"Охотники Смерти или Сказка о настоящей Верности" - читать интересную книгу автора (Морган Джезебел)

Часть 1. Охотники Смерти

Тяжёлые размеренные хлопки крыльев, раздражённое пофыркивание. Ветер бьёт в лицо и проказливо ерошит короткие волосы. Довольно улыбаюсь, задрав голову, и, чуть прищурившись, смотрю на проплывающие надо мною облака. Тело наполняет звенящая лёгкость, откликающаяся в ноющих мышцах сладкой судорогой.

Что ещё надо для счастья?

Как оказалось – отсутствие горького, противного, надоевшего запаха псины. И новый намордник. Я еле удерживаюсь, чтобы не завопить от боли, когда драконья голова от души цапает меня за ногу. Зараза! Козлиная голова химеры оборачивается к всаднице и злорадно щурит бесстыжие глазищи. От души припечатываю ладонью в тяжёлой перчатке со множеством металлических блях по голове непокорной животинки, всё ещё надеясь выбить из неё дурь. Хвост возмущённо рыкает на меня и для снятия стресса щедрым плевком подпаливает верхушки деревьев, над которыми пролетаем. Сухой треск и густой тёмный дым заверяют меня, что террористическая акция удалась на славу. Поморщившись, я поднимаю взгляд на небо. Оно же, увы, не спешит радовать меня хорошими новостями. Прозрачная серая хмарь[2] висит над долиной уже два осенних десятидневья.

Кир резко посылает своего грифона вниз, к небольшой лесной полянке. Вернее, прогалине, оставленной местными лесорубами… Только вот пепелище в центре наводит на совершенно другие мысли…

Его грифон касается орлиными лапами с внушительными когтями пепелища, беспокойно бьёт крыльями, желая снова подняться в воздух, но решительный всадник безжалостно натягивает поводья. Полу-орёл – полу-лев жалобно кричит, и ему ехидным блеянием-рыком отвечает снижающаяся химера. Опустившись на землю, она встряхивается и переступает по пеплу козьими ногами. Львиная голова наклонилась к лапе с выпущенными когтями и настороженно нюхает землю. Даже дракон на длинном и гибком хвосте изумлённо притихает и теперь только потрясённо выдыхает безобидные тёмные струйки дыма.

Считается, что зверю свойственно перенимать у своего хозяина некоторые черты характера, а у магов – специфику их стихии. Моя химера чует смерть. Грифон Кира тоже, но гораздо острее. Разные пути учения некромантии, что поделать.

Я сползаю с козлиного бока химеры и наплевательски сажусь прямо на пепел. Я не брезглива. Кир закончил привязывать к дереву своего грифона и теперь идёт ко мне, флегматично насвистывая легкомысленную песенку.

– Опять?

Я не считаю нужным отвечать, а то он сам не видит! Стаскиваю окованный сапог и закатываю штанину, мрачно любуясь на полукруг маленьких кровоточащих ранок. Кир присел рядом и начал хмуро осматривать мою ногу. Я спокойно наблюдаю за его магией, с горьким удовлетворением понимая, что она для меня слишком чужая. Ему не нужны заклинания или ритуалы, какие использую я – он просто смотрит, и Тьма танцует в его зрачках, вспыхивая искрами звёзд и осыпаясь холодными всполохами в Бездну. Истинный Сын Ночи.

– Всё.

Он резко встаёт и идёт к границе пепелища. Я невозмутимо любуюсь его профессиональной работой – на ноге не осталось даже шрамов, и натянув сапог подхожу к нему. Мне не надо спрашивать, ему не надо отвечать. Мы и так всё прекрасно знаем. Отступников не прощают, и если удалось уйти раз, то во второй Миледи Непостоянство не будет такой снисходительной.

Но всё же нам надо поговорить.

Я осторожно, кончиками ногтей, поднимаю над грудью матово-белую цепочку с овальным медальоном. Чёрная эмалевая каёмка тускло отсвечивает, более тонкая алая наоборот ловит редкие крохи света. В центре затейливого узора – тщательно вычеканенный череп с небольшими рубинами в провалах глаз. Кир покачивает на мизинце цепочку чернёного серебра с таким же медальоном. Только вместо алой каёмки – беспросветно чёрная, словно собравшая безысходность ночи, а в глазницах черепа – тусклые чёрные зёрнышки агата.

– Не снять? – Мы уже привыкли общаться такими односложными предложениями, понимая друг друга меньше, чем с полуслова.

– Нет. Задушит.

– Они не успели. Так хоть чуть свободы.

– На что она нам?

Понимающе киваю. Действительно, зачем? В городах нам появляться нельзя – едва Гильдия об этом узнает, наши вздохи будут сочтены. А всю жизнь прятаться в лесах… Это не для нас.

– Дикая.

Удивлённо поднимаю брови, ожидая продолжения.

– Здесь рядом небольшой замок. Цитадель местного лорда, – он как всегда кривиться при произнесении титула. – Возможно, там ещё не знают.

Равнодушно пожимаю плечами. У нас вполне может получиться сойти за «дорогих гостей» из столицы, но видит Aueliende как я это не люблю!

Раздражённо и чуть резко киваю, ведь в нашем случае предложения Кира не лишено смысла. Поманив химеру за собой, раздвигаю ветви деревьев.

– Ты идти собралась? – слышу удивлённый голос за спиной.

Покорно останавливаюсь, ожидая объяснений. Нервно передёргиваю плечами, когда козлиная голова химеры тычется в ладонь влажным носом.

– Цитадель слишком далеко, до неё лететь надо, Дикая, – усмехается он. Я беспрекословно вскакиваю на недовольную химеру. Драконья голова раздражённо плюёт жидким пламенем не пепелище. Алый шарик расплескивается, ударившись о землю, разлетается яркими каплями и растекается неровными кляксами.

Я сжимаю коленями бока химеры. Недовольно взрыкивает львица, по сапогу хлещет гибкий хвост, но дракон не спешит кусаться, зная, что ничем хорошим для него это не кончиться. Химера недовольно бьёт крыльями, намекая, что погода сегодня нелётная, но очередная плюха настраивает её на иной лад. С протяжным криком химера взлетает, я закрываю глаза, ловя дыхание ветра. Мёртвое, холодное, затхлое… пропитанное тайной Той Стороны. Я улыбаюсь, довольно и сыто. Ненавижу некромантию. Скашиваю глаза на летящего рядом Кира. Он замечает мой взгляд и шутливо кивает, пародируя придворный поклон. Вежливый намёк на наше прошлое. Дети враждующих кланов никогда не поймут друг друга, и время здесь бессильно.

Искривляю губы в усмешке. Знаю, что чувствует он в этом месте. Свою силу, власть, могущество… Это его место. Здесь умерла ведьма… Нет, скорее ведунья, решаю я, принюхиваясь к воздуху. Он слишком пропитан прелым запахом мокрых трав. Только они дают такой запах, сгорая в шикарном погребальном костре… вместе с живой Хозяйкой. Страшная и мучительная смерть. Что ещё нужно верным Сынам Ночи? Только благословение Многоокой Госпожи.

Что ж-ж-ж. Я буду сильна на поле битвы, мне уже не раз приходилось в них участвовать. Я сладко зажмуриваюсь, погружаясь в воспоминания: кровь, дающая мне силу разрушать… Кровь, пропитавшая землю и покрывшая бурым налётом камни и траву… Как я люблю эти междоусобные войны! В алом блеске зарев я и мои сёстры черпают силу, равняющую нас с богом войн и разрушения Ret'teek[3]. А багряная капля, стекающая по запястью Магистра даёт возможность поспорить с самой Aueliende, Всемилостивейшей Госпожой, Благородной Незнакомкой, Желанной Обителью…

Я ласково касаюсь оголовья ритуального кинжала, пристёгнутого к бедру. Кому я вру? Сёстры Алого Ордена[4] уже никогда не смогут призвать ветра и вернуть с Той Стороны легкокрылую душу.

Мне остался только полёт. Так провались всё оно в Бездну! Я заливисто смеюсь, не обращая внимания на недоуменный взгляд моего давнего врага. Ветер взъерошил короткие седые волосы и сквозняком скользнул за шиворот. Я морщусь от неприятного ощущения и ёжусь, надеясь сохранить самые малые крохи тепла. Легко похлопываю перед собой по спине химеры, и она послушно взмывает вверх, к самим облакам. Позади чадит горящий лес, внизу серой плешью виднеется пепелище… так, а где замок? Я прищуриваюсь и в голубоватой дымке вижу игольчатые башенки цитадели, словно распарывающие облака. Довольная ухмылка расползается по моим губам, обнажая в оскале ровные зубы с едва выдающимися острыми клычками.

Стащив с руки тяжёлую перчатку, я подняла над головой раскрытую ладонь, наслаждаясь мягкими касаниями ветра. Чарующе усмехаюсь и нежно выдыхаю единственное слово… тающее ещё на губах. Вокруг меня вскипает прозрачный вихрь, в котором сливаются воедино все ветра этого мира, и я наконец перестаю себя сдерживать. Вдохнув как можно глубже, как перед прыжком в полынью, я испуская ликующий вопль, похожий на жуткий стон-крик, заставляющий даже ночь съёживаться в ожидании недоброго. Когда вибрирующий глас начинает затихать, его подхватывают все три головы химеры. Жуткая какофония рычания-шипения-блеяния теряется в усиливающемся свисте. Торжествующе сжимаю ладонь и прижимаю кулак к груди. В моих руках бьются ветры. Осталось только…

… позволить им нести себя! Вперёд, только вперёд, поднимаясь выше облаков! Пропарывая насквозь серую хмарь и поднимаясь к вечно холодному светилу. Яркий свет слепит, и я закрываю глаза, отдавшись во власть других чувств. Ветер толкает в спину, ветер тянет вперёд, ветер обещает свободу. И я слышу его Зов: сладостный, как хмельный мёд, холодный, как льдинки на губах!

Мокрыми каплями на одежде остаётся след хмари, сразу же замерзающий в беспощадном серебристом блеске солнца. Холод обжигает кожу, иней ложиться на волосы, перекрашивая их в смертельную белизну. Я смеюсь! Просто невозможно не смеяться! Это – искреннее ликование мгновений жизни над холодным блеском смерти. Это – сказка, волшебство, превращённое в реальность моим ветром! Он ласково несёт меня на своих крыльях, обещая вечную свободу, когда пропадают долг и верность предавшему сюзерену, когда исчезают обязанности перед другими… Только бесконечный полёт. Полёт! Я всё отдам, только бы эти минуты продолжались вечно…

Чтобы прошлое никогда больше не оживало во снах. Чтобы не приходилось снова хладнокровно убивать. Чтобы не приходилось снова смотреть на своего врага, понимая, что я не могу – просто не имею права! – его убить… Чтобы никогда не было горько и противно в душе, чтобы никогда не обжигали глаза ледяные слёзы по ушедшей крови сестёр. Чтобы никогда – НИ-КО-ГДА! – не было боли!..

Надрывный крик снизу:

– Дикая!..

Мгновенно прихожу в себя и возмущённо отфыркиваюсь. Неужели ему не говорили, что нельзя прерывать Бег С Ветром[5]? Направляю химеру вниз, снова сквозь хмарь. Зажмуриваюсь, защищая глаза от холодных острых капелек мороси. Грифон Кира летит очень низко, касаясь когтями крон деревьев. Он не рискует соваться в пляску ветра.

Почувствовав моё приближение, Кир вскидывает голову и приветствует меня взмахом руки. Я снижаюсь и недовольно хмурюсь. Он понимающе усмехается. Его грифон подлетает слишком близко, и на него рычит львица. Кир почти ласково проводит ладонью по моим волосам. На его белой коже остаётся серебристый налёт. Я негодующе фыркаю. Кто он такой, чтоб указывать мне?

– Ты чуть не улетела очень далеко, – он указывает на изящные башенки цитадели. Я неверяще вглядываюсь в подозрительно знакомые очертания и сильнее сжимаю коленями бока химеры, заставляя её остановиться. Кир натягивает поводья и удивлённо смотрит на меня. Знаками показываю, как сильно нам туда не надо. О, Госпожа Возможностей и Реальностей, какое же счастье, что здесь никогда не выставляют дозорных!

Напряжённо смотря на грозную цитадель, я вытаскиваю кинжал, привычно, кончиками пальцев оглаживаю резную рукоять. Стряхиваю с левой руки перчатку (не жалко, всё равно велика и правую я уже потеряла!) и безжалостно надрезаю запястье. Лезвием ножа придерживаю края раны, не давая им сомкнуться раньше времени. Как и у всех сестёр Алого Ордена, моя кровь карминовая, с ярким бликами, и она не сворачивается, а испаряется. Наклоняюсь к руке и шепчу над раной несколько слов, болезненной дрожью отдающихся в груди. Кровь ровной струйкой огибает запястье изысканным браслетом.

Взволновано рычит химера, чуя мою магию. Медленные и размеренные взмахи, удерживающие нас на одном месте, сменяются нервными и конвульсивными. Кинжал вздрагивает в руке и, дёрнувшись, рассекает кровавый браслет. Несколько винно-алых капель летят вниз, звёздчатым рисунком окропляя тёмные неподвижные листья. Титаническим усилием заново замыкаю браслет и даю ему затвердеть. Простенький ритуал. Теперь все кто нас видел в замке или забудут нас начисто, или умрут. Склоняюсь ко второму варианту, ибо сотворить что-либо приличное на лету не сможет даже Сын Ночи.

Кир внимательно смотрит на меня, ожидая подробных объяснений. Посылаю ему издевательскую ухмылку. Я не собираюсь ему объяснять то, что считаю прописными истинами. Стряхиваю с матового лезвия алые капли, ртутными шариками скатывающиеся с металла и не оставляющие на нём следов.

Химера, послушная моей воле, спускается к опушке, и следом камнем с небес падает грифон.

– Может, всё-таки объяснишь?

Кир уже стоит рядом и протягивает мне руку, помогая слезть с химеры. Его грифон довольно точит когти о кору деревьев, на которой не остаётся ни царапинки. Это бесит льва-орла ещё больше и он прикладывает все силы, чтобы разодрать дерево на щепочки. Невольно улыбаюсь и соскакиваю с нетерпеливо переминающейся химеры. Радостно вякнув, она пытается определиться с направлением прогулки. Козья голова твёрдо намерена остаться на поляне пощипать сочно-зелёной травки, так одуряюще пахнущей зимою. Львиная половина химеры стремиться в лес на охоту, я чувствую её азарт и пьянящий дух дикой гонки. Драконья голова на хвосте лишена права голоса, но всем своим видом выражает желание полетать ещё. Тепло и чуть печально усмехаюсь. Бега С Ветром ему показалось мало!

– Это Цитадель Солнца[6].

Кир удивлённо присвистывает. Похоже, такого он не ожидал и теперь полностью согласен с моими действиями.

– Далековато нас завела гонка со Смертью… Откуда такие познания?

Удивлённо смотрю на него.

