"Мэри Рено. Персидский мальчик " - читать интересную книгу автора

уверенно и с достоинством, они были высоки и прямы; мне оставалось только
догадываться об их секрете.
Настало лето; апельсиновые деревья на женской половине сада наполнили
воздух ароматом, мешавшимся с благоуханным потом девушек, в скуке
перебиравших пальцами по каменному краю бассейна с рыбками. Госпожа купила
мне маленькую арфу, которую следовало удерживать на согнутом колене, и
повелела одной из девушек научить меня ее настраивать. Я пел, когда в сад,
задыхаясь от спешки и мелко сотрясаясь всем телом, вбежал глава евнухов. Его
распирали новости, но он все же сделал должную паузу, чтобы вытереть пот со
лба и проклясть жару, заставив всех прислушиваться с нетерпением. Сразу было
видно: настал великий день.
- Госпожа, - взвизгнул он наконец, - визирь Ба-гоас умер!
Двор, словно гнездо скворцов, наполнился еле слышным щебетом. Госпожа
махнула пухлой рукой, призывая всех замолчать:
- Но как? Неужели ты больше ничего не знаешь?
- Я узнал все в подробностях, госпожа. - Евнух вновь вытер лоб,
дожидаясь приглашения сесть. Заговорщицки оглянувшись вокруг, подобно
заправскому рыночному рассказчику, он заерзал на подушке. - Эта история уже
хорошо известна во дворце, ибо случившемуся было множество свидетелей. Вы,
несомненно, услышите все сами. Вы же знаете, госпожа, я умею спрашивать;
если кому-то известно, значит, известно и мне. Дело обстоит так: вчера
Багоас испросил у царя аудиенцию и получил ее. Мужам подобного ранга,
естественно, подают только самые изысканные вина. Внесли напиток, уже
разлитый по золоченым чашам. Царь взял свою, Багоас - вторую, и визирь
подождал, пока царь не пригубит вина. Какое-то время Дарий держал чашу в
руке, говоря о каких-то мелочах и наблюдая за лицом Багоаса; затем сделал
вид, что отпил немного, и вновь опустил чашу, не сводя глаз с визиря. А
потом сказал: "Багоас, ты верно служил трем царям. Государственный муж твоих
заслуг должен быть отмечен подобающей ему честью. Выпьем же за здоровье друг
друга - вот моя чаша, возьми ее; я же выпью из твоей". Виночерпий подал
евнуху царскую чашу и передал вторую царю...
Выдержав необходимую паузу, евнух продолжал: - Лицо, соблаговолившее
поведать мне об этих событиях, сравнило цвет щек визиря с бледным речным
илом... Царь выпил, и наступила тишина. "Багоас, - сказал он. - Я допил
вино; жду теперь, чтобы и ты выпил за мое здоровье". Тогда Багоас прижал к
груди ладонь, набрал воздуху и молил царя извинить его немощь; у него
потемнело в глазах, и он испрашивал разрешения удалиться. Но царь ответил:
"Садись, визирь. Это вино - твое лучшее лекарство". Тот сел; похоже, ноги
попросту изменили ему. Чаша тряслась в руке, и вино начало проливаться. И
тогда царь при встал в своем кресле, повысив голос так, чтобы слышали все:
"Пей свое вино, Багоас. Ибо говорю тебе и не лгу: что бы ни было сейчас в
твоей чаше, тебе лучше осушить ее одним глотком". Тут визирь выпил. И когда
он встал, чтобы уйти, царская охрана приступила к нему с поднятыми пиками.
Царь же дождался, пока яд не начал действовать, и только тогда оставил их,
приказав ждать конца. Говорят, визирь умирал не менее часа.
Раздалось немало восклицаний, походивших на звон монет в шапке
искусного рассказчика. Госпожа спросила о человеке, предупредившем царя.
Глава евнухов с лукавым видом понизил голос:
- Царскому виночерпию пожаловано почетное одеяние... Кто знает,
госпожа? Некоторые говорят, что царь не забыл о смерти Оха и что,