HOWARD RHEINGOLD

SMART MOBS

BASIC BOOKS

ГЛАВА 2

ТЕХНОЛОГИИ СОТРУДНИЧЕСТВА

Дэвид Юм [ I]

Волшебство соревнований*

* Иначе «конперации»; в оригинале coopetition (игра слов: competition — конкуренция и cooperation — сотрудничество). Данное понятие означает прагматичный неидеологизированный подход к бизнесу, при котором компании могут быть непримиримыми конкурентами на одном из рынков, успешно сотрудничая на другом. «Соревновация» предполагает, что злейшие враги могут договориться и заключить мирный договор на каком-то участке рынка. Само слово придумал известный американский предприниматель Раймонд Джон Нурда (род. 1924), а в широкий обиход его ввели экономисты — англичанин Адам М. Бранденбургер (род. 1960) и американец Барри Дж. Нейлбафф (род. 1958), выпустив в 1996 г. книгу Co-Opetition: A Revolution Mindset That Combines Competition and Cooperation: The Game Theory Strategy That's Changing the Game of Business

Редмонд, штат Вашингтон, — штаб-квартира самой преуспевающей компании в мире, самого богатого на земле человека и Мекка для целого полчища одержимых духом соперничества фанатов программного обеспечения. Офис компании Microsoft представляет собой неприметный пригородный парк с еловыми аллеями, насаждениями и лужайками, среди которых расположены островки трехэтажных строений. В отличие от башни парка Санно ставка империи Microsoft не афиширует своего могущества, если не считать антенн беспроводного Интернета, покачивающихся на столбах. Я не пытался заглянуть в будущее компьютерных технологий, хотя эти здания наверняка хранят множество секретов. Меня интересовали проявления общественных сил внутри умных толп.

Какая отрасль научного знания позволит понять стадное поведение финской молодежи и прибегающих к текстингу революционеров Манилы? Антрополог Ито Мидзуко и ее скандинавские коллеги помогли мне уяснить обусловленное пользованием мобильными телефонами групповое поведение. Мне надо было узнать, что такого рода деятельность могла означать для всего общества, и поэтому я отправился к своему гуру по социальным вопросам киберпространства.

За десять лет нашего знакомства некогда учащийся Калифорнийского университета в Лос-Анджелесе Марк Эшли Смит стал социологом Microsoft. В 1992 году, пытаясь осмыслить феномен виртуальных сообществ, я впервые услышал о нем как о человеке, превратившем Usenet, среду обитания Интернета, в огромную социологическую лабораторию. С той поры, занимаясь социальным изучением киберпространства, мы постоянно с ним общались. В Microsoft Смит совершенствовал орудие, к созданию которого он приступил еще студентом, — программу по составлению карты общественных сетей, сплетаемых миллионами электронных посланий, которыми ежедневно обмениваются 48 тысяч групп собеседников [2]. В 1992 году мой вопрос был таким: что дают людям виртуальные сообщества, то есть обмен информацией с теми, кого, возможно, так и не доведется встретить лицом к лицу?

Смит ответил, что «это капитал общественной сети, капитал знаний и само общение» — люди могут выложить в интерактивную сеть лишь малую часть того, что они знают и чувствуют, и при этом извлечь значительно больше знаний и возможностей для общения, по сравнению с собственным вкладом [3].

Спустя десять лет мне приходится ломать голову над тем, что же произойдет после перехода виртуальных сообществ от настольных компьютеров к мобильным телефонам. Я пытаюсь представить, какие общественные формы в дальнейшем примет кочующее племя респондентов текстовых сообщений. Как отмеченные антропологами изменения в иерархии отношений отцов и детей могут повлиять на иерархию отношений в социуме и общественные договоры? Сохраниться ли возможность извлекать из мобильных общественных сетей больше, чем вложишь? Мне повезло: я мог обратиться к человеку, изучавшему и социологию, и социальный срез киберпространства. Я прибыл в Редмонд ясным зимним днем. Оставив дома плащи, мы решили обсудить все вопросы на прогулке. Вдали искрились брызги фонтанов, а я пытался объяснить, какие технологические возможности открываются перед умными толпами.

Смит привел меня в кафетерий своей компании — Starbucks. «По воздействию на нашу жизнь мобильная, всепроникающая технология превзойдет Интернет, — отчеканил Смит, решительно махнув рукой; другую он сунул в задний карман брюк. Вместо того чтобы расплатиться мелочью, он положил свой бумажник на небольшую подставку рядом с кассовым аппаратом, который тотчас заурчал. Микросхема на пластиковой карте внутри бумажника Смита открывает ему все двери и оплачивает все текущие расходы во владениях Microsoft.

Смит замолчал, отхлебнул кофе и уставился в потолок. «Изменит ли новая информационная среда способы сотрудничества людей друг с другом?» Смит повторил свой вопрос, уже глядя мне в глаза. «Животрепещущий вопрос, ответить на который не так-то просто. Социологи создали целый понятийный аппарат для уяснения особенностей человеческой кооперации. Для выявления воздействия мобильных, всепроникающих информационных сред я бы, опираясь на понятный социологам язык, задался вопросом, как эти новоявленные орудия могут повлиять на коллективные действие и общественные блага. — Марк с нажимом произнес выделенные курсивом слова. Вновь молчание, очередной глоток кофе. — Изменят ли новые способы общения наш собственный взгляд на себя и взгляд окружающих на нас? Прослеживая цепочку «сотрудничество — общественные блага — формирование собственного имиджа и репутации», можно увидеть их взаимосвязь. — Он поставил на стол свой кофе (мокко с жирными сливками и низким содержанием кофеина). — Та же загадка, I существование сотрудничества там, где оно как будто бы исключается, начинает терзать одну отрасль знания за другой. Наблюдается повальное увлечение общественными (социальными) играми среди биологов, экономистов и даже стратегов ядерной войны».

Я спросил, почему он вспомнил о сотрудничестве в связи со всепроникающими мобильными технологиями.

«Стоит передающей среде снизить затраты на решение задачи коллективных действий, и все больше людей получат возможность объединять свои ресурсы. А объединение своих ресурсов возрастающим числом людей, по сути, и есть… — молчание — история цивилизации».

Мы заглянули в местный магазин, где выстроилась очередь сотрудников Microsoft. Марк обратился к одному из стоящих, парню, чьи пузырящиеся джинсы напомнили мне о Сибуя. «Ожидаем игры для новой приставки Х-Вох», — ответил он с радостной дрожью в голосе, выдавшей в нем заядлого игрока. Мы покинули магазин и продолжили свою беседу в музее Microsoft, где решили осмотреть достопримечательности вроде легендарного «Альтаира», первого набора для персонального компьютера. Самым любопытным экспонатом оказался снимок сотрудников Microsoft 1978 года, самого разношерстного в истории сборища компьютерных фанатов, ставших миллиардерами.

Я перебил Марка: «Что такое „задача коллективного действия“?» — «Задача коллективного действия заключается в вечном поиске равновесия между своекорыстием и общественным благом». — И с помощью рук он попытался изобразить это самое равновесие. «А общественное благо тогда…» — «Общественное благо — тот ресурс, которым может воспользоваться каждый независимо от того, участвовал ли он в его создании или нет». — «Например?» — «Например, общественное телевидение, — ответил Смит. — Тебе знакомы телемарафоны? — Он перешел на заговорщицкий шепот. — Ведь не каждый, кто смотрит программы общественного телевидения, спешит делать пожертвования. — Тут он вновь заговорил обычным голосом: — Маяк, построенный кем-то одним, но которым пользуются все, — классический пример общественного блага. Сюда же можно отнести парк. Пригодный для дыхания воздух. Канализацию».

Смит в свои тридцать шесть лет походит на киноактера Джефа Голдблума. Он долговязый, отличается блистательным умом и страстной натурой и потому не может удержаться от игры при разговоре. Он меняет голос, выступая в разных ролях. Вот он выступает адвокатом, чтобы затем сменить воображаемый зал суда на подмостки варьете. Иногда он предстает докладчиком, высказывающим свои предположения экзаменационной комиссии. Порой кажется, что он отстаивает свои выкладки перед руководством Microsoft. Поэтому понятно его увлечение Ирвингом Гоффманом. Детище Гоффмана — книга «Самопрезентация в повседневной жизни» — вошло в плоть и кровь Смита [4].

За десять минут доходчивой педагогики я узнал, что тех, кто поддается искушению пользования тем или иным общественным благом, не пополняя его (или же чрезмерного потребления, угрожающего его истощением), именуют «иждивенцами» (free rider, доел, «зайцами»). Мне вспомнились «зайцы» в подземке Стокгольма — они обменивались SMS-сообщения-ми о местонахождении контролеров. Иногда умные толпы могут предстать в виде организованных союзов такого рода «иждивенцев».

«Если каждый, сообразуясь с собственной выгодой, станет „иждивенцем“, то никакого общественного блага не будет и в помине или же вследствие чрезмерного потребления оно просто иссякнет. Пострадают все. Вот в чем заключается проблема: что хорошо для тебя, может обернуться злом для нас». — Смит вновь изобразил равновесие, а затем показал, как оно нарушается.

Мы покинули музей и, срезая путь, через лужайку направились к офису Смита. «Многие общественные блага вроде здравоохранения приобретают все большую значимость с расширением круга их пользователей. Но управление коллективным действием всегда сопряжено с борьбой. Даже там, где общие ресурсы имеют природное происхождение, наподобие рыбных водоемов или пастбищ, „иждивенчество“ всерьез угрожает их устойчивому существованию. Большинство коллективных благ допускают некую предельную нагрузку, тот уровень потребления, при превышении которого уже невозможно их самовосстановление. Общими усилиями люди, зачастую осознавая, что они делают, нередко выходят за этот предел, и это ведет в итоге к полному разорению. Рыбные водоемы истощаются, уровень грунтовых вод падает, пастбища превращаются в пустыню, и все это происходит потому, что, участвуя в играх с большим числом игроков, люди руководствуются собственной выгодой в ущерб всем остальным.

Это поле, по которому мы идем, — возможно, след первого общественного блага, которое люди сочли для себя важным, — загадочно обронил Смит, пока мы пересекали ухоженную лужайку. Нетрудно было догадаться, что за этим последует рассказ. — Спустившись с деревьев, наши предки оказались на африканской равнине, именуемой саванной. Такого рода местность позволяла охотиться на крупных животных. Голод побуждал наших предков согласовывать свои действия при поимке столь крупной дичи; мясо портилось, прежде чем его успевали съесть. В этих условиях мясо оказалось доступно всем — даже тем, кто не утруждал себя охотой. Но мяса не было бы вовсе, если бы кто-то не сообразил стреноживать огромных зверей. Однако выгодой совместных действий немногих воспользовались все, даже те, кто не участвовал в охоте. Полагаю, что Мэт Ридли имел в виду именно это, когда писал, что поимка крупного зверя явилась первым общественным благом» [5].