– Я же выросла здесь! Это цитадель сюзерена моей матери. И я знаю этот замок как свои пять пальцев.

– Ага. Только на какой руке? – невозмутимо интересуется Кир.

Я едва сдерживаю чистую нерассуждающую ярость, боясь потерять контроль над собой. Намекать женщине на её недостатки – подло и недостойно! Каким бы проклятием его наградить? Отгоняю от себя кровожадные мысли, понимая, что ничего не могу сделать Сыну Ночи.

Ведь здесь он прав, как и неприятно сие мне осознавать. На левой ладони у меня с рождения было шесть пальцев, а на правой же… хм… с некоторых пор только четыре. Средний мне отрубили в плену, когда я попыталась знаками объяснить восточному хану, куда он может засунуть себе «выгодное» предложение стать его рабыней для мытья ног. За такое оскорбление он велел запытать меня, сначала отрубив мне руку… садист. И палач у него был под стать, решил растянуть удовольствие и начал именно со среднего пальца… Теперь его заменял довольно удобный магический протез, сделанный из ienmell[7] – инистого металла, по своей прочности превосходящего даже мифическое «небесное серебро» и действующего на нежить лучше сплава золота и серебра. Я уже настолько привыкла к когтю, что иногда забывала о том, что на правой руке у меня не хватает пальца.

Сердито поджимаю губы, хмуро рассматривая невозмутимы профиль напарника. Он не хуже меня понимает, что соваться сейчас в Цитадель – смертельно глупо. Нам надо держаться подальше от таких «верных» короне грандов. Снова окунаться в круговорот грязных интриг у меня нет никакого желания.

Острая тревога пронзает раскалённой стрелой сердце. Я зажмуриваюсь и прикусываю губу, пытаясь сдержать вопль боли, но непрошеные слёзы сдержать не получается. Кровавый браслет на запястье сжимается, больше не послушный моей воле. Кожа синеет, отнимаются пальцы. Пытаюсь справиться с взбунтовавшимся заклинанием самостоятельно, но боль в груди только нарастает. Алый браслет темнеет и трескается с неприятным сухим звуком.

Кир удивлённо оборачивается, удивлённый тёмными вспышками моей магии. Неверяще приглядывается и с криком бросается ко мне. Встречаю его разъярённым взглядом. Мне уже удалось разрушить заклинание, пусть это и многого мне стоило. Браслет бурыми осколками осыпается на землю, кожа под ним воспалённо покраснела, покрытая множеством глубоких царапин. Густая бурая кровь сочиться по запястью, не желая останавливаться. Сын Ночи удивлённо смотрит, как я прижимаю пострадавшую конечность к груди.

– Неужели ваша кровь утратила свою силу, Чародейка? – в его голосе нет издевки, только вежливое изумление и лёгкая жалость: ведь без своей магии я не представляю для него никакого интереса. Сердито сверкаю на него глазами, приобретающими алый отсвет, замахиваюсь для пощёчины, а он спокойно стоит и внимательно смотрит… Будто знает, что у меня не хватит решимости его ударить. Знает. Не хватит. Я опускаю занесённую ладонь, недовольно хмурюсь:

– Я не знаю никого, кто был бы способен разрушить мои заклятья. Кроме Сынов Ночи.

Кир замирает. По-дурному цепенеет лицо, останавливается взгляд. Несколько минут любуюсь на эту живую статую серого мрамора. Даже ветер, громко шелестящий в неподвижной листве, не треплет его длинные пепельно-чёрные волосы. Полной грудью вдыхаю слегка морозный воздух, не успевший прогреться. В этом круге хмарь пришла слишком поздно.

– Или тех, кто уничтожил наши кланы, – чуть задумчиво продолжаю я. Он отмирает и негодующе смотрит на меня. Да, это жестоко. Дать ему надежду… пусть даже эта надежда горчит предательством и обещает смерть… и тут же отнять её. Но он не может не понимать, что второе гораздо вероятнее. Он понимает.

Что у нас крупные неприятности.

Моё заклинание грубо перебили, сломали, вывернули и бросили обратно в меня. Не ниже третьего круга по меркам Чародеек.

Они отвлекли меня на борьбу с собственной силой. И смогли подойти так близко, чтобы нанести удар. Третья ступень Воинской Академии.

Они прекрасно видели, кто перед ними и не побоялись сунуться, уверенные в своей победе. Выше Принявших-Ночь.

Это конец.

Рукоять кинжала так удобно ложиться в ладонь, что я не нахожу в себе сил бросить его в горло воина, вырвавшегося вперёд. Ритуальное оружие чувствует мою нерешительность и изменяется, вытягивая из ран на запястье чистую кровь. Алые ручейки бегут по розоватой стали, мгновенно достраивая кинжал в тонкий длинный стилет. Каёмка лезвия отсвечивает багровыми вспышками костра.

Рядом стоит Кир. Совершенно невозмутимый, будто на одном из Советов Ночи. Будто всё идёт как надо. Как задумано. Им.

В такие моменты я ненавижу его больше всего.

В его глазах отражается Среброокая. Нет, сейчас его Госпожа смотрит на мир его глазами. В них нет ничего. Только Она. Пульсация чёрных дыр, всполохи умирающих звёзд, своим искрящимся шлейфом скрывающие безответную, безымянную, первобытную Тьму.

Воины личной гвардии Среброволосого Милорда останавливаются, загипнотизированные его взором, не заметив высокую и нескладную женскую фигуру, нерешительно сжимающую тонкий меч.

Зря. Я никогда не медлю.

Решительный взмах распарывает воздух в полу-ладони от лица ближайшего гвардейца. С кромки лезвия с заунывным вздохом слетают прозрачные алые волны марева, неторопливо сворачивающиеся в тонкие и длинные жгуты. Человеческая фигура, попавшая в алый вихрь, сгорает в невидимом пламени, мгновенно тая, как ледяная фигура на ритуальном костре. Лицо, перекосившееся в безобразной гримасе боли, кривящийся в беззвучном крике рот, вытаращенные глаза… тают последними. Кожа стекает с черепа, как густые белила Высокой леди под зимним дождём, обнажаются белые кости, расплавляются и жирными матовыми кляксами остаются на земле.

Всё происходит в считанные удары сердца, и только моё изменившееся восприятие позволяет мне целую вечность наблюдать за этим.

В воздухе пахнет страхом и болью, от их близости неприятно щемит сердце, ноют зубы и слипаются глаза. Встряхиваюсь. Кир благодарно кивает, ведь днём ему колдовать гораздо тяжелее. Это не его время.

Сердца воинов зовут меня, я слышу их стук, но не могу привязать к себе и остановить. Жаль. Для этого я слишком слаба. Но… я ведь всё равно не люблю простые пути, ведь так?

Хищно улыбаюсь. Теперь пора открыть источник и для себя. Несколько воинов неподвижно стоят, в ужасе смотря на то, что было их товарищем. Меч описывает красивую дугу, достав одного из гвардейцев самым кончиком поперёк горла. Я ещё не рискую подходить к ним близко. Трое запросто разделают меня под фарш… если я дам им такую возможность.

С безумным криком ко мне несётся огромный амбал, напоминающий мне хозяина лесов – бера. Массивный двуручник в его руках мне нравится ничуть не больше его хозяина. Подныриваю под опускающийся меч и отпрыгиваю в сторону, с разворота нанося скользящий удар по защищённому кольчугой боку. Кровавое оружие без труда рассекает её, хищно вгрызаясь в тело. Созданную из крови сталь может остановить разве что ienmell.

Поляну окутывает беспросветный мрак, в котором слышатся лязг, крики и стоны. Тень Ночи ласково обняла Кира за плечи, окутав его фигуру абсолютной тьмой. Я могла бы её рассеять, но… зачем? Надеюсь, он не лезет сейчас с бесполезным геройством в гущу схватки – его дело магичить помаленьку, а мечом машу я, когда нет времени на подходящий ритуал. Закрываю глаза, зрение только мешает, но привычно обостряются слух и обоняние. Сзади морозит спокойствием – это Кир. Вокруг бушует страх и азарт, кислые и приторно-гниющие запахи, которые мне противны. Тёплое и родное в руке – мой стилет, мой ритуальный кинжал, кровь от крови моей, на крови семи Старших созданный.

Тело танцует свой смертельный танец. Я уже не слежу за взмахами, выпадами и защитой. Разум пытается анализировать ситуацию со всех сторон, в руке уютно устроился ритуальный кинжал…эээ.. теперь стилет. Он сам направляет мою руку, заставляя тело двигаться в ритме битвы, ведь я плохой воин.

Двумя резкими косыми взмахами прореживаю вихрь чужих эмоций. В ноздри пьяняще и искушающе бьётся запах свежей крови. Довольно ощерившись, я провожу языком по чуть удлинившимся клыкам, словно пробуя их на остроту. Как часто нас из-за них путали с Вечно-Мёртвыми-Но-Живыми, страшными монстрами из сказок, пьющими кровь… Мы редко пьём её, – не в этом наша сила, но жертвуем её своим сёстрам, если хотим признать их Верными – кровь устанавливает прочнейшую связь…

Холодное касание на щеке, и болезненное ощущение чужой стали. Неужели я настолько задумалась в бою, что пропустила удар? Гнев, переходящий в безрассудную ярость за нанесённое оскорбление. Стилет вонзается в под ключицу человека быстрее, чем я успеваю подумать об этом. Ритуальному оружию мало чужой крови и моей ярости, кровавая пелена застилает взор. И резкая боль под лопаткой, отрезвляющая и убивающая…

Пелена перед глазами рассеивается, и я вижу изломанные тела людей на поляне. Кровь грязными лужами растекается по малахитовой траве. Лица некоторых окаменели в маске блаженства. Мало кто мог увидеть Летящую-на-Чёрных-Крылах, пусть даже в последний миг жизни…

Значит мы победили…

Сзади подходит Кир.

– Ты ранена.

Тяжёлые руки опускаются мне на плечи, я чувствую их тепло даже сквозь заиндевевший металл кольчуги. С тихим стоном опускаюсь на колени. Кир сильнее сжал моё плечо, взявшись за древко стрелы. Я прикусила губу, не позволяя себе проявить слабость.

– Я вытаскиваю стрелу, а дальше ты справляешься сама, – честно предупреждает меня он. Я киваю, понимая, что ему уже не хватает сил для колдовства. Зажмуриваюсь в ожидании страшной боли, привычно чуть прикусываю губы, чтобы не закричать. Кир осторожно расшатывает застрявший в звеньях кольчуги наконечник, я ощущаю тёплое движение на подбородке – кровавая струйка змеится по коже.

Резкая боль – он всё-таки выдернул стрелу. И отпустил моё плечо. Зря. Я не в силах уже стоять, даже на коленях. Земля метнулась мне навстречу, и я еле успела подставить руки. Осторожно опускаюсь на траву и перекатываюсь на бок, пытаясь остановить кровотечение.

Ещё несколько минут лежу, пытаясь прийти в себя.

– Кто в меня стрелял?

Привалившийся к дереву Сын Ночи выглядит не лучше меня, только с маленьким исключением – он не ранен, а просто израсходовал свою силу полностью. Не его это время, не его Госпожи…

Он молча указывает назад, и я замечаю свернувшегося на земле лучника. Мёртвого. Он ещё продолжает сжимать в ладонях лук, на тетиве лежит сломанная стрела. В глазах безмерное удивление. Он до последнего верил, что увлечённые битвой некроманты его не заметят…

С трудом встаю. В ладони всё ещё крепко сжат стилет. Под моим взглядом его лезвие начинает плавиться и таять, уменьшаясь до первоначальных размеров. Равнодушно убираю кинжал в ножны. Интуиция подсказывает, что неприятности ещё не закончились. Что ж приятно осознавать, что хоть интуиция моя бывает права.

Кир поднимает руку и указывает на приближающихся людей. Оглядываюсь.

Около десятка гвардейцев, половина из которых – лучники. И они держат нас на прицеле. Но что хуже всего – позади них идёт человек в белой рясе и от него веет силой настолько чуждой нам, что нечего и думать о колдовстве.

Ко мне подбегает удивлённая химера, доверчиво тычется козлиным носом в ладонь. Она не понимает, что мы не можем сейчас лететь. Не удержимся, свалимся от истощения и слабости. И не думаю, что мы успеем взлететь высоко, прежде чем по нам выстрелят. Спокойно, как-то отрешённо смотрю на приближающихся людей. Кир совершенно равнодушен. Я же едва сдерживаю полыхающую льдом ярость – самодовольная улыбка мага действует на меня, как провоцирующий «Зов Крови» на нежить – хочется наброситься и голыми руками вырвать горло, почувствовать на языке металлический вкус крови, увидеть в его глазах медленное угасание жизни и насладиться этим моментом, как изысканнейшим из вин…

Кир переводит на меня страшный, немигающий взгляд. Еле шевелит губами, его шёпот я различаю с трудом.

– Дикая… не оправдывай своё имя…

Разъярённо прищуриваюсь. Ненавижу следовать чужим указаниям! Но глас разума я никогда не игнорирую – так легко встретить Старших немного раньше, чем планировала. Скрещиваю на груди руки, иронично приподнимая брови, смотрю на Сына Ночи. Я же не самоубийца, llet'lenne!

Они молча подходят, самоуверенно скалясь… но за их показушной бравадой прячется звериный, необоснованный страх. Он так сладок, им так легко воспользоваться… Если бы мы ещё не были столь ослаблены… Маг стоит поодаль и молча наблюдает за нами, внимательно вглядывается в наши опустошённые лица. Я вижу в его глазах злорадство, он упивается своей властью. Не сомневаюсь, что он прекрасно знает, кто мы. У нас были слишком громкие имена, чтобы их забыли за пять кругов. Много кто мечтал убить нас, никому это не удавалось… Презрительно кривлю губы в злой ухмылке. Всему приходит конец. Главное, встретить его достойно.

– Благородная госпожа, – с издевательским полупоклоном маг изысканно целует мне руку. Брезгливо морщусь, а в следующий момент на запястье защёлкивается тонкий браслет из зачарованного ienmell. Золотым багрянцем вспыхивают руны, блокируя мою силу. Этого и следовало ожидать. Киру скрутили руки за спиной и завязали глаза. Маг, внимательно осмотрев его и проверив крепость узлов на верёвках, которыми его опутали для надёжности, важно кивает. Насупившись, я обиженно размышляю, что меня не сочли опасной, недооценили. Вспыхивает детская обида, и самомнение шепчет «ну ничего… мы им ещё покажем серебряный свет…»

Один из воинов взваливает спеленутого Сына Ночи на плечо, другой пытается изловить грифона и химеру. Флегматично любуюсь на небольшой живой костерок. Самой темпераментным у химеры всегда была драконья голова, обидевшаяся на людей, пленивших хозяйку. Лучники теперь выцеливают две безмозглые головы моей спутницы. Тихим свистом подзываю к себе животных, даже грифон успокаивается и подходит, недоверчиво помахивая крыльями. Осторожно касаюсь его головы, взглядом прошу следовать за мной. Химера неподвижно стоит рядом.

