"Отшельник. (THE HERMIT)" - читать интересную книгу автора (Рампа Лобсанг)

ГЛАВА ВТОРАЯ

Молодого монаха разбудило мычание яков и возбужденные голоса мужчин и женщин. Сонно поднявшись на ноги, он набросил свою мантию и направился к выходу из пещеры, в намерении не пропустить ничего интересного. На берегу озера толпились люди, пытаясь оседлать яков, которые стояли в воде, и их никак не удавалось убедить выйти на берег. Наконец, потеряв терпение, молодой купец решительно бросился в воду и споткнулся о подводные корни. Взмахнув руками, он упал лицом вниз, и по окрестности разнесся громкий звук шлепка. Во все стороны разлетелись крупные водяные брызги, и напуганные яки неуклюже побрели к берегу.

Молодой купец, покрытый скользкой грязью и выглядевший очень смешным, вскарабкался на берег под гиканье и хохот своих друзей.

Вскоре тенты были свернуты, кухонная утварь, хорошо вычищенная речным песком, упакована, и купеческий караван медленно двинулся прочь под монотонное поскрипывание сбруи и окрики людей, тщетно пытающихся выжать большую скорость из тяжело нагруженных животных.

Молодой монах с грустью смотрел им вслед, руками прикрывая глаза от яркого света восходящего солнца. Уже смолк шум исчезнувшего каравана, а его взгляд, устремленный вслед, еще долго оставался печальным. Почему, думал он, он не мог стать купцом и отправиться в путешествие в дальние страны? Почему ОН всегда должен изучать вещи, которые, казалось, больше никто не изучает? Он хотел быть купцом или лодочником на Счастливой Реке. Он хотел бродить вокруг, посещать различные страны и видеть интересные вещи.

Меньше всего он тогда знал, что он БУДЕТ «посещать страны и видеть вещи», пока его тело не потребует покоя, а его душа не будет жаждать отдыха. Меньше всего он думал о том, что он будет странствовать по поверхности земли и переносить невероятные мучения. Сейчас он только хотел быть купцом или лодочником — он не стал ни тем, ни другим. Медленно, с низко опущенной головой, он сорвал попавшую под руку ветку и вернулся в пещеру, чтобы подмести пол и рассыпать свежий песок.

Медленно появился старый отшельник. Даже неопытному глазу молодого человека он показался заметно ослабевшим. Тяжело дыша, старец привел себя в порядок и проворчал:

— Мое время подходит к концу, но я не могу покинуть этот мир, пока не передам тебе все свои знания. Вот специальная травяная настойка, обладающая большой силой, которую мне дал один ваш известный Учитель именно на этот случай: если я сильно ослабею и ты будешь бояться за мою жизнь, влей мне в рот шесть капель, и я опять приду в себя. Мне запрещено покидать свое тело, пока я не выполню поставленную передо мной задачу.

Он порылся в складках своей мантии и достал маленький каменный пузырек, который молодой монах принял у него с величайшей осторожностью.

— Теперь продолжим, — сказал старый человек. — Ты сможешь поесть, когда я устану и мне потребуется некоторое время для отдыха. А теперь — СЛУШАЙ и приложи все старания к тому, чтобы запомнить. И пусть ни на что не отвлекается твое внимание, потому что то, что я скажу, важнее моей жизни и важнее твоей. Это знания, которые необходимо сохранить и, когда придет время, передать дальше.

После короткого отдыха к нему, казалось, опять вернулись силы. Его щеки окрасились слабым румянцем. Устроившись поудобнее, он начал:

— Ты должен помнить все, что я тебе уже рассказал. Так что продолжим.

Дискуссия продолжалась и, по моему мнению, очень горячая, но в конце концов разговоры закончились. Послышалось шарканье множества ног, потом шаги: маленькие легкие шаги, похожие на шаги птицы, перепрыгивающей с места на место в поисках личинок; тяжелые шаги, увесистые, как неуклюжие шаги тяжело груженого яка; шаги, ставившие меня в тупик, потому что, казалось, что они не могут принадлежать людям, которых мне приходилось встречать. Но мои размышления о шагах были внезапно прерваны. Чья-то рука схватила меня за руку и голос произнес:

— Идем с нами.

Другая рука захватила мою вторую руку, и меня повели по полу, который моим босым ногам казался сделанным из металла. У слепых очень сильно развиваются все остальные чувства: я чувствовал, что мы пересекаем что-то вроде металлической трубы, хотя я и не мог себе представить, как это может быть.

