"Лев Разгон "Плен в своем отечестве" (Автобиографические рассказы)" - читать интересную книгу автора

социал-демократических партий и учреждений, от разных благотворительных
обществ, от богатых людей. А может, и совсем небогатых, может, и от почти
бедных. Кто знает, как собирались эти деньги и как они шли сюда? Знала об
этом, вероятно, только сама Екатерина Павловна. Каждый день, отсидев часы
приема на Кузнецком, она садилась в мотоциклет с коляской и отправлялась в
тюрьмы, на' таможню, на склады. А еще чаще шла пешком - тут же совсем
близко, совсем рядом - и договаривалась с людьми из этого дома о переводе
такого-то в тюремную больницу, о том, чтобы такого-то заключенного
перевести в тюрьму, более близкую к Москве: у него мать-старуха, и ей
трудно ездить на свидание на Север, на Урал. Договаривалась о пополнении
тюремных библиотек, устройстве для арестантов концертов, праздничных
вечеров...

Как сказку, как невероятные волшебные сказки я слушал рассказы Рики о том,
что, когда тяжело заболела ее мать - по просьбе Екатерины Павловны - отца
выпустили из Бутырки на свободу "под честное слово" и он находился на воле
до выздоровления своей жены... Я слушал о новогоднем вечере, устроенном в
Бутырках для политических заключенных, о концерте в Бутырках, на котором
пел Шаляпин перед своим отъездом за границу.

И так длилось до самого тридцать седьмого года, до того дня, когда
Екатерина Павловна бессильно сказала Рике: "Все. Больше ничего не могу.
Теперь остается только низ, только первый этаж". Но для Рики и ей подобных
и "низ" не остался. И она, и почти все такие, как она, ушли в те тюрьмы,
куда они ходили на свидания. "Политический Красный Крест" и все проблемы,
которыми он занимался, были ликвидированы старым, верным, испытанным
способом. Которым Энвер-паша разрешал "армянскую проблему", а Гитлер
"еврейскую проблему". Во всех ссылках были арестованы все те, которых
опекала Екатерина Павловна Пешкова, собраны в тюрьмы, а затем расстреляны.
И были арестованы, и очевидно, расстреляны и Винавер, и те безвестные
мужчины и женщины, которые работали в "Политическом Красном Кресте". И
оставили на воле жить, мучиться и умирать только Екатерину Павловну. Она
унесла с собой в могилу разгадку этой тайны: кто, когда, каким образом и
почему разрешил ей легально поддерживать тот статус "политического
заключенного", само понятие которого сейчас стало чем-то противозаконным,
отрицаемым, почти преступным.

И вот пришли годы, когда то, что Екатерина Павловна называла "низом",
стало расти вверх. "Низ" проглотил курсы Берлица и "Политический Красный
гфест", и соседние небольшие дома, в которых ютились какие-то, никому
неведомые, конторы. И адрес "Кузнецкий мост, 24" стал столь же известен,
как и "улица Дзержинского, 2".

Когда ночью уводили с собой, то оставляли только единственные координаты:
"Кузнецкий мост, 24". И если исчезал человек среди бела дня или темной
ночью, и обезумевшие родственники звонили по всем страшным телефонам, то
самая последняя инстанция "дежурный по городу" спрашивал: "В милиции
были?", "В "скорую" обращались?" А выслушав утвердительные ответы
удовлетворенно говорил: "Тогда обращайтесь на Кузецкий мост, 24". И этот
ответ был самым страшным, самым безысходным. Возвращались из больниц,