Маг высокомерно смотрит на меня. Я приподнимаю брови, предлагая ему высказаться, но он отворачивается и очерчивает перед собой круг. Ехидно фыркаю, выражая своё сомнение в том, что его портал дотянет всех нас замка. Но ему и не нужно всех. В арку попадают только он, воин, держащий Кира, я и наши верховые животные. Ммм.. а их-то зачем?

Нас ждали. В тронном зале всё осталось по-прежнему, как мне запомнилось на всю свою жизнь. Даже Среброволосый Милорд ничуть не изменился за прошедшие семнадцать кругов. Кроме него в зале присутствуют около десятка охранников и его верный каудильо[8], идальго Кероанн. Закрыв арку портала, маг спешит занять своё место по правую руку гранда. Милорд внимательно выслушал, что ему сочли нужным рассказать – я не сомневалась и не сомневаюсь, что от лиц грандов давно правят маги в белых рясах. Милорд усмехается и приветливо мне кивает. Я отвечаю высокомерным взглядом.

Мужчина тихо смеётся. Я удивлённо смотрю на него, неужели его рассудок помутился? Впрочем, этого и следовало ожидать от магов… Милорд внезапно обрывает смех и нахмурившись обращается к окружающим его людям:

– Лорды, перед вами дама! Поприветствуйте её, как положено по этикету! – и уже тише, с усмешкой добавляет, – Тем более, это последнее оказанное ей почтение, на которое она может рассчитывать…

Согласно киваю. Я уже около пяти кругов вне закона. Так же как и Кир. Так же, как и выжившие представители других колдовских кланов.

Младшие лорды послушно встают и кланяются мне. Хотя, «кланяются» громко сказано. Холодные кивки, в которых нет ни крохи уважения. Я снова начинаю злиться. Если сейчас я всего лишь преступница, то в прошлом я была гораздо выше их всех в иерархии!

Надо успокоится. Ключевое слово «в прошлом». Пора научиться жить настоящим, Дикая. С тобой уже никогда не будут церемониться.

По знаку Милорда мне приносят кресло. В насмешку – старое, пыльное и с дырявой обивкой в засохших бурых пятнах. Я не брезгливая, сажусь. Чинно складываю на коленях руки, всем своим видом выражаю готовность внимательно и вежливо выслушать всё, что мне скажут, даже если это будет смертный приговор. Старательно излучаю миролюбие и спокойствие, даже мысленно стараюсь не шипеть от ноющей боли в медленно заживающей ране.

Кира бросают на пол рядом. Я старательно не смотрю в его сторону, зная, что этого от меня и ждут.

Молчание затягивается, улыбка Милорда превращается в дикий оскал околевшего волка. Я решаюсь заговорить первой.

– Чем обязаны такой чести, Мой Лорд?

Церемониальное обращение к своему сюзерену. Он довольно кивает, но глаза его остаются по-прежнему далёкими и холодными. Когда-то они завораживали меня. Снились ночами, и я была уверена, что само солнце отдало свой свет его глазам. Серебристая сталь глаз, снежный блеск волос… Было время, когда я верила, что он – воплощение верховного божества, снизошедшего на нашу негостеприимную землю. И была уверена, что божество выбрало лучшее воплощение, так на него похожее – тело прекраснейшего из смертных, разум жесточайшего из грандов. Теперь я вижу только мёртвого человека, марионетку в руках магов. Но он всё равно остаётся хищником, самым опасным для меня… ведь я никогда не смогу с ним сражаться, пусть даже за свою жизнь. Просто не захочу.

– Вы ничем не обязаны. Эта честь тебе, моя девочка.

Закрываю глаза. Серебряный свет, только не сейчас… я не должна проявлять слабостей, вспомнить можно будет и по дороге на виселицу…

Подчиняясь его властному кивку, младшие лорды покидают зал. Охранники мнутся у самых дверей, нерешительно поглядывая на мага.

– Гранд, это опасно, – властным голосом произносит маг. Милорд покорно кивает, на миг в его глазах проскальзывает тупая обречённость. Он переводит пустой взгляд на меня и сталкивается с отражением собственных глаз. Ледяное серебро солнца, горящее ярче Ночных Светлячков… Он с усилием смаргивает и упрямо качает головой. Маг настороженно приглядывается, ещё не веря в случившееся. Понимает. Очень медленно поворачивается ко мне, его лицо – застывшая маска ненависти. Но в его глазах я вижу затравленность и слабый призрак страха. Я всегда смотрю именно в глаза, не боясь увидеть в них своё отражение.

Маг покорно кивает. А что ему ещё остаётся, после того, как я разрушила тонкую стальную паутину, связывающую разум гранда? Довольно улыбаюсь и мысленно глажу себя по головке – мне даже не пришлось проводить ритуал (да я бы и не смогла, моя сила ещё блокирована), я просто воззвала к своей крови, от которой меня отрезать невозможно… и помогла моя связь с Милордом. Я так и не смогла её порвать за столько кругов…

Маг очерчивает перед собой портал, мне даже удаётся рассмотреть сквозь него очертания комнаты. Охранники как можно незаметнее стараются покинуть зал, один из них прихватывает наших летунов.

Мы остаёмся одни. Милорд задумчиво разглядывает спеленатую фигуру Кира. Я ёрзаю на стуле, пытаюсь усесться поудобнее. Один охранник продолжает стоять у дверей.

– Ты ещё здесь? – холодно удивляется Милорд, – Пошёл вон. И этого захвати.

Он кивает на Сына Ночи. Я начинаю старательно изображать приступ кашля. Среброволосый мужчина понимающе пожимает плечами и взмахом ладони отменяет свой последний приказ. Гвардеец арбалетным болтом вылетает из зала.

Мы совершенно одни. Кира можно не считать. Я встаю с кресла и мягко потягиваюсь, как кошка. Ну и что из того, что моим фамильяром является буревестник? Дикие Охотницы мне всегда нравились больше… Медленно, нога за ногу, подхожу к трону. Он с усмешкой следит за мной, молча разглядывает, задумчиво потирая рукой подбородок. Я отрешённо смотрю на него, пытаясь запомнить его на всю оставшуюся жизнь и унести его образ на Ту Сторону. Встречаемся взглядами. Спокойными, равнодушными, усталыми. Я опускаюсь на пол у подножия его трона. С блаженной улыбкой касаюсь щекой его колена.

– Убьёшь меня?

Мой голос звучит непривычно хрипло. Мне уже всё равно, что он ответит. Я знаю ответ. И знаю, что он скажет. «Прости, моя девочка…»

Он сказал.

– Я не знаю. Ещё не думал.

Осторожно проводит ладонью по короткому ежику серебристо-седых волос.

– Ты зря обрезала волосы.

Довольно мурлычу. Мне тепло и уютно. И не хочется ничего. Только чтобы время остановилось. Его тонкие изящные пальцы едва касаются моего виска. Ему достаточно только посильнее надавить и…

– Они мне мешали.

– Ты была бы сейчас красавицей.

– Мне не нужно быть ею…

Усмехается. Насмешливо улыбаюсь. Он понял мои слова. Я могу привязать к себе любого, используя силу своей крови. И добиться всего, что захочу. Но последние пять кругов я хочу только жить.

Он встаёт. Я удивлённо поднимаю голову и любуюсь им снизу вверх. Я не видела за свою жизнь ни одного мужчины прекраснее его. Сладкой волной накатывают воспоминания. Я жмурюсь, выбирая из них самое заветное…

Просторный зал, изящные колонны, подпирающие высокий, теряющийся в мягких тенях, свод крыши. Огромные витражные окна, через прозрачные слюдяные кусочки в комнату проникает яркий, всепоглощающий серебряный свет. Лето. Холодный ветер врывается в зал сквозь тонкое стекло и колышет прозрачные невесомые занавеси, вздувающиеся сияющими парусами. Я подношу к стеклу ладонь и закрываю глаза, вслушиваясь в поток остро-сладких ощущений. Яркие и чёткие образы заполняют сознание. Я мечтаю, что лечу под самим солнцем, выбеливающем мои каштановые косы.

Он стремительно заходит в зал, оглядывается, часто моргая. Он только что вернулся с охоты, за спиной – колчан со стрелами, в руке обнажённый меч, покрытый ледяной багряной корочкой. От неё так остро и знакомо пахнет кровью. Я с мягкой улыбкой разглядываю его. Серебряный свет окутывает его совершенную фигуру. Серебряные волосы нестерпимым пламенем сияют вокруг его лица, рельефные тени обозначают острые скулы. Тонкие губы кривятся в сардонической улыбке. Глаза… Они сияют. Огонь солнца накладывается на свой собственный свет, с рождения пылающий в его глазах, и чёрные точки зрачков не видны в ослепительном сиянии. Угольно-чёрные ресницы облеплены игольчатыми кристалликами инея… Он же ровным слоем покрывает его облегающую одежду…

Он – мой бог, такой человечный… И его голос подобен песне ветра на Той Стороне. И я могу смело утверждать, что слышала всевышнюю музыку, сулящую только негу…

– Не сиди на полу. Сквозняк.

Гранд громко хлопает в ладоши. В зал моментально вбегают несколько гвардейцев. Милорд холодно приказывает:

– Уведите их. На третий этаж.

Я с тяжёлым и горько-разочарованным вздохом поднимаюсь с пола и послушно подхожу к немного испуганным воинам. Один хватает Кира за ворот куртки и рывком ставит на ноги. Нас пятками пик толкают к выходу. Я беспомощно-доверчиво оглядываюсь на Милорда. Он с горькой усмешкой отрицательно качает головой. Я с виноватой улыбкой пожимаю плечами – теперь мы враги, и это не изменит даже наша связь, которая оказалось крепче, чем я могла себе представить. Крепче, чем я могла порвать.

Нас привели к небольшим удобным комнаткам, с крепкими железными дверями и скрипучими внешними засовами. Камеры для дорогих заложников. Я спокойно вхожу в одну из таких. Кира уводят в другой коридор к другой такой же камере. Боятся, что мы найдём способ переговариваться. Стуком например. С таким-то стенами!.. Даже не знаю, идиоты они или параноики?

Спокойно, с достоинством королевы в изгнании, оглядываюсь. Напротив двери небольшое окно, забранное узорчатой решёткой. Мелкий прорисованный рисунок почти не даёт свету проникать внутрь. Тяжёлые шторы из чёрного бархата с вышитыми золотыми нитями экзотическими цветами. Широкая двуспальная кровать у боковой стены под искусной фреской. Я стою напротив неё и внимательно разглядываю рисунок. Светлый и просторный лес. Неизвестные деревья живыми колоннами врезаются в небо, небольшие резные листья, необычного золотистого цвета, словно светятся изнутри и в лёгком танце падают на землю, усеянную их собратьями. И лучи солнца, светлые, прозрачные, ясные… золотые… Я никогда не видела такого солнечного света… У художника было богатое воображение. Осторожно подношу ладонь к стене, помня как хрупки подобные творения, но фреску нельзя назвать старой, краска ещё даже не потрескалась, она всё ещё хранила первозданную яркость красок.

Склоняю голову на бок, пытаясь понять, нравится мне эта фреска или нет. Было в ней что-то успокаивающее и мягкое. Уютное и тёплое.

Довольно улыбаюсь. Мне нравится здесь всё больше и больше, но даже золотая клетка не заменит птице неба. Подхожу к окну и пытаюсь потрясти решётку. С разъярённым шипением отдёргиваю ладони, мрачно разглядываю тонкие полоски ожогов, повторяющие узор металла. Раздражённо задёргиваю шторы, тяжёлая ткань с неохотой подчиняется. В комнате становится темно, фреска на стене теряет свой сказочный свет. Я наконец вспоминаю, что на ней изображено. Блаженные Сады. Там всегда тепло, нет привычного инея и небо там ярко-бирюзовое! Вместо тусклой хмари – лёгкие белоснежные облака… Детская сказка, которую рассказывают на ночь.

В ящике стола, притулившегося в уголке, нахожу множество тонких витых свечек из белого воска. В нише на стене стоят красивые медные подсвечники. Расставляю их по всей комнате и озадачиваюсь вопросом, как зажечь огонь. Огнива у меня нет, оно было в чересседельной сумке Кира. На огонь моя власть не распространяется, но этой власти нет ни у кого из ныне живущих…

… Настоящий огонь зажигают очень редко. Только в самых крайних случаях. Он считается проклятым, порождением врага нашего всевышнего божества. Он жёлтого цвета, когда священное пламя в храмах имеет стальной оттенок…

Этот огонь считали нечистым, и именно в нём сжигали всех неугодных. Но за последние пять кругов его уже перестали чураться. Мы же с Киром жгли его каждую ночь. Было в этом что-то романтическое – сидеть у костра среди бездонных ночей и вспоминать, вспоминать… растравлять душу старой болью. Двое идиотов.

Теперь, перед своей смертью, я хочу зажечь этот огонь. И не знаю как. До слёз обидно. Закусываю губу, заставляя себе думать. Раз есть свечи, то должно быть и огниво или какое-либо другое поджигательное средство. Внимательно оглядевшись, я намечаю около десяти мест, куда надо заглянуть. И всё-таки нахожу. Небольшой круглый шарик из мягкого и податливого материала. Дорогая штучка, даже в мои лучшие времена я могла себе позволить на больше трёх-пяти таких шариков. Растираю шарик между пальцев и осторожно смазываю фитильки свечек этим составом. Спустя несколько минут они загораются. Оставшиеся свечи, на которого этого состава не хватило, зажигаю от уже горящих.

Теперь свечи стоят повсюду. Колеблющиеся хрупкие огоньки заполняют комнату тёплым светом и густыми тенями. Игра света и тени оживляет фреску, и я вижу бесконечный танец падающих листьев, медленные движения тоненьких веточек… Закрываю глаза и слышу далёкий шёпот ветра в листьях. Я чувствую себя счастливой. Впервые за последние круги.

Раньше я мечтала встретить на Той Стороне Среброволосого Милорда. Теперь я хочу оказаться в этом сказочном лесу. Знаю, знаю, что не заслужила… но это волшебное видение всё равно не оставляет меня. Пусть мне теперь сниться не ледяные глаза Милорда, а нежное золото этого леса, тёплое дуновение ветра и пушистые облака на яркой лазури, ладно Terrial[9], Владыка Грёз?

Не знаю, сколько времени я так просидела, погружённая в свои мечты и надежды, но свечки уже оплавились почти до середины. Воск прозрачными слезинками медленно стекает на подсвечники, под ними слабо белеют застывшее неровные бугристые лужицы… Ровные каплеобразные огоньки неподвижно рассекают мглу своим светом.

Тяжёлая дверь открылась без звука. Даже удивительно. Я чувствую чужое присутствие, но мне лень двигаться, даже лень мыслить.

– Я вас внимательно слушаю.