Старый человек остановился, как будто опять перед ним встала незабываемая картина, потом продолжал:

— Вскоре мы достигли более просторного места, что я смог определить по тому, как изменилось эхо. Впереди возник скользящий металлический звук, и один из тех, кто меня вел, очень вежливо заговорил с кем-то, кто, по-видимому, был старше его. Что он говорил, я, конечно, не мог понять, потому что разговор шел на каком-то особом языке, на языке писка и щебетания. В ответ на явный приказ меня подтолкнули вперед, и скользящая металлическая дверь, издав мягкий звук, закрылась за мной.

Я стоял, чувствуя, как кто-то в упор рассматривает меня. Я слышал шуршание материи и скрип, который, как я мог себе представить, исходил от сиденья, подобного тому, на которое прежде усадили меня. Потом тонкая костистая рука взяла меня за правую руку и повела вперед.

Отшельник на мгновение прервал свою речь и усмехнулся.

— Можешь себе представить, что я чувствовал? Я находился внутри живого чуда, я не знал, что передо мной, и я должен был без колебаний верить тем, кто меня вел.

Наконец этот человек обратился ко мне на моем собственном языке:

— Садись сюда, — сказал он, мягко подталкивая меня вниз.

От страха у меня перехватило дыхание, мне казалось, что я падаю на постель из пуха. Потом сиденье, или что это там было, крепко сжало меня со всех сторон. По бокам находились подпорки или подлокотники, предназначенные, по-видимому, для того, чтобы помешать падению, если ты вдруг уснешь, убаюканный этой странной мягкостью.

Человека, сидевшего напротив меня, казалось, забавляла моя реакция. Я мог судить об этом по плохо сдерживаемому смеху, но, по-видимому, многих забавляет поведение тех, кто не может видеть.

— Ты напуган, и все, что окружает тебя, кажется тебе странным, — донесся до меня голос моего визави.

Да, это было мягко сказано!

— Не тревожься, — продолжал он, — тебе ни в коем случае не причинят вреда. Наши исследования показали, что ты обладаешь замечательной эйдетической памятью, поэтому мы собираемся дать тебе информацию, которую ты никогда не забудешь и которую ты через очень много лет должен будешь передать тому, кто пойдет твоим путем.

Все это казалось таинственным и, несмотря на его заверения, очень пугало меня. Я ничего не отвечал, но сохранял спокойствие, ожидая следующего замечания. Ждать пришлось недолго.

— Ты должен увидеть все прошлое, — продолжал голос, — рождение вашего мира, источник появления богов и то, почему пламя небесных колесниц имеет к вам прямое отношение.

— Уважаемый господин! — воскликнул я. — Вы использовали слово «увидеть», но мне удалили глаза, я слеп, я вообще ничего не вижу.

Последовало какое-то бормотание, свидетельствующее о том, что я вызвал его раздражение, и в его ответе прозвучали суровые нотки.

— Нам известно о тебе все, даже больше, чем ты сам когда-либо сможешь узнать. Твои глаза удалены, но зрительный нерв цел. Наши знания позволяют нам подсоединиться к твоему зрительному нерву, и ты увидишь все, что мы сочтем нужным.

— Значит ли это, что я опять буду видеть? — спросил я.

— Нет, это не так, — последовал ответ. — Мы собираемся использовать тебя для конкретной цели. Восстановить тебе зрение навсегда — значит дать тебе возможность вернуться в свой мир с устройством, намного опережающим его науку, а это недопустимо. А теперь хватит разговоров, я должен вызвать своих помощников.

Вскоре донесся уважительный стук, а вслед за ним я услышал звук скользящего металла. Состоялся разговор — по-видимому, вошедших было двое. Я почувствовал, как мое сиденье движется, и попытался подпрыгнуть. К своему ужасу, я ощутил, что мои движения ограничены со всех сторон. Я не мог двигаться по этому странному сиденью, которое, как оказалось, легко скользит во всех направлениях.

Мы двигались по переходам, где доносящееся до меня эхо вызывало у меня очень странные впечатления. В конце концов сиденье резко повернулось, и мои подрагивающие ноздри были атакованы множеством удивительных запахов.

Нас остановил отданный шепотом приказ, и чьи-то руки подхватили меня под ноги и под плечи. Меня легко подняли, перенесли в сторону и опустили вниз. Это меня напугало — вернее, вызвало настоящий ужас. Ужас усилился, когда плотный ремень обхватил мою правую руку чуть выше локтя.

Давление возрастало, так что мне казалось, будто моя рука раздувается. Потом я почувствовал укол в левую лодыжку, и у меня появилось невероятное ощущение, как будто что-то ползет у меня внутри.

Последовала еще одна команда, и я почувствовал у своих висков два холодных, как лед, диска. Донеслось жужжание, как будто рядом пролетала пчела, и я почувствовал, что мое сознание расплывается.

