжения.

- Мне надо с тобой поговорить!

“Ах, Хуан-Мануэль, мне так нужно с тобой поговорить!”

- Ну пойдем, раз надо.

Мы поднялись наверх и вошли в его комнату.

- Присаживайся, - кивнул он на кресло, а сам опустился на кровать. – Слушаю внимательно.

Наверно, так он разговаривает в банке со своими нерадивыми подчиненными.

Я молчала. Положение было глупым до смешного. Что говорить-то? “Прости, но ты не так понял мои вегетативные реакции”?

- Молчишь? – спросил Антон подозрительно ласково. – Ну молчи. Тогда я сам скажу. Я просто поражаюсь, как можно быть таким идиотом! Это я про себя, а не про твоего драгоценного.

- Антон!

- Нет уж, - он резко прервал меня. – Теперь я буду говорить, а ты, будь добра, помолчи и послушай! Если честно, то я этого боялся с самого начала. Еще в тот день, когда поцеловал тебя. Что ты будешь со мной только для того, чтобы насолить ему. Или чтобы клин клином вы…шибить. Наверняка глазки закрывала и представляла, что это он, а не я. Так ведь?

Я замотала головой, как лошадь.

- Да ладно, конечно, так. Вы все в эти игры играете. И врать ты совершенно не умеешь. А уж вчера… Я-то, дурак, еще на что-то надеялся. Думал твоего сморчка толстопузого переплюнуть. Но как ты вздохнула, когда поняла, что ошиблась в темноте, что это я, а не он… Что ж, сударыня, снимаю шляпу. Такая любовь – это редкость. Обычно девки за сто баксов такую страсть сыграют… А если побольше, чем сто, то и черта под венец потащат. А ты предпочитаешь бедного, хотя и не благородного… Что ж, плохонький, да свой. Ему повезло. Правда, не думаю, что он это понимает.

Я смотрела на его бледное лицо, на испарину, выступившую на висках, на глубокую морщину, которая пролегла между бровями. Странно, но до сих пор, не смотря на все то, что между нами было, я воспринимала его как… Как что-то нереальное? Корнилов – наглый, подленький эгоист – был частью моего мира. Антон – не зря же он так похож на моего любимого артиста! – как будто находился за гранью реальности. Пробьет двенадцать, карета превратится в тыкву, а кучер в крысу, и я вернусь в свою лачугу - перебирать фасоль и вздыхать о Герострате, которого легче убить, чем забыть.

Так было еще сегодня утром. Но теперь… Каждое его слово стало странно материальным, осязаемым. И сам он появлялся передо мной, переходил с той стороны, как изображение на фотобумаге, опущенной в ванночку с реактивом. Этот сугубо положительный, глянцевый господин, в биографии которого единственным шероховатым моментом (во всяком случае, о котором знала я) была торговля гнилыми трусами, вдруг стал живым и настоящим. Ему было больно, он страдал, он был несправедлив, он не понимал!

Мне вдруг захотелось броситься к нему, обнять, твердить, что все не так, но я по-прежнему молчала. Молчала упрямо, наглаживая свою обиду против шерсти, дожидаясь, когда от нее полетят искры.

И они полетели.

- Кто дал тебе право так со мной разговаривать? – проблеяла я, как дурная овца.

Антон побледнел еще больше. Глаза, ставшие темно-серыми, как вчерашнее предгрозовое небо, выделялись на лице двумя провалами.

- Вы оба мне осточертели! Вы оба мне не нужны! – орала я, совершенно утратив способность соображать. – Пропадите вы оба пропадом!

Отпихнув кресло так, что оно упало, я выскочила на площадку и ссыпалась вниз.

- Дай мне, пожалуйста, денег! – крикнула я, не обращая внимания на совершенно очумелых Петю и Корнилова. – Я ухожу.

Антон спустился и протянул несколько стодолларовых купюр.

- Спасибо, но это слишком много, - процедила я сквозь зубы. – На такую сумму моего актерского мастерства никак не хватило. Вполне хватит пятидесяти рублей.

- У меня других нет, - Антон говорил совершенно спокойно, но я видела, что он едва сдерживается, чтобы не начать орать в ответ. – Попроси у своего дружка.

- А у него откуда? Из больничной пижамы? Петя, одолжи мне пятьдесят рублей!

- Ал, ты рехнулась? – опомнился Петя. – Куда ты собралась?

- А никуда, - ответил до тошноты знакомый голос. – Придется остаться здесь.

Я обернулась, и тошнота отступила, потому что брюнетка, которая одной рукой держала нацеленный на нас пистолет, а другой стягивала с головы длинноволосый парик, была не Динка. Абсолютно не Динка, а очень смутно похожая на нее голубоглазая блондинка в мокром черном купальнике. Вернее, в парике она была очень даже похожа, но, когда сняла его, сходство почти исчезло.

- Лена? – хором ахнули Антон и Петя.

- Мила? – поддержали их мы с Геростратом.

- Угу! – кивнула она. – Ну-ка, живенько сели на диванчик, все четверо! И не советую голосить. Даже если сюда ввалится целая кодла с автоматами, я все равно успею кого-нибудь продырявить. Поверьте, это не слишком приятно.

Пожалуй, она была права. Мы переглянулись и гуськом потянулись к диванчику. Спасибо, она хоть не заставила нас положить руки на затылок.

- Но как?.. – промычал Корнилов.

- Как что? – уточнила она, левой рукой приглаживая растрепанные светлые пряди. – Если уж вам так интересно, то пожалуйста, спрашивайте. Но потом. А сначала я хотела бы получить диск. NOW1!!! В этом случае, я тихонько уйду, как пришла, и не буду никого убивать. Может быть.

-----------

1 Немедленно! (англ.)


- Ну ты даешь! – восхитился Петя. – А, кстати, как ты пришла?

- Элементарно. Через окно библиотеки. Или что там у вас в той комнате. Я знала, что после моего вчерашнего звонка вы никуда отсюда не денетесь.

- А если бы делись?

- Ой, ну я ж вас обратно умоляю, - протянула Милка, изображая еврейский местечковый говорок. – Вы ж таки умные! Вы ж таки психологи! Обошла озеро с болотной стороны, - сказала она уже нормально. – Проплыла под водой, как кит. Вылезла, спокойненько дошла до дома и влезла в окно. Эта сторона от ворот не просматривается. Собаки ваши дурацкие даже не тявкнули.

- А я вам говорил, Владимыч, решетки эти – просто фигня! – возмутился Петя.

 - Конечно, фигня, - улыбнулась Милка. – А может, хватит заговаривать мне зубы? Где диск?

- Хочешь верь, хочешь не верь, но у нас его нет, - улыбнулся в ответ Антон. – Мы думали, он у тебя.

Милкина улыбка стаяла, как последний первомайский сугроб.

- Хватит! – рявкнула она. – Еще раз спрашиваю, где диск?

- Можешь еще раз спросить. И еще раз. И еще много-много раз. Для дураков повторяю: рация на бронепоезде. А диска у нас нет. Не-ту!

Мое глупое бешенство давно улеглось, я сидела, стиснутая между ведущим переговоры Антоном и тупо молчащим, совершенно отъехавшим Геростратом, и думала, что кульминация Милке явно не удалась. Уж не знаю, на что она рассчитывала, но сцена была просто абсурдной. Конечно, вряд ли она будет стрелять специально, а вот случайно – кто ее знает. Я видела, как Петя прикидывает разные возможности, но позиция была для нас слишком невыгодной. Если он бросится на нее, она вполне может с дури и пальнуть. А в целом – конечно, пат. Мы не можем встать, а она не может устроить обыск.

- Леночка, - широко улыбнулся Петя, - я могу поклясться чем угодно, даже Алкиным скальпом, что диск сперли твои помоганцы, когда шмонали Алкину квартиру. Спроси у них.

- У них ничего нет. Их, к вашему сведению, обыскивали.

- Тогда у тех, кто обыскивал. Нехилая ведь штучка, целый цитрус.

- Я сама их обыскивала!

- А гинекологический, пардон, проктологический осмотр произвела? – продолжал веселиться Петя. – А промывание желудка? А трехведерную клизьму с патефонными иголками? Кстати, почему ты Леночка? Или почему Милочка?

Милка сглупила с самого начала, когда пообещала ответить на интересующие нас вопросы. Вообще-то она окончила психологический факультет и подготовительную работу к операции провела достаточно грамотно, но тут прокололась. Да, и на старуху бывает просруха. Вот если бы она категорически приказала нам заткнуться, все это меньше смахивало бы на водевиль. А так Антон с Петей откровенно над ней насмехались, а она вертелась и тявкала, как моська.

- Хватит ржать! – рявкнула она. - Хорошо смеется тот, кто не знал анекдота! Я не Леночка и не Милочка, а Миленочка. Милена то есть. Идиотское имя, ненавижу. Поэтому и представлялась всем то Милой, то Леной. Приехала в Москву, вышла замуж. Когда меняла паспорт, дала бабе в паспортном столе штуку, стала Еленой.

- Подожди, а почему нам сказали, что твоя девичья фамилия Стеклова, а не Кольцова? – перебил ее Антон.

- Потому что я вышла замуж за Стеклова. Осветителя с телевидения.

- А Жорик?

- А за Жорика – потом. Когда развелась. Как раз начали паспорта менять. Вот я и получила – чистенький, без штампов.

Я поражалась все больше и больше. Неужели такая дура? Сколько можно тут лясы точить? Или покрасоваться хочет? Шла бы уж тогда на сцену, актриса долбаная! Хотя… плюс есть, хоть узнаем, откуда ноги растут.

- Миленочка,  ты не устала? – подколол ее Петя. – Как там рука бойца?

- Рука бойца, Петя, дрожать устала. Между прочим, патрон в патроннике. Так что, ребята, вы рискуете.

Пожалуй, что да. Как бы ее отвлечь, чтобы бдительность потеряла?