Губы еле кривятся. Как жаль, что я не обладаю даром передавать мысли! И третьим глазом на затылке… хотя в таком состоянии я его всё равно бы не открыла…

– Грехи свои замаливаешь? – издевательский голос мужчины доносится как сквозь густой туман.

– У меня есть грехи? – моё удивление искренне. Я никогда не лгала, даже себе, не предавала, даже себя, не воровала… Зачем? Мне стоило только попросить, блеснув в ослепительной улыбке коротенькими клычками… Убивала, это да. И не только тех, кто хотел убить меня.

С трудом разлепляю веки, выныривая из полутранса. Одним плавным движением поднимаюсь на ноги и оборачиваюсь. Маг. Я узнала его по голосу. Теперь с отрешённой яростью его разглядываю, ничего не предпринимая, и это его почему-то удивляет и разочаровывает. Я не так наивна, как он надеялся. Иначе зачем на нём столько защитно-атакующих заклятий? Нет, я не буду нападать. По крайней мере, сейчас. Ведь я никогда не отказываюсь от своих планов, я переношу их на другое время.

Маг недовольно и разочарованно кривится в неопределённой гримасе. Я не могу ничего разобрать в этой пляске теней. Видимо, магу тоже не нравится переменчивая игра бликов, и он магией гасит все свечи. Я не возражаю. Так даже лучше.

Закрываю глаза и привычно вижу разноцветье эмоций. Та-ак, что тут у нас? Да? Интересно, а ему говорили, что главное для мага – непробиваемое спокойствие? Похоже, нет.

Вихрь удивления, подозрения, гнева, решимости, злорадства… Кир смог бы вылепить из этой каши страх и направить его на беззащитный в такой буре эмоций разум. Но Кира здесь нет, и мне придётся справляться самой.

– Что тебе надо, маг? – Я стараюсь, чтобы мой голос звучал спокойно, холодно и не очень высокомерно. Я понимаю, что за это время маг уже мог успеть воссоздать уничтоженную мной стальную паутину, манипулирующую грандом. И значит моя жизнь уже не стоит даже старой памяти.

– Как ты смеешь, ничтожная, приравнивать меня к таким, как ты?!

Я всё таки не удержалась…

– Действительно, – скучающим голосом произношу слова, которые подпишут мне смертный приговор, а сама тем временем смотрю на фреску. Вижу её, как переплетение горькой безысходной тоски, безумной надежды, светлой грусти… Да сколько ж здесь понамешенно?! – Чего это я? Приравниваю к магам ничтожество, неизвестно из какой дыры выползшее…

С садистским удовольствием наблюдаю за яростью мага. Багровые всполохи, грязная синь и отвратительно-грязный, рыхлый розовато-белесый цвет, призванный изображать святость. Брезгливо кривлю губы, в ожидании того момента, когда он успокоится. Дождавшись небольшого затишья в его бешенстве, после которого на меня должна была обрушится ещё большая буря эмоций, я спокойно задаю интересующий меня вопрос:

– Кто создал эту фреску?

Маг теряется, гнев переходит в недоумение. Но он отвечает.

– Один из дорогих… гостей.

Чуть удивлённо наклоняю голову. Что-то мне подсказывает, что этот гость был в таком же положении как и я.

– Он был приговорён к смерти, – уже с холодной издевкой продолжает маг. Он уже понял, как можно сыграть на происходящем. – Последние пожалованные месяцы своей жизни он рисовал это, – брезгливый кивок на фреску. – Мы не стали её уничтожать.

Благодарно киваю.

– Это лучшее, что вы сделали, маг.

На этот раз он не стал беситься.

– Называй меня – отче, – спокойно приказывает он.

– Как скажите… отче.

Я усаживаюсь на пол, спиной к нему. Мне не интересно, что он скажет, но я не хочу видеть цвета его эмоций. У меня начинает от них кружиться голова, накатывает ледяными волнами слабость, тает воля… Опускаю голову, со стороны похоже, что я действительно молюсь. Только вот не их богу.

Не дождавшись от меня какой-либо реакции, ма… отче садится на кровать и вдумчиво расправляет рясу.

– Ты знаешь, дочь моя, – меня передёргивает от такого обращения. Никто, никто не должен называть так Чародейку Крови! Даже её биологический отец. Такое обращение приемлемо только от Старших, для всех остальных – нейтральное «сестра». – Время ваших языческих богов давно прошло. Наступила новая эра и в ней не будет других сил, кроме Всеединого. Эра поклонения бессмысленно жестоким богам, эра крови и боли закончена, дитя моё. Ты больше не должна хранить им верность, причиняя все боль и страдания, как требует твоя религия…

Задумавшись, киваю в такт своим мыслям, священник же принимает это за моё раскаяние. Ну не идиот ли?

Значит, то что мы слышали, правда. Храмы богов разгромлены, их гневу не дано было свершиться. Даже на покои Aueliende, Чернокрылой, не побоялись напасть. Печать Той Стороны разрушена. По стране уничтожали всех, кто не сориентировался вовремя и не смог изобразить верность новой власти. Безжалостно уничтожали тех, кто обладал хоть крохами знаний или силы, тех, кто оставался верен старым богам. Сжигали молодых женщин. Ведунья из леса была отправлена на костёр по приказу м… отче. Интересно, сколько среди убитых было тех, кто мог бы стать нашими преемниками? Тех, кому бы я могла передать свой дар и свои знания, чтобы уйти на Ту Сторону и, наконец, отдохнуть от бесконечной боли?

Он продолжает что-то вдохновенно говорить, из-за спины доносится сине-сиреневый цвет фанатизма. Я не прислушиваюсь к его речи, безмятежно вожу ногтем по рунам на браслете. Если бы я могла его открыть, то… Дальше я в красках фантазирую, что я сделаю. Хищно провожу языком по острым клычкам и сладко зажмуриваюсь. Ноздри уже чувствуют дразнящий запах крови. Видение такой желанной расправы затягивает, все мысли сосредотачиваются только на нём, и я уже вполне серьёзно просчитываю удары, не прислушиваясь к здравому смыслу. А он твердит, что смерть одного этого индивида не принесёт мне облегчения, что с его смертью Церковь не исчезнет, что это, в конце-то концов, глупо, отождествлять одного человека и всю структуру, принёсшую мне столько боли. Отмахиваюсь от него, ибо в данный момент меня раздражает именно этот индивид. Снова возвращаюсь к своим кровавым мечтам…

Одёргиваю себя. Нельзя. На нём столько защиты, что меня размажет тонким слоем по полу за долю вздоха. Из всего, что он сказал, я поняла только одно. Мы не последние. Нашлись и другие, в основном тоже главы кланов или верхушка боевой элиты, которые смогли выжить, сбежать и показать своё недовольство. Нам уже один раз приказали их найти и убить.

Качаю головой. Пусть многие принадлежали к кланам, с которыми у Чародеек были особо жестокие столкновения интересов, но сейчас они равны нам, они в том же положении. Последние хранители своих знаний, и они неприкосновенны. Часть, как мы, подались в Охотники, ведь Гильдия защищает своих воинов. Но оставшиеся… Исчезли. Их ищут… Остальное уверенно проходит мимо моего разума.

– Ты можешь доказать свою верность Церкви и заслужить себе право на жизнь, – наконец в речи отче проскользнуло, хоть что-то отличное от чистых, ничем не обоснованных, эмоций. Я заинтересовано поднимаю голову и открываю глаза. – Ты должна найти и уничтожить их.

Озноб неприятной волной прокатывается по спине, сменяясь лёгкой судорогой. Сейчас? Я и забыла, что это та самая ночь. Зябко повожу плечами, пытаюсь отрешится от медленно поднимающейся боли и сосредоточится, чтобы осмыслить, что мне предложили для спасения своей жизни… Что?! Он с ума сошёл?!.. Глупо. Я же всегда была уверена, что людей, считающих, что есть только Всеединый Бог, безумны.

– Что будет с Киром? – чуть напряжённо спрашиваю я. Я не понимаю, я не хочу понимать, я отказываюсь понимать…

– Убей его, – с акульей улыбочкой предлагает мне отче. В комнате темно, но перед глазами становится всё темнее. До сознания доносятся тонкие волны злорадного торжества. Каменею, не в силах заставить себя двигаться. Двигаться, чтобы не броситься на него. – Он же твой враг.

– Почему вы пришли ко мне? Ведь Кир сильнее меня. Гораздо сильнее. И он воин, а не политик. – Мой голос сух и бесцветен, мне совсем не обязательно знать ответ на этот вопрос, но я тяну время, чтобы скрыть свою боль и своё смятение.

– Гранд просил за тебя. Разве его верные слуги не должны стремиться сделать правителю маленький подарок?!

Мой Лорд… Мой Среброволосый Милорд, как же ты глуп. Разве ты забыл, что свобода для меня дороже жизни?! Неужели ты решил, что я безропотно пожертвую своим разумом, своей душой, ради жизни, которая мне уже давно опостылела?!

– Твой ответ?

Идиот. Они все идиоты. Уничтожать носителей знаний, недоступных, уже почти полностью утраченных… Терять кусочки своего мира… Неужели они не понимают?!..

Нет.

– Нет, – повторяю я свои мысли, медленно поднимаясь. – Вы думаете, что раз не смогли провернуть это как официальный заказ Гильдии, то как выкуп жизни это будет действеннее? Зря.

Поднимаюсь и смотрю ему прямо в глаза, браслет на запястье раскаляется. Останется шрам, но ничего, на моём теле их много. Даже высокая регенерация Чародеек не в силах справиться со всеми ранами. Сила бьётся в моей груди, раздирая меня на части, требуя обрушить на отче весь мой гнев, всю мою застарелую, тщательно культивируемую на протяжение пяти кругов ненависть. Я смотрю на него. Пристально, давая разглядеть кровавые огоньки в моих глазах. Браслет с трудом сдерживает мою силу. Скорее, он отрезвляющей болью удерживает разум от соскальзывания в боевой транс. Отче сжимает тонкие губы и начинает бормотать себе под нос… заклинания? Настороженно прислушиваюсь. Нет, всего лишь бессмысленная бормоталка, обращение к их Всеединому. Неужели он действительно сможет докричаться до бога? Это не удаётся даже высшим жрецам храмов, ведь сила богов нужна нам больше, чем богам наше преклонение.

Неконтролируемое бешенство уступает место подозрительному любопытству.

– Что ты делаешь?

Отче сбивается и смотрит на меня. Внешне я уже само спокойствие, и он решается ответить.

– Молюсь, дочь моя, – ррр… как же меня бесит такое обращение… Он постепенно смелеет, – Тебе тоже следует молится за спасение своей души… И на тебя снизойдёт неописуемая благодать…

Злобно усмехаюсь. Душа… Я с трудом понимаю, что это такое, но быстро выстраиваю примерную концепцию. Иначе я не смогла бы держаться около шести кругов на своей должности, увы, бывшей. Это, конечно, интересно, но… глупо. Для нас душа – это суть человека, неотделимая от него, единственная в своём роде, все знания, весь опыт, накопленный в течении жизни. Чувства, эмоции, мысли, мечты. Для них – всего лишь моральный облик человека, оценка его поступков и мыслей, производимая по непонятным мне критериям. Я даже бы объяснила отче, в чём они ошибаются, но к моим словам не прислушаются, а холодный гнев всё ещё подталкивает меня на о-очень неразумные поступки.

– Убирайтесь, – в меру миролюбиво приказываю я, – пока я ещё держу себя в руках.

Точнее, пока браслет полностью не расплавился. Рука уже перестала что-либо чувствовать, и я уверена, что ожог прошёл до кости. Тьма в комнате начинает приобретать определённые алые оттенки.

Отче резко разворачивается и уходит. Грохочет опустившийся с той стороны брус. Я медленно выдыхаю. В железную дверь вгрызается тонкий изящный кинжал. Как хорошо, что его даже не пытались отобрать. Для них хорошо, ведь ритуальное оружие имеет свой собственный характер, и прикасаться к нему без боязни умереть от вскипевшей крови может только владелица.

Подхожу к двери и, коснувшись ладонью рукояти, не удерживаюсь, прижимаюсь лбом к холодному металлу. Я не надеюсь, что он поможет мне успокоится или привести мысли в порядок. С тихим стоном отталкиваюсь от металла и выдёргиваю кинжал. Голова кажется неимоверно тяжёлой, меня при движении ведёт куда-то в сторону.

Кинжал серебристой ласточкой падает на пол из обессиленно разжавшейся руки. Еле дохожу до кровати и падаю на неё, чувствую себя совершенно выжатой. Сколько же на меня обрушилось за сегодняшний день… Я не смогла с этим достойно справиться… Последняя вспышка… Если бы не начавшиеся судороги, я бы сдержалась. Не сорвалась, не повысила на него голос… Молча выслушала, со всем согласилась и нашла бы способ спастись самой и спасти Кира!

Да нет, зачем я оправдываюсь? И перед кем? Перед собой? Но я понимаю, как это всё глупо. Небольшое самовнушение помогает, и я продолжаю упорно сваливать свои ошибки на стечение обстоятельств и свою моральную неподготовленность. Но снова получаюсь виновата я. И уже нет сил на ненависть и ярость. Боль нежно сковывает тело, немеют руки, я не могу шевельнуться…

Да, я могу гордится! Сегодня ночью – ровно семнадцать кругов, как я нормальная Чародейка! Я смогла и справилась с этим бременем в течение столь долгого срока. Но каждый круг – расплата за мнимое всесилие.

Я не могу сделать вздох, словно меня затянули в тугой корсет. Жадно глотаю воздух ртом, бьюсь на кровати, как рыба выброшенная на лёд. Тьма, тьма вокруг, и в ней нет ничего, за что я могу уцепиться. Судорога ломает тело на осколки, я схожу с ума. В который раз. Но почему мне кажется, что в этот раз всё будет гораздо тяжелее?..

Первой волной приходят воспоминания. Вся жизнь пробегает пред глазами, говорят люди. Нет. Только то, что для нас дороже всего. То, что мы готовы унести с собой на Ту Сторону…

… Мама заплетает мои волосы в косу, вычёсывая из локонов паутину. Она ворчит себе под нос, что я снова собрала всю замковую пыль на свою голову. Да, я снова залезла на чердак Большой башни. Туда было приказано ещё праотцом Среброволосого Милорда отнести старые книги. Я их нашла, но, увы, понять не смогла. Танцующая и невесомая вязь неведомого мне языка причудливым рисунком заполняла пожелтевшие от времени страницы…

И вот теперь мама уверена, что меня пора отправлять на ученичество в Орден. Она не верит, что из меня получиться хоть что-то стоящее. А Милорд, сидящий в комнате и затачивающий свой фамильный меч, лукаво усмехается. Я стараюсь как можно незаметнее им любоваться. В груди всё сжимается от осознания, что я не увижусь с ним теперь в течение нескольких кругов.

Мама с нежной улыбкой закрепляет последнюю заколку в моей несложной причёске.

