"Лидия Раевская. Мама Стифлера: Честь " - читать интересную книгу автора

отбирают честь, не спрашивая имени-фамилии. В подвале сидит шпана, которая
отбирает честь, надругивает её, и предаёт сей факт огласке. Это было мне
известно с детства, и я боялась.

В 14 лет я впервые попробовала водку, сидя в компании малознакомых
мальчиков-дачников, и чуть не потеряла честь по доброй воле.
Мальчик Виталик предложил мне показать красивую полянку в лесу, на
которой растёт много ландышей, а я подумала, что он просто хочет целоваться,
но стесняется. И пошла на полянку.
Когда мальчик Виталик попытался снять с меня трусы - я заподозрила
неладное, и подняла вой. На вой сбежался народ, и моя подруга Марина
стукнула Виталика по голове толстой веткой, после чего потащила меня домой.
Я плелась домой, ревела, а из штанины у меня свисал лифчик, который
волочился по пыльной дороге, и напоминал о страшном покушении.

Потом я познакомилась с Серёжей из соседнего дома. Он был очень
воспитанный, и понравился моей маме. Я ходила к нему домой, а он мне пел
песни под гитару, и говорил, что любит. На честь мою он не покушался.
Пока не пришло лето, и мы с ним на пару не обгорели на подмосковном
пляже.
Я заботливо поливала кефиром Серёжину спину, а когда очередь дошла до
меня, Серёжа вдруг вспучился, покраснел, и принялся слизывать кефир с моей
спины. Я хихикала, и мне это нравилось. Пока Серёжа не перевернул меня на
спину, и не вспучился ещё больше. Я посмотрела на его красное лицо, на
подмышки с причёской "тут потерялся и умер Индиана Джонс", и поняла, что
честь моя под большой угрозой.
Под ОЧЕНЬ большой угрозой. Я это даже почувствовала бедром.
Серёжу я укусила, дёрнула за волосатую подмышку, заорала: "Я хочу
домой!" - и сдриснула на лестницу в одних трусах. Честь была спасена.
Сергей - подвергнут остракизму и бойкоту, а охота продолжалась.

Ещё через полгода у меня выросли сиськи до первого размера, и появилось
увлечение панк-роком. Я ездила с друзьями-панками на Полянку, на концерты
Гражданки, красила волосы в зелёный цвет, и влюбилась в прыщавого Квака.
Квак был кудряв, прыщав, и хорошо играл на гитаре. Что ещё надо для
того, чтобы без памяти влюбиться?
Он рисовал мне на животе фломастером символ анархии, и выписывал
аббревиатуру Гр. Об.
Мы целовались у него дома, под Курта Кобейна и "Хуй Забей".
Он говорил, что мои сиськи - сосисочного цвета, и у меня внутри всё
замирало от такого поэтичного сравнения.
Он научил меня курить и ругаться матом, а так же прогуливать занятия в
музыкальной школе.
А потом Квака забрали в армию.
На его проводах я вторично напилась, и ушла в ванную блевать.
Во время моего непрезентабельного занятия я вновь чуть не лишилась
чести. Спасло то, что орудие, которым эта моя честь должна была быть
отобрана - не функционировало. Почему-то. Зато я впервые это орудие увидела.
От этого меня ещё раз стошнило, я протрезвела, снова завыла сиреной, и
была спасена Квакиной мамой, которая меня очень любила, а сыну своему