Мы подошли к офису Смита. «Ридли в „Происхождении добродетели“ указывает, что равнины-саванны — неизменные спутники человеческой истории», — заметил Смит, явно намекая, что мне следовало бы прочитать Ридли [5].

После разговора со Смитом всегда тратишь как минимум неделю, читая рекомендованную им литературу. После ознакомления с книгой, на которую ссылался Смит, мне открылась связь между нашим саванным происхождением и моим собственным желанием обзавестись лужайкой, увлечением гольфом и парками, разбиваемыми посреди городов. Согласно Ридли не будет преувеличением сказать, что человечество по сию пору занято решением задач, с которыми ему впервые довелось столкнуться на просторах африканских саванн.

Смит приложил свой бумажник к подставке рядом с дверью, ведущей в крыло здания, где он работал. Дверь тотчас отворилась. «Слова «общ(инн)ая собственность» исходно обозначали пастбища, считавшиеся общим достоянием, куда все пастухи свободно могли выгонять своих овец или коров. Один дуг в состоянии прокормить ограниченное число пасущихся там животных. Искушение пасти больше животных, чем положено, свойственно пастуху. Но если все поддадутся этому искушению, трава перестанет расти и пастбище как таковое исчезнет».

Здесь я углядел положение, описанное Гарреттом Хардином в его статье «Трагедия общинной собственности»; Хардин приходит к таким выводам: «Вот в чем трагедия. Каждый человек ставится в условия, побуждающие его безгранично увеличивать свое стадо, — в мире, по сути своей ограниченном. Гибель, вот что всех нас ожидает при преследовании собственной выгоды в обществе, проповедующем свободу общей собственности» [6]. Статья Хардина вызвала споры, не утихающие до сих пор: как, преодолевая соблазн своекорыстной выгоды, люди умудряются сотрудничать? Нужно ли ограничивать их свободу каким-либо уложением?

Споры вокруг затронутой Хардином темы о трагедии общей собственности это своего рода отголосок старого философского спора. В 1660 году Томас Гоббс утверждал: соперничество людей таково, что единственным средством обеспечения сотрудничества между ними является заключение перемирия по инициативе более могущественного соперника. Такую принудительную власть Гоббс нарек Левиафаном; подобный подход по сути ратовал за сильную верховную власть [7]. В спорах относительно обеспечения и потребления общих ресурсов отстаиваются две противоположные точки зрения: упование либо на централизованное государственное регулирование, либо на децентрализованное рыночное саморегулирование. Но основным доводом против Гоббса служит очевидное согласие людей сотрудничать. Десятилетия спустя после Гоббса Джон Локк, наставник Томаса Джефферсона в области философии, заявил, что людьми можно управлять посредством общественных договоров, а не принуждением [8].

После Гоббса и Локка политические философы, социологи, экономисты и те, кто метит на государственные должности, продолжают спорить о роли центральной власти в управлении государством, о рыночных и межчеловеческих отношениях. Их доводы стали приобретать как научное, так и философское обоснование после систематического наблюдения за тем, как люди в действительности сотрудничают друг с другом. Лабораторные исследователи начали проводить опыты по изучению связанного с сотрудничеством и взаимопомощью поведения. Эти опыты проводились с привлечением простых игр, где испытуемые могли заработать или потерять деньги (более подробно о теории игр будет сказано ниже). В 1950-е I годы экономист Манкур Ллойд Олсон обнаружил, что небольшие коллективы более склонны к добровольному сотрудничеству в таких экспериментальных играх, по сравнению с более многочисленными коллективами, и что тяга к сотрудничеству и взаимопомощи усиливается с количеством проведенных одной и той же группой игр и в случаях, когда участникам игр разрешено общаться [9].

В 1982 году М. Олсон писал: «До тех пор пока не существует какого-либо принуждения или группа недостаточно мала, рациональные своекорыстные индивиды не будут прилагать никаких усилий к достижению общегрупповых целей» [10].

Но один вопрос все же остается. Очевидно, что некоторые группы находят решение задачи коллективного действия в создании общественных благ или предотвращении чрезмерного их потребления. Но как это достигается? Олсон приводит некоторые соображения на этот счет, замечая, что делец мог ссужать деньги на возведение маяка ради приобретения веса и признания со стороны окружающих. Понятие репутации неизменно присутствует в рассуждениях о кооперации.

В 1990 году социолог Элинор Остром заявила, что в управлении тем, что она окрестила общими (природными) ресурсами (ОР), вовсе не обязательна внешняя сила [11]. Остром исследовала эксплуатацию лесных угодий в Японии, пастбищ в Швейцарии и орошаемых земель в Испании и на Филиппинах. Социолог приводит примеры сообществ, пользующихся общественными благами уже на протяжении веков и не истощивших их. Она обнаружила, что на находящихся в общем пользовании испанских орошаемых землях (на территории Валенсии и Мурсии) «часть взимаемого штрафа оставляют себе сторожа; японские сыщики также оставляют себе сакэ, изымаемое ими у нарушителей». Для содействия кооперации испанцы так регулируют порядок забора воды у соседей, чтобы те могли следить друг за другом, японцы награждают тех, кто доносит на нарушителей; наиболее преуспевающие в пользовании общими ресурсами группы применяют против мошенников меры общественного воздействия.

Сравнивая различные сообщества, Остром обнаружила, что группы, умеющие должным образом строить свое поведение и управлять им, отличаются следующими основами организации:

• четкость границ;

• согласование правил, регулирующих пользование общественными благами, с местными нуждами и условиями;

• возможность для большинства людей, которых касаются эти правила, изменять их;

• уважение со стороны внешней власти прав членов общины по созданию ими собственных правил;

• наличие механизма слежения за поведением членов общины, которое они сами и осуществляют;

• свод различных мер воздействия;

• доступ членов общины к требующим малых издержек механизмам разрешения споров;

• многоуровневый контроль над ОР, входящими в более обширные системы, в сферах присвоения, снабжения, слежения, укрепления, разрешения споров и управления.

Мне довелось также узнать о том, что Хардин назвал «трагедией неуправляемой общей собственности» [12]. Я также узнал, что продолжаются попытки проникнуть в тайну успешного управления общей собственностью. Остром предложила широкий круг вопросов для будущих изысканий: «Любым усилиям по осуществлению коллективного действия, предпринимаемым внешними правителями, предпринимателем или рядом руководителей, желающих добиться совместной выгоды, придется столкнуться с общим кругом вопросов. Это борьба с иждивенчеством, обеспечение соблюдения обязательств, выработка новых установлений и надзор за исполнением принятых правил» [13].

Опиравшаяся на изыскания Энтони Скотта и Говарда Скотта Гордона 1954 и 1955 годов в области рыболовства [14] работа Остром привела к созданию междисциплинарного объединения исследователей ОР. В статье о приложении представлений об OP к техногенным, созданным человеком ОР вроде Интернета Шарлотта Хесс отмечает важность наметившегося междисциплинарного сближения:

«За столетия отвлеченных изысканий, касающихся природы прав собственности, иждивенчества, перенаселения, эффективности, партнерства, принципа добровольности, управления ресурсами, поведения внутри организаций, социальной справедливости, самоуправления, споров о межграничных ресурсах, общих угодий, огораживания угодий, коммунальных обществ и общественного блага, изменилось только взаимопроникновение отраслей научного знания, методология, подход к международной кооперации и направленность литературы по ОР» [15].

Исследования ОР с самого начала явились шагом по направлению к «подкрепленной опытными данными теории самоорганизующихся и самоуправляющихся форм коллективного действия», за которую ратовала в 1990 году Остром [16]. Раз люди приступают к выработке новых форм коллективного действия, используя средства беспроводной связи, то теории, подобные предложенной Остром, возможно, позволят уяснить, что же ожидает нас в дальнейшем.

Прочитав рекомендованную Смитом литературу, я позвонил ему. Проще всего связаться с ним по его мобильному телефону. В этот момент он ожидал сына на школьной стоянке и пытался связаться с открытым узлом беспроводной сети. Помимо своих социологических занятий, Смит помешан на компьютерном «железе» и программном обеспечении. Вышагивая по редмондской стоянке с карманным компьютером в руках, он заметил, что «согласно Остром, всякое преуспевающее сообщество каким-либо образом надзирает за действиями своих членов и принимает надлежащие меры. Надзор и принятие мер важны не только для наказания нарушителей, но и для демонстрации того, что остальные выполняют порученное им дело. Многие оказываются добровольными сотрудниками, желая присоединиться к большинству».

Смит напомнил мне, что готовность сотрудничать столь же важна, как и соблазн иждивенчества; угроза наказания способна только сдерживать, но не вдохновлять. Что-то должно побуждать людей содействовать общественному благу. В ходе нашего телефонного разговора Смит переслал мне выдержку из своей докторской диссертации (ему нравится делать подобные вещи, пользуясь карманным компьютером на автомобильных стоянках). «Общая собственность может не ограничиваться одними физическими ресурсами вроде рыбы или пастбища», — значилось в его электронном послании. Я прочитал его, не прекращая беседы с Томасом. Возможно, оттого, что я рос в иной среде, подобная многозадачность потребовала сосредоточенности: «Общей собственностью, — сообщалось дальше в его послании, — могут оказаться и сами общественные организации. Некоторые блага осязаемы, подобно общинным пастбищам или оросительным системам; другие же неосязаемы, подобно доброжелательности, доверию и самоопределению (identity). Рынок, судоустройство и общественный капитал внутри сообщества являются общими ресурсами. Эти ресурсы требуют деятельного восстановления; если рыба остается в море, ловится она или нет, то судопроизводство или иной общественный договор не сохранится без постоянного содействия со стороны его участников» [17].

Смит добавил звуковое сопровождение, указав, что репутация и социальное давление среди равных играют ключевую роль в сохранении ОР: «Социальное давление, от оскорбления до тюремного заключения, в целях исполнения обязательств и возвращения долга помогает сообществам сохранять такое существенное общественное благо, как доверие». Репутация, поддерживаемая либо изображением ритуально-поведенческих установок, кредитными агентствами, собирающими информацию о заемщиках и выполнении ими обязательств, или интерактивными серверами с оценкой репутации, похоже, становится средством, с помощью которого люди налаживают повседневные отношения своекорыстия с общественным благом.