– Не бойся, – ласково убеждает она. Я смотрю на неё с недоумением. Как можно боятся, если я с детства знала, что стану, как и она, Чародейкой Крови?!

Милорд подходит ко мне, оставленный меч блестит в кресле. Он осторожно проводит ладонью по моим волосам, стараясь не испортить причёску. Знает ведь, что если мама заметит – крику будет!!! Она не боится на своего сюзерена кричать, а он только посмеивается.

– Возвращайся, – он смотрит на меня, я не решаюсь сейчас взглянуть ему в глаза. Старательно разглядываю тускло отблескивающий меч…

Да, я снова вернулась сюда… Где родилась, выросла… Только вернулась не придворным магом одного из самых знатных грандов, а презираемой отступницей, приговорённой к смерти.

За всё надо платить.

…Сегодня мне и Шаннее удалось выбраться из обители в город. Старшая сестра Нелейя отправила нас с поручением во дворец императора. Я рассеянно помахиваю толстым свитком, запечатанным кроваво-алым сургучом без какой-либо печати. Шаннея с детским любопытством оглядывается вокруг, подолгу таращась на яркие вывески, богатые экипажи идальго и симпатичных встречных парней. Они тоже замечают мою подругу, иногда останавливаются, одаривая её ворохом красивых комплиментов. Меня не замечают на её сияющем фоне. Моя подруга диво как хороша, но и так же легкомысленна. Я не одёргиваю её – мне тоже не хочется сразу вернуться в угрюмые стены обители и слушать лекции Старших.

Меня распирает любопытство – что же в этом свитке такого важного, что с ним отправили не курьера, а двух послушниц? Люди, заметив наши ярко-красные одеяния, спешат расступиться, а особо фанатичные и поклониться. Да только во взглядах в спину, я явственно чувствую панический страх. Тонкий слух различает тихий говор, чьё-то резкое замечание «на красном кровь не видна».

– Ну давай всё же посмотрим? – уже с полсотни вздохов ною я. Шаннея, как бы ни была она глупа, не соглашается, отвечает, что есть гораздо более приятные способы самоубийства. Я мрачно с ней соглашаюсь и не рискую взломать печать, хотя руки чешутся. Всё заканчивается тем, что подруга отбирает у меня свиток и тут же сама начинает на него заинтересованно коситься. Заклят он, что-ли?!

– Ой, смотри! – уже в который раз дёргает меня за рукав сестра. Я послушно поворачиваюсь в ту сторону и натыкаюсь взглядом на высокого мужчину в просторном чёрном одеянии без опознавательных знаков одной из Гильдий. Длинные чёрные волосы рассыпаны по плечам, несколько изящных косичек качаются в такт его шагам. С одинаковым любопытством мы рассматриваем его, сами не понимая, что в нём нас так завораживает. Он почувствовал пристальное внимание к своей персоне и оглянулся, сталкиваясь с нашими взглядами. Его совершенное лицо спокойно, словно выточенное из белого камня, тонкие, аристократические черты и слегка раскосые глаза оставляют впечатление, что его лицо чужое. Спокойные чёрные глаза, когда радужка сливается со зрачком, не вяжутся с мягкой ироничной улыбкой, с которой он разглядывает двух молодых дурёх из вражеского клана. И я замечаю в его зрачках Тьму. Абсолютную бездну, затягивающую меня… Я резко отшатываюсь и схватив подругу за рукав волоку её в сторону дворца, спиной ощущая его пристальный взгляд.

– Эй, ты чего? – обижается Шаннея. Я останавливаюсь и драматическим шёпотом объясняю, с кем мы только что столкнулись.

– Это же был Сын Ночи! Нужно скорее вернуться в Обитель!

– Зачем? – так наивно удивляется сестра, что мне хочется дать ей в меру дружеский подзатыльник.

– Очнись, милая! Сын Ночи! Враг! Надо предупредить сестёр!

– Это ты очнись! – неожиданно грубо огрызается подруга, – Ты, похоже, над хмарью летаешь! Как можно не понимать такой элементарной вещи: у нас с ними не война, у нас кон-ку-рен-ция, – по слогам выговаривает такое сложное для неё слово Шаннея. Вырвав у меня руку, она кокетливо поправляет и без того безупречную причёску и многообещающе улыбается очередному красавчику. Я раздражённо покусываю губу, сдерживаю желание оглянуться. Я боюсь снова столкнуться с ним взглядом.

Шаннея провожает парня раздосадованным взглядом. Похоже, в Жемчужине Империи нашёлся такой экземпляр, что смог проигнорировать прекрасную Чародейку. Обернувшись ко мне, она снисходительно продолжает:

– Тебе надо меньше читать легенд, Алиэра.

Молча киваю, и мы продолжаем свой путь, но настроение уже испорчено. Понимаю, что мне надо заново всё переосмыслить… От раздумий меня отвлекает резкий окрик и щелчок хлыста по камням мостовой рядом с моими ногами. Я послушно отступаю на пару шагов назад, давая проехать изящной открытой карете. Размеренно цокают по булыжникам копыта белоснежных скакунов с серебряным плюмажем. Я равнодушно поднимаю взгляд и…

Он. Снова. Мой Лорд, мой прекрасный Среброволосый Милорд. Я не знаю, какие ветра принесли его в столицу, мне нет до этого дела. Я с упоением любуюсь им, не замечая ничего вокруг. Но Её не заметить невозможно. О да, Она прекрасна! Достойная пара Лорду. Но я Её ненавижу. За то, что Она смеет так спокойно сидеть рядом с ним, так покровительственно всем улыбается и так вульгарно блестит многочисленными украшениями. За то, что она сидит месте, достойной которого не является.

Милорд скользнул по мне равнодушным взглядом. Не узнал.

Карета проезжает по центральной аллее по дороге во дворец. Шаннея дёргает меня за рукав.

– Очнись, сестрёнка! Правда красавчик? – она мечтательно вздыхает, – Как жаль, что рядом с ним уже есть дама… Да как я вижу, он и тебе запомнился?!

Я даю себе мысленный подзатыльник, и безмятежно улыбнувшись продолжаю наш путь. А в груди клокочет яростная обида. Как он смел?! Как он смел выбрать другую?! Признать её Равной?! И он не узнал меня, не заметил, счёл ничтожеством! Предатель! Он… он… Он ещё пожалеет об этом! Я стану лучшей! Я докажу, что достойна большего! Я смогу!

И убью её… однажды.

Судорога медленно отступает, я снова могу спокойно дышать. Ненадолго. Как же я могла забыть эти короткие, яркие осколки моей жизни? Наверное, последние круги были слишком тяжёлыми, чтобы я пыталась заняться столь глубоким самоанализом.

Первая встреча с Киром… Я ведь только сейчас вспоминаю и узнаю неизвестного Сына Ночи, так тогда меня напугавшего. Могла ли я подумать, что мне выпадет общий с ним путь? Воистину, только Kaerr'eill[10] видит весь гобелен судеб, и только ему решать, нити чьей жизни создавать главный рисунок.

Перед глазами немного посветлело, кровь гулко стучит в ушах. Хотя, нет, это кто-то ради приличия решил постучать в дверь. Она снова распахивается, и я чувствую чужое присутствие. Сквозь полу-опущенные ресницы пробивается мягкий белесый свет – кто-то принёс с собой осветительный шар.

– Оставьте… я хочу поговорить с ней наедине, – мягкий женский голос был очень красивым, но показался мне неприятным. Принёс же её ветер именно сейчас!

Послушно захлопнули дверь, по полу прошелестел подол платья. Я с трудом заставляю себя повернуть голову, чтобы посмотреть на свою посетительницу. Боль жаркой волной захлестнула меня с головой, и я не сразу смогла рассмотреть её. А когда смогла…

Это была Она. Жена Милорда. Постарела, конечно, но я её узнала. Узкое бледное лицо под слоем жирных белил, скрывающих первые морщины. Губы подведены соком чёрной ягоды, вокруг глаз угольные тени, оттеняющие их тусклую голубизну. Чёрные волосы забраны в высокую причёску, заколотую множеством шпилек, завитый локон кокетливо спускается на шею. На левой скуле прорисован знак Силы, но она ею не обладает. Обычная женщина, выдающая себе за ведьму… Жене Милорда можно не опасаться костров аутодафе.

У меня нет сил даже на ненависть. Только горечь. Не смогла…

…Шаннея ворвалась в мой кабинет и неподвижно застыла за спиной, опасаясь пошевелиться и отвлечь меня. Очень вежливо с её стороны, особенно после того, как она оглушительно хлопнула дверью, не правда ли?

– Что на этот раз? – спрашиваю её, не отрываясь от просматривания дел Ордена за последний цикл.

Она молчит, чувствую, что Верная опасается чего-то, почти стесняется.

– В чём дело?!

– Алиэра… То есть госпожа Магистр… – Так, если моя Верная начала обращаться ко мне со всем приписываемым регламентом официозом, когда мы наедине, то дело действительно плохо.

– В чём дело? – Я отложила перо и повернулась к Шаннее. Она мнётся, стоит, опустив лицо, боится заглянуть мне в глаза. Хмурюсь, тёмное предчувствие осторожно касается моего сознания.

– Говори.

Она резко вскидывает лицо, в глазах – мука от того, что она должно причинить боль мне. И она безмолвно просит у меня прощение за это.

– Алиэра… Твоя мать… В общем, Солнечный Гранд… Он убил её!

Замираю, все чувства как будто вытравили из души. Глаза жжёт предчувствие слёз, но слёз нет, нет вообще никаких чувств. Это… странно и обидно. И какой-то совсем посторонний страх: неужели я совсем разучилась ощущать какие-либо эмоции?! Ведь было предупреждения, что после того ритуала это возможно...

Отбрасываю посторонние мысли, анализирую слова Шаннеи.

Моя. Мать. Мертва.

Среброволосый Милорд. Её. Убил.

Не верю!

Губы Шаннеи дрожат, в глазах блестят непролитые слёзы, будто она чувствует всё то, что должна чувствовать я. Верная моя…

– Понимаешь, – она облизывает губы, отводит взгляд. Сижу неподвижно. Слушаю. – Её смерть была очень страшной… Её не просто убили, её… Мне очень жаль, Ал'эра!

Молчания, тяжёлое и удушливое. Верчу в пальцах перо, измазанное в кроваво-красных чернилах.

– Будут какие-то указания?

– Указания? – недоуменно переспрашиваю, не понимая значения слов. Мысли где-то очень далеко, пытаюсь анализировать отсутствие чувств. Любила ли я когда-нибудь мать? Или лишь уважала и боялась, как и любую незнакомую Чародейку Крови?

– Да! Гранд убил нашу сестру! Мы должны отомстить! – Верная пытается докричаться до моего разума, но я лишь отмахиваюсь.

Я не верю, что Мой Лорд способен убить мою мать. Ничто не способно заставить меня поверить в это.

Шаннея смотрит на меня внимательно, качает головой и протягивает распечатанный свиток.

– Я не знаю, как, но гранд смог изолировать откат. Мы ничего не почувствовали, когда Селин зверски убивали, – Голос Верной тих и спокоен, и от этого её слова бьют ещё больнее. – Мы не знали ни о чём, пока не получили донесение. Слава Aueliende, у нас ещё есть свои люди в Цитадели.

Пробегаю взглядом свиток, и только один момент привлекает моё внимание. Маг в белых одеждах, проповедник добра и света. Их много развелось с появлением нового культа. Император не обращает на них внимания, а зря-а-а… Одного гранда они уже успели подчинить, хотя прежде этого мага держали в Цитадели Солнца на правах шута – уж больно смешны были его сказки о грядущем царстве добра и любви.

Судя по донесению, в последнее время Милорд явно был одурманен. И я догадываюсь кем.

– Что ж-ж-ж. Мы отомстим. Но не гранду, в конце-то концов, это просто политически невыгодно. Наказывать надо не исполнителя, а подстрекателя. Что ты думаешь о культе Всеединого?

Шаннея поклонилась и вышла из комнаты, оставив меня наедине с тревожными мыслями и отсутствующими слезами.

Перечитываю свиток, взгляд не цепляется за перечисления пыток. Спокойно откладываю бумагу в сторону и замечаю, то перо с металлическим стержнем, которое я вертела в руке, сломано.

Безучастно роняю на пол обломки и тянусь за следующим. На чём я остановилась?…

Осторожно встаю, прислушиваюсь к вспышкам боли. Картинка мира перед глазами снова смазывается, я готова погрузиться в воспоминания… Грезить с открытыми глазами.

– Я – Высокая Леди Крейя. Представься, – повелительно качнула головой дама.

– Дикая, – я, не задумываясь, произношу своё прозвище, которым наградили меня люди, а затем и Кир. Медленно подхожу к стене и прислоняюсь к ней. Ноги меня уже не держат.

… Ритуальный кинжал, простенький, без рубина в оголовье, в узких потёртых ножнах лежит на столе. Я долго смотрю на него. На коленях раскрыт фолиант из библиотеки. Описание ритуала я уже успела выучить наизусть.

Я уже давно привыкла, что я одна из слабейших сестёр. И меня не ждёт ничего хорошего: единственное, на что я могу надеяться – младшая помощница ведьмы в деревеньке у болота. Ничтожество! Другого я и не заслуживаю…

Злость придаёт решимости. Холодное лезвие кинжала осторожно касается запястья.

– Твоя слабость – в твоём страхе, Алиэра, – сказала мне Старшая. – У тебя большой потенциал, но ты никогда не сможешь воспользоваться им. Невозможно призвать Силу, не отдавая платы.

И вот теперь я пытаюсь избавиться от своего страха боли. Достаточно всего лишь раз убедиться, что надрезать запястье не страшно… Но когда лезвие начинает покалывать тонкую кожу, в глазах темнеет и руки начинают дрожать…

– Значит так, Дикая, – деловито начинает свою речь Крейя, постукивая по ладони сложенным веером, – я требую, что бы ты мне всё объяснила.

Я устало прикрываю глаза. Голова сильно кружится, бешено колотится сердце, навязчиво звенит в ушах. Сейчас самое лучшее – выпить настойку медвежьего корня и заснуть… Пока я окончательно не перепутала явь и память.

– Что именно вам надо объяснить, и по какому праву вы требуете от меня объяснений? – медленно произношу я, взвешивая слова. Она удивлённо смотрит на меня, приоткрыв рот. Скручивающая боль медленно поднимается по телу, сменяясь смертным холодом. Я уже не могу пошевелиться.

Крейя берёт себя в руки и недовольно кривит полные губы в злой улыбке.

– Напоминаю тебе, – с холодной издевкой произносит она, – что ты здесь пленница. Ты обязана отвечать на любой вопрос властителей Цитадели.

Леденеют пальцы, кожа теряет чувствительность.

– Хозяином цитадели является Милорд. Вам же я не должна ничего.

Она злорадно прищуривается. Похоже, у неё есть какие-то козыри. С мерзкой улыбкой снимает с руки тонкий простенький браслет. На её ладони он разворачивается хрупкой змейкой. В крошечной пасти поблескивают ядовитые игольчатые зубы.