Передо мной стали появляться яркие вспышки пламени. Зеленые, красные, пурпурные — полосы всех цветов. Потом я пронзительно закричал: я был лишен зрения, значит, я находился на Земле Дьяволов и они готовили мне пытки. Короткая острая боль, похожая на булавочный укол, — и мой ужас стал стихать. Меня больше ничто не беспокоило!

Я услышал голос, обращающийся ко мне на моем собственном языке, который говорил:

— Не бойся, мы не причиним тебе вреда. Сейчас мы сделаем так, что ты сможешь видеть. Какой цвет ты видишь сейчас?

Когда я отвечал, что вижу красный, вижу зеленый, вижу все остальные цвета, я полностью забыл о своем страхе. Потом я вскрикнул от удивления: я мог видеть, но то, что я увидел, было настолько странным, что я не мог этого постичь.

Как теперь описать то, что описать невозможно? Как можно пытаться нарисовать картину того, что я видел, если на нашем языке нет для этого подходящих слов, если у нас отсутствуют понятия, которые подошли бы для этого случая?

Здесь, в Тибете, мы знаем достаточно слов и фраз, посвященных богам и дьяволам, но когда человек, не знаю каким образом, сталкивается с работой богов или дьяволов, что может он сделать, что может он сказать, как может он все это описать?

Я могу рассказать только то, что я видел. Но мое зрение находилось вне моего тела, и с его помощью я мог видеть сам себя. Это было зрелище, которое больше всего лишало присутствия духа, переживание, которое мне никогда не хотелось бы повторить. Но давай начнем сначала.

Один из голосов просил меня сказать, когда я увидел красный цвет, когда я увидел зеленый и все остальные цвета, и потом — это необычайное переживание, эта белая изумительная вспышка, и я обнаружил, что я пристально вглядываюсь — именно это слово кажется мне единственным подходящим — в сцену, совершенно чуждую всему, что я до сих пор знал.

Я полулежал — полусидел, опираясь на какое-то подобие металлической платформы. Казалось, она держится на единственной точке опоры, и какое-то время я всерьез опасался, что она опрокинется и я вместе с нею. Воздух был настолько чист, что мне еще никогда не доводилось такого видеть. На стенах из какого-то блестящего материала не было ни единого пятнышка, они были очень приятного, успокаивающего зеленоватого цвета.

В этой странной комнате, которая, по моим понятиям, была огромных размеров, находилось массивное оборудование, о котором я ничего не могу тебе рассказать, потому что просто не существует слов, чтобы описать его необычный вид.

Но люди в этой комнате — ох, это было для меня потрясение, заставившее меня вскрикнуть. Но потом я подумал, что это, скорее всего, искажение, вызванное какими-то фокусами этого искусственного зрения, которое они дали — нет, одолжили — мне.

Один человек стоял возле какой-то машины. Я думаю, он был вдвое выше самого высокого проктора. Его рост достигал, наверное, четырнадцати футов, его голова была невероятной конической формы, напоминающей острый конец яйца. Она была совершенно лысой и громадных размеров. На нем была особая зеленоватая мантия — кстати, они все были в зеленоватых одеждах, — которая закрывала его от шеи до щиколоток и, как это ни странно, — руки до самых запястий.

Когда я посмотрел на эти руки и увидел, какая на них кожа, я испугался. Потом, когда я рассмотрел всех остальных, я обнаружил у всех это странное покрытие на руках и стал думать, имеет ли это какое-то религиозное значение или же они считают меня нечистым и боятся чем-нибудь от меня заразиться?

Наконец я отвел взгляд от этого гиганта. В комнате находились двое, которые, насколько я мог судить по их очертаниям, были особами женского пола. Одна из них была очень темной, другая очень светлой. Волосы одной были вьющимися, тогда как у другой были белые прямые волосы. Но у меня никогда не было опыта общения с женщинами, поэтому мы не будем о них говорить.

Обе женщины пристально смотрели на меня, потом одна из них протянула руку в направлении, куда я еще ни разу не взглянул. Там я увидел наиболее невероятную вещь — карлика, гнома, его тело было маленьким, как тело пятилетнего ребенка. Но его голова! Его голова была огромной — огромный череп, полностью лишенный волос.

Вообще ни на каких частях его тела, которые были мне видны, не было и следов растительности. Подбородок был маленький, очень маленький, а рот совсем не был похож на наш — это было скорее треугольное отверстие. Нос был хрупким, а не выступающим, подобно горному кряжу. Совершенно очевидно, он был самой важной персоной, потому что все остальные выполняли все его указания с большой почтительностью и уважением.

