"Феликс Рахлин. Грудь четвертого человека " - читать интересную книгу автора

услыхать не то что оркестр, но хотя бы пение марширующей роты, как он сломя
голову бежал на звуки песни.
Пристроится, бывало, на левом фланге - и "марширует" шаркающей своей
походкой в толпе мальчишек, которыми нередко в те годы прирастал любой
поющий или марширующий под музыку строй.
Вернувшись в Харьков вскоре после его освобождения от немцев,
Мишу я уже не встречал. Говорили, будто с приходом оккупантов этот
безобидный меломан по привычке пристроился к их поющему подразделению, но
тут же был кем-то из шагающих деловито пристрелен.
Нацисты не любили и безжалостно уничтожали сумасшедших и евреев, а
Миша был, кажется, и тем. и другим.
По возвращении я поступил в пятый класс, и тогда же стали преподавать у
нас как учебный предмет "военное дело". Сперва учителем был демобилизованный
по ранению еврей Геллер. Он вел и уроки физкультуры, на занятия приходил в
галифе и тапочках.
Почему-то его прозвали "Зюзя-парикмахер". Зюзе, как видно, надоело с
нами чем-либо заниматься, и однажды он, войдя в класс и выслушав рапорт
дежурного ("Товарищ военрук! Класс такой-то в количестве стольких-то человек
к занятиям готов!"), скомандовал с легкой шепелявинкой:
- Вольно! Щадищь (то есть - "Садись!") Щегоднящней темой урока будут...
анекдоты! Ращщкаживайте!
Возликовав, один за другим выходили шестиклассники (школа у нас была
/мужская/) и, постепенно, на пробу увеличивая меру непристойностей, травили
анекдоты один другого позабористей. Зюзя же только снисходительно улыбался.
Вскоре он поступил куда-то не то на другую работу, не то учиться, и Бог
послал нам Мыльника. Этот гневливый, полуприпадочный мужик проводил уроки
всерьез: отрабатывал "Р-р-равнение направо!" и
"Р-р-равнение налево!", объясняя, что при этом мы должны видеть
"*/грудь четвертого человека/*": только тогда шеренга будет ровная.
Заставлял печатать строевой шаг - и отсчитывал такт голосом бравого
старшины:
- А - раз! А - раз! А - раз! Два! Три!
Приносил на уроки русскую трехлинейную винтовку "образца 1891-го дробь
тридцатого года" и, вынув затвор, показывал его детали:
- Стебель - гребень - рукоятка!
Этот классический хорей мы заучили на всю жизнь.
Юркий, любознательный Эдик Братута как-то раз уж слишком настойчиво лез
с расспросами и все хватался за лежащие на учительском столе части: то за
стебель, то за гребень. Военрук вдруг
"психанул", схватил винтовку без затвора, но с примкнутым штыком, и,
взяв ее наперевес, погнался за Эдиком по классу, как в штыковую атаку, под
общий хохот шестиклассников... Даже здесь, в Израиле, могу представить двух
свидетелей: такие сцены - незабываемы!
Однажды - в седьмом, что ли, классе, весной или осенью во время урока
военного дела послали нас во главе с Мыльником на книжный склад за
учебниками. Склад помещался в одном из приделов еще действовавшей тогда
Пантелеймоновской церкви на ул. Клочковской.
Чтобы попасть туда от Госпрома, надо было пересечь искусственный овраг,
так называемый "спуск Пассионарии", по дну которого проходит трамвайная
линия. До оврага мы дошли строем, но, чтобы его