Браслет истины. Очень хорошо… Только вот откуда у стареющей Леди взялись такие дорогие игрушки?

– Сейчас ты всё мне расскажешь… – ласково обещает Крейя. Вспоминаю, что её имя означает «прекрасная змея». И если насчёт первой части имени я готова поспорить, то вторая ей прекрасно подходит.

Но я до сих пор не понимаю, что она от меня требует, какие объяснения ей нужны. Похоже, она сама не знает, что ей хочется выяснить. Её просто прислали сюда, ожидая, что она принесёт ответы. Ну да, мол женщины любят пооткровенничать. Да вот только её забыли снабдить подробной инструкцией. Своими методами она может вызвать лишь холодную злость и раздражение, как комар. Вроде и бесит его писк, но убить его невозможно, можно только отмахнуться. Жаль, что я сейчас и этого сделать не могу.

Она нетерпеливо смотрит на меня. Понимаю, чего она ждёт. Страха. Ведь после укуса такого браслета человек готов рассказать спрашивающему всё. Абсолютно. Начиная от рождения, всю свою жизнь, даже то, что он сам уже не помнит или не знает… И невозможность ответить на вопрос – ужаснейшая пытка…

Но я не совсем человек.

…Из глубокой раны на запястье сочиться алая кровь. Я, прикусив губу, чтобы не расплакаться от боли, быстро обмакиваю кончик кинжала и вывожу им на манер пера на коже длинные цепочки рун. Кровотечение быстро останавливается и приходится часто заново разрезать запястье. Кровь на коже быстро высыхает, оставляя бледные следы.

Завершаю последнюю руну. Вся надпись начинает светиться. Я зачитываю по памяти наговор. Слова, отрываясь от губ, истаивают тишиной. Сёстры всегда ревностно охраняют свои тайны.

Острый холод поселился в груди, туго стянувшись напротив сердца. Теперь завершающий удар…

С тех пор я умираю каждый круг…

– Я жду, – со сладкой улыбкой напоминает мне Крейя.

– Жди, – оскаливаюсь в ликующей ухмылке. На меня этот яд не подействует. И я не собираюсь ни на что отвечать.

– Что?!… – задыхается от гнева женщина. – Да как ты смеешь?!…

Я морщусь. От её крика голова болит ещё сильнее. Алое забытье накатывает волнами, меня начинает мутить.

И мне до жути хочется вцепиться ей в горло.

– Замолчи.

Очень тихо, но она услышала и послушно замолчала. Куда-то исчезает вся её красота, явственно проступают морщины, великолепная причёска теряет свой лоск…

– Кто ты ему? – тихо и зло спрашивает она. Её лицо застывает безобразной маской, в глазах – сумасшествие.

Я молчу. Я не буду отвечать на этот вопрос. Это никого не касается.

– Отвечай!

Закрываю глаза. Боль в теле утихает, оставляя после себя только слабость. Обессилевшую, выжатую воспоминаниями досуха, душу наполняет звенящая пустота, густая апатия и равнодушие. Сердце гулко отсчитывает удары.

– Отвечай!!!

Её голос срывается на крик. Я задыхаюсь, неожиданной волной приходят её чувства: злость, ненависть, обида, зависть, страх, смятение…

Кривлю губы в торжествующей улыбке. Совсем тихо шепчу:

– Какая разница, кто ему я, если ты для него никто.

Яркая змейка блескучей полоской падает на пол и уже браслетом укатывается в угол. Вспоминаю, что где-то на полу всё ещё валяется мой кинжал.

Может быть, это не правда, но она застывает на полувздохе и заносит узкую, затянутую в тёмное кружево перчатки, ладонь…

Удара я уже не чувствую.

Сердце перестаёт биться.

… Передо мной – Совет Старших. Впервые за многие десятки лет среди сестёр нашлась та, что готова назвать себя Магистром Клана. И им предстоит решить: достойна ли она этого звания.

Зал Совета полон. На стенах горят тысячи свечей, огромные окна занавешены тяжёлыми шторами. По багряному бархату скользят мягкие блики, и я не могу отвести от них взгляд. Я стою в центре зала, на небольшом возвышении, и взгляды всех присутствующих устремлены на меня. Я застываю неподвижной и гордой фигурой – мне нельзя сейчас показать свой страх и свою нерешительность.

Никто не ожидал от меня такого поступка. От меня вообще такого не ожидали! Все привыкли к тому, что я – серая мышь, трусливая и слабая. Но я докажу, что достойна стать Магистром!

Чуть в стороне стоит моя Верная. Шаннея. Она ободряюще улыбается мне, я немного успокаиваюсь. В конце концов, у Ордена наконец должна появиться Магистр, слишком долго мы стояли в стороне.

– Испытание!

Голос одной из Старших гулко раскатывается по залу. Улыбаюсь кончиками губ. Я знаю, что они от меня ждут. Всем был известен мой страх.

Поднимаю руки перед грудью, в ладони зажат кинжал. Сталь разрезает кожу на запястье, карминовые капли скатываются по лезвию и подают на антрацитовый мрамор. Вздох, другой. Понимаю, что пришла сюда зря. Зря! Зря пришла в давно пустой зал и встала перед троном Магистра. Зря заявила о своём праве… Теперь я должна принести в жертву свой страх. Но я уже давно от него избавилась. Древним, страшным, жестоким ритуалом вырезала кусочек личности. Ради чего? Трона, который мне не так уж и нужен? Только чтобы доказать, что я сильная…

И я не знаю, что будет, если меня сочтут недостойной. Вернее, наоборот, знаю. И это не самое приятное знание, уж поверьте. Старшие не будут милосердны ко мне, раз уж я набралась смелости во весь голос заявить о себе.

Кровь шипит на раскалившемся камне, мрамор становится удивительного винно-алого цвета. Моя жертва принята.

Тяжёлая выжидающая тишина. Они до последнего верили, что моя кровь будет пролита зря. Но им я уже доказала. Осталось доказать себе. Последняя ступень, страшная и необходимая. Подхожу к давно пустующему трону и сажусь на него. Передо мной сгущается дымка, и сквозь неё я вижу своё будущее. Самый страшный момент во всей моей жизни: прошлое или будущее. Я стою в центре медленно разгорающегося костра, вверх валит густой дым от сыроватых дров. Перед костром стоят несколько людей, но я не могу их рассмотреть. Едкий дым щиплет глаза. Внезапный порыв ветра сдувает его в сторону. У каменной стены большого замка стоит самодовольный человек в белой рясе, вокруг него толпятся несколько гвардейцев. Дама с обрюзгшим лицом, сбившейся причёской и множеством драгоценностей. И Мой Лорд… С безразличным спокойствием смотрящий сквозь меня. Меня для него больше нет…

Всё было зря.

Дымка рассеивается, а я с трудом сдерживаю крик, рвущийся с губ. Сдержала. Ледяная маска уверенности не дрогнула. С независимым и непоколебимым видом остаюсь сидеть на троне, понимая, что когда-нибудь случится именно то, что я видела. Я справлюсь. Я докажу, что несмотря ни на что, я буду сильным Магистром.

В зале гаснут все свечи, прозрачно-багряный цвет бросает колдовские блики на лица сестёр. У Ордена снова есть Магистр…

Крики. Панический писк Леди. Я не могу пошевелиться. Вспоминаю: я умерла. Снова. Нет боли впервые за последний круг. Нет чувств, горечи и тоски. Нет сомнений, бесконечный метаний между двух огней. Нет ничего. Я абсолютно свободна, как в Беге С Ветром. Но пропускать происходящее я не собираюсь. Теперь, если сосредоточится, можно увидеть, что за суматоха случилась. Небольшое усилие и перед внутренним взором предстаёт моя комната-камера.

С вежливым интересом разглядываю своё мёртвое тело. Крупные черты лица, скулы заострены, губы побледнели. Если бы я была жива, мне, наверное, сейчас было бы очень не удобно лежать. Старая куртка с металлическими пластинами на груди сильно потёрта, кольчуга под ней потемнела, давно надо почистить. Я скептически хмыкаю. Меня никто не слышит. Ведь я даже не призрак.

Леди стоит над моим телом, прижав ко рту ладони. В её глазах панический ужас. В комнату вихрем входит Милорд. Снова удивляюсь этой его способности – вроде, идёт спокойно и неторопливо, но не покидает ощущение, что смотришь на стремительный и лёгкий ветер, несущий ледяное дыхание Той Стороны.

– Что ты с ней сделала? – его холодный властный голос пробирает до костей… к счастью, у меня уже нет тела. Или, пока нет? Хм, интересный вопрос…

Леди испуганно сжимается, втягивает голову в плечи и безмолвно качает головой. Милорд продолжает смотреть на неё. У него очень тяжёлый, мёртвый, страшный взгляд… Лёд и камень, страшное равнодушие, не знаешь, что он сделает дальше – без объяснений вонзит тебе в грудь кинжал или тихо рассмеётся и уйдёт. Эта неопределенность, невозможность предугадать его действия, просчитать его чувства и мысли, пугает гораздо больше выставленного на показ могущества.

– М-мой Л-лорд, – заикается женщина. Мне нравится смотреть на затравленное выражение её лица. Конечно, на огонь смотреть приятнее, но за неимением оного можно любоваться и на её страх.

– Что. Ты. С ней. Сделала? – медленно и чётко выговаривает Милорд, не отводя от неё взгляда. Звонкие и злые слова звучат, как забиваемые гвозди в крышку гроба. В крышку её гроба. Я довольна. Она уже получила ответ.

Она горько всхлипывает, пряча лицо в ладонях. Он холодно следит за её большей частью наигранными слезами. Ему не нужны её сбивчивые объяснения. Он и так всё понимает. Но она всё-таки пытается оправдаться.

– Мой Лорд… Любимый! – Я в ярости бросаюсь на неё, на не могу её даже коснуться. Мои руки проходят сквозь неё. Хотя… в моём нынешнем состоянии у меня нет рук. Больше всего я сейчас похожа на… клок тумана. Невидимый клок тумана. Это будет самое близкое сравнение. – Я… клянусь… я ничего ей не сделала!

Он просто смотрит. Я задумываюсь: а что бы почувствовала я, смотри он на меня так? Я бы сделала всё, чтобы ему угодить. Ибо его недовольство – самая страшная пытка. За его улыбку я пойду на всё, кроме…

От былой ярости не осталось и следа. Зачем, если можно просто наблюдать за её метаниями?..

– Клянусь… – хрипло продолжает рыдать она, – я просто хотела ударить её. Не успела!.. Я её и пальцем не коснулась!.. Клянусь своей любовью! – пронзительно взвизгивает она. Я морщусь. Крейя упала на колени перед Милордом, простирая ему руки и в сдавленных подвываниях продолжая клясться своей любовью.

… кроме унижения. Я не перед кем и никогда не унижусь. Даже перед ним. Прости, Мой Лорд, но гордость моя меня сильнее…

– Не клянись тем, чего нет, – спокойно произносит он. В его голосе нет гнева. Только иней, ярко и остро сияющий в серебряном свете. Я чувствую мягкий, режущий кожу холод, способный даже душу превратить в ледяную скульптуру: прекрасную, как сказочный сон, полупрозрачную, блестящую, хрупкую, но абсолютно холодную и мёртвую. Прикоснувшись к ней, почувствуешь иней на пальцах.

Мне так нравилось ощущать в ладонях хрупкие кристаллики инея, что я потеряла к ним чувствительность. И его холод больше не может подчинить меня.

Он отвернулся от рыдающей женщины. Я вздыхаю, вспомнив маму. Она никогда так его не боялась. На неё его взгляд не действовал. На меня, впрочем, тоже.

Он настораживается, чутко прислушивается. Да куда же ему услышать меня! Меня!! Меня же больше нет!

Тряхнув головой, словно отгоняя назойливое видение, он присаживается на корточки возле моего тела. Устраиваюсь напротив него, чтобы видеть его лицо.

Он деловито проверяет пульс, убеждается, что я, моё тело, мертво. Я пристально вглядываюсь в его черты, пытаясь уловить хоть проблеск чувств. Любых. Сожаления, печали, облегчения… Только пусть он не выглядит так равнодушно!

Он медленно встаёт. К нему подбегает Леди, успевшая привести в порядок своё платье. С косметикой не всё так радужно: белила смазались, неровно застыв на щеках. Тени потекли, грязно-серыми разводами расчертив её щёки. Знак Силы исказился, больше всего теперь напоминая сплющенного жука.

– Что с ней? – старательно разыгрывая сочувствие, взволнованно спрашивает она.

Его неподвижный взгляд останавливается на смазанном знаке. Неожиданно вспоминаю теперь этот рисунок Предательства, используемый в Южных пределах, откуда родом династия моего Лорда.

Внезапно его губы искривляются в странной улыбке. Он поднимает ладонь, словно хочет коснуться виска Крейи, но кончики его пальцев замирают совсем рядом, не касаясь знака. Скользят над ним.

– Моя милая, – я вздрагиваю прежде, чем улавливаю в его голосе усмешку, пахнущую полынью, – как всё оказалось просто. Достаточно всего лишь слегка коснуться вашего знака, – он двумя точными касаниями придал ему точное сходство с «Предательством», – и станет видно ваше истинное лицо…

Было что-то в его голосе, что заставило женщину отшатнуться, словно от удара. Она смотрит на него с паническим ужасом, её губы дрожат, как у обиженного ребёнка. Мне её даже немножечко жалко. Совсем чуть-чуть.

Он отворачивается. Теперь она действительно перестала для него существовать. Я удовлетворённо киваю, чувствую, как тают стальные нити паутины, наскоро наведённые на гранда этим странным магом, называющим себя отче. Теперь гранд свободен в своих решениях.

Он наклоняется над моим телом и подхватывает его на руки. Держит его осторожно, словно это хрупкая фарфоровая кукла из древней коллекции, безумно дорогая, безумно старая, и уже давно никем не замечаемая, не вызывающая никаких эмоций.. Дыхание (разве я сейчас могу дышать?..) перехватывает от жгучей обиды, но я беру себя в руки (хм, у меня сейчас и руки есть?!), утешаюсь, что он просто не хочет показывать свои чувства на глазах Крейи.

Она сидит на полу, размазывая по лицу белила, тушь и слёзы. Он уже у двери, не оборачиваясь, тихо говорит:

– Она была нужна нам живой.

Кристальная ясность осознания похожа на морской прибой: гигантская волна тёмной стеной нависает над головой, и в мире остаются только ты и беспощадная равнодушно-жестокая стихия. И когда масса ледяной водой обрушивается на тебя, ты уже успел подумать, что это конец. Но соль разъедает распахнутые глаза, лёгкие беспомощно дёргаются, наполненные водой, привкус йода на губах заставляет сердце мчаться галопом, словно оно хочет отмерить все удары за не прожитую жизнь… И конец – это свет над толщей воды, отделяющей тебя от поверхности. И когда вода выносит твоё тело на берег ты уже мёртв…

Понимаю, что Милорду всё равно, жива я или мертва. Он попрощался со мной ещё тогда, семнадцать кругов назад, в светлом зале, когда мама вычёсывала мои косы. Он знал, что я уже никогда не смогу быть просто его девочкой. Меньшего ему не надо.

