"Николай Раевский. Дневник галлиполийца" - читать интересную книгу автора

ротмистром Л., поднялся по узкой лесенке превосходного лазарета "7 в
квартиру старшего врача. Как водится, спрашиваю: "Разрешите войти?"
Высовывается какой-то еще молодой, голый до пояса человек.
- Можно видеть бельгийского представителя?
- Я и есть бельгийский представитель.
(Майор ответил на довольно чистом русском языке). Оба мы рассмеялись. Я
извинился и пришел через полчаса вместе с ротмистром Л. и каким-то
полковником-гвардейцем. Майор куда-то торопился и наш (на этот раз
французский) разговор продолжался не больше 20 минут. Самыми интересными
местами беседы{59} были две откровенные фразы де-Ровера: "У вас чудесная
дисциплина - ни одного разбитого дома, все лавки целы..." (майор был
представителем Бельгии при генерале Деникине и Врангеле, проделал все
отступления к Новороссийску и хорошо знаком с нашими прошлыми порядками).
"Я очень высокого мнения о личных нравственных качествах генерала
Деникина, но все-таки должен сказать, что с ним приходилось говорить три
часа о деле, которое генерал Врангель решал в три минуты".
Днем я читал свое "интервью" в лагере{60} и после него еще
"Американские журналы о Совдепии" (пр. 17). Возвращались мы с Шевляковым и
Рыбинским на вагонетке. Рыбинский управлял, и довольно удачно - сходили с
рельс всего два раза.
23 июня.
У меня что-то неладное делается с деснами. То в том, то в другом месте
они припухают. Боли почти нет, но зубы начинают качаться и быстро крошатся.
Сегодня написал ответ проф. В., предложившему устроить меня в Болгарии.
Поблагодарил профессора за внимание, описал ему наше "житие", нашу
агитационную работу и попросил его прислать сербские и немецкие газеты. Из
Армии уехать отказался. Я ясно чувствую, что пребывание в Галлиполи может
кончиться для меня туберкулезом, но "noblesse oblige"...{61} Двойного пайка,
который я получаю как лектор Артшколы, мне много (хлеба уже не съедаю), но
слабость не уменьшается, а как-то будто даже увеличивается.
25 июня.
Провел отвратительную ночь. По-видимому, от попытки в течение дня
съесть два фунта хлеба и по две маленьких котлеты днем и вечером у меня
началась сильная рвота. До после обеда лежал, не одеваясь. Выпил немного чая
и к 16 часам был уже почти здоров; только слабость страшная. Ходили
осматривать приемную радиостанцию. Начальник ее, видимо, из солдат.
Прекрасно вертит свои рукоятки, но теории совершенно не знает и, пытаясь
объяснить действие станции, путал так, что неловко было слушать. Я с большим
трудом разобрал, как в действительности устроен этот тип станции, и потом
рассказал офицерам. Способ изучения, надо сознаться, совершенно
нецелесообразный.
Вечером читал свою беседу с де-Ровером в театре. Публика, по словам
С.М.Шевлякова, слушала весьма внимательно. Сергей Николаевич пригласил меня
еще раз повторить "беседу" в мечети Теке у корниловцев (юнкеров). Таким
образом, приезд милейшего де-Ровера дает мне целую лиру двадцать пиастров.
Опять приходится повторить - голь на выдумки хитра. Вечером подполковник
Пезе де-Корваль рассказал мне интересную картинку из нравов нашей "самой
свободной в мире армии". "Товарищ министр" (так Керенского именовал даже
командир Гвардейского корпуса) говорил зажигательную речь войскам. Солнце
Галиции пекло невыносимо; революционный министр снял сначала френч, затем