Самоопределение, репутация, границы, побуждение к соблюдению обязательств и наказание иждивенцев, похоже, суть те общие важнейшие ресурсы, в которых нуждаются все группы для поддержания в своих членах духа сотрудничества. Это те социальные явления, которые более всего подвержены воздействию техники, позволяющей людям отслеживать репутацию, поощрять сотрудничество и наказывать отступничество.

Междисциплинарное исследование ОР и продолжающиеся социологические споры относительно коллективного действия представляют лишь одно направление теории кооперации. Подобные изыскания велись и в иных отраслях научного знания. Математический подход возник в 1950-е годы, а первые плоды стал приносить десятилетия спустя, с появлением более мощных ЭВМ. Еще одно направление, связанное с машинным моделированием, сложилось вокруг тематики биологической эволюции. Поразительные открытия, возможно, пока еще таятся в «мозговых центрах» и научных журналах; во всяком случае, они еще не вызвали столь важных для группового поведения людей последствий.

Похоже, что нить, за которую я ухватился еще в Токио, после моего возвращения из Редмонда превратилась в целый клубок. Мои исследования наличного багажа знаний, могущего пролить свет на умные толпы, привели меня к более богатому хранилищу идей, чем мне представлялось в тот день, когда мы с Ито Мидзуко вели разговор о большепальцевой токийской братии.

Взаимопомощь, «дилемма заключенного» и прочие игры, в которые играют люди

Присуща ли кооперация исключительно людям, становясь таким образом предметом изучения психологов, социологов и антропологов? Возникает ли она в кругу общающихся лиц, что указывает на родство с экономикой? Или же кооперация отражает линию поведения генов по обеспечению собственного воспроизводства, что заставляет отнести ее к области биологии? Ответ на все эти вопросы, пожалуй, один: «Да, отчасти». Я против скоропалительных выводов; я не готов утверждать, что любая теория или модель в состоянии предсказать социальное поведение человека; я предлагаю рассматривать такого рода изыскания с позиций различных отраслей знаний, постигая таким образом различные стороны общественных процессов, а не конечную истину. Хотя генетическое воздействие на социальные дилеммы может показаться далеким от влияния технологий умных толп, трения между своекорыстием и коллективным действием порой самым причудливым образом отзываются буквально на всем.

Биологические доводы о роли альтруизма и истоках кооперации покоятся на открытых Дарвином механизмах эволюции. Если естественный отбор, направленный на передачу генов будущим поколениям, у Гоббса — соперничество, выступал той силой, которая лепила виды на протяжении миллионов лет, значит, генетическая предрасположенность к сотрудничеству должна была быть давным-давно искоренена у всех видов. Философом, выступившим в защиту кооперации, когда эволюционная теория впервые стала обсуждаться обществом, был неугомонный географ и анархист Петр Кропоткин, русский князь, воспитывавшийся в пажеском корпусе для службы при дворе, а позже ведший тайную жизнь, сочиняя под чужим именем анархистские воззвания, пока не был заключен под стражу. Бежав из царской тюрьмы, Кропоткин поселился в Лондоне, где ему предстояло оспорить представление о том, что соперничество служило единственной движущей силой эволюции.

Современник Кропоткина естествоиспытатель Томас Генри Гексли отстаивал дарвиновскую теорию, выпустив в 1888 году очерк «О борьбе за существование в человеческом обществе» (On the Struggle for Existence in Human Society), где соперничество (конкуренция) изображалось важнейшим движителем человеческой эволюции [18]. Кропоткин заявил, что истолкование Гексли учения Дарвина неверно и неточно. Издание очерка Гексли побудило Кропоткина взяться за перо и написать в ответ статью «Взаимная помощь как фактор эволюции», которая вместе с последующими очерками, печатавшимися на страницах журнала Guardian*, составила в дальнейшем самую известную книгу Кропоткина с тем же названием [19]**.

* На самом деле это был издававшийся в Лондоне ежемесячный журнал Nineteenth Century, основанный в 1877 г. британским зодчим и издателем сэром Джеймсом Ноульсом (1831-1908; произведен в рыцари в 1904), с 1901 по 1950 г. называвшийся The Nineteenth Century and After, ас 1951 г. до своего закрытия в 1972 г. — The Twentieth Century.

** Толчком к исследованиям Кропоткина послужила речь русского зоолога, профессора Санкт-Петербургского университета Карла Кесслера (1815-1881) «О законе взаимной помощи», произнесенная на съезде русских естествоиспытателей в январе 1880 г., после чего князь приступил к сбору фактического материала из жизни как животных, так и человеческого общества.

Кооперация, утверждал Кропоткин, хорошо видна в мире животных. Лошади и олени объединяются для совместной защиты от врагов, волки и львы собираются для охоты, пчелы и муравьи сотрудничают самым разнообразным образом. С той поры появились подтверждения некоторых его идей; к биологическим трудам Кропоткина, долгое время пребывавшим в тени его произведений анархического толка, пробудился интерес после того, как Стивен Дж. Гулд достаточно высоко оценил их [20]. Как оказалось, симбиоз и кооперация прослеживаются на всех уровнях, от клетки до экосистемы.

Кропоткин к тому же утверждал, что люди расположены помогать друг другу без принуждения. Не нужно централизованной власти для того, чтобы подавать пример или заставлять людей поступать справедливо. Люди поступали так еще до возникновения государства. В действительности же Кропоткин придерживался взгляда, что именно власть подавляет нашу природную склонность к сотрудничеству. Его приверженность началам народоправства и привела в итоге Кропоткина в царские застенки.

Кропоткин писал о временных средневековых гильдиях — совместных, возникающих «по случаю» объединениях, создаваемых союзом единомышленников с общей целью и общим местом пребывания. Эти объединения можно было отыскать на судах, на строительстве больших общественных сооружений вроде соборов и повсюду, где «рыбаки, охотники, странствующие купцы, строители или оседлые ремесленники собирались вместе для занятия общим делом» [21]. После выхода в море капитан судна собирал на палубе команду и пассажиров, говоря им, что теперь они здесь одно целое и что успех плавания зависит от их совместных действий. Затем все избирали «судью» и «приставов» для взимания «пошлины» с нарушителей заведенных порядков. По завершении плавания весь сбор шел беднякам города, куда приставал корабль.

Верное наблюдение Кропоткина, что кооперация пронизывает всю биологию, привело в итоге к перевороту в эволюционной теории в 1950-е и 1960-е годы. Морской биолог Джордж Уильяме затронул вопрос, порожденный свойственным общественным насекомым кооперативным поведением: «Современный биолог, наблюдая за поведением животного, полагает, что либо им управляет кто-то другой, либо он исподволь выказывает своекорыстие» [22]. Если всякое существо ищет выгоды для себя в ущерб всем остальным, то зачем тогда пчелам жертвовать собой ради улья, как это бывает?

В 1964 году специалист по общественным насекомым Уильям Гамильтон предложил ответ в виде известного ныне «родственного отбора»: раз пчелы приходятся друг другу сестрами (на самом деле у пчел больше общих генов, чем у обычных сестер), то спасение нескольких своих насельниц ценой собственной жизни дает выигрыш в количестве передаваемых будущим поколениям одинаковых генов [23]. Самое радикальное толкование родственному отбору дал Ричард Докинз в своей книге «Эгоистичный ген»: «Мы всего лишь машины для выживания, самоходные транспортные средства, слепо запрограммированные на сохранение эгоистичных молекул, известных под названием генов» [24].

Анализ различий между предрасположенностью и предопределением не входит в задачу этой книги, но я бы посоветовал поразмышлять над следующим утверждением Гоббса в отношении поведения насекомых по сравнению с поведением людей: «Согласие указанных существ обусловлено природой, согласие же людей — соглашением, являющимся чем-то искусственным. Вот почему нет ничего удивительного в том, что, для того чтобы сделать это согласие постоянным и длительным, требуется еще кое-что» [25]. Это «кое-что», требуемое для побуждения людей к кооперативному поведению, столь же значимо, как и эволюционное воздействие, и представляет самостоятельный интерес. И одна из составляющих «искусственной» части есть как раз то, что мы теперь именуем «технологией».

«Соглашения», упоминаемые Гоббсом, оказываются на поверку ненадежными, поскольку люди играют в сложные игры, сопряженные с доверием и обманом. Экономисты давно мечтали отыскать математический магический кристалл, способный предсказывать поведение рынка. В 1944 году книга Джона фон Неймана и Оскара Моргенштерна «Теория игр и экономическое поведение» представила если не магический кристалл, то средство, позволяющее увидеть, как люди в условиях конкуренции соперничают и вступают в сговор, сотрудничают и предают [26].

Джон Нейман, пожалуй, был самым влиятельным, но менее всего известным в истории ученым, учитывая его основополагающий вклад в математику, квантовую физику, теорию игр и создание атомной бомбы, цифровой ЭВМ и межконтинентальной баллистической ракеты [27]. Фон Нейман был вундеркиндом, в шесть лет подшучивавшим над отцом по-латыни и по-гречески; он работал с Эйнштейном в принстонском Институте перспективных исследований и, пожалуй, был самым блестящим в плеяде ученых, трудившихся в Лос-Аламосе над Манхэттенским проектом. Яков Броновский, участник этого проекта, вспоминал, как фон Нейман в такси,] везшем их по Лондону, говорил, что «жизнь состоит из обмана (блефа), уловок, вопрошания себя, какие мысли у другого по поводу того, что я задумал. Как раз на этом и строятся игры в 1 моей теории» [28].

Теория игр основывается на ряде допущений: противоборстве игроков, обязательности участия, зависимости победы от итогов предпринимаемых в соответствии с правилами поведения и непременной «рациональности» действий всех игроков при выборе стратегии, обеспечивающей им максимальный выигрыш вне зависимости от последствий для остальных. Такие правила, естественно, не отражают в должной мере самой жизни и все же привлекают экономистов тем, что позволяют описывать поведение наблюдаемых явлений, таких как рынок, гонка вооружений, картели* и транспорт.

* Картель — объединение людей, компаний или государств в целях ограничения конкуренции и регулирования цен, объемов производства и продаж в какой-либо отрасли в целях поддержания цен на приемлемом уровне; картели могут быть национальными и международными; иногда картели называют трастами; самый крупный в мире картель — ОПЕК, объединяющий страны-экспортеры нефти.