Крейя осталась рыдать в комнате, и гранд несёт моё тело… куда-то. Лёгким стремительным ветром следую за ним по пятам. В душе клокочет солёная злость и кислое равнодушие. Он приносит моё тело к Киру.

Сын Ночи стоит спиной к окну. На металле ажурной решётки видны слабо фосфоресцирующие знаки, не дающие ему тянуть силы из тьмы. У него всё ещё связаны руки, и он выглядит сильно потрёпанным. Чёрные волосы торчат во все стороны, напоминая неаккуратный сноп. Под глазом наливается яркий и многоцветный синяк. Но он с поистине аристократическим спокойствием встречает ворвавшегося Милорда. Скользнув спокойным взглядом по моему телу, он хрипло спрашивает:

– Чем могу быть вам полезен, Лорд?

Тот предельно аккуратно сгружает тело на кровать и оборачивается к Киру. Его глаза лихорадочно блестят на спокойном лице.

– Оживи её.

Тут Сын Ночи замечает меня и удивлённо приподнимает брови – при нём я ещё ни разу не умирала, предпочитая на одну ночь в круге уходить куда подальше от любопытных глаз. Я посылаю ему нервный угрожающий импульс. Пусть только попробует вмешаться!..

Милорд заметил взгляд некроманта, направленный поверх своего плеча. Резко обернувшись, он осматривает помещение, естественно, не заметив меня. В руке он сжимает длинный меч, неизвестно откуда выхваченный, балансирующий между ним и Киром в нейтрально-защитной позиции, легко преходящей в атакующую.

– Что там было? – сквозь зубы произносит гранд.

– Было, – равнодушно пожимает плечами Сын Ночи. – Там ничего нет.

И он не соврал. Там уже действительно ничего нет. Я переместилась за плечо к Киру, чтоб он прекратил на меня удивлённо глазеть.

Тишина. Лорд ждёт ответ.

Кир отрицательно качает головой.

– Почему?

– Бесполезно. Не тот профиль. Ограничивающий браслет. Слишком сильное различие в Силе, несовместимость может привести к её окончательной смерти. – Он смотрит прямо в глаза Милорду. Завистливо вздыхаю: у меня никогда не хватало решимости, чтобы смотреть на него так спокойно. – Выбирайте любую причину на ваш вкус.

– Уничтожу! – рычит гранд, в его глазах мелькает затравленно-яростное выражение.

– Так нас и так должны сжечь. Она, – кивок в сторону тела, – хотя бы умерла спокойно.

Спокойно? Это называется спокойно?! Никому не пожелала бы такой смерти! Разве только самому Киру…

– И не жалко? – немного подуспокоившись, вкрадчиво спрашивает Милорд.

– Жалко. Только не её, а те знания, что она хранила.

Довольно хмыкаю. Если бы не эти клановые тайны, хранителями которых являемся мы одни, мы бы уже давно друг друга перебили. И мы все пять кругов упорно ищем тех, кто в состоянии принять наши знания. Но инквизиция сожгла их в первую очередь…

– Kerret-llann! – разъярённо выдыхает Милорд. Стремительно выходит из узкой комнаты, вокруг него словно бушует вьюжный вихрь. Резко и гулко хлопнула дверь. Моё тело осталось лежать на двуспальной кровати.

Кир несколько мгновений продолжает стоять неподвижно, закрыв глаза, в безуспешной попытке унять бушующие эмоции. Я с любопытством подаюсь вперёд, но тут же с разочарованным вздохом отступаю. Чувства Сына Ночи беспросветной черноты, как плащ его Госпожи. И они для меня смертельны.

Он с глухим рыком мечется по комнате, как вольная птица в узкой клетке. Нет, недовольно качаю головой, неудачное сравнение. Как загнанный зверь. Смертельно опасный, жестокий, беспощадный, но абсолютно бессильный в своем заточении. Кир делает ещё несколько медленных заплетающихся шагов и, как подрубленный, падает на колени перед кроватью. Он с беспокойной тревогой смотрит на моё лицо – я умерла переполненная равнодушной издевкой, Aueliende же сохранила все эмоции и с гротескной нелепицей вылепила их на застывшем восковом лице.

– Надеюсь, ты знала, что делаешь, – хриплый шёпот над безответным телом. Обернувшись, он уже громко и спокойно говорит мне, – Надеюсь, ты мне объяснишь, что это значит. Это в твоих интересах.

Я слышу тщательно завуалированную угрозу. Пытаюсь развести руками, показывая, что в этом состоянии я не способна говорить, но добиваюсь только лёгкой вспышки, немного обиженной и… беззащитной. Кир устало мотнул головой в сторону, словно пытаясь отделаться от такой навязчивой галлюцинации, и с тоской перевёл взгляд на кровать. Сталкивать мёртвое тело своей коллеги и спутницы на глазах у её духа в огромной степени неразумно. Так же как и спать рядом с телом. Кто знает, когда я «оживу» на этот раз и что тогда ждёт Сына Ночи: кинжал в шею или пробуждение на полу?

Он ложится прямо на голый пол. Мне становится его чуть-чуть жалко и чуть-чуть перед ним стыдно. Но совсем чуть-чуть. Ровно на столько, на сколько он заслужил.

Чувствую хрустальные часы безвременья, бледно-золотистый песок тонкой струйкой пересыпается в нижнюю, почти пустую часть. Понимаю, что здесь мне больше делать нечего.

Сквозняком проникаю в коридор, просочившись сквозь узенькую щель между дверью и полом. Сосредотачиваюсь, пытаясь понять, откуда веет острым холодным бризом. Под самым потолком прозрачной тенью устремляюсь в ту сторону. Это похоже на охоту, кровавый инстинкт ведёт меня вперёд. Догнать, настичь, убить. Слова плавают на краю сознания – в таком состоянии я могу легко контролировать охотничий транс. Напряжённое ожидание заветного мига заставляет увеличить скорость, пламя факелов неуверенно колышется там, где я пролетела, пугливо пригибается и гаснет. За мной бежит Тьма. И я впервые не боюсь её.

Останавливаюсь перед широкими двойными дверями из драгоценного белого дерева. По косяку змеятся ровные цепочки рун, в центре – стилизованное изображение Всеединого – чёрный змей, заглатывающий свой хвост. Вежливый намёк, что мне туда нельзя. Запретный плод сладок, но меня отбрасывает от двери. Бьюсь в неё, пытаюсь попасть внутрь. Охотничий транс мягко переходит в боевой.

Надо просто вовремя остановится. Основная истина Чародеек, вбиваемая в послушниц с первых наставлений. Я уже не первый раз так срываюсь, позабыв о ней. Я никогда не была образцовой Чародейкой Крови. И в то же время я была Магистром Клана.

А значит, цель должна быть достигнута любыми способами.

Лёгкое колыхание воздуха вокруг меня. Со всем можно договорится, и теперь я могу слышать разговор гранда и отче.

– Очень, очень жаль, – с притворной грустью вздыхает священник. Я чувствую движение воздуха по ту сторону двери, словно от одновременно спокойного и раздосадованного движения. Так можно узнать гораздо больше, чем просто наблюдая за чистыми эмоциями.

Хриплое дыхание, тихий стук стекла по столу. Звяканье, сменяющееся бульканьем.

– Некромант отказался воскресить пособницу? – уже совсем спокойно и по деловому. Резкое и незаметное колебание, как от импульсивного кивка. Театрально-сострадательный вздох. Тяжёлые размеренные шаги к дверям. Липкий страх на миг затмевает разум и я взмываю к потолку, пытаясь слиться с ним. Меня здесь нет, это лишь блики факелов… Меня здесь нет… здесь нет…

Нет.

Двери распахиваются, пропуская недовольного отче. Он сосредоточенно хмурится, словно просчитывая ходы в Большой Игре. Он так взволнован и недоволен, что не замечает ничего вокруг себя. Это мой шанс. Осторожно проскальзываю в открытую дверь и в недоумении останавливаюсь. Небольшое, задымлённое сладковатыми курениями помещение вмещало в себя только небольшой стол и стул, на котором сгорбившись восседал Мой Лорд. Перед ним стоял хрупкий бокал из rekk'ell[11], прозрачного и очень хрупкого на вид камня, и высокий глиняный кувшин от которого несло самогоном. Удивлённо вздрагиваю. Что могло случится с Милордом, что он топит свое горе в… столь низкопробном пойле?

Он неподвижно смотрит в одну точку на грязной столешнице. Я подлетаю ближе. Не могу справится с искушением и провожу тщательно воображаемой рукой по его встрёпанным волосам. Он вздрагивает и озирается. Меня он не видит. Что-то бормоча себе под нос, он дрожащей рукой пытается наполнить бокал, но часть самогона разливает мимо. Несколько мгновений смотрит сквозь стол, потом залпом выпивает. Дрожащей рукой пытается поставить бокал, его взгляд спотыкается… на мне. Хрупкий звон разбитого бокала.

Никогда бы не подумала, что вещь из rekk'ell так легко разбить. Просто раздавив в руке.

Милорд смотрит только на меня. В его глазах я вижу немую тоску, тяжёлую горечь, острую безнадёжность и безысходность. У него сейчас очень страшные глаза.

А ещё я в них вижу своё отражение. Не клок прозрачного тумана, а себя прежнюю.

– Моя девочка… – горький шёпот. Тянусь к нему, желая и боясь коснуться и разорвать тонкую паутинку иллюзий.

Перед глазами возникает образ песочных часов, неумолимо отсчитывающих моё время. Песка осталось так мало… Понимаю, что не хочу, чтобы это мгновение исчезло. Оно должно длиться вечно. Осторожный лёгкий толчок – и часы переворачиваются на бок, песок замирает в двух половинах неровными мерцающими частями.

Я смотрю в его глаза, пытаясь… нет! не понять!.. просто запомнить. (И этот миг драгоценной жемчужиной сияет в холоде остановившегося времени). Этот миг – вечность.

Но и вечность заканчивается чёрным небытием расплаты.

Песочные часы разлетаются яркими острыми искрами. Осколки хрусталя танцуют перед глазами, как снежинки в безветренную погоду. (Я видела их однажды на горном перевале). Золотистый песок выстилает ровную невесомую дорогу в чёрном беспамятстве, и я знаю, что должна следовать по ней.

Прощай, Мой Лорд…

Плохо. Мне плохо. Так плохо, что хуже уже быть не может. Но я счастлива!

(Хотя бы потому, что это положение вещей заставляет надеяться на лучшее).

Тело болит. Всё. Запястья выкручены и привязаны над моей головой к пористо-ржавому кольцу. Ноги подгибаются, упираясь в неровную платформу. Сквозь подошву сапог чувствую тупые уколы – кто-то пытается подпихнуть побольше хвороста. Затекла шея, пытаюсь поднять голову. Сквозь закрытые веки проникает холодный сумрачный свет. Голова даже не болит. Возникает чувство, что её просто нет. Думать мне, соответственно, нечем.

Как всегда… не в последний раз…

Хотя, скорее, именно в последний. Не надо быть Посвящённой S'ien'ter[12], чтобы понять, что происходит.

Но я всё же открыла глаза. Точнее, попыталась. Слабо дёрнулись веки, отказываясь повиноваться. За спиной чувствую прозрачный льдисто-тёплый вздох. Кир. Он сомневался, что я жива. Глупый. Я так просто не умираю.

Усилием воли всё-таки чуть приоткрываю глаза. Медленно возвращается слух, накладываясь на полученное изображение. Отче читает прочувственную проповедь о том, что мир в этот прекрасный день (тебе бы моё состояние, отче, посмотрела бы я, насколько был бы тогда день прекрасным!) избавляется от двух чудовищ…

– Мир с нашей смертью теряет часть себя! – не выдержал Кир. Он прикован с другой стороны позорного столба. Пытаясь сдержать чистую ярость: здесь обычно казнили разбойников или наёмных убийц, пытавшихся убить Милорда (никому это не удавалось, – моя мать знала своё дело), пороли провинившихся слуг.

И меня?! Здесь?! Наравне с теми? Да они с ума сошли!

– Молчи, отродье окаянной тьмы! – гневно восклицает отче. Позади него стоит с безучастным видом Мой Лорд. По нему не видно, что он пил всю ночь, но уже не скажешь, что это очень опасный хищник, каким его привыкли считать все. Просто очень усталый и уже не молодой мужчина. Чуть в стороне с чувством собственного достоинства стоит Крейя. Она успела себя привести в порядок, макияж на её лице безупречен, также как и дорогое шикарное платье, и подобранные под его вызывающе-багровый цвет рубины в ожерелье. Только вот глаза подкачали. Покрасневшие, с чуть припухшими веками. И затравленный бегающий взгляд.

– Да очистит их святой огонь! – восклицает торжествующий отче. Кто-то излишне услужливый подаёт ему зажжённый факел. Священник широким и презрительным жестом бросает его на сухие, но уже успевшие покрыться холодной влагой дрова.

В ветви летят и другие факелы. С сухим потрескиванием занимается пламя. Очень медленно. С церемониальным поклоном отче подаёт два горящих факела Милорду и Крейе. Женщина недовольно поджав губки, берёт его и, подойдя к не разгоревшемуся костру поближе, брезгливо швыряет факел почти мне под ноги.

Мой Лорд устало опустив голову медленно подходит к костру. От влажных веток валит густой дым, я захожусь в кашле. Милорд вскидывает голову и сталкивается с моим тяжёлым взглядом.

«Предашь?»

В его глазах мелькает радость, но тут к нему подходит отче, предусмотрительно остановившийся чуть позади Милорда.

– Чего вы медлите?

С глухим рыком Милорд разворачивается одним незаметным слитным движением и впечатывает факел прямо в лицо священнику. Схватив свободной рукой его за ворот белой рясы, гранд отшвыривает отче к стене. Рычит на остолбеневших гвардейцев:

– Потушить костёр!

Крейя жмётся к стене, пытаясь стать незаметней. Стражники спешат выполнить приказ своего сюзерена.

Едкие белые язычки дыма поднимаются над тлеющими ветвями. Сжимаю зубы и с хрипом пытаюсь вдохнуть. С шипением разбрызгивается вода о горящие ветви. Мало…

Гвардейцы перепуганными муравьями мечутся по двору, одни таскают из колодца холодную воду, мгновенно подёргивающуюся тонким ледком. (И это приближается зима…) Другие судорожно пытаются определиться с ситуацией. Конечно, отче не стал плести на каждого из воинов персональную стальную паутину, просто поставив небольшое внушение, как раз на такой случай. Пока они ещё служат гранду-отступнику, но когда проснётся сила…

Милорд натянутой тетивой замер напротив костра, внимательно вглядываясь в танец огня. Он готов телами людей выстелить себе путь, чтобы снять меня с костра, но тогда мы умрём немногим позже… Но – вместе.