- Мила, - начала я, стараясь, чтобы ни голос, ни руки не дрожали тоже. – Пойми, это глупо. Диска у нас нет. Да, был. Андрей его отдал мне, и я спрятала его в квартире. Потом сказала Антону, где он находится. Ребята поехали на квартиру и ничего не нашли.

- Так может, это ваши ребята его тиснули? – резонно возразила Милка.

- Не думаю. Им ничего про диск не сказали.

- А что же они тогда искали?

- Использованную прокладку. “Always”-ультра. С крылышками. Как в рекламе.

- Д-дура! – пораженно выдохнула Милка.

- Ага! – согласилась я.

- Не верю!

- Твои проблемы. Подумаешь, Станиславский! Лучше скажи, зачем ты все это выдумала? Решила Андрюшке отомстить за то, что он тебе изменил? Так это все равно что хряку-производителю за то, что на свиней лезет.

Корнилов издал какой-то булькающий звук, видимо, выражая этим свое негодование. Все это время он сидел, надувшись, не проронив ни слова, с таким видом, что его вот-вот стошнит.

- Нет, ты не просто дура, ты просто кретинка! – кудахчущим нервным смешком захихикала Милка. – Или притворяешься?

- Ты не слишком-то увлекайся, - посоветовала я.

- А то что? Если хочешь знать, я действительно хотела отомстить. Только не ему, а тебе.

- Ну мать, ты даешь! – восхитилась я. – А почему тогда только мне? Имя нам – легион. Что, слабо отомстить легиону?

Антон и Петя с интересом наблюдали за нашей перепалкой, переводя взгляд то на нее, то на меня. Корнилов начал беспокойно ерзать.

- Да, тяжелый случай, - Милка натянула фарисейскую улыбочку. – Или тебе все надо озвучить? Дорогая, из всего легиона одна ты написала Стасу анонимку, хотя клялась: никогда, никому! Обниматься лезла. Была бы я сейчас почтенной домохозяйкой, детишек воспитывала. Так ведь нет! Что тебе было надо? – заорала она, сделав шаг в мою сторону. – Ты его получила? Зачем же надо было портить жизнь мне? А теперь еще вопросы задаешь?

Потеряв дар речи, я только и могла, что хлопать глазами. А Милка продолжала орать, брызгая слюной и размахивая пистолетом:

- Я все продумала. Как убить всех зайцев. Кроме тебя, конечно. Для тебя была особая фишка. Только вот все на перекосяк пошло. Из-за этого ублюдка! – она ткнула в Корнилова, который сидел, как-то странно сжавшись и медленно наливаясь краснотой.

- Да подожди ты! – наконец-то прорвало меня. – Не писала я никаких анонимок! Я и имя-то твоего мужика сейчас в первый раз услышала. Наоборот, я думала, что это ты написала анонимку Мишке. Потом уже сообразила, что кто-то другой. Вряд ли ты могла знать, где и когда мы встречались и что делали в постели. Если, конечно, он сам тебе об этом не рассказал.

Теперь уже глазами хлопала Милка. Правда, пистолет она по-прежнему держала нацеленным на нас, а точнее, на меня. Только теперь ей приходилось левой рукой поддерживать правую, под локоть.

- Он? – переспросила она. – Ты хочешь сказать, он? Видишь ли, подруга, Стасу тоже написали, где и когда мы встречаемся с ним и что делаем в постели.

Мы посмотрели друг другу в глаза, потом перевели взгляд на Корнилова, который уже перегнал оттенком отваренную с уксусом свеклу.

- …! – почти весело сказала Милка.

Что сказала я, честно говоря, не помню, потому что мир опять заволокло.

Не сговариваясь, мы бросились на него и начали бить, пинать и царапать. Пистолет сиротливо остался лежать на полу. Петя отшвырнул его ногой подальше в угол и в два счета скрутил Милку, как куклу.

Я, оставшись без поддержки, выдохлась и, наподдав Корнилову еще разок запрещенным приемом ниже пояса (“Что ж ты делаешь, ведьма? – ласково проворчал Петя. – Ему ведь больно!”), присела на диван отдышаться. Милка пыхтела, как носорог, и смотрела на него горящими глазами. Не смотря на все, что она сделала, и что собиралась сделать, я вдруг почувствовала к ней какую-то почти сестринскую жалость.

Не прошло и полугода, а точнее, минут сорок, как приехали менты. За компанию хотели арестовать и нас с Корниловым, который пришибленно сидел в углу и размазывал по физиономии кровяные сопли. Но Антон не дал. Он долго беседовал о чем-то с бравым старлеем, после чего мы все, включая Катю, Гену и Толика, написали какие-то заумные сочинения, которые бравый старлей сложил в синюю папочку, и дали торжественное обещание явиться куда призовут. По первому требованию.

Милку погрузили в “козла” и увезли. “И все-таки ты дура!” – сказала она мне на прощание.

- Ну, вот и все! – расслабленно пробормотала я, усаживаясь прямо на траву и пачкая зеленью белые брюки. – Лотка, паршивка, перестань целоваться! Где ты, интересно, была, когда из озера вынырнул “морской котик”? Почему не лаяла?

- Нет, Аллочка, к сожалению, еще не все, - Антон сел рядом со мной и обнял меня за плечи. Быть может, чуточку демонстративно, но я не обиделась.

- Доиграем плохую пьеску до конца? – С другой стороны на траву плюхнулся Петя и боднул меня головой в плечо. – Тогда нам надо встать и синхронно, а главное, сурово, посмотреть вон туда.

“Вон там” стоял Корнилов. Андрей Евгеньевич. Стоял и тыльной стороной ладони вытирал нос.

- Наверно, я пойду? – промямлил он.

- Иди, дорогой! – кивнул Петя. – Вот, возьми, - он вытащил из кармана пятидесятирублевую бумажку. – Можешь не возвращать.

- И куда мне идти? – давя на жалость, словно казанская сирота, ныл Корнилов, торопливо запихивая деньги в карман.

- Куда-нибудь подальше, - посоветовал Антон.

- Например, к Лошади Ане, - добавила я. – Хотя, конечно, вряд ли ты ей понадобишься без денег. Но ничего, Россия велика, дур в ней – не меряно.

- Никак не пойму только, - задумчиво спросил в пустоту Петя, когда сгорбленная Геростратова спина скрылась из виду, - зачем он написал эти анонимки?

- Боюсь, что это останется тайной навсегда, - я упала на спину и стала жевать травинку, глядя в высокое небо, подернутое белесой испариной. – Хотел удержать нас при себе? Но почему тогда порвал со мной, когда узнал о нашем с Михаилом разводе? Наоборот, хотел избавиться? Тогда зачем расстроил Милкино замужество?

- Может, он как раз хотел избавиться от тебя и придержать ее, - поддразнил меня Петя.

- Вот свинья! – я пихнула его в бок. – Хотите, догоню и спрошу?

- Не-ет! – хором простонали мужчины. – Аллочка, что хочешь, но только не это!

         * * *

Всю дорогу я готовила себя к тому, что предстояло лицезреть.

“Видела бы ты свою квартиру!”

Одну и ту же фразу сказали Корнилов, Динка и вечная ему память Крюгер.

“Ну и что? Будешь жить у меня”, - Антон только плечами пожал. Хорошо, а если я ему надоем?

…После того, как Герострат избавил нас от своего присутствия, у меня наступило то, что называется “обратной реакцией”. Сначала я истерично хохотала по поводу и без повода, разгуливала по “поместью”, восторгалась цветиками-люнцетиками за соседским забором, обнималась с Лоттой. Потом забилась в уголок и всплакнула, сладко и болезненно жалея себя. И если раньше слезы смывали лишь самые верхние слои душевной дряни, принося временное облегчение, то теперь словно таял айсберг. Я никогда не плакала столько раньше, надеюсь, не придется и впредь.

Покончив со слезами, я вломилась на кухню и совершила набег на холодильник.

- Может, осетринки? Или грибочков? А может, грудку куриную быстренько поджарить? – квохтала Катя.

Я под завязку набила утробу всем, что попало под руку, - автоматически, почти не ощущая вкуса, и с трудом перевела дух. Как волк из мультфильма: “Щас спою!”. Но петь не хотелось. Навалилась апатия: вязкая и густая, как сливочный кисель.

Вяло махнув Антону рукой и бросив через плечо: “Пошла спать”, я вскарабкалась по лестнице, подумала секунду и вошла в его спальню. Душ принимала уже на автопилоте.

Было, наверно, заполночь, когда я почему-то проснулась. Антона рядом не было. Снизу доносились громкие голоса и смех.

Осторожно, на цыпочках я выбралась в коридор, дошла до площадки и посмотрела вниз.

Да… Дым коромыслом!

На столе – почти пустая литровая бутылка “Абсолюта”, рюмки, тарелки, какие-то закуски. Петюня, багровея бритым затылком, гонял по тарелке маринованный грибок и рассказывал что-то, вставляя через слово такие перлы, что у меня начали вянуть ко всему привычные уши. Антон, растрепанный, в расстегнутой до пупа рубашке, похожий на рядового бытового алкоголика, внимал ему, лениво хрумкая огурцом.

- Я, Владимыч, за вас любому глотку порву! – расчувствовался бравый секьюрити. – Дайте я вас обниму!

Ничего себе! Но Антон, начихав на субординацию, встал, обошел стол и сам обнял Пет.

- Наливай! – скомандовал он и покачнулся.

Я хихикнула и плавно отступила на запасные позиции.

Утром меня разбудила Катя.

- Полюбуйтесь-ка, что там творится, - она посмотрела на меня взглядом заговорщицы и протянула захваченный из моей комнаты халат.

Накинув его, я спустилась вниз и расхохоталась.

Петя спал на полу, положив ноги на кресло. Его храпу мог позавидовать трактор “Фордзон”. Рядом валялся стеклянный труп “Абсолюта”. Антон спал на “моем” диване, завернувшись в плед так, что из кулька торчал только нос и одна нога в сером носке.