После Второй мировой войны фон Нейман присоединился к математикам и экономистам, занятым мозговым штурмом теории игр в обычном здании недалеко от побережья в Санта-Монике. Корпорация RAND была первым «мозговым трестом», где прошедшие проверку на благонадежность интеллектуалы размышляли о немыслимом, как высказался сотрудник RAND Герман Кан о занятом разработкой стратегии термоядерной войны коллективе ученых [29]. Поскольку гонка вооружений была тесно связана с блефом и контрблефом теории игр, новое поприще стало привлекательным для первых разработчиков стратегии ядерной войны. В 1950 году ученые RAND создали четыре основополагающие игры в понимании Моргенштерна и фон Неймана: «Игру с трусом» (Chicken game), «Охоту на оленя» (Stag hunt), «Тупик» (Deadlock) и «Дилемму заключенного» (Prisoner's dilemma). Они часто подаются в виде рассказов, однако в действительности допускают точное математическое описание.

Игра с трусом широко представлена в фильмах о несовершеннолетних преступниках: двое добиваются помилования, и тот, кто первым отступает, проигрывает. Тупик представляет собой бесконечный обман: все игроки отказываются сотрудничать. Последние две игры более занимательны. Охоту на оленя впервые описал Жан-Жак Руссо в 1755 году: «Если охотились на оленя, то каждый хорошо понимал, что для этого он обязан оставаться на своем посту; но если вблизи кого-либо из охотников пробегал заяц, то не приходилось сомневаться, что этот охотник без зазрения совести пустится за ним вдогонку и, настигнув свою добычу, весьма мало будет сокрушаться о том, что таким образом лишил добычи своих товарищей» [30]. Охота на оленя — классический пример задачи обеспечения общественного блага при искушении человека поддаться своекорыстию. Должен ли охотник остаться с товарищами и сделать ставку на менее благоприятный случай доставить крупную добычу всему племени либо покинуть товарищей и вверить себя более надежному случаю, сулящему его собственной семье зайца?

Четвертая игра, выношенная в стенах RAND, привела к междисциплинарному понятию фокальной точки Шеллинга. Саму игру в январе 1950 года придумали ученые корпорации RAND Мерилл Микс Флуд и Мелвин Дрешер [31], а в мае того же года она обрела свое имя после ознакомительной лекции по теории игр, прочитанной на отделении психологии Станфордского университета одним консультантом из RAND. Такер (а это был он) так описывал игру: «Двое мужчин, обвиненных в совместном нарушении закона, содержатся в полицейском участке раздельно. Каждому сказано, что: 1) если один признается, а другой нет, то первый получит награду, а второй будет оштрафован; 2) если признаются оба, штраф грозит обоим. Вместе с тем, каждый вполне может рассчитывать на то, что: 3) если никто из них не признается, они оба выйдут сухими из воды» [32].

Со временем народная молва изменила данное Такером изображение дилеммы заключенного. Угроза тюремного заключения выглядит куда убедительней сулимой награды. Вспомним, что заключенные содержатся раздельно и не могут общаться, так что каждому остается лишь гадать, как поступит другой. Заключенный, донесший на своего напарника, освобождается, а тот, соответственно, получает три года. Если же оба решат свидетельствовать друг против друга, то получают по два года тюрьмы. Если же ни один из них не станет доносить, оба получают по году тюрьмы. Так как это теория игр, то каждого игрока волнует лишь собственное благополучие. I Рассуждая рационально, каждый придет к выводу, что донос уменьшит на год срок его заключения независимо от поведения другого. Отказ от доносительства не даст игроку свалять дурака — смолчать, когда другой предаст. Но ведь если они оба откажутся давать показания, то отделаются лишь годом тюрь— I мы. Вот в чем задача: каждый, действуя в собственных интересах, добивается нежелательного для себя результата.

Математическое представление игры сведено в таблицу, где строки и столбцы отображают стратегию каждого из игроков. Пары чисел в ячейках указывают на платежи. В соответствии с 1 исходными посылами исследователей RAND платежи таковы, что награда за обоюдное сотрудничество с полицией (в общем случае означающее кооперацию, солидарность, учет общих интересов, разрешение конфликта, альтруистическое поведение) превышает штраф за обоюдное молчание (в общем случае здесь подразумевается отказ от сотрудничества, усиление конфронтации, обман, нарушение принятых норм, правил, обязательств, эгоистическое поведение); оба же этих платежа превышают платеж дурака за его сотрудничество при молчании другого игрока, но меньше платежа-соблазна за молчание одного при сотрудничестве (с полицией) другого игрока. Все четыре общественные игры-дилеммы корпорации RAND оказываются разновидностью одной исходной модели: обратив платеж дурака и платеж-соблазн, из «Дилеммы заключенного» получаем «Игру с трусом», а поменяв местами платеж-награду и платеж-соблазн, имеем уже дело с «Охотой на оленя».

В сотрудничает В отказывается от сотрудничества

А сотрудничает 2,2 0,3

А отказывается от сотрудничества 3,0 1,1

В 1979 году политолог Роберт Аксельрод «интересовался кооперацией, что явилось поворотным шагом в истории теории умных толп:

«Все началось с простого вопроса: когда при оценивании надо сотрудничать, а когда проявлять своекорыстие? Надо ли продолжать оказывать любезность приятелю, не отвечающему тем же? Надо ли одному предпринимателю срочно помочь другому, находящемуся на грани разорения? Насколько жестко надо США начать Советский Союз за враждебное действие, и какой образ поведения могут избрать США, чтобы добиться сотрудничества со стороны Советского Союза? Есть простое средство изображения обстоятельств, способных породить подобные вопросы, и связано оно с привлечением повторяющейся игры „дилемма заключенного“. Дания игра позволяет игрокам выгадывать от обоюдного сотрудничества, но также дает возможность одному игроку использовать другого или же обоим отказаться от сотрудничества» [33].

Игра «Дилемма заключенного» дает любопытные закономерности при ее многократном повторении. Хотя игроки не могут сообщать о своих намерениях при совершении текущего хода, история предыдущих решений позволяет оценивать намерения другого игрока. Согласно Аксельроду «как раз возможность повторной встречи и создает предпосылки к сотрудничеству». Иначе говоря, сделанный сегодня Выбор не только определяет исход данного хода, но и может посиять и на последующие решения игроков. Будущее способы бросить тень на настоящее и тем самым воздействовать на текшее положение дел». «Репутация» — еще одно средство разглядеть ту самую «тень будущего».

Аксельрод предложил «Соревнование на ЭМ по дилемме заключенного» среди вычислительных программ. (В турнире участвовали 63 программы. Каждая пара программ проводила Друг с другом серии по 200 игр. Точное число игр авторам программ не сообщалось. Присланные программы одержали как простые стратегии, так и весьма изощренные, использующие методы прогнозирования и искусственный интеллект. Победителем объявлялась программа, набравшая в турнире больше всего очков.) Каждая программа на каждом своем шаге выбирает сотрудничество или отказ от него, тем самым зарабатывая очки согласно платежной матрице данной игры. Каждая программа могла учитывать предысторию хода противника. Входные данные Аксельрод брал у представителей теории игр из экономики, психологии, социологии, политологии и математики. Он использовал четырнадцать таких наборов входных данных, прогоняя их неоднократно на ЭВМ случайным образом. «К моему удивлению, — пишет Аксельрод, — победителем оказалась самая простая программа — „Услуга за услугу“ {Tit for tat), присланная Анатолем Рапопортом*. Стратегия «Услуги за услугу» строилась незатейливо: начинать надо с сотрудничества, а затем повторять действия противной стороны на предыдущем шаге». Если противник на первом ходу сотрудничает, следующим ходом «Услуга за услугу» тоже сотрудничает; если же противник первым ходом отказывается сотрудничать, отказом на следующем ходу отвечает и «Услуга за услугу». Когда же противник от отказа переходит к сотрудничеству, то же самое следующим ходом делает «Услуга за услугу», как бы прощая его.

Во втором турнире Аксельрод попросил участвовать эволюционных биологов, физиков и специалистов по вычислениям. Создателям программ было разрешено внести коррективы в разработанные ими стратегии игры с учетом результатов первого турнира. И вновь победила «Услуга за услугу», что весьма озадачило Аксельрода:

* Рапопорт Анатоль (Анатолий Борисович) (род. 1911, Россия), американский философ, представитель операционализма, биолог, психолог. В 1941 г. окончил Чикагский университет. С 1955 г. профессор математической биологии Института психиатрии Мичиганского университета. Один из основателей (1955) и президент (1965-1966) Международного общества по исследованию проблем общей семантики. Один из ведущих редакторов журналов ETC и Behavior Science. Получил известность благодаря анализу связей между языком, мышлением и действием. Проводил исследования использования языка в конфликтных ситуациях. Одним из первых применил теорию игр для анализа поведения, о чем написал в книге «Дилемма заключенного» (Prisoner's Dilemma: A Study in Conflict and Cooperation, 1965, совместно с Альбертом M. Чама).

«Мы здесь наблюдаем нечто любопытное. Подозреваю, что качества, предопределившие успех стратегии „Услуга за услугу“, проявят себя и в мире, где допустимы какие угодно стратегии. Если это так, то основанная исключительно на взаимности кооперация представляется вполне возможной. Но мне хотелось определить точные условия, необходимые для поощрения кооперации при таких обстоятельствах, что привело меня к эволюционному подходу: представлению о том, как возможно возникновение сотрудничества без центральной власти. Эволюционный подход порождает три вопроса. Во-первых, каким образом поначалу удается закрепиться потенциально кооперативной стратегии в сугубо некооперативной среде? Во-вторых, какого рода стратегия в состоянии развиться в столь неоднородной среде, состоящей из множества людей, использующих более или менее изощренные стратегии? В-третьих, при каких условиях подобная стратегия, утвердившаяся среди определенного круга лиц, способна противостоять менее кооперативной стратегии?»

Повозившись с моделированием игр, Аксельрод получил, по крайней мере на уровне теории игр, ответ на первый вопрос: внутри множества исключительно некооперативных стратегий кооперативные стратегии возникают из небольших совокупностей людей, решившихся сотрудничать, даже если самим кооперативным стратегиям в их взаимоотношениях отведено небольшое место. Такие группы кооператоров быстрее набирают очки по сравнению с теми, у кого отсутствует сотрудничество. Основанные на кооперации стратегии способны выстоять в противостоянии с другими стратегиями, и «возникшее однажды на основе принципа взаимности сотрудничество в состоянии теперь выдержать натиск менее кооперативных стратегий. Тем самым шестерни социальной эволюции обзаводятся храповиком».

