"Мэри Рено. Божественное пламя ("Александр Македонский" #1) " - читать интересную книгу автора

стал просто страшен. Сначала он закрывал этот глаз повязкой, из-под которой
беспрерывно текли слезы, подкрашенные кровью, оставляя дорожку вниз к
бороде. Потом слезы кончились, и повязка исчезла. Веко, пробитое стрелой,
стянуто теперь красным рубцом, а ресницы склеены жёлтым гноем. Ресницы
чёрные; такие же чёрные, как здоровый глаз, как борода, как густые волосы на
ногах, на руках и на груди... И такие же чёрные волосы проходят дорожкой
вниз по животу, к густым зарослям, словно в паху растёт ещё одна борода.
Руки его и шея, и ноги покрыты толстыми рубцами - белыми, красными,
лиловыми... А сейчас он еще и рыгал, наполняя воздух запахом винного
перегара и обнажая щербину во рту. Малыш, прильнувший к своей смотровой
щели, вдруг понял, на кого похож его отец. Это же великан-людоед, одноглазый
Полифем, который похватал моряков Одиссея и сожрал их живьём!
Мама приподнялась на локте, по-прежнему укрытая до подбородка.
- Нет, Филипп, не сегодня. Сейчас не время.
- Не время?.. - Он ещё не отдышался от лестницы, подниматься после
такого ужина было тяжко. - Ты это говорила полмесяца назад. Ты что думаешь,
сука молосская, я считать не умею?
Малыш почувствовал, как ладонь матери, до сих пор обнимавшая его,
сжалась в кулак. Когда она снова заговорила, голос был драчливый.
- Это ты считать умеешь, бурдюк несчастный? Да ты сейчас зиму от лета
не отличишь! Иди-ка ты к своему дружку, у него все дни одинаковы!
Малыш ещё почти ничего не знал о таких вещах, но как-то чувствовал, о
чём речь. Нового отцовского друга он не любил: тот был заносчив, и
ощущалось, что их с отцом связывает какая-то мерзкая тайна, Всё тело матери,
с ног до головы, напряглось и отвердело. Он затаил дыхание.
- Ты, кошка дикая!.. - рявкнул Филипп.
Малыш увидел в щелочку, как он бросился на них, словно Полифем на свою
жертву. Он ощетинился, всё на нём стояло дыбом; даже писька, висевшая в
чёрной мохнатой промежности, поднялась сама собой, стала громадной и торчала
вперёд; это было непонятно и страшно. Он подошёл и откинул покрывало с
простыней.
Малыш лежал, прижавшись к матери, прикрытый её рукой. Отец его с
проклятием отшатнулся и вытянул руку - но показывал не на них: в их сторону
до сих пор был обращён его слепой глаз. И малыш понял, почему мама не
удивилась, почувствовав рядом с собой змею. Главкос был уже там, в постели.
Спал наверно.
- Как ты смеешь?.. - хрипло выдохнул Филипп. Для него это был
тошнотворный удар. - Как ты смеешь затаскивать эту мерзость в мою постель?
Ведь я запретил!.. Колдунья!.. Варварка!.. Ведьма!..
Голос его оборвался. Взгляд, притянутый ненавистью в глазах жены,
обратился наконец в их сторону, и он увидел ребёнка. И вот они смотрели друг
на друга. Два лица. Одно - грубое, покрасневшее от вина и от ярости, а
теперь ещё и от стыда; другое - яркое, как драгоценный камень в золотой
оправе, серо-голубые глаза распахнуты и неподвижны, кожа прозрачна, тонкие
черты мучительно напряжены...
Бормоча что-то невнятное, Филипп инстинктивно потянулся за одеждой,
чтобы прикрыть свою наготу, но в этом уже не было надобности. Жена его
обидела, оскорбила, выставила на посмешище, предала... Если бы под рукой у
него был меч, он сейчас мог бы её убить.
Живой пояс мальчика, встревоженный светом и шумом, снова зашевелился и