"Константин М.Радов. Жизнь и деяния графа Александра Читтано, им самим рассказанные " - читать интересную книгу автора

неприятны. Передо мной было два мира. В одном состязались в доблести и
красноречии, совершали подвиги и получали триумфы, завоевывали целые страны
и приносили жертвы богам. В другом лгали, жадничали, ругались, выливали
помои в провонявшие каналы и ходили в церковь. Один был правильным,
настоящим, другой казался недоразумением, в самой середине которого я
непонятным образом очутился. И вот люди из неправильного, фальшивого мира
пытались отнять у меня самую надежду когда-нибудь попасть в настоящий,
который был где-то близко, я чувствовал его присутствие! К тому же их
утверждения о том, что древний, языческий Рим канул в лету и все, кто его
населял, давно умерли, прямо противоречили моему личному опыту: чрезвычайно
живое воображение дополняло прочитанное картинами, подобными ярким снам или,
скорее, грезам наяву, более реальным, чем многие обыденные впечатления.
Несколько дней спустя я сам иной раз затруднялся отделить события, о которых
читал в книге, от тех, что видел наяву собственными глазами. Я наизусть
помнил, как заговорщики убили Цезаря, но стоило раскрыть книгу - любимейшие
мои "Записки о Галльской войне", многократно перечитанные, - и он снова был
предо мной, живой и деятельный.
Между двумя мирами вплеталась, волею судьбы, третья нить. Турецкая
война, тяжкая, длительная, оставалась у всех на устах и в умах почти с тех
пор, как я себя помню. Казалось, война была всегда, и вечно пребудет. Турки
представлялись мировым злом, исчадиями ада, источником всех несчастий и бед
на свете. Послушать рассказы участников войны или поглазеть на закованных в
цепи пленных, выполнявших черные работы на корабельной верфи, было
любимейшим развлечением городских мальчишек и меня в их числе. Не следует
думать, будто ваш покорный слуга в детстве ничем, кроме чтения книг, не
занимался: каждое лето, с первых жарких дней, я вместе с соседскими
сорванцами пропадал на берегу, ловил рыбу или собирал мидий, плавал и нырял
в лагуне - дети венецианских простолюдинов стоят в этом искусстве лишь одной
ступенью ниже дельфинов. Между делом шла болтовня обо всем, что казалось нам
интересным, в которой военные события служили одной из главных тем. Каждый
пересказывал слышанные им истории, часто прошедшие через десять рук и
уснащенные совсем уже неправдоподобными подробностями. Сокровища античной
литературы сослужили мне хорошую службу: я сделался, можно сказать, штатным
рассказчиком среди ребятишек нашего квартала и быстро научился ради успеха у
слушателей беспощадно обрезать ненужные, на наш юный взгляд, подробности
классических сюжетов и делать акцент на батальных сценах. Попутно была
решена еще одна мучительная проблема детской жизни: прежде наша компания
играла в войну как все, в "турок и христиан", и никто не соглашался быть
"турком". После записок Цезаря, в моем пересказе, пошла игра в "римлян и
галлов", а тут уже находились добровольцы на обе стороны и с азартом
рубились на деревянных мечах, изображая осаду Алезии.
Однако, подвигнув потомков римлян и галлов изображать их далеких
предков, я сам, в свою очередь, начал задумываться о столь увлекавшей моих
ровесников турецкой войне. Подобно античности, там тоже было место доблести,
подвигам и благородству. Подобно повседневной жизни, в ней участвовали
обыкновенные люди. Как те матросы, что сходили на берег, пошатываясь от
качки и поднимались на борт, пошатываясь от вина, или германские наемники,
говорившие на своем непонятном варварском языке. Таким был, наверно, и мой
отец - чужаком в этом городе, несмотря на десятилетнюю службу Республике.
Ведь он тоже был варваром. Я как-то очень болезненно начал ощущать свое