Но потом женщина опять сделала движение рукой, и я услышал, как человек, которого я до сих пор не замечал, заговорил на моем языке.

— Посмотри вперед, — сказал он. — Ты видишь себя? — После этого говорящий попал в поле моего зрения. Он казался наиболее нормальным из всех присутствующих, одет он был так, как будто был купцом, возможно, купцом из Индии, так что ты можешь себе представить, насколько нормально он выглядел.

Он прошел вперед и указал на какое-то очень блестящее вещество. Я стал всматриваться в него, по крайней мере, мне казалось, что я это делаю, но мое зрение находилось вне меня. У меня не было глаз, так что где они должны были положить вещь, которая была бы мне видна? Но потом я увидел: на маленьком подносе, прикрепленном к этой странной металлической скамейке, на которую я облокачивался, я увидел что-то вроде коробочки.

Я засомневался, как я могу видеть вещь, если она является именно тем, с помощью чего я могу видеть, когда вдруг понял, что то, что находится передо мной, эта блестящая вещь — особый вид рефлектора.

Тот из присутствующих, который казался наиболее нормальным, начал медленно передвигать рефлектор, меняя его угол или наклон, и вдруг я ощутил ужас и впал в оцепенение — я увидел себя лежащим на платформе. Я видел себя, как перед тем, как у меня отняли глаза. Раньше, когда я подходил к кромке воды и наклонялся, чтобы напиться, я видел свое отражение в спокойной водной поверхности, поэтому я смог себя узнать. Но здесь, в этой отражающей поверхности, я видел изнуренную фигуру, которая, казалось, находится при смерти. Руки и лодыжки были обвиты ремнями. От этих ремней вели странные трубки — куда, мне не было видно. Такая же трубка торчала из ноздри, она была подведена к какой-то прозрачной бутылочке, привязанной к металлическому стержню позади меня.

Но голова, голова! Вот что труднее всего мне было увидеть и сохранить при этом спокойствие. Из головы, как раз надо лбом, выступали кусочки металла, а из этих выступов, казалось, тянулись струны. Струны вели главным образом к коробочке, которую я успел заметить на маленьком металлическом подносе позади себя.

Я представил себе, что они служат продолжением моего зрительного нерва, соединяющим его с этой черной коробочкой, но по мере того, как я смотрел, мой ужас все возрастал, я переставал видеть вещи вокруг себя, — я обнаружил, что все еще не могу двигаться, не могу даже пошевелить пальцем. Я мог только лежать и смотреть на эти странные вещи, которые происходили со мной.

Человек, выглядевший нормально, протянул руку к черной коробочке, и, если бы я мог двигаться, я бы стремительно уклонился. Я подумал, что он хочет засунуть пальцы в мои глаза, настолько сильной была иллюзия, но вместо этого он слегка передвинул коробочку, и мне предстало другое зрелище.

Я мог видеть, что происходит за спинкой платформы, на которой я отдыхал, я мог видеть еще двух людей, находящихся в комнате. Они выглядели довольно нормально, один был белый, другой желтый — как монгол. Они молча, не моргая, смотрели на меня, как будто меня не замечая. Казалось, все это дело наводит на них скуку, и я, помню, подумал, что, будь они на моем месте, они вряд ли стали бы скучать. Голос опять заговорил и я услышал:

— Ну вот, на некоторое время это будет твоим зрением. По этим трубкам ты получаешь питание, другие трубки предназначены для дренирования и выполнения остальных функций. Сейчас ты не можешь двигаться, так как мы опасаемся, что, если мы позволим тебе двигаться, ты можешь, обезумев, покалечить себя.

Мы лишили тебя возможности двигаться только для того, чтобы тебя защитить. Когда мы закончим, мы вернем тебя в какую-нибудь другую часть Тибета, твое здоровье поправится и ты будешь вполне нормальным человеком, за исключением того, что не сможешь видеть. Ты должен понять, что ты не сможешь взять с собой эту черную коробочку.

Он послал мне слабую улыбку и отступил назад, исчезнув из поля моего зрения.

Вокруг ходили люди, проверяя различные вещи. Здесь было множество странных круглых предметов, похожих на маленькие окна, закрытые тончайшим стеклом. Но за стеклами, казалось, не было ничего важного, за исключением маленьких стрелочек, которые двигались или указывали на какие-то непонятные знаки. Для меня в них не было никакого смысла. Я бросил на них беглый взгляд, но они были настолько выше моего понимания, что я прогнал мысль о них, как о чем-то совершенно непостижимом.

Время шло, а я продолжал лежать, не ощущая себя ни отдохнувшим, ни усталым, а скорее в состоянии стаза*, вообще лишенным способности что-либо чувствовать.