Аксельрод, политолог Мичиганского университета, не был биологом, поэтому он обратился к английскому биологу, создателю понятия «эгоистичный ген» Ричарду Докинзу, посоветовавшему Аксельроду поговорить с незнакомым тому прежде открывателем родственного отбора у насекомых Уильямом Гамильтоном, оказавшимся в ту пору в Мичиганском университете. Гамильтон напомнил об аспиранте Гарвардского университета Роберте Триверсе, предоставившем свидетельства того, как принцип взаимности позволяет сотрудничать своекорыстным людям [34]. «Тень будущего» побуждала людей оказывать услуги тем, кто мог бы оказать им услуги в дальнейшем. Еще до Аксельрода и создания стратегии «Услуга за услугу» Триверс выявил связь между своекорыстием и сотрудничеством. Выпущенная Аксельродом книга «Эволюция кооперации» пробудила интерес к биологической основе кооперации [35].

В 1983 году Джеральд Уилкинсон сообщил, что летучие мыши-кровососы в Коста-Рике отрыгивают кровь, делясь ею с другими мышами, оказавшимися не столь удачливыми в своей ночной охоте, и что кровососы придерживались стратегии «Услуга за услугу», кормя тех, кто делился с ними добычей раньше, и отказывая всем тем, кто этого не делал [36]. Уилкинсон утверждает также, что частые социальные ритуалы вычесывания (груминга) у кровососов служит средством поддержания социальной памяти внутри сообщества.

В схожем исследовании Манфред Милински проводил тонкий опыт с видом мелкой рыбы под названием колюшка [37]. Стаи колюшек высылают двойки разведчиков, чтобы оценить угрозу со стороны ближайших хищников. Почему ради безопасности стаи колюшка испытывает реакцию рыбы, могущей съесть ее? Милински отмечает, что каждая пара высланных на разведку колюшек, выискивая хищника, при сближении с более крупной рыбой по очереди совершает стремительные; рывки. Если хищник проявил к ним интерес, разведчики поспешно возвращаются к стае. Милински предположил, что очередность служит примером «Дилеммы заключенного». Для.; проверки своего предположения он расположил в аквариуме рядом с хищником зеркало. Одинокие колюшки действовали согласно стратегии «услуга за услугу» после наблюдения за поведением своего отражения в зеркале, то есть после внезапного броска вперед или назад они повторяли это движение, увидев свое отражение в зеркале.

В дальнейшем при сравнении игр с нулевой и ненулевой суммой я поясню, каким образом кооперативное и конкурентное (состязательное) поведение уживаются друг с другом. ' Вспомним зарождение понятия общественного блага: первобытные охотники могли сотрудничать при поимке дичи, обращаясь, однако, к более конкурентным стратегиям вроде иерархии подчинения, когда речь заходила о распределении добычи (хотя одно часто приводимое наблюдение о появлении дележа пищи таково: «Эскимос знает, что лучшим хранилищем остатков его пищи служит чей-то желудок» [38].

Сотрудничество (кооперация) и противостояние (конфликт) суть две стороны одного и того же явления. Одним из важных средств обеспечения сотрудничества выступает объединение людей в роды, племена и племенные союзы (nations) для более успешного противостояния другим объединениям. Кооператоры смогут преуспевать и среди противников кооперации, если научатся распознавать друг друга и налаживать взаимоотношения. Служат ли отмеченные Остром «четко очерченные границы» сообществ еще одним средством, помогающим кооператорам распознавать друг друга? Сплотившиеся кооператоры способны одолеть некооперативные стратегии, создавая общественные блага, доступные им, но не тем, кто отказался от сотрудничества. Испытанный способ побудить то или иное сообщество (группу) к совместной работе — создать внешнюю угрозу. Совместно осуществляемое предприятие и межгрупповое противоборство развивались одновременно, так как умение распознавать тех, кто находится внутри и вне границ группы, присуще и межгрупповой кооперации, и внутри-групповому конфликту.

Принцип взаимности, кооперация, репутация, взаимное вычесывание (груминг) и социальные дилеммы, похоже, составляют основу головоломки умных толп. Все эти биологические и социальные явления могут как испытывать воздействия со стороны привычек общения, так и влиять на них. Дилемма заключенного и теория игр вовсе не ответы на вопросы о кооперации, а скорее средства к постижению динамики отношений в человеческом обществе. Вместе с теорией ОР машинное моделирование игр позволяет по-новому взглянуть на те виды группового поведения, которые могут возникнуть с появлением технологий умных толп.

Изобретение инновационной общей собственности

Примером наиболее удачливого искусственно созданного общественного блага может служить Интернет. Микропроцессоры и коммуникационные сети представляют лишь физическую составляющую формулы успеха Всемирной паутины; в основе Сети также лежат совместные общественные договоры. Интернет явился одновременно итогом новых подходов к организации коллективных действий через средства связи и инфраструктурой по их осуществлению. Этот новый общественный договор позволяет создавать и поддерживать общественные блага, ведя к образованию общих для всех информационных ресурсов.

Персональный компьютер и Интернет не появились бы без тесно сотрудничающих предприятий, где кооперация была столь же важна, как и микропроцессоры. Технологии, выступающие опорой грядущим умным толпам, создавались на протяжении тридцати лет людьми, соревновавшимися в повышении ценности своих совместно используемых орудий, информационных сред и сообществ. И большую часть этого времени «ценность» переводилась в «полезность», а не в рыночную стоимость акций. Краткий экскурс в историю ПК и сетей позволяет увидеть не только истоки технологий умных толп; общая собственность, способствовавшая техническим новшествам, также оказывается основополагающей социальной технологией для умных толп. И все это началось с первых хакеров в 1960-х годах.

Прежде чем слово «хакер» стали употреблять в отношении взломщиков вычислительных систем, это понятие, возникшее в 1960-х, обозначало создателей вычислительных систем. Те, кто поначалу именовал себя хакерами, придерживались неофициального общественного договора под названием «хакерская этика». Согласно Стивену Леви, данная этика строилась на таких началах, как:

—неограниченный и полный доступ к ЭВМ;

—неизменное следование «практическому императиву», то есть внутренней потребности приложить руки к тому, что требует усовершенствования или переделки;

—свобода информации;

—недоверие властным полномочиям — продвижение децентрализации [39].

Без этой этики, пожалуй, не было бы и никакого Интернета, а значит, нечего было бы подвергать коммерциализации. Не надо забывать, что, хотя многими авторами этой малоизвестной, но значимой страницы истории двигало бескорыстие, все же их сотрудничество имело целью создать общедоступный ресурс, включая прежде всего самих создателей. Подобно прочим творцам общественных благ, хакеры создали то, что им хотелось использовать для собственных нужд.

Интернет обдуманно создавался хакерами как инновационная общая собственность, как некая лаборатория по совместному созданию более совершенных технологий. Они понимали, что будущее сообщество хакеров станет более сведущим, чем отцы-основатели, и поэтому творцы Интернета постарались устранить технические преграды для будущих новшеств [40]. Создание Интернета явилось общественным (community) предприятием, и информационные среды, создаваемые первыми хакерами, предполагали поддержку сообществ творцов [41]. Поэтому некоторые наиболее важные программные продукты, сделавшие возможным появление Интернета, не передавалась в собственность никакому коммерческому предприятию — помеси интеллектуальной собственности и общественного блага, созданного хакерами.

Интернет закладывался сообществом его творцов как своего рода дар пользовательскому сообществу. В 1960-е годы пользовательское сообщество совпадало с сообществом творцов, так что своекорыстие и общественное благо совпадали, однако хакеры предвидели то время, когда созданными ими орудиями станут пользоваться более широкие массы [42]. Понимание хакерской этики и того, что Интернету при его закладке отводилась роль общей собственности, важно для прогнозирования источников появления грядущих технологий кооперации, а также для ответа на вопрос: что может способствовать их использованию или же ограничивать его?

Поначалу программное обеспечение (ПО) входило в состав «железа», продаваемого потребителям производителями компьютеров, — мейнфреймы обслуживали особые операторы. От программистов требовалось поставлять свои программы операторам в виде перфокарт*. Когда же технология и политические нужды позволили программистам взаимодействовать с ЭВМ напрямую, произошел инновационный взрыв.

* В 1960-1970-е гг. был широко распространен так называемый пакетный режим (англ. batch mode), то есть режим работы на мейнфреймах, когда у пользователей не было возможности непосредственного терминального доступа к компьютеру, а ввод заданий производился с устройства чтения перфокарт.

Случившиеся с ЭВМ перемены были вызваны запуском в 1957 году советского спутника. Отвечая на вызов, Министерство обороны США создает Управление перспективных исследований и разработок АКРА {Advanced Research Projects Agency). Туда для преодоления ограничений существующей вычислительной техники приглашается профессор MIT Дж. К. Р. Ликлайдер. Подрядчики АКРА создали ПО для отображения результатов вычислений в графическом виде на экранах мониторов вместо прежних распечаток. Но самым важным было то, что они создали программные «операционные системы», позволявшие сообществу программистов/пользователей напрямую общаться с ЭВМ.

Операционная система (ОС) согласует взаимодействие вычислительного «железа» с прикладным программным обеспечением (ПО). Первыми диалоговыми (интерактивными) системами были операционные системы с «разделением времени», так как скорость электронных вычислений позволяла ЭВМ уделять «внимание» сразу нескольким программистам. Процессор вычислительной машины в долю секунды переключался от одного пользователя к другому, и у тех складывалось впечатление, что каждый из них является ее единственным пользователем. Поскольку работавшим над проектами управления ARPA программистам приходилось иметь дело с одной и той же ЭВМ, у них быстро развилось чувство товарищества. Они стали придумывать способы обмена сообщениями со своих терминалов через общую для всех ЭВМ. Электронная почта и виртуальные сообщества своими корнями восходят к тем давним «забавам» (hacks), созданным делившими машинное время программистами для общения друг с другом.

Оплачивали же эти новшества субсидии, выделяемые управлением ARPA. Хакеры создавали для себя орудия, подстегиваемые желанием поделиться лучшими своими «забавами» со всеми, тем самым показывая американским налогоплательщикам и остальному миру потрясающую отдачу от вложенных средств. В MIT начала 1960-х годов создание интерактивного вычисления было коллективным предприятием. Важнейшие программы записывались на перфорированной ленте и хранились в незапертом ящике стола; любой хакер мог воспользоваться программой, и, если кому-то удавалось найти более совершенный способ решить задачу, для которой и предназначалась данная программа, он мог ее переделать, внести изменения в ленту и положить обратно в ящик [43].