Я села рядом, дернула за нос. Куль шевельнулся, и показался красный мутный глаз.

- Ну что, пьянчуга? – поинтересовалась я. – Головка бо-бо?

- Алла, - прохрипел Антон, - будь дружком, принеси водички. Холодненькой. И аспиринку.

Последнее меня успокоило. Если человек с бодуна просит не мерзавчик, а аспиринку, значит, все в рамках приличий.

Выхлебав ковш родниковой воды, Антон нетвердой походкой отправился приводить себя в порядок. В это время на “Ниссане” приехал Леонид.

- Алла Валентиновна, вы не хотите свою квартиру навестить? – он протянул меня связку ключей, которая хранилась у Динки.

На прощание Антон, уже умытый и выбритый, чмокнул меня в щеку и сказал, стараясь дышать в сторону:

- Потом поезжайте на Васильевский. Поживем пока там. Я сказал ментам, что ты будешь у меня. Приеду вечером…

Как-то неожиданно показался мой дом. Дом, в котором я прожила два с половиной года и в который теперь боялась войти.

- Смелее! – подбодрил Леонид, повернувшись ко мне. – Все уже закончилось. Странно, конечно, закончилось. Но лучше уж так.

- А как Алексей? – вспомнила я.

- Из комы вышел, но пока неважно. Будем надеяться на лучшее.

Наконец я решилась и вышла из машины. Леонид – за мной. Мы поднялись на девятый этаж, подошли к моей двери.

- Минутку, - Леонид остановил меня и позвонил в соседнюю дверь.

Я замерла.

Дверь открылась. Динка, бледная, подурневшая, стояла на пороге и смотрела на меня, как на привидение.

- Алка, ты?! – выдохнула она наконец и с визгом бросилась мне на шею, да так, что я чуть не упала. – Господи, я думала, что больше тебя уже не увижу. Да заходи!

Тут она заметила Леонида и кивнула ему как старому знакомому:

- Здравствуйте!

- Здравствуйте, - ответил тот. – Алла Валентиновна, я вас жду в машине.

- Неудобно вас задерживать, - замялась я.

- Будьте здесь сколько захотите. На сегодня я полностью в вашем распоряжении.

Динка присвистнула.

Зайдя в квартиру, я ахнула и чуть не села. И глупо спросила:

- У тебя что, ремонт?

- У меня погром, - усмехнулась она в ответ. – И у тебя тоже. Лучше расскажи, что это все значит? Ты что, склеила мафиозо?

- Почти. Только рассказывать ничего не буду, пока ты не расскажешь, что все это значит. Баш на баш.

- Или дашь на дашь, - кивнула Динка. – Ладно, пойдем на кухню. Вернее, туда, где она была.

Я ахнула снова.

Динкина “двушка”, доставшаяся ей в наследство от тетки, всегда была настоящей игрушечкой. Ни убавить, ни прибавить. В отличие от меня, моя соседка страдала маниакальным пристрастием к порядку. Книги на полках у нее всегда стояли по росту, окна блистали, как бриллианты, на комнатных цветах не было ни единого высохшего листочка, а на мебели – ни пылинки. Каждая вещь подобрана с любовью и со вкусом. Но кухня была предметом моей особенно разноцветной зависти. Как бы мне хотелось иметь такие красивые разные шкафчики, мягкий уголок причудливой формы и расцветки, деревянный подвесной потолок…

Но потолка больше не было. Его шоколадные плитки неровной грудой тосковали в углу. С обнаженного грязно-серого бетона сиротливо свисал хвостик электропровода. Сорванные со стены резные шкафчики громоздились один на другом. Обивка диванчика была распорота крест-накрест.

- Присаживайся… куда-нибудь, - криво улыбнулась Динка. – Сейчас мы с тобой коньячку тяпнем.

Очумело качая головой, я плюхнулась на табуретку. Динка насыпала в джезву кофе, сахар, добавила несколько кристалликов крупной соли, гвоздичку, залила все этой водой. Из стоящего на полу шкафчика вытащила пузатую бутылку “Мартеля”.

- Гады оставили, - кивнула она на коньяк. – Не пропадать же добру.

Наконец дымящийся кофе был разлит по чашкам, а янтарно-ореховый коньяк – по рюмкам. На одном блюдце красовался нарезанный тончайшими кружками лимон, на другом – крупно наломанная шоколадка.

- Извини, больше угощать нечем, все подъели, - Динка взяла рюмку, погрела в ладони. – Ну, давай! За нас с вами – и за хрен с ними!

Вообще-то я коньяк не люблю, но этот прокатился по пищеводу мягко, как ангелочек в бархатных штанишках – так любила говорить бабушка Света. В голове сразу стало тепло и немножко шумно.

- Ну? – в упор уставилась на меня Динка.

- Нетушки! Сначала ты!

- Еще чего! Ты всю эту кашу заварила, ты и начинай!

Попрепиравшись немного, я сдалась и принялась рассказывать. Динка не перебивала, только курила одну сигарету за другой и качала иногда головой.

- Да-а… - протянула она, когда я закончила, и разлила по рюмкам коньяк. – Значит, ты думала, что я – двоюродная сестра этой… - тут она сказала такое словечко, что я поперхнулась шоколадной долькой и долго не могла прокашляться. – Мою кузину действительно зовут Лена, но она раньше жила в Калуге. Потом вышла замуж за москвича и перебралась в стольню. А куда ты все-таки спрятала диск?

Я озвучила все ту же версию. Динка, как и Милочка, возмутилась:

- Опять врешь? Какой же дурацкой свиньей нужно быть…

- Попрошу без комментсов, - обиделась я.

- Ну хорошо, хорошо. Так вот, по интересующему нас вопросу я имею сообщить следующее.

Ты предупредила меня, что будешь писать статью, и я тебя не трогала, даже не звонила. И вдруг, в понедельник утром вижу тебя с дорожной сумкой. Стоишь ты такая деловая, машинам ручонкой машешь. Не успела я тебя позвать, ты уселась в иномарку и укатила. Ничего себе, думаю. А такой сиротой все прикидывалась. Потом ты объявляешься и настаиваешь, что никуда не ездила. Вообще никуда, сидела дома. А ведешь себя при этом… Суетишься, дергаешься, глазки бегают, как тараканы. И врешь, как сивая меринша. Ох, как я на тебя разозлилась. Не потому, что ты мне что-то там рассказать не хотела, - это твое дело. А потому, что за идиотку меня держала.

- Извини, - вздохнула я. – Просто я боялась, что ты меня ругать будешь. Из-за Андрея.

- Разумеется! Все твои беды из-за того, что ты меня не слушаешь. Вот послала бы ты его сразу на… худыкину гору, и не было бы всего этого маразма. Ладно, дальше слушай. Когда ты мне начала заливать про какого-то нового знакомого Андрея, а потом прибежала ко мне по телефону разговаривать, я сразу смекнула, что дело нечисто. А уж когда у тебя холодильник завопил… Короче, вечерком слышу из твоей квартиры грохот. Звоню тебе – трубку никто не берет. Хочу в милицию, а телефон вдруг квак - и умер. А сотовый разрядился. Я одеваюсь, думаю, к соседям схожу, от них позвоню. И тут кто-то ломится в дверь. Открывайте, говорят, милиция, легка на помине. Смотрю в глазок – мужики в форме, корками какими-то машут. Открываю. Входят трое, быки такие. Так и так, вы гражданка Каретникова? Я, говорю. Вы, гражданка Каретникова, подозреваетесь в преступном сговоре с вашей соседкой Мартыновой и ее любовником Корниловым с целью убийства депутата Государственной Думы Ладынина и его помощника Комиссарова. А еще вы подозреваетесь в укрывательстве краденого, вот ордер на обыск в вашей квартире. У меня перед носом машут какой-то бумаженцией с печатью, я сажусь на стул и тихо офигеваю. А менты начинают разносить квартиру в пух и прах.

- Слушай, - перебила я, - а среди них был такой лохматый? Здоровенный, по фамилии Зотов?

- Они все были здоровенные, - наморщила лоб Динка. – А вот лохматых не было, все стриженые. И представиться они не пожелали. Что меня и насторожило. Хотя и не сразу. Тогда-то я настолько обалдела, что соображала туговато. Ну вот, закончили они хату громить и говорят: мы вас, Диана Алексеевна, задерживать не будем, но оставим здесь нашего сотрудника, на тот случай, если вдруг ваша соседка вдруг объявится. Отобрали у меня паспорт, вещи кой-какие. И плащ тоже. Сволочи! Мол, это вещественные улики, прикинь! А потом начали меня трясти, как грушу, - где ты можешь быть, про твоих знакомых. Я, честно говоря, им сначала поверила, ты уж прости. Как-то очень уж все совпадало. Да и Андрюша твой, судя по рассказам, та еще штучка, от него всего можно ожидать. Но все равно, молчу, как партизан: не знаю ничего и точка.

Ладно, день сидим, два сидим. Баба какая-то белобрысая приезжала, продукты привезла. Заставили меня на работу позвонить, отпуск взять, якобы по семейным обстоятельствам. Ладно хоть лето, народу в клинике мало. На третий день начали меня сомнения грызть. Что-то, думаю, тут не так. Я, конечно, не такой знаток детективов, как ты, но все равно мне это не нравится. Вы из какого отдела, мента спрашиваю. Не из отдела, а из ГУВД говорит. А фамилия ваша? – А зачем вам? – Да так. – Тогда Иванов. Я нахожу в справочнике телефон дежурного, закрываюсь с мобильником в тубзике, звоню и говорю: такое, мол, дело, моя фамилия Каретникова, ко мне пришли ваши сотрудники… Тут дверь слетает с петель, этот якобы мент Иванов выволакивает меня за шкирку, слеганца бьет и популярно объясняет: если я сделаю хотя бы одно резкое движение, и меня, и тебя будут долго собирать по кускам на просторах нашей необъятной родины. И тут я понимаю, что мы с тобой, подруга, капитально влипли. Так что наливай!

