"Федор Разумовский. Прокаженный " - читать интересную книгу автора

досконально. Сам он был когда-то доктором наук - крупным специалистом по
самому нежному женскому месту. Но жизнь заставила, и вот, задвинув в один
прекрасный день гинекологическое кресло в гараж - на всякий случай, вдруг
еще пригодится! - эскулап принялся кормить трудовой народ.
День нынче выдался хлопотливый. Дешевое некошерное мясо быстро подошло
к концу, пришлось смешать то, что осталось, с поганым индюшачьим фаршем и
раскошелиться на дополнительную дозу яичного порошка, чтоб пельмени не
расползлись. "Эх, попалась бы ты мне раньше". - Гинеколог хмуро посмотрел на
ответственную за овощи Наташку, которая, будучи уже на кочерге, матерясь,
очищала лук на манер картошки, весьма неизящно, весьма. Он тоже выругался и
отошел к тестомесу. Там все было по-прежнему - в муке, а глянув в недра
агрегата, Владимир Иосифович сразу вздрогнул и с надрывом в голосе кликнул
старшего пельменного:
- Сема, у меня есть дело до тебя, шлимазало!
Жилистый и чернявый начальник процесса, на лету уловив пожелание шефа,
виртуозно изгнал хвостатую тварь из чана и, утерев пальцы о белый когда-то
передник, решительно прокартавил:
- Кгыс тгавить все гавно пгидется. Я сказал...
Он покосился на приличных размеров куль с яркой кричащей надписью:
"Осторожно! Яд", но Владимир Иосифович, не вступая в неприятный разговор,
уже отошел, сунул рано облысевшую голову в морозильную камеру. Задумчиво
отстучал пельмениной "Семь сорок", довольно крякнул и дал команду: "Фас".
Сейчас же бывшая завотделением, кандидат медицинских наук Софа начала
фасовать продукцию в коробочки с красивой надписью: "Пельмени русские высшей
пробы", а с Фридманом внезапно случилось что-то странное: у него закружилась
голова, его сильно затошнило, и в первое мгновение он решил, что это дает о
себе знать перенесенный после защиты докторской инфаркт. Вскоре полегчало,
но обычно добродушная, толстая харя его вдруг искривилась в приступе
бешенства. Владимира Иосифовича буквально затрясло от ненависти к твари
поганой, мерзкой, называемой человеком. Он вдруг ощутил себя маленьким и
беззащитным в этом враждебном мире, душу его объял неудержимый страх, и
ощущение это было так ужасно, что Фридман еле удержался, чтобы не закричать.
Затем глаза его застлало красной пеленой неудержимой злобы ко всему вокруг,
и, подчинившись ей, он принялся действовать.
Воровато оглянувшись и убедившись, что все дети израилевы заняты
производством пельменей русских, гинеколог незаметно зачерпнул пригоршню из
мешочка с крысиным ядом и щедро сыпанул белый, похожий на муку порошок в чан
тестомеса. Для верности он проделал то же с пельменным фаршем, а затем ноги
сами собой понесли его на улицу, к железнодорожному полотну. Прошагав,
задыхаясь, метров триста, Владимир Иосифович увидел огромный транспарант,
настойчиво советовавший по путям не ходить, и начал подниматься по ступеням
висячего железнодорожного перехода. Внизу с грохотом проносились электрички,
степенно тянулись товарные составы, и Фридману вдруг неудержимо захотелось
прыгнуть на потемневшие, пахнущие соляркой шпалы...
Он так и сделал - перегнувшись через перила, рухнул вниз безвольной,
тряпичной куклой. До шпал, правда, не долетел, приложился боком о крышу
вагона-ресторана. Тело его скатилось под жернова колес. Перед глазами
Владимира Иосифовича вспыхнул неяркий свет и тут же погас, сменившись
непроницаемым мраком...