На рубеже 1960-1970-х годов в связи с новыми разработками произошел второй инновационный взрыв. Ликлайдер и другие приступили к созданию «межгалактической сети» для связи разбросанных по стране вычислительных центров управления ARPA [44]. С самого начала разработчики этой сети понимали, что создают не только коммуникационную среду, но и средство связи удаленных ЭВМ [45]. К середине 1970-х к государственным лабораториям и крупным компаниям присоединились новые игроки в компьютерные игры — молодые энтузиасты. В 1974 году стал доступен «Альтаир», первый набор для сборки персонального компьютера, и «компьютерные самодельщики» начали встречаться в Пало-Альто. Клуб самодельных компьютеров (Homebrew Computer Club) в 1976 году получил известное письмо от двадцатиоднолетнего Била Гейтса, жалующегося, что «самодельщики» воспользовались программным продуктом, созданным его новой компанией Microsoft для «Альтаира», не заплатив за него [46]. Программное обеспечение, заявил Гейтс, это вам не общее добро, которое вы держите в ящике стола, подновляете и сообща используете; это частная собственность. Билл Гейтс остался верен этому своему заявлению, став в 1990-е годы богатейшим человеком в мире благодаря продаже операционной системы, установленной на 90% всех персональных компьютеров.

В 1969 AT amp;T Bell Labs вышла из проекта управления АКРА по созданию операционной системы Multics, и некоторые программисты Bell Labs, которым недоставало чувства товарищества, приступили к работе над собственным неофициальным проектом по созданию ОС. Программист Кен Томпсон на небольшой ЭВМ, попавшей к нему в руки, создал игру в ходе написания «ядра», в итоге ставшего ОС, названной в 1970 году Брайаном Керниганом Unix (обыгрывается название проекта Multics) [47]. Создатели Unix предоставили свой исходный код другим программистам, пригласив их к сотрудничеству по созданию программного обеспечения, которое сделало бы Unix более удобной, и это решение породило совершенно новый подход к разработке программного обеспечения. Программы для ЭВМ поставляются в виде «объектного кода», перевода (трансляции) изначальной («исходной») программы в неудобочитаемый для человека, но понятный машине набор нулей и единиц. Предоставлением в свободный доступ исходного кода создатели Unix позволили остальным программистам уяснить работу программного обеспечения и вносить свои собственные изменения — своего рода возвращение к временам, когда перфолента в ящике стола была доступной для всех. Кен Томпсон стал записывать исходный код Unix и вспомогательные программы (утилиты) на магнитную пленку и в сопровождении надписи «С любовью, Кен» рассылать приятелям [48].

Unix стала ОС всемирной Сети. В свою очередь Интернет предоставил программистам Unix благодатную среду для построения одного из первых глобальных виртуальных сообществ. Деннис Ритчи, один из создателей Unix, писал: «Мы хотели сохранить не просто благоприятную для программирования среду, а систему, вокруг которой могло бы образоваться некое содружество. Мы на собственном опыте убедились, что сама суть совместных вычислений, обусловленных работой на машинах с удаленным доступом и разделением времени, заключается вовсе не в клавиатурном вводе программ через терминал вместо клавишного перфоратора, а в завязывании тесных взаимоотношений» [49].

Однако в 1976 году АТ amp; Т прекратила печатание исходного кода Unix; в итоге «первые, запрещенные к изданию, книги стали трудами, с которых снято более всего фотокопий» [50]. Примерно в одно время с началом образования сообщества Unix научно-исследовательская лаборатория Искусственного интеллекта (ИИ) Массачусетского технологического института (MIT) изменила вид используемых там ЭВМ. Это был удар по хакерской культуре MIT, так как их программные орудия оказались бесполезными. Тогда же многие первые исследователи ИИ перешли на работу в частный сектор, захваченные техническим бумом того времени, вызванным ажиотажем вокруг ИИ и закончившимся крахом. Одним из тех, кто остался в MIT, кого лишили привычного для разработки ПО окружения и кто был не согласен с коммерциализацией AT amp;T и Microsoft того, что он считал общественной собственностью, был Ричард Сталлман.

Сталлман поклялся создать ОС, машинно независимую и открытую, подобно Unix, но которая при любом лицензировании сохраняла бы статус общественного блага. Сталлман, основатель Фонда бесплатного ПО (Free Software Foundation — FSF), приступил к созданию GNU — anmuUnix. Сталлман, домом которому служит его рабочий кабинет, посвятил себя тому, что он сам назвал свободным ПО (подчеркнув, что подразумевает здесь «свободу, подобно свободе слова, а вовсе не бесплатность, вроде бесплатного пива») [51].

Сталлман не только оспорил правомерность системы авторского права (копирайта), но и создал первый исходник свободно распространяемой ОС. Он распространял создаваемое им программное обеспечение в соответствии с общей открытой лицензией, известной как GPL (General Public License). GNU GPL разрешает всем копировать, распространять и изменять программное обеспечение при условии, что они не станут препятствовать остальным делать то же самое. Новый вид лицензирования Сталлман назвал копилефтом (copyleft) [52]. Подобно перфоленте в ящике стола MIT, программное обеспечение GPL доступно для свободного пользования, и каждый свободен работать над ним, но при условии, что исходный код полученного программного продукта будет открыт всем остальным для использования и внесения изменений.

Создание операционной системы — дело нелегкое. В 1991 году GNU представляла полную ОС, которой недоставало главного — ядра. Линус Торвальдс, учащийся Хельсинкского университета, приступил к написанию собственного ядра. Основанный на GNU, код Торвальдса был открытым в соответствии с GPL, так что он решился на судьбоносный шаг, выложив свое детище в Сети с просьбой о помощи в работе над ним. Ядро, известное под названием Linux, привлекло внимание сотен, а затем тысяч молодых программистов. В 1990-е годы неприятие единовластия Microsoft на рынке операционных систем во многом побудило возмущенных молодых программистов подхватить эстафету хакерской этики.

«Открытый исходник» означает не только программное обеспечение, но и способ его разработки и понимание того, как надо поддерживать общественные блага. Вот что писал Эрик Рэймонд насчет различия в «соборном и базарном» подходе к разработке сложного программного обеспечения:

«Наиболее существенная особенность Linux относилась, однако, не к технической, а к социальной стороне. До появления Linux считалось, что создание такого сложного программного обеспечения, как операционная система, возможно лишь согласованными усилиями относительно небольшой, сплоченной группы людей. Эта модель была и остается типичной как для коммерческого, так и для свободного ПО, возводимого в обоих случаях подобно тому, как строились соборы… Развитие Linux шло по совершенно иному пути. С самого начала она создавалась случайными усилиями большого числа добровольцев, координируемыми сугубо через Интернет. Качество разработки достигалось не жесткими стандартами или единоначалием (autocracy), а крайне простым подходом: еженедельно выкладывать исходники и в течение нескольких дней получать отклики от сотен пользователей. Такой подход позволил создать нечто вроде ускоренного дарвиновского отбора посредством мутаций, вносимых разработчиками» [53].

Как раз благодаря тому, что программное обеспечение обдуманно создавалось в виде общественного блага, вы можете теперь для просмотра лежащей перед вами книги набрать ее адрес в сети посредством букв www.smartmobs.com, а не набора чисел; система «доменных имен» в Интернете зависит от программного обеспечения BIND, пожалуй, чаще всего используемого ПО, которое никому не принадлежит и воспользоваться которым может всякий [54]. Когда пришла пора ARPAnet стать сетью сетей, кудесники программирования, создавшие основные протоколы Интернета, осознали, что решения, принимаемые ими в отношении этого программного обеспечения, скажутся на работе будущих поколений изобретателей. Построенные ими первые протоколы по рассылке данных в сети имели ощутимые социальные последствия: «основной их довод состоял в том, что некоторые требуемые сквозные действия (end-to-end functions) могут исправно исполняться лишь самими оконечными системами… Задача сети состоит в максимально эффективной и гибкой передаче датаграмм. Остальная работа возлагается на периферию (fringes) [55] (датаграмму можно представить в виде небольшого куска данных с указанием адреса).

Придерживаясь одного из выявленных Остром организационных начал — в сложных социальных системах уровни управления надстраиваются друг над другом, — архитекторы Интернета пришли к «сквозному» принципу, позволяющему самим изобретателям, а не контролерам Сети решать, что им строить, исходя из возможностей Интернета. При создании в физической лаборатории Женевы ПО для сети Всемирной паутины Тиму Бернерсу-Ли не требовалось разрешения на изменение работы Интернета, так как Интернет претерпевает изменения в подключаемых компьютерах («периферии»), а не в центральной Сети. Бернерс-Ли просто написал программу, работавшую с интернетовскими протоколами, и подвигнул ряд своих коллег на создание узлов Сети; сеть распространялась подобно заразе, а не по разнарядке [56].

В 1993 году Марк Андреессен вместе с другими программистами из Национального центра по приложениям для суперЭВМ {National Center for Supercomputing Applications — NCSA) При Иллинойском университете выпустил Mosaic, «обозреватель» (браузер), сделавший Сеть доступной с помощью «мышиного» интерфейса — «указал и щелкнул». Ведущие создатели Mosaic перешли из NCSA, общественного учреждения, предоставлявшего свое ПО для общего пользования, в компанию Netscape, «закрывшую» код обозревателя. С выпуском Netscape в 1994 году своих акций на рынок Марку Андрерссену привалило богатство. Если интернет-индустрия из ничего превратилась в «величайшую в истории законную сокровищницу» [57], Сеть тоже явилась некоммерческим созданием программистов, родившихся после появления ARPAnet. Добровольцы начали обмениваться ПО в целях улучшения веб-сервера*, созданного программистами NCSA. Подобно тому как обозреватель служит для навигации в Сети, веб-сервер служит для выставления информации в Сети. Эти программисты-добровольцы сошлись во мнении, что сохранение ПО для веб-сервера свободным и открытым — основа поддержания духа новаторства.

*Веб-сервер, или интернет-сервер, — компьютер, предоставляющий пользователям Интернета и интрасетей доступ к службам и страницам WWW

Брайан Белендорф был одним из основателей виртуального сообщества добровольцев по поддержанию программных средств с открытыми исходниками, составляющих до сих пор основу 60% всех веб-серверов. Поскольку ПО самых первых некоммерческих веб-серверов требовало множества «заплаток» (патчей) — дополнительных программных средств, встраиваемых в программу для устранения сбоев, — Белендорф создал интерактивный союз программистов для обмена «заплатками». А так как программа оказывалась в «заплатках» («патченной»), было решено назвать ПО Apache. Ныне Белендорф исполнительный директор Collabnet, одной из немногих выживших интернет-компаний, где методы открытых исходников используются для создания коммерческого ПО. В 1998 году IBM построила на основе Apache линию продуктов электронной торговли, а затем выделила миллиард долларов для поддержания усилий по разработке открытых программных средств.