Я вспомнила Антона, их с Петей вчерашнюю пьянку, хихикнула и наполнила рюмки, щедро плеская мимо. Мы выпили, и Динка продолжила рассказ:

- Через пару часов – твой звонок. Этот головой кивает: соглашайся. А что мне было делать? Я еще и сказать ничего не успела, а ты уже адрес выложила, куда приехать. Этот прямо мордой своей ко мне прилип, все слышал. Следили, конечно. И за мной, и за тобой потом. Сказали, не дай Бой пикну о чем-нибудь, мало не покажется всем. А дальше было совсем весело. Телефон надрывался, в дверь названивали, но мне было сказано сидеть тихо и не высовываться. Контроль – глобальный. Этот урод даже диван из гостиной перетащил и спал рядышком. Хотел, правда, еще ближе, но я пообещала, что в таком случае его ночью прирежу. Честно говоря, я уже и дням счет потеряла. Вдруг звонок в дверь. Посмотрел в глазок и мне рукой машет: открой. Открываю, стоит твой дружок, чмо поганое. Дай, говорит, ключи, меня Алла за вещами прислала. Я в квартиру зашла – кивает, дай, мол. Ну, я ключи твоему вынесла и говорю тихонько: шел бы ты, парень, от греха подальше. Он на меня гавкнул и вовнутрь полез. Потом позвонил, ключи отдал и ушел. Что характерно, никаких вещей при нем не было.

Еще несколько дней проходит, опять звонок. Этот посмотрел в глаз, сам открыл. Он, правда, уже не в форме был, а по граждане, Темка свой костюм спортивный забыл, он в него и влез, разрешения не спрашивая. Да, а перед тем, как открыть, запихнул меня в кладовку и приказал молчать. Слышу, говорит кому-то: нет, она уехала куда-то с другом отдыхать, а я ее брат двоюродный, стерегу квартиру, к ремонту вот готовлю. Куда уехала, не знаю, насколько – тоже, она ничего не сказала.

Ох, Алка, чего я уже только не придумывала. Даже пристукнуть его сковородой и сбежать. За тебя вот только боялась. А вдруг он не просто так меня пугал.

И вдруг – как в кино. Вчера вечером тихонечко дверь открывается, тихонечко входят четверо мужиков, трое лосей и тот шибздик в костюмчике, с которым ты пришла. Моего в полминуты заломали и унесли. Мелкий говорит: Диана Алексеевна, вы свободны, никого не бойтесь, все О.К. Только ключики от квартиры Аллы Валентиновны выньте да положьте. Ну, я вынула да положила, они ушли. Вот и все, что было вот и все, что было, ты как хочешь это назови… Ладно, мать, давай допьем, что ли, и иди свою хату смотреть. Только в обморок не упади. Или нет, давай лучше пойдем вместе. А потом это дело запьем.

Да, Динка была права. Наверно, раньше при виде того кошмара, который был гораздо более детальным, чем у нее в квартире, я, наверно, устроила бы истерику. Но теперь, тем более в полсвиста, я только истерично смеялась.

- Может, поджечь все на хрен? – предложила Динка, когда мы вернулись к ней и разлили по рюмкам остатки коньяка. – А то уж больно много мусора выносить придется. Ладно, дорогу осилит идущий. Склею какого-нибудь мужичка побогаче, с неправильным прикусом, - в качестве спонсора. Мне еще повезло. На полу плитку сдирать не стали, люминат пощадили. Да и потолок сняли сравнительно аккуратно. Только мягкую мебель новую покупать придется. А вот что ты делать будешь? Хотя, я забыла, у тебя же теперь тоже найдется, кому пособить.

Я спустилась вниз, села в машину и задумалась. Как ни храбрилась, мысли о запоганенной квартире не давали покоя. Это надо было зажевать. Я достала из кармана потрепанную бумажку с телефоном Аллы. Этот клочок обнаружился в джинсах, и я перекладывала его из одних брюк в другие, боясь потерять. Леонид протянул мне крошечный лиловый “Сименс”.

- Слушаю! – отозвалась Алла.

Она не сразу поняла, кто я такая, потом обрадовалась и приказала немедленно приехать. Или, если очень пьяная, ползти на карачках. Я записала адрес Натальи и отправилась в “Детский мир”. Там, обменяв пару сотен из выданных Антоном “на представительство”, купила несколько мягких игрушек и ярких детских книжек. Потом зашла в продуктовый, где отоварилась бутылкой вина и огромной коробкой конфет.

Наталья жила на Северном проспекте, на последнем этаже унылой панельной девятиэтажки. Отказавшись от помощи Леонида, я вошла в подъезд, держа в одной руке плюшевую обезьяну, в другой – набитый пакет, а под мышкой – полутораметрового буро-зеленого крокодила, который то и дело норовил сползти и подмести хвостом грязный  пол.

Дверь мне открыл высокий приятный мужчина лет сорока – русоволосый, с аккуратной “былинной” бородой. Он и правда был чем-то похож на Руслана из старого фильма “Руслан и Людмила”.

В прихожей громоздились какие-то тюки и коробки, среди которых я не сразу разглядела Аллу. Сегодня она была в голубых шортиках и черном топике, пепельные волосы – по-русалочьи распущены.

Она, как и Динка, бросилась мне на шею, поцеловала – при этом я по-прежнему стояла фертом со зверьем под мышками.

- Ладно, Димуля! – повернулась она к мужчине, который разглядывал меня с вежливым любопытством. – Молодец, что пришел. Оленьке привет.

- Знаешь, ты Наташке не говорил, что я был, ладно? – чуть смущенно попросил Дмитрий. – И вообще, давай я лучше к тебе буду приходить.

- Вот и молодец, - кивнула Алла. – И Ольгу приводи.

Алла, привстав на цыпочки, поцеловала его в щеку и выпроводила за дверь.

- До свидания, - сказал он мне уже от лифта.

Из единственной комнаты, длинной и узкой, как пенал, ракетой вылетела Вика и остановилась, вдруг застеснявшись.

- Что сказать надо? – спросила Алла. – Это мы еще после обеда не проснулись.

- Дласти, - пробормотал ребенок, исподтишка разглядывая свисающие из-под моих локтей игрушки.

- А для кого эти книжки и зверюшки? – спросила я.

- Для меня? – предположила Вика, не веря своему счастью, и протянула лапки.

- Держи!

Поколебавшись, что же ухватить в первую очередь, девочка выбрала крокодила, ощупала пластиковые глаза, ухватила его за нижнюю челюсть с белыми тряпочными зубами и поволокла в комнату. Вторым заходом она транспортировала гориллу, а потом вернулась за книжками.

- Тетя, пасибо! – донеслось из комнаты.

- Да не надо было так, - укорила меня Алла.

- Долг платежом красен! – возразила я, протягивая ей пакет и двести долларов.

Я была не то чтобы совсем уж пьяная, но недалеко от того, поэтому вела себя, наверно, несколько развязно.

- А чего это у вас тут такое? – спросила я, указывая на тюки.

- Наташка квартиру обменяла на “двушку”, с доплатой. Будет теперь рядом с тобой жить, на Сиреневом бульваре. И мне добираться ближе. На следующей неделе переезжаем. Слушай, так у тебя все в порядке?

- Надеюсь, что да.

- Вот и отлично, - она посмотрела на часы. – Слушай, сейчас Наташка придет…

Продолжая широко и хмельно улыбаться, я внутренне сжалась. Вот так. У тебя все хорошо, долг отдала – ну, и иди на фиг!

- Давай, я Вику ей сдам, и поедем ко мне?

- Давай! – заорала я.

Минут через десять появилась Наталья – примерно моего роста, худая, рыжевато-русая. У нее было какое-то тусклое и неприятно жесткое лицо с застывшими глазами. Алла говорила, что ей сорок два, но на самом деле эта тетка в плохо сидящем сером костюме тянула на целый полтинник. Она сухо поздоровалась со мной, поцеловала в лоб выбежавшую Вику. Алла была права, от Натальи веяло каким-то мертвенным холодом. Я была рада, когда мы наконец вышли из квартиры.

- Сейчас сядем на маршрутку, - сказала Алла.

- Я на машине, - возразила я.

- Ты же выпила!

- Да я… с шофером.

- Ох, ни фигашеньки! – присвистнула Алла.

Минут через десять, распугав всех дорожных конкурентов, мы с ветерком прибыли на Композиторов. Леонид отпросился перекусить, а мы поднялись наверх.

- Нет, просто с ума сойти, - причитала Алла, споро накрывая на стол.

- А сама? – не очень тактично возразила я. – Что это за Дима такой?

Надо сказать, их прощальный диалог меня весьма заинтриговал.

- А-а, это… - засмеялась Алла, да так заразительно, что я тоже не смогла удержаться. – Да нет, это не мой. Это, можно так сказать, твой товарищ по несчастью. Помнишь, я тебе рассказывала про Наталью? Так Дима – ее бывший жених. У которого Викин отец ее когда-то увел. Димка знал, что Наташа, то есть тогда она была Света, погибла, и всю жизнь гонялся за призраком. Черт знает на ком женился, развелся, баб менял, как перчатки. Потом познакомился с очень хорошей женщиной, Олей, но тоже не сложилось. Все бабы для него были нехороши уже тем, что они – не Света. И вот, представь себе, получает он свою Свету, то есть Наташу, ешьте ее с кашей, живую и здоровую. Совсем как ты своего Андрюшу. Сначала он все въехать не мог, что прежнего не вернешь. Приходил, сидел, вздыхал. Но, по счастью, понял все-таки. И к Ольге вернулся. Собираются заявление подавать. И слава Богу! А то ведь это только в небе он журавль, а в руке – клюется, лягается и гадит. Синичка как-то поуютней будет.

Мне не оставалось ничего другого, как согласиться. Запивая свой рассказ “Цинандали”, я изложила всю “detective storey1”, с начала и до конца.