* Медицинский термин, означающий резкое замедление или остановку движения содержимого трубчатых органов тела. — Прим. переводчика.

Конечно, я не страдал. Конечно, я больше так не волновался. Казалось, я ощущал слабые изменения в химических процессах своего тела, а потом в поле зрения этой черной коробочки я увидел, как кто-то поворачивает различные выступы на множестве стеклянных трубок, установленных в металлической подставке.

Когда человек повернул эти выступы, маленькие штучки за маленькими стеклянными окошечками изменили свое направление. Самый маленький человек, которого я принял за карлика, но который, казалось, был старшим, что-то сказал.

Потом в моем поле зрения появился тот, кто разговаривал со мной на моем родном языке; он сказал, что теперь они уложат меня спать, потому что я должен отдохнуть, а после того как мне будет предоставлено питание и сон, они покажут мне то, что собирались показать.

Не успел он закончить свою речь, как мое сознание ушло, как будто его отключили. Потом я узнал, что это действительно так и было: у них имелось устройство, с помощью которого одним нажатием пальца можно было мгновенно и безболезненно отключать сознание.

Как долго я спал, я не знаю, у меня не было никакой возможности определить, который сейчас час или даже какой сегодня день.

Мое пробуждение было таким же мгновенным, как и переход ко сну: в одно мгновение я был без сознания — в следующее я полностью проснулся. К моему глубокому сожалению, мое новое зрение не работало. Я был так же слеп, как и прежде. Странные звуки достигали моих ушей — звон металла о металл, звяканье стекла, потом мягкий звук удаляющихся шагов.

Последовал звук скользящего металла, и на несколько минут стало тихо. Я лежал, размышляя, удивляясь странным событиям, которые внесли такой беспорядок в мою жизнь. Когда уже мрачные предчувствия и беспокойство достигли своего апогея, новые звуки отвлекли мое внимание.

До моего слуха донесся перестук шагов, коротких, стаккато. Шаги двух человек, сопровождаемые едва слышными голосами. Звуки усиливались и, наконец, повернули в сторону комнаты, где я находился. Опять послышался шум скользящего металла, и две женщины, так как по звукам я определил, что это были именно особы женского пола, направились ко мне, продолжая разговаривать высокими возбужденными голосами — обе говорили одновременно, во всяком случае, так мне казалось.

Они остановились по обе стороны от меня, потом — о ужас! — они сдернули с меня мое единственное покрывало. И я ничего не мог с этим поделать. Обессиленный, лишенный возможности двигаться, я был отдан на милость этих женщин. Я был таким же голым, как в день своего появления на свет. Голым, под внимательным взглядом этих незнакомых женщин. Я, монах, который ничего не знал о женщинах, который (сознаюсь в этом честно) до ужаса боялся женщин.

Старый человек умолк. Молодой монах с ужасом смотрел на отшельника, думая о том страшном унижении, которое довелось ему испытать.

На лбу старца, плотно обтянутом мертвенно-бледной кожей, появились капельки пота, когда он вновь переживал те ужасные времена.

Трясущимися руками он потянулся за своей чашей, в которую была налита вода. Сделав несколько глотков, он осторожно поставил чашу у себя за спиной.

— Но самое страшное было потом, — проговорил он, запинаясь, — молодые женщины перевернули меня на живот и вставили трубку в ту часть моего тела, которую не принято упоминать. В меня начала вливаться жидкость, и я почувствовал, что сейчас взорвусь. Потом меня безо всяких церемоний подняли, и я почувствовал под своей нижней частью холодный сосуд.

Я скромно умолчу о том, что произошло вслед за этим на глазах у этих двух женщин. Но это было только начало: они вымыли мое обнаженное тело, указывая с бесстыдной фамильярностью на самые интимные его части. Я весь горел, испытывая крайнее смущение. В меня воткнули острые металлические иглы, вытащили трубки из ноздрей и грубо вставили туда новые.

Затем натянули на меня какое-то одеяние, покрывшее меня от шеи до пят. Но этим не кончилось: начались болезненные манипуляции с моим черепом, и произошло еще много необъяснимых вещей, прежде чем на него наложили какое-то вязкое раздражающее вещество. Наконец застучали удаляющиеся шаги молодых женщин, хихикающих, как будто дьявол похитил их мозги.

Прошло еще много времени, прежде чем опять заскользил металл и ко мне приблизились более тяжелые шаги. Меня приветствовал Голос, говорящий на моем языке:

— Как ты теперь себя чувствуешь?

— Ужасно! — воскликнул я с чувством. — Ваши женщины раздели меня донага и надругались над моим телом самым неподобающим образом.

