"Шамиль Ракипов. О чем грустят кипарисы " - читать интересную книгу автора

- А ты почему такой невеселый? - сохраняя строгий тон, спросила
Хиваз. - Тебя что, жеребенок лягнул?
"Прошлый раз совершили вынужденную посадку с Валей, - вспомнила я, - и
в наше отсутствие погибли Женя Руднева и Паша Прокофьева".
- А ты что приуныла? - Хиваз внимательно посмотрела на "меня. -
Беспокоиться о нас не будут: кто-нибудь видел, как мы отбомбились и ушли.
Тут городок близко, Старый Крым, там, наверно, комендатура. Сходить?
- Спать, штурман. Утро вечера мудренее.
- Слушаюсь, товарищ командир! - Хиваз быстро забралась в кабину и
свернулась там, как котенок.
Она, конечно, права. Оснований для большого беспокойства у Бершанской
не будет. Утром кто-нибудь прилетит на выручку. А вот у меня душа не на
месте. И у Хиваз тоже, хотя виду не подает. Только оторвешься от полка, и
черт знает что лезет в голову.
Я походила вокруг самолета, прислонилась к фюзеляжу, закрыла глаза. Как
в немом кино - аисты, веселые девушки в цветущей долине, самолеты, и все
залито неестественно ярким, мучительно тревожным лунным светом...
Видимо, я задремала и простояла так очень долго. Когда очнулась, уже
рассвело. Прямо перед собой я увидела полуразрушенную белую мечеть,
служившую нам ориентиром, и неподвижную фигуру человека, сидящего у стены.
Дежурного не видно, спит, наверно, в палатке.
Вынув пистолет, я подошла к незнакомцу. Худое, коричневое от загара,
изрезанное морщинами, лицо, умные, живые, карие глаза, черные, с проседью
волосы, такая же бородка, одет в лохмотья, в левой руке четки, сделанные из
раковин.
Полузакрыв глаза, не обращая на меня внимания, он не спеша перебирал
четки и еле слышно бормотал:
- Бисмилля ирахим... ля йлляхи иль алла...
"Местный татарин, - подумала я. - Кто он - друг или предатель,
фашистский холуй? Сколько времени он тут сидит? Вооружен или нет? Если враг,
почему не напал, почему сидит на виду? Отвлекает внимание?"
Его бормотанье я понимала с трудом: да будет всем мир... Прими, аллах,
мою молитву...
- Ты кто? - спросила я по-татарски.
- Я Темир-шейх буду, - важно ответил он, глядя мне в глаза. - Святой
человек.
- Первый раз вижу святого человека, - призналась я. - Что ты здесь
делаешь?
- Ничего не делаю. Молюсь, ты слышала. Хочешь, помолюсь за тебя? Скажи,
в чем нужда?
Местный говор, я такой уже слышала. Речь волжских татар мягче. И
некоторые слова не наши, крымские.
- Что ж, - улыбнулась я, - попроси аллаха, чтобы я и мои подруги жили
как можно дольше, а после смерти попали в рай.
В глазах "святого человека" мелькнула тень недовольства.
"Может быть, партизан? - соображала я. - Нет, открылся бы сразу.
Загадочный человек".
- Горючее надо? - неожиданно спросил он.
- Надо, - не раздумывая, ответила я.
- Еще что?