------------------

1 детектив (англ.)


- Да-а, - протянула Алла, снова как Динка. – Нет, я знала, что все у тебя будет хорошо. Я за тебя свечки ставила. И молилась.

- Аллочка, если бы не ты… - я захлюпала носом, но это были уже совсем не те слезы.

Часам к двенадцати мы основательно наклюкались, особенно я. У Аллы нашлась еще одна бутылка вина, а вино на коньяк – это не самый лучший вариант.

- Оставайся ночевать! – настаивала Алла.

Я позвонила на сотовый Леониду.

- Ленечка (ой, какая я пьяная, как стыдно-то!), мы тут с подругой выпили немного, я хочу у нее переночевать, вы передайте Антону Владимировичу, что…

- Ну уж нет, Алла Валентиновна, - строго возразил, не дослушав, Леонид. – Пока я выполняю распоряжения только Антона Владимировича. Или звоните ему – и пусть он мне перезвонит лично, или спускайтесь, я отвезу вас к нему.

- Вот так, Алла, поняла? – я скорчила зверскую рожу. – Поняла, куда я вляпалась? Тюрьма народов. На каждый свой шаг теперь буду просить дозволения у шофера.

- Да не трынди ты, кокетка, - усмехнулась Алла, - звони своему Березовскому.

- Аллочка, приезжай, я соскучился! – умоляющим голосом попросил Антон.

- Да я…

- Ничего, я отвернусь и заткну уши. И нос.

- Придется ехать, - вздохнула я, положив трубку.

Обратную дорогу помню смутно. Кажется, я рассказывала анекдоты и объяснялась Леониду в любви. Разумеется, платонически, по-дружески, но как понял это он, не знаю. Потом меня укачало, и ему пришлось в аварийном режиме выволакивать меня из салона и придерживать над урной.

Мимо шла припозднившаяся пожилая пара с собачкой.

- Беременная, наверно, - с сочувствием сказала дама. – Бедняжка!

А была бы я мужиком, что бы она сказала? “Нажрался, паразит!”, что же еще!

Старичок-консьерж только глаза вылупил, когда Леонид втащил меня в подъезд – как тяжело раненую.

- Здрассьти! – заплетающимся языком изрекла я.

- Алла, можно задать вам нескромный вопрос? – спросил Леонид, запихивая меня в лифт.

Похоже, мои признания продвинули наши отношения на новую ступень. Во всяком случае, нужда в “Валентиновне” отпала.

- Леня, потом, - простонала я, привалившись к стенке лифта и зажмурившись, чтобы не видеть в зеркале своего отражения. – Все потом.

Сдав меня Антону из рук в руки, Леонид отправился домой с честно заработанным отгулом на завтрашний день.

- А где П-петька? – поинтересовалась я, в течение пяти минут снимая левую босоножку.

- Домой поехал, - ответил Антон, критически наблюдая за моими действиями, но вовсе же не спеша на помощь. – А он тебе нужен, чтобы снять обувь?

- Н-нет! – я справилась, наконец, с поставленной задачей. – Мне н-нужно… копченой колбасы, шампанского и в постель. М-может, даже не одной.

- Пьянчуга! – ласково проворчал Антон и повел меня обнимать фаянсового друга.

Когда через полчаса я вышла из туалета, зеленая и в холодном поту, меня ждала пачка активированного угля и стакан воды.

- Ложись, алкан!

- Долг платежом к-красен, - успела каркнуть я, упала на кровать и моментально уснула.

         * * *

Пробуждение было ужасным. Вот уж не стоило вчера смеяться над Антоном и Петюней. Все вокруг плыло, во рту – как замполит нагадил, а голова… Нет, это не голова. Или голова, но только Страшилы, после внедрения в нее колющих предметов в качестве мозга.

- Просыпайся! – Антон, совсем как я вчера, сел рядом.

- Ой, не смотри на меня! – застонала я и спрятала голову под подушку. – Представляю, на кого я похожа.

- Что б ты понимала! Теплая, мягкая, мятая! Класс!

- Неправильный ты какой-то! – то ли возмутилась, то ли порадовалась я. – Другого мужика стошнило бы от такого зрелища.

- Можно подумать, ты правильная! – хмыкнул Антон. – Подъем. В полпервого тебя следователь ждет. Вот здесь на бумажке записано. Знаешь, где это?

Кое-как сфокусировав расползающиеся глаза, я покачала головой:

- По счастью, не доводилось.

- Ну ты даешь, Почтамтская – это где почтамт.

- А где почтамт?

- Вот горемыка провинциальная! Придется к тебе Толика приставить. Ты хоть сегодня не напивайся, а то у моих служащих сложится о тебе превратное представление.

- А ты со мной не можешь? – жалобно пискнула я.

- Что, напиться? Могу, конечно, но стоит ли?

- Да нет, поехать.

- Нет, голубка, не получится, - вздохнул Антон, вставая, - дела. Извини.

- А который час?

- Восемь.

- Ах ты, негодяй! – взорвалась я, морщась от разрывной головной боли. – Я бы еще спала и спала!

- Ни фига! Ты бы, дорогая моя, вместо того, чтобы зенки заливать, о гардеробе позаботилась. Не взяла из дома вещи? Не взяла. В чем в прокуратуру поедешь? В грязных джинсах? Или в бриджиках, заляпанных вином и шоколадом?

Н-да, в чем-то он определенно был прав. Бриджики мои действительно представляли из себя некое абстрактное полотно.

- Так что заедете в какой-нибудь магазин, спросишь у Толика, куда он Катю возил. Купи что-нибудь цивильное, пожалуйста, а не для копки картошки. Все, я ушел. Нет, еще не ушел. Там на столе трубка, считай, твоя. Если что, звони, мой номер в нее забит. И письмо тебе пришло по электронной почте, только уже не актуальное.

Дверь хлопнула. Я с кряхтением встала и босиком пошлепала на кухню. А что, если в кране нет воды?

Но каков сюрприз! На столе красовалась запотевшая бутылочка воды “Эвиан” и пачка пресловутой аспиринки. Что называется, любовью за любовь.

Приняв живительное снадобье и посвежев мозгами, я направилась к компьютеру.

“To Martyshka from Baibak. Павел Чеботарев – двоюродный брат Комиссарова. Страстно жду обещанный эксклюзив”.

Жди, Байбачок, жди! Глядишь, и свистнет кто на горе.

Часам к десяти я относительно ожила и привела себя в порядок. Если можно, конечно, назвать “порядком” не первой свежести джинсы и трикотажную кофточку без рукавов. Если и было у меня что-то приличное, то это сумочка, которую я все-таки прихватила из дома, вместе с паспортом и ключами. Я положила в нее деньги и сотовый, почти такой же, как у Антона, только темно-серый, и вышла во двор. Толик, почитывая газетку, сидел за рулем “Ниссана”.

По дороге я по привычке выглядывала вещевой рынок или, на худой конец, универмаг, но Толик в ответ на робкие попытки обратить его внимание на что-то подобное облил меня молчаливым презрением. И остановился у скромного, на первый взгляд, магазинчика с нечитаемой вывеской на французском.

- У вас полтора часа, - сказал он и уткнулся в кроссворд.

Я посмотрела на него как на сумасшедшего. Что, спрашивается, можно делать полтора часа в магазинчике размером с обувную коробку?

Еще пару минут я собиралась с духом. Мне предстояло совершить подвиг. А именно: зайти в бутик в грязных джинсах и купить вещь стоимостью как минимум в несколько моих зарплат. В голову с неприятной настойчивостью лезла сцена из фильма “Красотка”. Та самая, где героиня Джулии Робертс приходит, опять же, в бутик. В первый раз, я имею в виду. Зря что ли говорят: чтобы купить костюм, надо иметь костюм.

Вдохнув поглубже, я открыла стеклянную дверь с мелодично звякнувшим колокольчиком. В магазине было категорически пусто. Если не считать, конечно, вешалок с одеждой и троих продавщиц, которые лениво болтали с охранником.

Немая сцена. Надо думать, мордальный контроль я не прошла. Этого и следовало ожидать. Спас ситуацию Толик. Пока персонал таращился на меня, соображая, чья очередь намекнуть нежеланному клиенту на его нежеланность, он вышел из машины, открыл дверь магазина и протянул мне сумочку, которую я от страха забыла на заднем сидении.

Поскольку он появился из не самой хилой машины, да и выглядел в своем светло-сером костюме весьма представительно, продавщицы отмякли сердцем и потеплели взором. Видимо, приняли меня за содержанку в начале карьеры. Впрочем, не так уж сильно и ошиблись.

И началось… А я еще удивлялась, чем можно заниматься в магазине полтора часа. Мне всегда казалось, что самое утомительное занятие – тратить деньги, когда у тебя их нет. Попробуй развернуться с тысячью рублей в кармане, когда надо купить кроссовки, свитер, юбку и губную помаду, а если повезет, то еще шампунь и кой-какого бельишка. Выяснилось, однако, что тратить большое количество денег – гораздо утомительнее.

Сначала меня подробно допросили, чего бы мне хотелось и на какую сумму я рассчитываю. Сумма впечатлила, и уже с гораздо большим энтузиазмом меня начали обмеривать со всех сторон. Потом усадили на мягкую банкетку, принесли кофе, а две тощие, как палки, манекенщицы принялись вертеться передо мной, демонстрируя летние платья и костюмы. Я выразила опасение, что мои габариты несколько отличаются от габаритов манекенщиц, но меня заверили, что главное – принцип, а размеры у них есть разные, к тому же все можно молниеносно подогнать по фигуре.

Через час, окончательно одурев от разноцветного текстильного мельканья, я выбрала несколько моделей, и теперь началась примерка на мне. Еще минут через двадцать в финале победил обманчиво скромный костюмчик цвета терракоты. Юбка у него, правда, была задумана как супермини, но мне она слегка прикрыла колени. Продавщица предложила укоротить, я отказалась. Потом мне подобрали более подобающее костюму белье, туфли и сумку. В конце концов выяснилось, что мой макияж к костюму тоже не подходит, и в качестве подарка меня осчастливили косметическим набором с тем же нечитаемым названием, что и на вывеске магазина.