Казалось, мое замечание очень его развеселило. Если говорить честно, он разразился оглушительным хохотом, нисколько не щадя моих чувств.

— Мы должны были тебя вымыть, — сказал он, — должны были очистить твое тело и таким же способом накормить. Потом мы заменили все трубки и электроды простерилизованными. Порезы на твоем черепе требуют наблюдения и перевязки. Когда ты будешь от нас уходить, останутся только едва заметные рубцы.

Старый отшельник нагнулся к молодому монаху. — Смотри, — сказал он, — вот пять рубцов у меня на голове. Молодой монах поднялся и стал с глубоким интересом рассматривать череп старца. Да, на нем были отметины, каждая около двух дюймов длиной, выглядевшие как мертвенно-белые углубления на поверхности кожи.

«До чего же страшно, — подумал молодой человек, — подвергнуться таким испытаниям от рук женщин».

Он невольно вздрогнул и быстро вернулся на место, как будто ожидая нападения с тыла.

Отшельник продолжал свой рассказ.

— Меня не успокоили его заверения, наоборот, я спросил:

— Но почему надо мной так надругались женщины? Разве здесь нет мужчин, которым это можно было бы поручить?

Человек, взявший меня в плен, потому что именно так я к нему относился, опять засмеялся и ответил:

— Мой дорогой, нельзя быть столь не в меру стыдливым. Твое обнаженное тело само по себе ничего для них не значит. Мы здесь, когда свободны от исполнения своих обязанностей, большую часть времени проводим обнаженными. Тело — это Храм нашей Высшей Сущности, поэтому оно непорочно. У тех, кто не в меру стыдлив, похотливые мысли. Что касается женщин, которые о тебе заботились, то это медицинские сестры, и они специально обучены для выполнения такой работы.

— Но почему я не могу двигаться? — спросил я. — И почему вы не позволяете мне видеть? Ведь это ПЫТКА!

— Ты не можешь двигаться, — ответил он, — потому что ты можешь нечаянно выдернуть электрод и причинить себе вред. Или же повредить наше оборудование. Мы не можем позволить тебе слишком привыкать к тому, что ты опять видишь, потому что, когда ты покинешь нас, ты опять будешь слепым, и чем больше ты будешь здесь пользоваться зрением, тем больше ты будешь забывать ощущения, тактильные ощущения, которые развиваются у тех, кто лишен зрения.

Это будет мукой, если мы дадим тебе зрение на все время, что ты здесь, потому что потом ты будешь беспомощным. Ты здесь не для удовольствия, а для того, чтобы слышать и видеть и чтобы стать вместилищем знаний для того, кто придет после и кому ты передашь эти знания. Эти знания лучше было бы записать, но мы боимся, чтобы не повторилось то, что произошло со «Священным Писанием». Оно БУДЕТ написано на основании тех знаний, которые ты здесь получишь и потом передашь дальше. А пока помни: ты здесь находишься в НАШИХ целях, а не в своих.

В пещере наступила тишина. Старый отшельник умолк, а потом произнес:

— Давай сделаем небольшой перерыв. Я должен немного отдохнуть. А тебе нужно принести воды и подмести в пещере. Нужно смолоть ячмень.

— Можно, я сначала подмету твою внутреннюю пещеру, Почтенный? — спросил молодой монах.

— Нет, я это сделаю сам после того, как отдохну. Он неохотно порылся в небольшой выемке в одном из камней, образующих стену пещеры.

— Когда больше восьмидесяти лет ешь только тсампу и ничего, кроме тсампы, — сказал он задумчиво, — возникает странное желание хоть раз попробовать другую пищу, пока я еще не ушел туда, где я не буду нуждаться ни в какой.

Он покачал своей белой старческой головой и добавил:

— Вполне возможно, потрясение, испытанное от новой пищи, могло бы меня убить.

С этими словами он побрел в свою часть пещеры, ту часть, куда молодой монах не должен был входить.

Молодой монах принес прочную расщепленную ветку, стоявшую у входа в пещеру, и начал энергично разрыхлять плотный песчаный пол пещеры. Соскребя затвердевший слой, он вымел все наружу и разбросал подальше, чтобы выметенный песок не мешал входу в пещеру.

Не чувствуя усталости, он несколько раз проделал трудный путь от озера к пещере, неся в подоле своей мантии столько песка, сколько мог поднять. Он заботливо посыпал весь пол пещеры свежим песком и аккуратно его притоптал. Еще шесть ходок к берегу озера — и было принесено достаточно песка, чтобы привести в порядок пол во внутренней пещере старого отшельника.

