"Лобсанг Рампа. Три жизни" - читать интересную книгу автора

из которого во все стороны брызнул кетчуп и прочие компоненты. Мужчина,
рассевшийся на ящиках, при этом поспешно вскочил и отступил на несколько
шагов. Что мог этот человек рассказать о себе? Мог ли он сказать, что каждый
должен сам догадаться, что он выходец из Англии и когда-то обучался в Итоне?
Правда, он учился в Итоне не более недели, по той причине, что как-то раз в
ночной темноте перепутал жену домовладельца с горничной, а это имело весьма
печальные последствия. В общем-то его исключили почти при вступлении. Однако
в анналах Итона его имя было увековечено. Он любил утверждать, что учился в
Итоне, и это было абсолютной правдой!.[1]
"Кто я такой? - переспросил он. - Я всегда считал, что каждому должно
быть известно, кто я такой. Я представитель самой престижной издательской
фирмы Англии и хочу узнать жизненную историю писателя во всех подробностях.
Меня зовут Джарви Бумблекросс".
Старик Молигрубер продолжал бесстрастно жевать свой сэндвич,
разбрызгивая томатную пасту и что-то бормоча себе под нос. В одной руке он
зажимал сигарету, в другой руке держал сэндвич. Он поочередно то затягивался
сигаретой, то кусал сэндвич. Затем он произнес: "Джарви, говорите? Никогда
не слышал такого имени. Не знаю даже почему".
Мужчина на минуту задумался, а затем решил, что ничего страшного не
произойдет, если он откроется этому старику. В конце концов, скорее всего,
он больше никогда с ним не встретится. Собравшись с духом, он заговорил: "Я
происхожу из древнего английского рода, насчитывающего множество поколений.
Давным-давно моя прабабка по материнской линии удрала в Лондон с кучером. В
те времена кучеров называли "джарви", и потому с тех пор всех отпрысков
мужского пола в моей семье стали называть "Джарви" в память об этом
прискорбном случае".
Старик Молигрубер сказал, поразмыслив: "Итак, вы хотите написать что-то
о жизни того парня? Но я слышал, что о его жизни и так написано
предостаточно. Из того, что я слышал, мне показалось, что вы, газетчики,
сделали его жизнь совершенно невозможной. А он-то не причинил мне никакого
зла". - "А теперь взгляните на это, - с этими словами Молигрубер протянул
сэндвич под нос собеседнику, - видите: весь хлеб в типографской краске. Как
мне теперь его кушать? Какой смысл покупать газеты, если краска не держится
на них, как должна держаться? Никогда не любил вкуса типографской краски!"
С каждой минутой мужчина раздражался все больше. "Не хотите ли вы стать
на пути у средств массовой информации? Не знаете ли вы, что журналисты
обладают правом идти куда угодно, к кому угодно и задавать какие угодно
вопросы? Я проявил большую щедрость, предложив вам деньги за информацию. Но
это ваша обязанность: рассказать все, что вам известно, представителю
прессы".
Старик Молигрубер ощутил внезапный прилив ярости. Он не мог дольше
выносить присутствия этого англичанина-краснобая, возомнившего себя главнее
самого Бога. Потому он вскочил и закричал: "Убирайтесь вон, мистер, идите
восвояси, катитесь к чертовой бабушке или я брошу вас в тачку и отвезу на
свалку, где вами займутся другие ребята". С этими словами он схватил в руки
грабли и стал наступать на мужчину, который мгновенно вскочил и стал
пятиться, спотыкаясь об ящики. Оступившись, он упал на пол и начал
барахтаться между ящиками, но не задержался там надолго. Взглянув на лицо
Молигрубера, он подскочил как на пружинах и стал убегать что было сил.
Старик Молигрубер начал медленно собирать разбросанные ящики и