- Алла Валентиновна, опаздываем! – строго напомнил потерявший терпение Толик.

Оставив в магазине свою годовую зарплату, я села в машину с гудящей головой и совершенно одуревшая. И хотя костюм мне отчаянно нравился, радость от посещения вещевого рынка, когда удавалось уложиться в задуманную сумму, пожалуй, была как-то больше.

Поплутав по коридорам, я нашла наконец дверь с номером, указанным на выданной мне при входе бумажке.

- Входите! – отозвался на мой робкий стук мужской голос.

Я вошла в крохотный кабинетик, где едва помещались стол с двумя стульями, шкафчик и облезлый сейф грязно-салатного цвета, и остолбенела.

За столом сидел пожилой мужчина со спокойным, даже можно сказать, добрым лицом. Его седые волосы были аккуратно зачесаны назад в стиле, некогда популярном среди членов политбюро, белая рубашка с коротким рукавом отливала голубизной свежевыпавшего снега. А вот на подоконнике, постукивая ногой по батарее, разместился никто иной как капитан Зотов. Алексей Степанович.

- Мартынова? Присаживайтесь, пожалуйста! – следователь кивнул на стул.

Я продолжала стоять столбом. И что же мне было делать? Убежать? Потребовать удаления данного капитана? Начать катить на него бочку?

Вот ведь дура! Обрадовалась, что все позади, расслабилась. Костюм вон купила!

- Что же вы, садитесь! – удивился следователь.

Поступью молодого робота я добралась до стула и едва не села мимо. Капитан смотрел на меня с отеческой усмешкой.

- Да не волнуйтесь вы так, Алла Валентиновна. Все ведь разъяснилось. Давайте мы с вами протокольчик заполним, и вы все изложите по порядку. Хорошо?

Продолжая обращаться со мной как с дебильным младенцем, следователь, назвавшийся Виктором Петровичем Шмелевым, начал задавать стандартные вопросы: фамилия, имя, отчество, дата и место рождения, адрес, род занятий. Я немного успокоилась и дальше уже рассказывала сама. Шмелев слушал внимательно, изредка уточняя и задавая вопросы.

Кое о чем я, правда, умолчала. Например, о том, как Петя застрелил Крюгера. В моей версии нас с Корниловым увезли с дачи до его появления, а что там произошло потом – не знаю, хоть пытайте. Правда, будет не слишком весело, если Корнилов доложит обратное. Впрочем, его для дачи свидетельских показаний нужно будет еще поискать. А вот интересно, квалифицируют ли в данном случае похищение конфиденциальной финансовой информации как уголовно наказуемое деяние? Иначе, будет ли вор отвечать за то, что пытался украсть у вора дубинку?

Тайник для диска почему-то особых эмоций не вызвал. “Надо же, чего удумала!” – всего-навсего хмыкнул следователь, добросовестно фиксируя мои показания.

Наконец допрос был окончен. Я накарябала стандартное “С моих слов записано верно” и расписалась на каждой странице. Шмелев посмотрел на часы и захлопнул папку. Зотов, который в течение всей нашей со следователем беседы индифферентно сидел на подоконнике, оживился.

- Подождите, подождите, - заторопилась я, опасаясь, что сейчас меня выставят вон. – Я правильно поняла, меня ни в чем не подозревают?

- Ну, если вы настаиваете, кое-что вам предъявить можно. Например, укрывательство лица, находящегося в розыске. Проникновение в чужое жилище. Угон автотранспортного средства. Использование поддельных документов. Наконец, нападение на гражданина Мудашко.

- На кого-кого? – фыркнув, переспросила я.

- Ну… он же не виноват, что у него такая фамилия. Это еще не повод, чтобы его кувшином по затылку. Впрочем, с заявлением он обращаться не стал, так что… Короче, ничего вам предъявлять не будем, живите и радуйтесь, вам и так досталось. Возможно, придется вас еще побеспокоить, да на суд вызовем. Кстати, если интересно, я могу вам сказать, что дело Ладыниной выделено в отдельное производство, хотя оно и связано с делом об убийстве ее бывшего супруга. Но то дело ведет Москва, а это – мы, совместно с коллегами из Сочи.

- Подождите, - перебила я. – Если меня больше ни в чем не подозревают, не могли бы вы разъяснить мне некоторые моменты. Которые мне непонятны?

- К сожалению, Алла Валентиновна, у меня большой дефицит времени. Можно даже сказать, цейтнот. А вот Алексей Степанович с удовольствием ответит на все ваши вопросы. Он специально для этого сюда и приехал. Давайте я отмечу ваш пропуск. Алексей, я на Арсеналку, - повернулся он к Зотову. – Когда будете уходить, захлопните дверь.

Следователь тщательно запер сейф, подхватил раздутый черный портфель и испарился, словно джинн.

Я зажмурилась…

- Алла Валентиновна, - добродушный голос развеял наваждение. – Расслабьтесь. Я представляю примерно, в чем вы меня подозреваете. Сейчас я вам все объясню. Вообще-то, конечно, так не полагается, тайна следствия, сами понимаете. Но поскольку вы так капитально во всем этом завязли, придется вас просветить.

И он начал рассказывать мне историю, от которой я не знала – плакать или смеяться.

Оказывается, Милка после окончания института пыталась поступить в аспирантуру питерского Герца. Но что-то там у нее не срослось, а вот роман с одним из преподавателей закрутился. Серьезный такой роман, с протоколом о намерениях. Не думаю, что девушка так уж была влюблена в своего профессора, скорее, рассматривала его как плацдарм для продвижения в более цивилизованное место. Но герой-то был в Питере, а Милка – в Сочи, и поскольку без постельных приключений она жить не могла, то продолжала регулярно укладываться в койку - как с Корниловым, так и с другими кавалерами. Вот тут-то и приключилась история с анонимкой. Профессор оказался джентльменом старой закалки и, как следовало ожидать, порвал с Милкой окончательно и бесповоротно.

Сначала она пылала ненавистью и жаждала мести, потом подуспокоилась. От меня ушел Мишка, Герострат тоже бросил, кроме того я осталась без работы и, можно даже сказать, без жилья. Возможно, она сочла, что я достаточно наказана. Мила уехала в Москву, вышла замуж. Сначала у нее все шло, вроде, неплохо, но ее неуправляемое потаскушество портило все. Сначала развалился первый брак, потом второй, более солидный. Не желая винить себя, Милка успешно перевела стрелки на меня и убедила себя в том, что если бы не “моя” анонимка, все бы у нее в жизни было в наилучшем виде.

- Понимаете, Алла Валентиновна, есть люди такие, застревающие. Зависнут, как компьютер, и никакой “рисет” не поможет.

Я скромно потупилась, поскольку со своей многолетней дурью имени товарища Герострата представляла собой яркий пример данного типа.

Когда Милочка решила слегка выпотрошить папу Ладынина, она тут же вспомнила обо мне. И составила хотя и трудоемкий, но и вполне грамотный план. Если бы все получилось, у нее в кармане оказался бы диск с номером и кодом счета на кругленькую сумму, а я сидела бы в тюрьме за убийство своих любовников и сообщников Корнилова и Комиссарова.

- Постойте, постойте! – возмутилась я. – Ну Корнилов – это понятно. А Комиссаров-то как вдруг стал моим любовником? Я его и в глаза-то никогда не видела.

Вместо ответа Зотов протянул мне два отпечатанных на цветном принтере снимка. На одном я сидела за своим рабочим столом в издательстве, а ко мне с нежной улыбкой склонялся некий лысоватый мужчина средних лет, не самой приятной наружности. На второй фотографии, которая, судя по интерьеру, была сделана в ресторане, я танцевала с этим же самым типом.

- Вы хотите сказать, это Комиссаров? – поразилась я.

- А кто, по-вашему?

- Мне он представился как Николай Полозов. Писатель. Пришел, якобы, за гонораром, забрел не в ту дверь. Ну, ля-ля, тополя, наплел бочку арестантов, в ресторан пригласил. Жуткая зануда! Еле удалось от него сбежать.

- Ну вот, а вы удивляетесь. Кто-то вас щелкнул – и доказательство в кармане. Кстати, Комиссарова девушка Милена тоже держала за “болвана”. Он был совершенно не в курсе, зачем его вынудили взять отпуск и отправили в Питер знакомиться с вами. Ему было сказано, что надо просто узнать о вас побольше. А вы, между прочим, такая-сякая, ему этой возможности не дали. Короче, эти снимки вместе с открытками, украденными у Корнилова, должны были послужить для нас доказательствами вашей с ними связи. Правда, Ладынина рассчитывала на письма, но на безрыбье, как говорится, и сам раком встанешь, прошу прощения.

- Так, может, в конце концов, объясните, откуда вы их взяли уже в день убийства? – чуть не застонала я.

- Так вы мне не даете рассказывать!

- Так вы слишком медленно рассказываете!

Итак, Мила подготовила все загодя. Добыла улики. Договорилась с кем надо, чтобы Корнилова выгнали из “Би Лайна”, а меня отправили якобы в неоплачиваемый отпуск. Она прекрасно нас изучила и знала, что он по своему дурному самолюбию ни за что не будет выяснять подробности и цепляться за работу, а я, поскольку уже побывала однажды в подобной ситуации, безоговорочно поверю и так же безропотно уйду, даже не попытавшись узнать, а действительно ли все так уж плохо. Тем более мне вручили вместо последней зарплаты замаразмевший списанный компьютер.

Потом Мила убедилась, что я почти безвылазно сижу дома, и ей осталось только узнать, когда ее бывшего муженька должен навестить господин Олейников. Как она это сделала – совсем другой вопрос, мне лично не слишком интересный.