В дальнем конце пещеры находился гладкий куполообразный камень с углублением, которое образовала в нем вода тысячелетия назад. Юноша зачерпнул две горсти ячменя и, готовясь его измельчить, всыпал в это углубление. Лежащий рядом тяжелый круглый камень был, по всей вероятности, инструментом, который использовался для этой цели.

С некоторым усилием молодой монах поднял камень, удивляясь, как такой старый человек, как отшельник, слепой и ослабленный постоянными лишениями, мог с ним управляться. Но ячмень, уже поджаренный, необходимо было смолоть.

Опустив камень, который издал глухой звук, он несколько раз повернул его, прежде чем опять поднять для загрузки следующей порции. Он монотонно продолжал свою работу, засыпая порцию ячменя, поворачивая камень, чтобы помельче перемолоть зерна, вычерпывая полученную муку и загружая следующую порцию. Плюх! Плюх! Плюх!

Наконец, почувствовав боль в руках и в спине, он решил, что теперь достаточно. Протерев песком углубление и камень, чтобы удалить прилипшие зерна, он старательно собрал перемолотый ячмень в старую коробку, которая предназначалась для этих целей, и устало двинулся к выходу из пещеры.

Позднее послеполуденное солнце еще светило достаточно ярко, и было довольно тепло. Молодой монах лег на камни и стал указательным пальцем лениво перемешивать свою тсампу. На соседнюю ветку уселась маленькая птичка и, склонив головку, с нахальной самоуверенностью наблюдала за всем вокруг. Над гладью озера мелькнула большая рыба, выпрыгнувшая, по-видимому, чтобы схватить низко пролетавшее насекомое. Под корнями соседнего дерева какой-то грызун усердно рыл норку, не обращая никакого внимания на молодого монаха.

Путь горячим солнечным лучам вдруг преградила набежавшая туча, и молодой монах вздрогнул, внезапно ощутив холод. Поднявшись на ноги, он ополоснул свою чашу и тщательно отполировал ее песком. Птичка, тревожно вскрикнув, улетела, а грызун стремительно бросился за ствол ближайшего дерева и своими блестящими, похожими на бусинки глазами наблюдал за происходящим. Спрятав чашу в своей мантии, молодой монах поспешил в пещеру.

В пещере сидел старый отшельник, но уже не прямо, а облокотясь спиной о стену.

— Мне хотелось бы еще раз почувствовать тепло костра, — сказал он, — последние шестьдесят лет или даже больше у меня не было возможности развести костер. Не разведешь ли ты его для меня, и тогда мы с тобой устроимся у входа в пещеру?

— Непременно, — ответил молодой монах. — Есть у вас кремень и древесная труха?

— Нет, у меня нет ничего, кроме моей чаши, моей коробки для ячменя и двух моих мантий. У меня нет даже одеяла.

Молодой монах набросил свое потрепанное одеяло на плечи старца и вывел его наружу.

Недалеко от пещеры обрушилась скала, и вся земля вокруг была усыпана осколками породы. Молодой монах тщательно отобрал два круглых кремня, которые удобно размещались в его ладони. Чтобы проверить их, он чиркнул камнем о камень и был вполне удовлетворен, когда после первой же попытки увидел тонкую струйку искр.

Положив оба кремня в карман своей мантии, он направился к засохшему дереву с большим дуплом внутри, в которое, очевидно, еще много лет назад ударила молния. Он долго что-то исследовал и соскребывал внутри дупла и наконец набрал полные горсти белой, совершенно высохшей древесины, прогнившей и измельченной в тонкий порошок. Осторожно спрятав его в карман своей мантии, он стал собирать сухие хрупкие ветки, которыми был усыпан грунт под деревом.

Нагруженный так, что его силы подверглись серьезному испытанию, он медленно отправился обратно и с благодарностью сложил свой груз перед входом в пещеру, выбрав место таким образом, чтобы ветер, если он вдруг подует, не смог наполнить пещеру дымом.

Затем он выкопал небольшую ямку в песчаном грунте и, отложив свои кремни и сухие прутья, сначала сложил маленькие веточки крест-накрест и высыпал на них прогнившую древесину, которую перед этим мял и перетирал в руках до тех пор, пока она не превратилась в муку. Потом он нагнулся и, взяв в каждую руку по кремню, провел ими друг по другу — и на прогнившее дерево опустилась первая маленькая струйка искр.

Он повторял свои попытки еще и еще раз, пока в конце концов не появился маленький огонек. Тогда он лег на землю и осторожно — о, как осторожно — подул на драгоценную искру. Она медленно разгоралась. Медленно росло крошечное яркое пятнышко, пока наконец молодой человек не смог протянуть руку и положить вокруг него маленькие сухие веточки. Он продолжал дуть, пока не увидел, как настоящее пламя вспыхнуло и побежало по сложенным веткам.