Пожалуй, самый большой питомник интерактивных общественных сетей и старейшее глобальное виртуальное сообщество, Usenet, представляет к тому же пример огромной долго-живущей анархии — общественного блага, существующего при самом скудном сотрудничестве. В 1979 году аспиранты университета Дьюка Джим Эллис и Том Траскотт вместе со Стивом Белловином из университета Северной Каролины установили первую связь между двумя университетами [58]. Протокол копирования Unix—Unix, средство связи, поставляемое с каждой копией ОС Unix, позволил ЭВМ обмениваться файлами через телефонный модем. Каждый день или час одна ЭВМ автоматически дозванивалась через модем к другой ЭВМ и обменивалась сообщениями, составляемыми ее пользователями; каждая ЭВМ пересылала приходящие к ней сообщения, пока они не приходили к месту назначения, подобно тому как действует «пожарная цепочка». Такого рода общественная электронная почта в виде «почтового отправления» или «сообщения» | прочитывалась всеми, кто подписался на соответствующую группу новостей, известную как «тематическая конференция» (newsgroup). Самоорганизующаяся глобальная сеть общения стала распространяться среди университетских и промышленных вычислительных центров, рассылая сообщения по всему свету через специальные коммутационные приспособления.

Для подключения к Usenet оператору одной вычислительной системы требовалось лишь получить «затравку» (feed) от другой вычислительной системы, которая станет передавать и пересылать сообщения от одних пользователей сети к другим. Этим единственным согласием на рассылку сообщений в согласованном виде и ограничивается навязываемое Usenet сотрудничество. Отсутствует всякое централизованное управление, техническое или социальное. «Всякий существующий в Usenet порядок достигается удерживанием хрупкого равновесия между индивидуальной свободой и общественным благом», — указывает Марк Смит [59]. Эта анархия, которой уже более двадцати лет, после 1986 года оказалась на удивление действенной, когда передача новостей стала происходить через связанные Интернетом узлы с высокоскоростным соединением, а не через специальные телефонные линии с коммутируемым соединением. Usenet в 2000 году обеспечивал обмен 151 млн сообщениями от 8,1 млн адресатов. Ежедневно более 110 тысяч адресатов обмениваются миллионом сообщений через 103 тысячи телеконференций.

Сохранится ли Интернет в виде децентрализованной самоорганизующейся общей собственности после того, как инфраструктуру стационарных сетей сменят технологии беспроводной связи? Лоренс Лессиг, профессор гарвардской и стэнфордской школ права, озабочен происходящими сейчас техническими и правовыми подвижками, грозящими изменить условия, обеспечивавшие Интернету преуспевание. Привлеченный книгой Лессига «Будущее идей» (The Future of Ideas), я решил побеседовать с ним самим в его кабинете Стэнфордской школы права [60]. Лессиг предстал в черных джинсах и синем джемпере без ворота. Я спросил, верно ли представление об Интернете, как о своего рода общем ресурсе в понимании Хардина и Остром.

«Разумеется! Ресурс, находящийся в общей собственности, может быть изменен — в этом нет ничего противоправного. Этот ресурс находился в общей собственности, поскольку сама архитектура Интернета препятствовала запрету собственников Сети на не нравящиеся ему изменения информационного содержимого (content) или приложений. Сквозной (end-to-end) принцип означал, что сама Сеть была не властна над чужими пристрастиями. Это означало, что всякий мог воспользоваться общей собственностью, созданной подсоединением всех этих компьютеров, для выдвижения новых идей и приложений, доступом к которым располагали все. Что и происходило. Ценность Интернета определялась не одним учреждением или компанией, а коллективными новшествами миллионов вкладчиков».

Я спросил Лессига, почему его тревожит будущее.

«Инновационную общую собственность подтачивают перемены, происходящие на архитектурном уровне. Эти перемены нацелены на то, чтобы будущие версии протоколов Интернета обходились без сквозного принципа, давая возможность собственникам Сети решать, какие приложения им пропускать через Сеть, а какие нет. Собственники кабельных линий, предлагающие скоростной доступ к Интернету, уже препятствуют своим пользователям запускать серверы или размещать веб-узлы и препятствуют поступлению информационного содержимого, конкурирующего с поставляемым самим собственником кабельной линии содержимым. Слияние MediaOne с AT amp;T привело к созданию огромной инфраструктуры кабельной связи под началом AT amp;T. AOL—Time—Warner создала огромную инфраструктуру кабельной связи под началом AOL, а теперь все они хотят составить единственную инфраструктуру кабельной связи для значительной части Интернета. По мере объединения провайдерами кабельной связи своей собственности расширяется и их право решать, как людям пользоваться Сетью».

Спустя четыре месяца после нашей беседы Федеральная комиссия по связи {Federal Communications Commission — FCC) США развернула кампанию по расширению скоростного доступа к Интернету переопределением кабельной модемной связи как «информационной услуги», не требующей предоставления открытого доступа остальному Интернету при подключении к ее линиям [61]. В то же самое время владельцы кабельного телевидения требовали у FCC недопущения того, чтобы местные власти могли изымать часть диапазона частот для общественных, образовательных и муниципальных нужд [62]. В марте 2002 года FCC пошла на уступки индустрии кабельной связи, убрав требование предоставления операторами кабельной связи своих сетей конкурентам и лишив местные власти права обращаться к общим ресурсам в обмен на единоличный доступ к местной аудитории [63].

Мы с Лессигом говорили о технических и правовых изменениях, могущих повлиять на беспроводной Интернет будущего; речь об этом пойдет в главе 6. Вот что он сказал по поводу открывающихся для умных толп технологий:

«Беспроводные технологии, похоже, позволяют по-новому взглянуть на способы подключения информационных услуг и людей к Сети; но вот что следует сохранить, так это право вносить новшества в способы использования этих различных способов подключения к Сети. Право подключать к Сети всевозможные устройства для совершения вещей, прежде немыслимых теми, кто строит эту Сеть, обеспечит широкий круг новшеств в сфере мобильного Интернета. Движемся ли мы к поднадзорному (controlled) беспроводному миру, где тезки телефонных или кабельных компаний будут решать, что нам делать на наших беспроводных устройствах? Он будет новаторским в сравнении с тем, какими были беспроводные устройства пять лет назад, но вместе с тем он будет новаторским лишь в той мере, в какой надзирающие компании посчитают их выгодными. Или же мы переймем беспроводную архитектуру, где никому не будет повадно решать за каждого, для чего можно и нельзя использовать имеющуюся технологию? По моему мнению, лишь создав здесь инновационную общую собственность, можно рассчитывать на очередной инновационный переворот в технологии беспроводной связи».

Кто знает, кто знает, кто? Общественные сети как движущая сила

Несколько лет назад Марк Смит познакомил меня со своим коллегой Барри Уэллманом, знатоком той отрасли знаний, которая, по убеждению Смита, должна была меня заинтересовать — анализа социальных сетей*. Я узнал, что изучением социальных сетей занимались задолго до изобретения вычислительных сетей или мобильных телефонов и именно Уэллман сказал, что «вычислительные сети представляют собой социальные сети» [64]. Его соображения насчет связей между интерактивными социальными сетями отражали те вопросы, что скопились у меня при изучении социальных киберпространств. Когда Уэллман приехал в Калифорнию, мы с ним отправились в дубовую рощу, где говорили о том, как влияют друг на друга физическое пространство и киберпространство. Уэллман отличался сдержанностью, но не чурался смелых заявлений, смысл которых дошел до меня, когда я стал доискиваться социальной подоплеки умных толп.

* Направление в эмпирической социологии, представляющее собой разновидность структурного подхода. Сосредоточивает внимание на описании и анализе возникающих в ходе социального взаимодействия и коммуникации связей (сетей) различной плотности и интенсивности, рассматриваемых в качестве структурных образований. Поведение личности или группы объясняется как производное от социальных сетей, элементами которых оно выступает.

Каждый раз при общении у собеседников есть возможность обменяться сведениями об общих знакомых. Структура связей одного человека с другим представляет собой сеть, состоящую из каналов, по которым циркулируют новости, рабочие указания, потенциальные подружки и заразные болезни. Социальные сети можно измерять, а взаимосвязи — вычерчивать, начиная от отношений между «переплетенными» правлениями крупных компаний и заканчивая террористическими сетями. Одно из утверждений Уэллмана состояло в том, что «мы находим общность в сетях, а не в группах» [65]. Согласно его разъяснениям, «группа есть особый вид сети: плотной (большинство людей связаны напрямую), крепкой (большинство узлов удерживается внутри плотной связки) и многорядной (большинство узлов содержит множество ролевых отношений)»; он оспаривает обычные представления о том, как устроены социальные связки людей.

«Хотя люди зачастую смотрят на мир с позиции группы, действуют они в сетях. В обществах сетевой структуры границы проницаемы, взаимодействия различны, связи перебрасываются между многочисленными сетями, а иерархии могут сглаживаться и обращаться. Переход от групп к сетям можно наблюдать на различных уровнях. Торговые и политические союзы утрачивают сплоченность в рамках мировой системы. Организации образуют сложные сети, объединяясь и обмениваясь, а не образуя картели; рабочие находятся в подчинении множества себе равных, а не только начальства… Сообщества обширны, слабо связаны, разрежены и отрывочны. Большинство людей действуют в многочисленных, слабо связанных, неполных сообществах, когда имеют дело с сетями родных, соседей, друзей и сослуживцев. Вместо того чтобы соответствовать одной группе, каждый человек обзаводится своими собственными „личными сообществами“».

Не напоминает ли «личное сообщество» тех молодых людей из Скандинавии и Пакистана, Токио и Манилы, обменивающихся потоками текстовых сообщений с небольшими группами из пяти — восьми близких друзей? Полагаю, что традиционный сетевой анализ, перенесенный Уэллманом на социальное киберпространство, можно приложить и к мобильному киберпространству:

«Сложные социальные сети существовали всегда, но недавние технические достижения в области связи делают их главенствующей формой социальной организации. Когда компьютероопосредованные коммуникационные сети связывают людей, учреждения и знания, они становятся компьютероподдерживаемыми социальными сетями. Техническое развитие вычислительных (компьютерных) сетей и общественный расцвет социальных сетей ныне подпитывают друг друга. Подобно тому как гибкость пространственно разреженных социальных сетей порождает потребность во Всемирной паутине, безостановочное развитие вычислительных (компьютерных) сетей способствует переходу от небольших „ящиков“ к социальным сетям. Я определяю „сообщество“ как сеть межличностных связей, обеспечивающих общение, поддержку, информацию, ощущение сопричастности и социальную идентификацию. Мои рассуждения о сообществе не ограничиваются соседями и земляками. Они приложимы к любой эпохе, и особенно к XXI веку».