Когда Милка собирала обо мне сведения, она допустила серьезный прокол. Так уж вышло, что ей ничего не было известно о моей дружбе с Динкой, об этом она узнала гораздо позже. Но все же Милке повезло, наверно, в последний раз. Я писала статью и с подругой не виделась. Всем остальным моим достаточно близким знакомым, а заодно и маме, Милка позвонила и моим голосом сказала, что я на несколько дней уезжаю.

- Как это, моим голосом? – не поняла я.

- Очень просто. Ладынина – великолепный имитатор. Ей бы на эстраду – цены б не было. Любой голос может спародировать. Между прочим, она призналась, что собиралась позвонить и вам от имени Корнилова. А потом ему – от вашего. Свидание назначить. Но он ее опередил.

- Ничего не понимаю. Каким образом?

- Дело в том, Алла Валентиновна, что на вашем телефоне стоял “жучок”, мы его сняли позавчера вечером. Простите, но пришлось заглянуть к вам на квартиру без вашего ведома.

- Откуда у меня мог взяться “жучок”? – поразилась я. – Хотя… Да, пожалуй, что и мог. Где-то за неделю до того вдруг забарахлил телефон, а потом пришел мастер, хотя я его и не вызывала. Сказал, что обрыв на линии, надо проверить провод. А потом стал ковыряться в аппарате.

- “Жучок”-то поставили на всякий случай, вдруг вы в гости кого-нибудь пригласите и организуете себе алиби. И ведь пригодился. Когда ее первоначальный план не сработал, да еще так крупно не сработал, пришлось его срочно менять. Ладынина была уверена, что Корнилов давно в Петербурге. А вот вам почему-то не звонит. Тут уже и новый план оказался под угрозой. Но Корнилов вам все-таки позвонил, на что она и рассчитывала. Конечно, ваш разговор по телефону соседки она подслушать не могла, но, по крайней мере, появилась надежда, что вы встретитесь. Оставалось только проследить за вами.

Но мы остановились на том, что Милка позвонила моим родным и знакомым. Затем, в понедельник утром, она покрутилась у моего дома в рыжем парике и в одежде, похожей на мою, села в машину и поехала в аэропорт. Мало ли, соседи заметят, запомнят. И ведь Динка действительно это увидела!

С липовым паспортом на мое имя Милка вылетела в Сочи. До этого момента все складывалось неплохо. Но потом резко пошло на перекосяк. То обстоятельство, что количество трупов несколько превысило запланированное, никого особенно не огорчило, потому что реализации плана не мешало. Но в тот момент, когда Корнилов сел в машину, Милка перехитрила саму себя. Не слишком уверенная в своей сноровке, она дала ему деньги, рассчитывая, что эта жадина увлечется пересчетом и не сможет вовремя среагировать. Но ошиблась. Когда она выстрелила в Комиссарова, Корнилов успел вывалиться из машины и удрать. С диском и двадцатью тысячами долларов.

- Интересно, а откуда у нее двадцать тысяч, если после развода она оказалась такой бедной? – снова перебила я.

- Видимо, оттуда, откуда взялось и немаленькое число помощников. Все-таки миллион – неплохая приманка. Впрочем, всех ее сообщников нам еще предстоит выявить.

- И что было дальше?

- Дальше? Дальше у Милены немного отъехал чердак. Некоторых людей неудачи заставляют мобилизоваться, а некоторых – напротив выбивают из колеи. Эта фигова психологиня в подобных ситуациях, видимо, судила о других по себе. Она сделал вывод, что Корнилов ни в коем случае не останется в Сочи, а непременно отправится в Питер. И непременно к вам. Хотя тут-то она как раз и не ошиблась.

- Да с чего она это взяла? – взвилась я, как золотой петушок. – Понимаю еще, если бы я у него была одна-единственная, свет в окошке, надежда и опора.

- Судя по всему, Алла Валентиновна, вы – женщина, к которой можно обратиться в самом крайнем случае.

- Вот спасибо-то за комплимент! – оскорбилась я. – Это что, третий сорт не брак?

- Да нет, вы не поняли. Просто другие женщины в такой ситуации скорее всего послали бы его по вполне известному адресу. И были бы правы.

- Но он-то сказал, что попал в Питер случайно.

- Это он так сказал. А что там было на самом деле… Может, он решил, что сказать вам правду было бы слишком…

- Жирно?

- Возможно. Значит, так, Алла Валентиновна, - Зотов спрыгнул с подоконника и сел за следовательский стол. – Если вы меня еще раз перебьете, я прекращаю рассказывать. Договорились?

Боясь сказать что-то лишнее, я только кивнула.

Сделав свои выводы, Ладынина рванула в аэропорт. Почему-то ей и в голову не пришло, что из Сочи можно отбыть другим способом. Поскольку питерские рейсы днем и вечером, она решила, что Корнилов полетит первым же московским.

Поймав такси, Мила пообещала водителю двойной тариф за скорость. Заодно он должен был запомнить ее, а точнее, меня. И надо ж было такому случиться, что на трассе столкнулись две машины, и пришлось постоять в пробке. К московскому рейсу она опоздала. За пару зеленых бумажек дама-регистраторша согласилась заглянуть в свои анналы. И тут произошла просто фатальная для Милки ошибка.

Андрей Корнилов действительно улетел этим рейсом. Правда, звали его не Андрей Евгеньевич, а Андрей Сергеевич, к тому же он был москвичом. Но поскольку об этом Мила не спрашивала, ей ничего и не сказали.

Следующим рейсом она вылетела в Москву. Там следы Андрея (Сергеевича!) Корнилова затерялись. На самом деле он преспокойно поехал к себе домой на такси, но Милка решила, что он отправился в северную столицу поездом.

- И вот тут-то, Алла Валентиновна, с Ладыниной приключился еще один замечательный конфуз, благодаря которому мы с вами и познакомились. Она, бедняжка, так переволновалась, что совершенно забыла поглядывать на часы. Дело в том, что, если бы все прошло по плану, один из ее сообщников ровно в девять утра должен был отправить по электронной почте анонимное письмо. На один из наших общедоступных адресов. Сигнала “отбой” не последовало – расстроенная Милена об этом просто забыла. И письмо отправилось по назначению. А в нем – копии ваших открыток, фотографии с Комиссаровым и информация о том, как вы втроем забрались в компьютер Ладынина, а потом вы их за ненадобностью убрали. А еще – ваш адрес. Ну, вы анонимку ее жениху, а она анонимку – в милицию.

- А от… - пискнула я и даже рот зажала рукой.

- Что?

- А откуда у нее адрес? Извините.

- Элементарно, Ватсон. Не найдя вас как Увалову, она узнала вашу девичью фамилию и в два счета нашла как Мартынову. Послание попало ко мне, я получил благословение начальства и связался с Сочи. И выяснилась забавная подробность: Комиссарова действительно застрелили, а Корнилова – нет. Судя по свежеполоманным куста, он сбежал. И вот я поехал к вам на разведку. Вы уж извините великодушно, но пришлось немножко вам наврать. Например, будто мы узнали, что Корнилов не пошел в Петербурге ни к родственникам, ни к знакомым. К тому же я заснял нашу беседу скрытой камерой.

- Да? – неприятно удивилась я, вспоминая свой мятый свитер. – И что?

- Разрешите? – Зотов вытащил пачку “Золотой Явы” и закурил. – Да ничего. Наши эксперты посмотрели и сказали, что, скорее всего, вы не врали. За исключением того момента, когда вы сказали, что Корнилов не знал ваш телефон. И тогда мы взяли вас под наблюдение. Телефон, разумеется, поставили на прослушку. И сразу поняли, что вас слушает кто-то еще. К сожалению, мы не знали про номер автобуса. Да и сидела мышка-“наружка” на улице, так что погром в вашей квартире пропустила. Ну а потом вас потеряли. И объявили в розыск.

- Огромное спасибо! – презрительно фыркнула я. – И зачем это вам понадобилось, можно узнать?

- Во-первых, у нас не было стопроцентной уверенности в вашей непричастности. А во-вторых, надо было вас найти, а обыватели реагируют исключительно на чикатил.

- Ну и глупо! – обиделась я. – Между прочим, я, когда с дачи Пересветова убежала, хотела к вам пойти. Но увидела вашу… афишку и передумала. Пошла топиться.

- Что, серьезно? – не поверил капитан.

- Вполне. Ладно, Алексей Степанович, будем считать, проехали.

Когда мой испуг прошел, я вдруг почувствовала себя с ним удивительно легко, как с мальчишкой-ровесником. Хотя он, наверно, и был моим ровесником, даром что капитан милиции. Пожалуй, он даже мог бы мне понравиться, познакомься мы с ним при других обстоятельствах.

- Хорошо, давайте на этом закончим, - Зотов посмотрел на часы все тем же фирменным способом, незаметно-демонстративно. – Надеюсь, теперь у вас не осталось вопросов.

- Подождите! Всего один. Зачем Ладынина использовала моего племянника и Диану Каретникову?

- Да чтобы вам было понеприятней, - усмехнулся Зотов. – Цель у нее была одна, но комплексная: Корнилова убить, диск заполучить, а вам создать максимум неприятностей. Разумеется, она могла узнать адрес вашей дачи и без помощи вашего родственника. Но предпочла ему заплатить, да еще подставить вашу подругу. Вы же ведь об этом узнали? Обрадовались? Значит, она своего добилась.

Из прокуратуры я выползла совершенно измочаленная, но, как говорится, с чувством глубокого удовлетворения. Вот теперь действительно все. Если не считать того малоприятного ощущения, что вляпалась в падаль. И что там Милка! Где-то я могла ее понять. Просто глупая баба, привыкшая винить в своих бедах кого угодно, но только не себя. У кого-то слишком слабый иммунитет, чтобы сопротивляться болезни. А кто-то слаб душой и не может устоять перед соблазном очернить других. Когда кругом черти, на их фоне так удобно и приятно видеть себя ангелом.