Молодая мать так не заботится о своем первенце, как заботился о костре молодой монах. Постепенно огонь разгорался и становился ярче. Наконец, торжествуя, он стал подбрасывать в огонь все более крупные ветки, которые сразу же загорались ярким пламенем. Юноша отправился в пещеру за старым отшельником.

— Почтенный, — обратился он к нему, — твой костер готов, могу я тебе помочь?

Он вложил в руки старца крепкую палку и, помогая ему медленно подняться на ноги, обхватил рукой высохшее тело и повел старца наружу, где устроил его рядом с костром так, чтобы на него не попадал дым.

— Я пойду насобираю еще дров на ночь, — сказал молодой монах, — но сначала я отнесу эти кремни и древесную труху в пещеру, чтобы они остались сухими.

С этими словами он поправил одеяло на плечах пожилого человека, поставил рядом с ним воду и взял кремни и древесную труху, чтобы спрятать их рядом с коробкой для ячменя.

Выйдя из пещеры, молодой монах подбросил еще дров в огонь и, убедившись, что старому человеку не угрожают случайные языки пламени, направился к месту стоянки, которое обычно использовали проходящие мимо купцы.

«Они должны были оставить немного дров», — подумал он.

Но нет, они вообще не оставили дров. Но зато они забыли металлический сосуд. Очевидно, он упал незамеченным, когда нагружали яков или когда они уже отправлялись в путь. Возможно, другой як нечаянно толкнул этот сосуд, и он свалился со скалы. Теперь он оказался настоящим сокровищем для молодого монаха. Теперь можно подогреть воду! Под жестянкой лежал крепкий металлический прут. Молодой человек не мог даже предположить, для чего он предназначен, но он был убежден, что для чего-нибудь он обязательно пригодится.

Усердно обшаривая грунт под деревьями, он вскоре собрал приличную вязанку дров. Делая ходку за ходкой, он стаскивал к пещере ветки, приносил палки. Ничего не говоря старому отшельнику о своей находке, он хотел сначала установить ее и доставить полное удовольствие старому человеку, предложив ему горячей воды. Чай у него был, купцы ему дали немного, но до сих пор здесь не было возможности нагреть воду.

Последняя охапка дров была слишком легкой, продолжать походы стало бесполезно. Молодой монах бродил вокруг, ища подходящую ветку. В зарослях у кромки воды он увидел вдруг кучу тряпья. Как она оказалась здесь, он не знал. Удивление всегда подталкивает желание. Он направился к куче, чтобы поднять ее, и в ужасе отскочил, когда она застонала!

Нагнувшись, он увидел, что «куча» была человеком, настолько тощим, что в это просто невозможно было поверить. На его шею была надета деревянная колодка, по обе стороны которой торчали деревянные пластины около двух с половиной футов длиной. Они были разделены на две половины, которые с одной стороны соединялись с помощью петли, а с другой находился крюк с висячим замком. Внутри дерево было обточено по форме шеи владельца. Человек казался живым скелетом.

Молодой монах опустился на колени и прополз вдоль зарослей, потом, поднявшись на ноги, он поспешно нагнулся к воде и наполнил свою чашу. Быстро возвратившись к лежащему человеку, он стал осторожно капать воду в его приоткрытый рот. Человек вздрогнул и открыл глаза. Увидев склонившегося над ним монаха, он обрадовался.

— Я пытался пить, — прошептал он, — и упал в воду. Я доплыл до этого берега и чуть не утонул. Я несколько дней находился в воде и только недавно смог выбраться из нее.

Он замолчал, исчерпав все свои силы. Молодой монах дал ему еще воды, а потом — воды, смешанной с ячменной мукой.

— Вы могли бы снять с меня эту штуку? — спросил человек. — Если зажать обе половины этого замка между камнями, они отскочат.

Молодой монах поднялся на ноги и направился к озеру в поисках двух подходящих камней. Вернувшись, он положил больший камень под один конец колодки и с силой ударил по нему другим камнем.

— Попытайся с другого конца, — сказал человек, — и бей там, где проходит эта ось. Постарайся с силой ее сбить.

Молодой монах осторожно развернул замок и стал наносить по нему тяжелые удары, как посоветовал этот человек. Потянув его потом вниз, он был вознагражден за свои старания ржавым скрипом — замок поддался. Он осторожно развел деревянные пластины и освободил шею незнакомца, которая была так натерта, что из нее сочилась кровь.

— Это мы используем для костра, — сказал молодой монах, — жаль было бы выбрасывать дерево.