"Мэри Рено. Персидский мальчик " - читать интересную книгу авторауверенно и с достоинством, они были высоки и прямы; мне оставалось только
догадываться об их секрете. Настало лето; апельсиновые деревья на женской половине сада наполнили воздух ароматом, мешавшимся с благоуханным потом девушек, в скуке перебиравших пальцами по каменному краю бассейна с рыбками. Госпожа купила мне маленькую арфу, которую следовало удерживать на согнутом колене, и повелела одной из девушек научить меня ее настраивать. Я пел, когда в сад, задыхаясь от спешки и мелко сотрясаясь всем телом, вбежал глава евнухов. Его распирали новости, но он все же сделал должную паузу, чтобы вытереть пот со лба и проклясть жару, заставив всех прислушиваться с нетерпением. Сразу было видно: настал великий день. - Госпожа, - взвизгнул он наконец, - визирь Ба-гоас умер! Двор, словно гнездо скворцов, наполнился еле слышным щебетом. Госпожа махнула пухлой рукой, призывая всех замолчать: - Но как? Неужели ты больше ничего не знаешь? - Я узнал все в подробностях, госпожа. - Евнух вновь вытер лоб, дожидаясь приглашения сесть. Заговорщицки оглянувшись вокруг, подобно заправскому рыночному рассказчику, он заерзал на подушке. - Эта история уже хорошо известна во дворце, ибо случившемуся было множество свидетелей. Вы, несомненно, услышите все сами. Вы же знаете, госпожа, я умею спрашивать; если кому-то известно, значит, известно и мне. Дело обстоит так: вчера Багоас испросил у царя аудиенцию и получил ее. Мужам подобного ранга, естественно, подают только самые изысканные вина. Внесли напиток, уже разлитый по золоченым чашам. Царь взял свою, Багоас - вторую, и визирь подождал, пока царь не пригубит вина. Какое-то время Дарий держал чашу в вид, что отпил немного, и вновь опустил чашу, не сводя глаз с визиря. А потом сказал: "Багоас, ты верно служил трем царям. Государственный муж твоих заслуг должен быть отмечен подобающей ему честью. Выпьем же за здоровье друг друга - вот моя чаша, возьми ее; я же выпью из твоей". Виночерпий подал евнуху царскую чашу и передал вторую царю... Выдержав необходимую паузу, евнух продолжал: - Лицо, соблаговолившее поведать мне об этих событиях, сравнило цвет щек визиря с бледным речным илом... Царь выпил, и наступила тишина. "Багоас, - сказал он. - Я допил вино; жду теперь, чтобы и ты выпил за мое здоровье". Тогда Багоас прижал к груди ладонь, набрал воздуху и молил царя извинить его немощь; у него потемнело в глазах, и он испрашивал разрешения удалиться. Но царь ответил: "Садись, визирь. Это вино - твое лучшее лекарство". Тот сел; похоже, ноги попросту изменили ему. Чаша тряслась в руке, и вино начало проливаться. И тогда царь при встал в своем кресле, повысив голос так, чтобы слышали все: "Пей свое вино, Багоас. Ибо говорю тебе и не лгу: что бы ни было сейчас в твоей чаше, тебе лучше осушить ее одним глотком". Тут визирь выпил. И когда он встал, чтобы уйти, царская охрана приступила к нему с поднятыми пиками. Царь же дождался, пока яд не начал действовать, и только тогда оставил их, приказав ждать конца. Говорят, визирь умирал не менее часа. Раздалось немало восклицаний, походивших на звон монет в шапке искусного рассказчика. Госпожа спросила о человеке, предупредившем царя. Глава евнухов с лукавым видом понизил голос: - Царскому виночерпию пожаловано почетное одеяние... Кто знает, госпожа? Некоторые говорят, что царь не забыл о смерти Оха и что, |
|
|