Но Корнилов…

Наверно, странно, но обиднее всего мне было из-за того, что этой грязью оказались заляпаны мои самые светлые воспоминания о нем. Именно те, о которых говорил Петя. Те, которые не давали забыть…

Я дернула плечом, словно отталкивая их от себя, и оглянулась в поисках “Ниссана”. Припаркованных машин вокруг было море, попадались и серебристые, но исключительно не те. Какая станция метро, интересно, ближе?

Прямо за спиной коротко бибикнуло.

Вздрогнув, я обернулась. И как только не заметила!

Антон вылез из “Ауди”, держа перед собой, как хоругвь, огромный букет темно-бордовых роз на длинных стеблях.

- Все в порядке? – спросил он, выглядывая из-за них.

- Наверно, - я изо всех сил пыталась спрятать довольную улыбку.

- Тогда… тогда выходи за меня замуж!

- Чего?! – вырвалось у меня совершенно непроизвольно.

- Нет, так не годится. Понимаю.

Антон бухнулся на колени прямо посреди улицы, пачкая свои роскошные светло-серые брюки от “Hugo Boss”, и завопил:

- Алла! Я тебя люблю! Будь моей женой!

Люди смотрели на нас глазами по восемь копеек. Кто-то останавливался посмотреть на дармовой спектакль, кто-то хихикал.

- Соглашайся, дура! – посоветовал мужской голос.

- Встань, чучело! – зашипела я.

- Не встану. Пока не согласишься.

- Это шантаж?

- Да!

Я топталась на месте, красная, как рак. Хотелось срочно согласиться, но какая-то махровая вредность не давала.

- Хочешь, волшебное слово скажу? Пожа-алуйста…

При этом он переступал с коленки на коленку и смотрел на меня нашкодившим маленьким мальчиком. И жевал розу.

Я расхохоталась и сказала “да”.

Кто-то зааплодировал, кто-то свистнул. Антон вскочил и отвесил публике поклон, подметая букетом асфальт.

- Отдай цветы, клоун фигов! – потребовала я. – Детский сад какой-то!

- Зато так тебе никто предложение не делал. Спорим? Кстати, ничего костюмчик.

- Мерси, - ответила я, забираясь на переднее сиденье машины. – Кстати, ты сильно рискуешь.

- Ты решила меня разорить?

- Пока не знаю. Подумаю. А вот дачу твою придется переделать.

- Капитально?

- Еще как! Там не хватает гамака. И цветов. И красной смородины. Куда мы едем?

- Глупый вопрос! – Антон сделал вид, что обиделся. – В загс, разумеется. Вернее, во Дворец бракосочетаний. Подавать заявление, пока ты не передумала.

- Сумасшедший! – сдалась я и злорадно подумала о том, что Петюнины шансы заполучить меня в качестве тещи возросли вдвое.

Мы свернули на Фурштатскую и втиснулись в длинную вереницу машин у Дворца.

- Ну что, пошли? – Антон повернулся в мою сторону и положил руку мне на колено.

- Подожди секундочку, - застенчиво улыбнулась я. – Я тут подумала… Насчет разорения…

- И что?

- Дай руку.

И я вложила ему в ладонь диск, который второй день носила в сумке и все никак не могла ему отдать. Да и когда? То он пьяный, то я.

- Что это? – Антон захлопал глазами, как сова.

- То, что ты хотел. Если бы я отдала его раньше, то ты, наверно, счет бы себя обязанным жениться. Или наоборот – не счел бы.

- Вот глупая! Я женюсь на тебе, потому что так хочу. А это… Послушай, но ведь ты говорила…

- Это только мужики могут поверить в такую глупость, - перебила я его. – Какой же свиньей надо быть, чтобы разбрасывать по квартире использованные средства гигиены?

- Тогда где же он был?

Я снова улыбнулась – на этот раз загадочно, как сфинкс, и поцеловала его.

- А вот этого, дорогой, я тебе не скажу. Мало ли мне еще понадобится что-нибудь от тебя спрятать.

Эпилог № 1 (технико-иронический)

Через два дня Антон принес с работы какие-то провода, приборы и уселся в гостиной перед компьютером. Я в это время готовила на кухне свинину по-гречески и только открыла духовку, чтобы перевернуть мясо, как услышала душераздирающие звуки: то ли плач, то ли смех.

Прищемив палец горячей дверцей, я выругалась, бросила двузубую вилку и понеслась в гостиную. Антон сидел перед компьютером, откинувшись на спинку стула, и хохотал, как сумасшедший.

- Смотри! – он ткнул пальцем в экран и вытер навернувшиеся слезы.

На отходящем от процессора кабеле, как присосавшийся клоп, сидел небольшой приборчик. А темный экран монитора украшало маленькое ядовито-зеленое окошко с надписью: “Disc X is empty1”.

- И что это значит? – спросила я.

- А то и значит. Empty. Absolutely empty2.

------------

1 Диск Х пуст. (англ.)

2 Пустой. Абсолютно пустой. (англ.)


- Почему?

- Да потому что этот… нехороший человек Василий Алибабаевич просто вытащил диск из сканера. Не закрыв программу. То ли ему не сказали, что это надо сделать, то ли он ни черта не понял. Но так или иначе, плакали, Алла, наши денежки.

- Что, совсем ничего нельзя исправить? – я испытывала странную смесь огорчения, разочарования и облегчения, не зная, плакать или смеяться.

- Совсем ничего. Что будем делать?

- Да ничего, - я вскарабкалась к Антону на колени и обняла за шею. – Будем жить-поживать, добра наживать. Помнишь это? “Куплю я себе туфли к фраку, и буду петь по ночам псалом, и заведу я себе собаку. Ничего, как-нибудь проживем”.

Эпилог № 2 (историко-технологический)

Вам интересно узнать, где же все-таки был диск? Для этого надо вернуться на два года назад, когда я впервые, по Динкиной рекомендации, пришла в парикмахерскую недалеко от “Черной речки” и села в кресло к симпатичной светловолосой толстушке. На ее приколотом “крокодильчиком” бэджике было написано: “Яна”.

Девушка оказалась очень милой и разговорчивой, мы болтали о том, о сем, но когда она уже подровняла мои дикие рыжие заросли и начала укладывать их феном, приключилось ЧП. Этот достопочтенный (исключительно по возрасту) агрегат вдруг заискрил, завонял и полыхнул пламенем прямо на мои волосы. Меня моментально погасили, я не заработала ни малейшего ожога, но голова моя выглядела просто чудовищно.

Яна расстроилась до слез. Я – тоже. Все мастера и мастерицы сбежались к месту происшествия, обступили меня и начали совещаться: что же со мной делать. Но ничего путного из этого не вышло. Чем больше меня стригли, тем страшнее я выглядела. Заплаканная Яна взяла у меня телефон и пообещала посмотреть в парикмахерских журналах: может, найдется какая-нибудь куафюра, которая хоть как-то исправит дело.

На следующий день я пошла на работу в косыночке-бандане, вызвав изрядное недоумение начальства. А вечером позвонила Яна и сказала, что кое-что придумала и готова немедленно приехать ко мне для осуществления замысла. Без малейшего энтузиазма я продиктовала ей свой адрес, поскольку прекрасно сознавала: лучшее, что может быть в моей ситуации, - побрить голову и ждать всходов.

Яна примчалась уже через час и вытащила из сумки… парик. Великолепный рыжий парик из натуральных волос, точь-в-точь моего оттенка и такой же волнистости. Я пыталась отказаться, но Яна настаивала:

- Берите и носите. Это моя вина, так что никаких денег. Парик замечательный. Между нами, его делали на заказ для очень состоятельной дамы, которая облысела после химиотерапии. Но она так и не одела его ни разу - умерла.

Не скажу, что эти сведения меня очень обрадовали, тем не менее, парик я взяла, и он очень выручал меня до тех пор, пока не отросли волосы.

У него оказалась одна замечательная особенность. По краю с внутренней стороны шла узкая полоса какой-то суперлипучки. Она приклеивалась к коже или к волосам, и оторвать ее можно было исключительно вместе со скальпом. Но стоило провести по этому краю мокрой тряпочкой, и парик моментально отлипал. Кроме того, его можно было мыть шампунем, причесывать и даже укладывать феном. А хранила я его в ванной – в фирменной картонной коробке.

Теперь вы понимаете эмоции Леонида в тот момент, когда он вошел в комнату и увидел, как я сушу феном копну волос, а вторая, точно такая же, уже высушенная, лежит рядом на столе?

А стричься я очень даже люблю.

Просто мне лень.

Эпилог № 3 (лирико-клинический)

Вот и все.

Мы с Антоном благополучно поженились, выдержав все ужасы парадного бракосочетания, обвенчались, съездили на неделю в Париж и стали жить-поживать, добра наживать. В качестве свадебного подарка он подарил мне французского бульдога по кличке Стремительный Вилли. С Машей мы сразу нашли общий язык, она действительно очень милая девочка. Маме безумно нравится ее новый зять, тем более, сколько всего нового и интересного она может рассказать подругам. Кирюша взял в банке Антона солидный кредит. Короче, все довольны.

Tout est bien qui finit bien1, – говорят французы, но я не спешу с этим согласиться. В нашей жизни есть только один конец – летальный. И то, что сегодня кажется окончившимся, завтра, может быть, получит свое продолжение. И я не знаю, хорошее или плохое.

-------------------

1 Все хорошо, что хорошо кончается (франц.)


Да, я люблю своего мужа, он любит меня, я чувствую себя рядом с ним уверенно и спокойно. И надеюсь родить ему детей. Но…

Иногда мне почему-то кажется, что я оказалась в заколдованной стране, где стрелки часов застыли на без пяти двенадцать, где карета никогда не превратится в тыкву, а Золушка не потеряет хрустальную туфельку. Где все идеально и… нереально.

Я гоню эти мысли прочь. Потому что не стоит будить лихо. И потому что от них – всего один шаг до классического “Нотабене: где-то теперь рыщет… Герострат?..”