"Борис Рахманин. Письмо (фантастический рассказ)" - читать интересную книгу автора

поклонилась. Тогда и он снова поклонился. Она подошла ближе. Сузив на
всякий случай глаза, вежливо улыбаясь, он протянул ей телеграмму. Она
ахнула, отшатнулась.
- Не пугайтесь, уважаемая госпожа, - снова поклонился он, - ничего
страшного! Прочтите, прошу вас, и распишитесь в получении. Вот здесь.
- Я думала... Господин Куроцу уже два месяца не писал, и я подумала... Я
испугалась, что он... Хвала богине солнца, мой муж жив, - улыбнулась она,
прочитав текст, - но зачем он пугает нас? Мы дома, а он на войне, среди
огня. Да и как я могу уехать за сто километров, - оглянулась женщина на
дом, - маленькая Исикари уже неделю больна, у нее жар. Я четыре дня не
выходила на работу, уважаемый господин хозяин шелковой фабрики был очень
сердит за это, меня уволили. А ведь он и есть один из наших родственников.
Хороша бы я была, приди к нему с этой телеграммой. Он засадил бы меня за
решетку. Уехать? Разве я могу уехать, господин? Посудите сами, у меня
осталось всего семь иен. Но ничего, мы дома. А родные стены, - кивает она
на стены из промасленной бумаги, - это лучшая крепость. Главное, чтобы
господин Куроцу остался жив и здоров, а уж мы...
Почтмейстер только вручает письма. И телеграммы. Ни на что больше его
удивительные часы оснований ему не дают. Он не в состоянии помочь
господину Куроцу, выжившему в огне войны, дожившему до старости и
пославшему в Прошлое эту отчаянную телеграмму. "Я только Почтмейстер, -
думает он, - обеспечил своевременную доставку, а большего сделать
не...не... Не взыщите, - думает Почтмейстер. - Я... Я бы... Если бы это
было возможно... Для себя, например, я меньшего хочу... Всего лишь
написать жене, что Гоша... что он... Поскольку похоронки на него так и не
было, может, он жив? Можно было бы и самому Гоше написать, узнать, где он,
как... Но нельзя, не имею права..." - поклонившись еще раз в ответ на
бесчисленные поклоны госпожи Куроцу, Почтмейстер уходит. Он бредет среди
бумажных домиков-шкатулок - как недолго, но как ярко будут они пылать! -
усыпанных ягодами вишен, в ветвях которых гудят заблудившиеся, пьяные от
сладкой воды пчелы. Почтмейстер поглядывает на небо, со страхом ждет...
Снежные вершины конусовидных гор, медленным хороводом плывущие вокруг
города, едва заметны в бледно-голубом воздухе, как бы парят в нем, вот-вот
спустятся на землю. "А ведь мог же я, мог написать Тамаре или Гоше раньше,
при Фуке, мог же... - казнился Гавриил Васильевич, - мог бы, если бы
верил... если способен был бы поверить в Почтмейстера. Каким же я был
пнем, дубиной! Все это сказочки, думал, мифы, фольклор... Выжившим из ума
опасался себе показаться, пустым мечтателем. Значит, мало любил Гошу и
Тамару, если свои собственные сомнения и опасения поставил выше их
счастья. Ничем, ничем нельзя пренебрегать, если желаешь послужить другому
человеку, ни самым малым и скромным деянием, поклоном, улыбкой, кивком, ни
самой немыслимой, сумасшедшей сказкой! А вдруг... Вдруг сказка эта
поможет? - у старика защемило сердце, остановившись, он потер ладонью
левую сторону груди под пиджаком. - И надо же, чтобы именно мне, Фоме
неверующему, доверили мою нынешнюю должность... Вот как наказала меня
судьба..." Вздыхая, он переводит стрелку на часах, нажимает на кнопку... И
оказывается в 1914 году, в большом купеческом городе на берегу Волги.
Окраина... А вот и серый, с узкими окошками дом, где помещается приют. А
вот и Таня. Бледная, худая. Как свечечка. Сидит на подоконнике и невидящим
взглядом всматривается в кирпичный брандмауэр дома напротив. Медленно