"Валентин Распутин. Пожар (Повесть)" - читать интересную книгу автора

нынешнее раздольное житье-бытье. Но не было же этого поначалу, уже и в новом
поселке не было, чтоб люди так разошлись всяк по себе, так отвернулись и
отбились от общего и слаженного существования, которое крепилось не вчера
придуманными привычками и законами. А вспомнить, не ими ли, не этими ли
законами, не этой ли грудью единой спасались и спаслись в старой деревне в
войну и в лихие послевоенные годы, когда за десять колосков, не размениваясь
и не мелочась, по десять же лет и приговаривали? Когда едва справлялись с
налогами, когда у "нерадивых" обрезали огороды, чтоб обрезанное зарастало
крапивой, и не позволяли до белых мук покосить на свою коровенку? Когда надо
было не только держаться вместе, но вместе и исхитряться, чтоб выстоять? А
ведь в деревне тоже всякие люди водились, и кой у кого зудело, поди, донести
да навести, соблюсти законность и сослужить верную, запрашиваемую службу. Не
без того, чтоб не зудело. Но знал он: в деревне после этого не живать,
Егоровка ему этого не простит.
А теперь вот Ивану Петровичу приходится съезжать - и как все
переменилось! Можно сказать, перевернулось с ног на голову, и то, за что
держались еще недавно всем миром, что было общим написанным законом, твердью
земной, превратилось в пережиток, в какую-то ненормальность и чуть ли не в
предательство. И Сосновке все едино, ей, быть может, даже спокойней и
удобней, если Иван Петрович уедет и перестанет мутить воду. Или наоборот,
да, конечно, наоборот: не станет, как выживший из ума старик, помнивший из
детства чистую воду, махать руками, чтоб она и поныне оставалась чистой,
когда все вокруг замутилось. Уж если зашла речь о воде, то она, как
известно, чиста не тогда, когда она действительно чиста, но когда ее хотят
видеть чистой. А для этого вольно на глаза какую-нибудь хитрую оптику
нацепить.
Нет, не сразу, как переехали, пошло боковым ходом. Конечно, новая
работа сказалась: валить лес, только валить и валить, не заботясь,
останется, вырастет что-нибудь тут после них или нет. Это теперь заставляют
на вырубках делать посадки, да и то как заставляют: вроде и обязан, как
обязан время от времени думать о смерти, чтоб чище жить, но можно и не
думать о ней, жить, и все, а жизнь состоит в том, чтоб рубить. За
невыполненный план по посадкам - пожурят, за план по вырубке - семь шкур
сдерут. Вот и повелось и не сменилось с годами, что игрушками этими,
лесовосполнением, должен заниматься лесхоз, а у того пять рук на пятнадцать
разнарядок, и ни одно дело до конца довести он не в силах.
Попервости и строилась каждая деревня в Сосновке своей улицей, и жить
собрались теми же общинами, что прежде. Вдовых баб, стариков ставили на ноги
по заведенному обычаю всем "колхозом", помогая им переносить избенки и
раздирать огороды. По этим огородам торились тропки, чтоб напрямую, не
выходя в улицу, бегать друг к другу за всякой надобностью и без надобности,
когда высвобождалась минутка для разговоров и чая. И раздавалось на закате
солнышка на всю округу: "Дарья-а! Марья-а! Самовар поспел! Наталья-а! Ты к
криволуцким не пойдешь?" - на ближнюю, значит, от горы улицу, которую заняла
деревня Криволуцкая.
Потом все перемешалось. И не то плохо, что после смертей, свадеб,
разделов и торгов одна деревня стала проникать в другую, жизнь невозможна
без таких проникновений, а то пошло неладом, что взамен уехавших и унесенных
принялись селиться люди легкие, не обзаводящиеся ни хозяйством, ни даже
огородишком, знающие одну дорогу - в магазин, и чтоб поесть, и чтоб время от