"Борис Раевский. В нашу пользу (рассказы)" - читать интересную книгу автора

Юла ударил его в подбородок, как показалось ему самому, совсем
несильно, но вдруг у Яшки подогнулись колени, и он мягко, как куль с мукой,
осел на землю. Из носа у него хлынула кровь.
- Ура! Нокаут! - радостно заорал Колька Самохин.
Кажется, больше всех был удивлен сам Юла. Он вовсе не ожидал, что его
удар окажется таким могучим.
Оцепенели и зрители.
- Нокаут! - торжественно повторил Колька и поднял правую руку
победителя: так всегда делал рефери - судья на ринге - у Джека Лондона.

Рассказывая, Юлий Петрович вертел в руках маленькую бронзовую фигурку
штангиста.
- Так я побил Яшку, - Юлий Петрович поставил фигурку на стол. - И,
пожалуй, этот бой можно считать началом моего спортивного пути. Колька
Самохин потом, по дороге домой, то и дело щупал мои бицепсы и удивлялся,
когда это они стали такими тугими и округлыми.
Я отвечал загадочно:
"Пятнадцать утром - пятнадцать вечером!"
И мысленно благодарил Али Махмуда за его простой, но поистине чудесный
совет.
Побив Кривоносого, я чувствовал себя героем. И, конечно, сразу же решил
бросить подтягивания: к чему? Однако... Оказывается, я уже привык каждый
день делать упражнения. Меня прямо-таки тянуло к ним. А потом я увлекся
футболом, борьбой и, наконец, штангой...
Юлий Петрович усмехнулся:
- Как видите, разными путями приходят люди в спорт...

ТРУДНАЯ РОЛЬ


С. Чекану, заслуженному артисту РСФСР


Артист Евгений Пивоваров, стоя под душем, с удовольствием вскидывал то
одну руку, то другую, наклонялся, приседал, радостно, шумно, как морж,
фыркал и звучно похлопывал себя по груди и бокам. Целый день шла съемка. Он
еле дождался минуты, когда можно было сбросить с себя одеяние испанского
гранда: широкий плащ, давно уже потерявший цвет, короткие, в обтяжку,
штанишки, которые связывали его, как пеленки, бархатный камзол, пахнущий
нафталином. В костюмерной уверяли, что одежда чистая, прошла дезинфекцию. Но
Пивоварова преследовало ощущение, что все эти тряпки - пыльные, пропитаны
чужим потом, чужими запахами.
В длинной, разделенной на шесть кафельных клеток душевой молча мылись
еще несколько артистов. Слышался лишь легкий звон и плеск упругих струек, да
изредка в трубах всхлипывало и урчало.
Повернувшись, Пивоваров вдруг обнаружил, что перед его кабинкой стоит
режиссер Строков, дородный, бородатый, похожий на патриарха, с неизменным
своим ассистентом Борисом Луминцем, которого все называли Лупитц, потому что
кожа на его маленьком носике вечно лупилась, как на картофелине. Режиссер и
ассистент молча пристально разглядывали моющегося артиста.