"Лев Разгон. Непридуманное" - читать интересную книгу автора

забывать. И поэтому, наверно, испытал какое-то отчаяние, когда видел, как
рушат этот дом, вместивший столько горя, столько слез. Я не хочу, чтобы
он исчезал. В нем наши жизни, наша память.
Снесут его и построят на его месте какое-нибудь модерновое
"административное здание". Или же разобьют сквер и дети будут бегать по
усыпанным песком дорожкам, проложенным на том дворе, где мы стояли в жаркие
дни лета, непогоду осени, холод зимы...
Но все равно. Кузнецкий мост, 24, останется жить. В нашей памяти,
памяти наших детей и детей их детей. И память эту нельзя разрушить
никакой чугунной бабой. Она останется!

ИВАН МИХАЙЛОВИЧ МОСКВИН

Нет, не о знаменитом артисте я собираюсь рассказывать. Не о том
Москвине, о котором написаны книги, созданы фильмы, чье лицо размножено
бесчисленными картинами, фотографиями, карикатурами, статуэтками... Этого
Москвина я тоже хорошо знал, и он войдет в мой рассказ хотя бы потому, что
он дружил с тем, с другим Москвиным. И тоже Иваном Михайловичем
Москвиным - оставшимся в людской и исторической памяти совершенно
неизвестным. Упоминание о нем можно встретить лишь в тех редких словарях
и книгах, где приводятся полные списки "руководящих органов". Без
знаменитого сокращения: "и др.".
А ведь странно, что Иван Михайлович Москвин вот так - начисто - канул
в безвестность. Он принадлежал к верхушке партийно-государственной элиты:
много лет был членом ЦК партии, членом Оргбюро и Секретариата ЦК, заведующим
Орграспредом ЦК. И в истории партии Иван Михайлович занимал немалое место:
был одним из руководителей петроградской организации перед первой мировой
войной, участвовал в знаменитом совещании на Лесной,
16 октября 1917 года, когда решался вопрос о вооруженном восстании. И
никогда не был ни в каких оппозициях... А вот - как в воду канул!
Его единственная сестра - партийный работник среднего масштаба--
умерла еще молодой в Петрограде, кажется, в 1920 году, и в память о ней одна
из ленинградских улиц до сих пор называется "улица Москвиной". Как
правило, не ИМЭЛ (Институт Маркса-Энгельса-Ленина), а только оставшиеся
в
живых родные хлопотали о том, чтобы и статьи были, и справка в энциклопедии,
и даже воспоминания в каком-либо журнале. А падчерица Ивана Михайловича, -
Елена Бокий, вернувшись из лагеря, успела лишь получить в Военной
прокуратуре справку о реабилитации своего отца, своей матери, своей сестры
-- всех "не вернувшихся". Больше она ничего сделать не успела или не
захотела - умерла.
И, говоря по совести, напомнить о Москвине должен был я. Потому что
больше не осталось людей,, знавших Ивана Михайловича. А я, я - несколько
лет был членом его семьи и обязан ему многими знаниями. Теми самыми, в
которых "многие печали...". Но я не мог себя заставить пойти в "высокие
инстанции", чтобы хлопотать о памяти человека перед теми, которые вычеркнули
из своей памяти не только Ивана Михайловича (они о нем ничегошеньки не
знали), но и все его время.
Даже фотографии его ни одной не сохранилось. У него было совершенно
обычное и не очень характерное лицо, на котором выделялись только глубоко