Уэллман предсказывает, что «человек — а не место, семья дли рабочая группа — будет становиться все более самостоятельным узлом связи», подчеркивая, что «люди обычно получают поддержку, дружбу, информацию и чувство товарищества не от тех, кто живет по соседству или даже хотя бы в соседнем районе. Люди поддерживают эти общественные узы телефонными звонками, письмами, визитами… Человек становится порталом». Интернет облегчает создание множественных личных социальных сетей и управление ими.

Что связывает технические свойства вычислительных сетей и коммуникационные свойства социальных сетей? Когда я задался этим вопросом в своей собственной социальной сети, все наиболее интересные ссылки указывали на закон Рида — математическую закономерность, открытую Дэвидом П. Ридом. Разузнав о Риде, я понял, что необходимо с ним встретиться. Он был одним из творцов интернетовского сквозного принципа; Рид состоял ведущим научным сотрудником корпорации Lotus и, сотрудничая с Лабораторией информационных сред {Media Lab) MIT, стал одним из исследователей движения за «открытый диапазон частот», требующего полного пересмотра регулирования беспроводной связи. При посещении осенью 2001 года Лаборатории информационных сред я встретился там с Ридом, и мы продолжили свою беседу после обеда; он поведал, как открыл свой закон.

Закон Рида, связывающий социальные и вычислительные сети, самый первый в ряду основополагающих открытий касательно движущих сил в развитии компьютеров и сетей. В общественных науках прогнозирование неизбежно оказывается нечетким. Однако в экономике компьютероопосредованных социальных сетей четырем проницательным исследователям удалось вывести четыре ключевых математических закона рос-га: закон Сарнова, закон Мура, закон Меткафа и закон Рида. Все эти законы касаются того, как технология воздействует на стоимость.

Закон Сарнова был сформулирован с появлением радио— и телесетей в начале XX века, когда вещание на многочисленные приемники шло от небольшого числа передающих станций. Один из первопроходцев вещания Дэвид Сарнов констатировал очевидное: «Ценность вещательных сетей прямо пропорциональна числу их слушателей и зрителей» [66].

Часто упоминаемый закон Мура указывает причину, по которой электронная миниатюризация ведет к невиданному развитию электроники, ЭВМ и сетей. В 1965 году Гордон Мур, основатель Intel и один из создателей микропроцессора, заметил, что число элементов, которые можно разместить на одной и той же единице площади микросхемы (чипа, кристалла), с каждым годом удваивается. Мур предсказывает, что в будущем это удвоение будет происходить каждые восемь месяцев [67]. Рост при таком удвоении идет очень быстро, от 2250 элементов в первом микропроцессоре Intel 1971 года до 42 миллионов в процессоре Pentium 4 тридцать лет спустя [68]. ЭВМ и электроника способствовали промышленному росту на протяжении десятилетий благодаря тому, что они относятся к числу тех редких технологий, чья мощь увеличивается одновременно с удешевлением производства. Без отмеченных законом Мура тенденций ПК, Интернет и мобильные телефоны оказались бы недопустимо громоздкими, туго соображающими и дорогостоящими.

Что происходит при соединении устройств, чей кпд определяется законом Мура? Когда кудесники управления АКРА на 1 рубеже 1970-х собрались в ЦНИПА компании Xerox (Центре научных исследований в Пало-Альто — Xerox PARC (Xerox Palo Alto Research Center)) для создания первых персональных ЭВМ, иначе ПК, первоклассный инженер Боб Меткаф возглавил коллектив, изобретший Ethernet, высокоскоростную сеть, связывавшую ПК в одном здании [69]. Меткаф ушел из PARC, основал компанию 3Com, выгодно ее продал и выдвинул закон Меткафа, определяющий рост ценности сети. Математический расчет весьма прост и основывается на фундаментальном математическом свойстве сетей: число возможных связей между узлами опережает рост самих узлов. Общая ценность сети, где каждому узлу доступны все узлы, возрастает пропорционально квадрату числа ее узлов. Если вы располагаете двумя узлами и! ценность каждого равна единице, то с их объединением ценность сети становится равной четырем. Четыре взаимосвязанных узла, каждый ценностью одна единица, в составе сети обретают совокупную ценность шестнадцать единиц, а ценность сотни таких узлов равна сто раз по сто, то есть десяти тысячам. При экспоненциальном опережении ценности сети числа ее узлов математические последствия получают экономическое выражение: соединение двух сетей дает ценность, значительно превышающую величину, получаемую при сложении их ценности как независимых сетей [70].

Борода Дэвида Рида тронута сединой, а его глаза по-детски озорные. Он не из тех, кто час за часом в задумчивости просиживает за столом. Он скорее из породы тех, кто привык доказывать свою правоту уравнениями на доске. За супом из раков в кафе на площади Кендалл я спросил его, что натолкнуло его на этот закон.

«Впервые меня осенило, когда я задумался над невиданным успехом интернет-аукциона eBay. eBay, оказавшийся единственным крайне прибыльным предприятием электронной торговли, ничего не продает; он обеспечивает рынок для тех, кто хочет что-то продать или купить. eBay преуспел благодаря тому, что способствовал образованию социальных групп вокруг определенных интересов. Социальные группы образуются, например, вокруг желающих купить или продать чайник или старый радиоприемник. В то время я читал об общественном капитале у Фукуямы [71]. Фукуяма в своей книге «Доверие: Социальные добродетели и созидание благосостояния» {Trust: The Social Virtues and the Creation of Prosperity) говорит о жесткой взаимосвязи между состоянием национальной экономики и общественным капиталом, которую он определяет как удобство создания новых объединений внутри определенной культуры. Я понял, что миллионы людей, пользующихся миллионами компьютеров, привнесли новое свойство: возможность для людей образовывать группы внутри сетей. Я вспомнил, что с появлением возможности обмениваться сообщениями со всей группой посредством электронной почты стала доступной организация оперативных обсуждений. С того времени всевозможные чаты, доски объявлений, рассылки, списки контактов (buddy list), аукционные рынки присовокупили новые способы образования групп в интерактивном режиме. Человеческое общение придает своеобразие вычислительной (компьютерной) сети. Я стал мыслить понятиями группообразующих сетей (group-forming network — GFN) и увидел, что ценность GEN растет быстрее — значительно быстрее — числа сетей, где справедлив закон Меткафа. Закон Рида показывает, что ценность сети возрастает не в квадратной, а в экспоненциальной зависимости».

Это значит, что число узлов не перемножается, а двойка возводится в степень, равную числу узлов. Ценность двух узлов по законам Меткафа и Рида равна четырем, а вот ценность десяти узлов по закону Меткафа составляет сто (десять во второй степени), а по закону Рида — 1024 (двойка в десятой степени), так что скорость начинает круто идти вверх по кривой, напоминающей хоккейную клюшку. Это объясняет, как социальные сети, ставшие возможными благодаря электронной почте и иным видам общественной связи, побуждают сеть выходить за пределы инженерных сообществ и охватывать всевозможные группы лиц с общими интересами. Закон Рида выражает связь между вычислительными и социальными сетями. Рид, применивший свой закон для изучения ценности различных сетей, полагает, что ему удалось выявить существенный культурный и экономический сдвиг. Когда сеть наподобие телевизионной вещает что-то людям, ценность ее услуг возрастает линейно. Когда же сеть дает возможность отдельным узлам вступать в контакт (transactions) друг с другом, ценность возрастает в квадратичной зависимости. А когда та же самая сеть располагает средствами для создания ее участниками целых групп, ценность возрастает экспоненциально:

«Существенно как раз то, что преобладающая ценность в обычной сети перемещается от одной категории к другой по мере расширения сети. Обусловлен ли рост постепенным добавлением потребителей или прозрачностью взаимосвязей, степень расширения такова, чтобы поддержать новые категории „захватчиков рынка“, а значит, новые конкурентные игры.

Подобный, обусловленный расширением ценностный сдвиг можно наблюдать в истории Интернета. Поначалу пользование Интернетом диктовалось его ролью как сети оконечных устройств (терминалов), предоставляющей многочисленным терминалам выборочный доступ к небольшому числу дорогостоящих главных узлов (хостов) с разделением времени. По мере роста Интернета его ценность и использование все больше сосредоточивались на парном обмене электронными сообщениями, файлами и так далее, возрастая в соответствии с законом Меткафа. А с началом 1990-х годов в Интернете стал преобладать поток данных между телеконференциями и веб-узлами, рассылок и так далее, возрастающий в соответствии с экспоненциальным законом для GFN. Хотя преобладавшие прежде функции не утратили своей ценности и не пошли на убыль по мере роста Интернета, ценность и использование услуг, определяемые ставшими преобладающими законами соответствия, росли существенно быстрее. Поэтому многие виды контактов и сотрудничества, проводившихся вне Интернета, оказались поглощенными ширящимися функциями Интернета, ставшего новой сферой соперничества.

Какие же из перемен, происходящих в Сети по мере изменения ее масштаба, можно считать существенными? В сети с преобладанием линейного роста ценности подключаемости, голова всему — информационное наполнение (контент). Иначе говоря, такие сети располагают малым количеством источников (или производителей) формации, выбираемых пользователями. Источники сражаются за пользователей, исходя из ценности своего информационного наполнения (предлагаемых рассказов, снимков, потребительских товаров). Там, где царствует закон Меткафа, во главе угла оказываются контакты. Материал, которым обмениваются при контактах, может быть самым разнообразным: электронная или речевая почта, деньги, ценные бумаги, осуществляемые по договору услуги или что-то еще. Там же, где царствует закон GFN, главенствует совместно создаваемая ценность (наподобие специализированных конференций, совместных ответов на запросы, молвы и т. д.) [72].

Рид полагает, что между рассматриваемым Фукуямой видом общественного капитала и тем, как люди используют Интернет в качестве группообразующей сети, существует прямая связь. Эта связь объясняет, почему невнятные технические и правовые доводы относительно сквозного принципа и регулирования беспроводной связи могут иметь последствия для всех нас. Если инновационная общая собственность останется открытой и впредь, «рог изобилия общей собственности» сулит выгоду многим. Или же те, кто вложил капитал в существующие инфраструктуры и корпорации, сумеют огородить общую собственность и сохранить за собой право на новшества, технически отрешив от него будущих новаторов. Первое сражение уже состоялось вокруг Napster. Победили устоявшиеся интересы, вызвав у новаторов желание создать общую интеллектуальную собственность, которую нельзя будет «закрыть».

«Рог изобилия общей собственности» обусловлен законом Рида, помноженным на закон Мура. Мое путешествие в мир пиринговых адхократии, сочетающих мощь вычислений со способностью к росту у интерактивных социальных сетей, началось достаточно неожиданно, когда мне довелось наблюдать за поиском жизни в космосе.