Дышать становится всё тяжелее, лёгкие с болью дёргаются в судорогах, пытаясь получить ещё хоть чуть-чуть воздуха. Слипаются глаза, кружится голова, начинает мутить. Краем сознания отмечаю стальной вихрь. Ледяной мазок стали по запястьям, слегка коснувшийся кожи, но не причинивший ей вреда. Разрублена верёвка, ноги подгибаются, но мне не дают упасть. Чьи-то руки (знакомые, надёжные, забытые) подхватывают меня, прижимают к себе. Ветер на щеках, едкий дым остаётся где-то позади.

И чуть погодя – сдавленный шёпот:

– Всё в порядке, моя девочка, всё уже закончилось…

Чувствую себя маленькой и слабой, как на первой моей охоте. По-детски всхлипываю, сдерживая беспричинные слёзы. Прижимаюсь щекой к его груди, чувствую кожей смертную стылость инея на его одежде. И не пытаюсь больше сдержать слёз. Милорд шепчет что-то успокаивающее, осторожно гладит рукой по голове – ему уже приходилось меня однажды утешать. Всё случается впервые… тогда я впервые убила… Всё может повториться и стать привычным. Но утешать он по-прежнему не умеет.

Успокаиваюсь также внезапно, как и начала плакать. Осматриваюсь. Костёр почти потух, на земле сидит мрачный Кир, растирающий покрасневшие запястья. Гвардейцы стоят чуть в стороне, словно стадо овец, оставшееся без вожака. Они не могут ничего понять, они не могут ничего решить. И в этой тишине тонко звенит далёкий крик:

– Гранд сошёл с ума!

Милорд вздрагивает, окидывает двор цепким взглядом, заглядывает в глаза каждому воину. Всего мгновение, – но его хватает, чтобы внушить им дикий неконтролируемый страх. Чувствую вспышку эмоций, будоражащую и бросающую в дрожь.

Мой Лорд медленно пятится, не спуская спокойного взгляда со своих воинов. Я покорно следую за ним. Кир, вскочив, пытается догнать нас. Он слегка прихрамывает на одну ногу.

Яростный крик фанатика раздаётся совсем близко, над нашими головами. Человек с горящими святым огнём глазами высовывается из окна:

– Схватить его! Пусть отвечает перед судом Всеединого..

Зря он так. Арбалетный болт с чавканьем вонзается ему в правый глаз. Сам арбалет также быстро, как возник, исчезает в складках белоснежного плаща Милорда. Тело так и остаётся висеть, наполовину свесившись из окна. Милорда не зря считают опасным хищником. Интересно, он всегда с собой таскает взведённый арбалет? И тетива не ослабевает? Интерес-с-сно-о-о…

Ладонь рефлекторно скользит по бедру, там где должен крепится мой кинжал. Острый панический страх накатывает волной, когда понимаю, что моего ритуального оружия в ножнах нет. Судорожный, импульсивный зов к кровавой стали – и в моей руке снова оказывается привычная тяжесть кинжала. Облегчённо перевожу дыхание, отступает накатившая паника.

За что я люблю Цитадель Солнца, так это за множество укромных местечек, бесконечных лабиринтов и нагромождение хозяйственных строений во внутреннем дворике. Затеряться среди них – как вздохнуть, надо просто знать, куда какой поворот ведёт. И уж кто-кто, а хозяин Цитадели знает наперечёт все ходы и закоулки. Бегу вслед за ним, слышу за спиной дыхание Кира. Невдалеке постепенно нарастает шум погони. И это называется верная гвардия!..

Бежим, петляя по небольшому пространству, заключённому в кольцо стен. Узкие щели повороты… и так без конца. Чтобы попасть к внешнему кругу стен, возле которых стоит конюшня, надо пройтись по самой Цитадели, пробежаться по широким и прямым коридорам, как-то разминуться с преследователями и выйти через парадный вход. Но это нужно только тем, кто знает только об общеизвестных путях.

Мы же можем немного смошенничать, благо опыт догонялок по замку и прилежащей территории у нас имеется. Старый опыт, который ой как не легко потерять. И тут уже я веду нас, а не Милорд. Ручаюсь памятью клана, о нескольких ходах не знает даже он!

Только весь вопрос в том, смогут ли двое рослых мужчин пролезть там, где когда-то играючи проходила я? Как оказалось, смогли, правда, Кир едва не застрял, и выбравшись из очередного тайного хода (узкая щель, открывающаяся в нишу с массивной каменной статуей, загораживающей выход), он шёпотом высказал мне всё, что подумал. А подумал он много и нецензурно. Отмахнувшись от него, бегу по тёмным подвальным коридорам, пустынным и тихим. В одном из помещений, сквозь подвальное окошко падают косые лучи света. Раньше, чтобы выбраться, мне приходилось подтаскивать под окно всякий хлам, теперь же меня заботит сама возможность выбраться сквозь эту щель.

С внешнего двора слышны пока тихие тревожные звуки, мужчины начинают нервничать, хотя их лица невозмутимо спокойны. Уцепившись за рассохшуюся раму окна, подтягиваюсь, выскальзывая во двор. Следом выбирается Мой Лорд, а Кир снова едва не застревает. Виноват развожу руками: этот путь чуть дольше и более труден, но выводит он сразу к нескольким амбарам, кузнице и конюшне.

И по закону подлости, именно в этот момент со стороны ворот показываются первые гвардейцы.

Милорд стремительно сворачивает в грязную щель между кузницей и конюшней, что я растерявшись не сразу следую за ним. Из задумчивости меня выводит Кир, резко дёрнув за собой. Он уже успел избавиться от зачарованного браслета и первые преследователи, заметившие нас, падают мёртвыми. Сын Ночи не церемонится в врагами.

Идти приходится боком, и то постоянно опасаясь застрять. И как я раньше здесь пролазила? Мой Лорд ждёт нас на небольшом пятачке, его белый плащ испачкан и порван, тёмные пыльные разводы на дорогой ткани выглядят неестественными и фальшивыми.

Убедившись, что мы не отстали от него, мой сюзерен с лукавой улыбкой кивает мне в сторону задней стены конюшни. Понимающе и вместе с тем виновато киваю. И как я могла предположить, что властитель Цитадели может не знать, как я умудрялась тайком выводить своего коня со двора?

Вся задняя стена конюшни и обширный участок крепостной густо заросли изумрудными ветвями дикого винограда и плюща. Если отодвинуть на определённом участке эти заросли, открываются небольшие дыры в обоих стенах, как раз для лошади. Именно так я раньше удирала на недозволенные прогулки.

Приподнимаю крепко сплетённые ветви, тенью проскальзываю в конюшню. Несколько минут стою на месте, пока глаза не адаптируются к темноте. Хотя и грифона, и химеру я отчётливо ощущаю – от них до сих пор фонит нашей магией, чистой силой, пропитавшей наших летунов не хуже, чем нас самих. Удивлённо смаргиваю, не дождавшись активации ночного зрения. В бешеном спокойствии вздёргиваю верхнюю губу во въедливом недовольном шипении. Слышу ответный рык львиной головы – химера узнала хозяйку. Лошади начинают волноваться, подозрительно косятся на неожиданно появившуюся тень. Стремительно подхожу к вольеру с моей верной спутницей, откидываю холодный крюк, покрытый влажными капельками измороси. Химера вырывается из тесного загона, привычно тычется в ладонь влажными носами. Даже драконья голова с самым склочным характером приветливо выдыхает тонкую струйку дыма.

Закрываю глаза и принюхиваюсь – найти грифона Кира будет тяжелее, он менее восприимчив к вязкой силе Среброокой Госпожи. Но химера сама ведёт меня к соседнему вольеру. Улыбаюсь уголками губ, выпуская вольную полу-птицу. Подозрительный шум заставляет меня вскинуть голову, напрягаю до предела слух. До меня долетают далёкие острые эмоции одержимости и погони, когда кровь бьёт в голову и разум отключается, предоставляя свободу древнему охотничьему инстинкту. К сожалению, сегодня (да и в последние пару кругов) у меня нет настроения играть в эту занимательную для обеих сторон игру.

Легко и неслышно подбегаю к «чёрному выходу». Они уже ждут меня. И они уже успели выявить сильнейшего. Нетерпеливо повожу плечами, выпуская летунов. У мужчин не было времени на полное сражение, но им хватило и поединка взглядами. Это так легко понять, просто чуть внимательнее всмотревшись в пугающе спокойное лица Кира и устало-равнодушное – Милорда. Топот ног слышно уже здесь.

– Спешите, я смогу их задержать, – короткие, рубленые фразы, колкие, как разбитый алмаз. Гранд двумя взмахами незаметно извлечённого из складок плаща меча разрубает изумрудную завесу. Кир выскальзывает первым, ведя на поводу грифона. Следом неспешно бежит химера, постоянно оглядываясь на медлящую хозяйку.

Я нерешительно подхожу к Милорду, доверчиво заглядываю в его глаза. Он мягко улыбается, кончиками пальцев касаясь моих седых волос.

– Иди.

Я просто смотрю на него. Сколько раз я думала, что потеряла его? И сколько раз теряла на самом деле?

Сейчас – последний.

Только бы не расплакаться, только бы сломаться… И дело вовсе не в том, что я так боюсь показать свою слабость, нет. Он, единственный из всех, не только поймёт, но и не воспользуется моим состоянием. Просто… не хочу осквернять его последние минуты своей грязной и некрасивой истерикой.

О, Aueliende, почему ты всегда забираешь только достойных жизни, оставляя на этой стороне таких жестоких тварей, как я?! Если бы я могла заменить его в твоих чертогах, но я не имею права, и от этой глупой отговорки мне ещё паскуднее.

Жадно смотрю в его глаза, запоминая льдисто-звёздный оттенок серебряной стали. И горечь, тоску, боль и усталое удовлетворение, пульсирующие в глубине его зрачков…

– Иди, моя девочка. Lerre yini verts. Llet cer.

Всхлипываю и не оглядываясь ухожу, чуть пригибаясь, проходя под обрубленными ветвями плюща. Знаю: стоит оглянуться, столкнуться с безысходностью в его глазах, так ярко контрастирующих с улыбкой на тонких губах, – и я не смогу не остаться с ним навсегда, не броситься защищать своего Лорда от любой опасности.

Ухожу.

Тихий хрустальный звон, острая холодная боль в запястье. Удивлённо подношу к глазам руку, краем сознания отмечая, что всё подёрнулось мутной дымкой слёз. Браслета нет. Только алое вздутие кожи напоминает о вчерашнем ожоге. Удивляюсь прихотливости времени. Кажется, это было не меньше круга назад…

Предчувствие близкой опасности заставляет тело бросится вперёд, разум обжигает паникой. Уже по земле откатившись с траектории предполагаемого удара, сетую на расшатанные нервы. Но всё равно оборачиваюсь.

И застываю, закусив до крови губу.

Цитадель Солнца объята чистым серебряным светом. Оно тянется вверх, чтобы в следующий момент в неистовом танце опасть вниз, к самой земле, обнажив ставшие вдруг неестественно хрупкими стены. Стальной оттенок дикого, несуществующего пламени, призванного последней волей, сжигающего всё, до чего способно дотянуться. Беспощадное. Холодное. Прекрасное.

Милорда не зря считали опасным хищником.

Тяжёлая ладонь касается моего плеча. Сквозь заледеневшую ткань куртки, ледяной металл кольчуги пробивается скупое тепло. Только сейчас ощущаю, что меня колотит озноб.

– Что он сказал тебе? – Губы не слушаются, кривясь в гримасе боли и ненависти.

Я считала себя несчастной(?) когда у меня отняли Орден. Да. Но могла я себе представить, что мне случиться потерять что-либо более дорогое?.. Нет. Я верила, что терять мне уже нечего. Теперь нечего.

Всё, что можно я уже потеряла. Осталось только ухитриться потерять то, что не теряемо по определению. И ведь смогу же…

– Ничего.

Отрицательно качаю головой, показывая, что не поверила его словам. Кир сомневается, стоит ли говорить мне это. В груди медленно распускается хрупким цветком ярость, на этот раз не сдерживаемая самообладанием. Но столкнувшись с непоколебимой уверенностью в его глазах, что мне это знание повредит, цветок увядает, его лепестки опадают, сворачиваются пепельными хлопьями, кружатся под звуки реквиема.

– Lerre yini verts. Llet cer. Переведи.

Тишина.

– Гранд велел напомнить тебе, что ты обещала вернуться.

Хрупкий, увядший цветок осыпается водопадом осколков, складывающихся в причудливый узор недоумения. Пытаюсь понять, что хотел этим сказать Милорд, но быстро сдаюсь. Если гранд не хотел, чтобы его поняли, то даже мне с наскоку не разобраться.

Небесное пламя оседает в последний раз, открыв нашим глазам тонкие и прозрачные стены одной из самых неприступных цитаделей. Серебряный свет отразился не только в глазах Среброволосого Милорда…

Оборачиваюсь к Киру и сталкиваюсь с его пристальным взглядом. Среброзвёздная бездна, всеобъемлющая тьма, закованная в человеческое тело, сдерживаемая человеческой душой. И только сейчас понимаю, насколько же он нечеловечен.

– Идём.

Он кивает, не отводя от меня испытующего взгляда. Пытаюсь улыбнуться, вместо этого губы непослушно кривятся в горькой гримасе. Слёзы, впервые за множество кругов не сдерживаемые стальным корсетом самообладания, быстро текут по щекам.

Встряхнув головой, отгоняю от себя наваждение, тихим свистом подзываю к себе химеру. Она недовольно взмахивает хвостом и с независимым видом удаляется в сторону реки. Пытаюсь её нагнать, но ноги наливаются свинцовой тяжестью, и пристальный взгляд холодит спину. Плечо всё ещё хранит сухое тепло его пальцев.

– Спрашивай, – с глухим рыком поворачиваюсь к некроманту.

Он даже не обратил внимания на моё недовольство. Его голос как всегда звучит спокойно и безмятежно.

– Кто он тебе?

С удивлением отмечаю, что я совершенно спокойна. Абсолютно. Кристально. Как летнее солнце. Только вот ритуальный кинжал приставлен к горлу Кира, а сам он не может даже пошевелиться под тяжестью ловчей сети. В глубоких чёрных глазах хрустальные звёзды кружатся в смертоносном танце.

Я не-на-ви-жу отвечать на этот вопрос. И никогда не отвечаю. Некромант смиренно кивает.

– Кто ты ему?

Я удивлена. Чуть-чуть. Ровно на столько, чтобы убрать кинжал в ножны и задуматься над этим вопросом.

Я не смогу точно сказать, что значит… значил для меня Среброволосый Милорд. Много значил. Слишком много. Сюзерен погибшей от его руки матери, мой сюзерен… Самый первый наставник, предавший и преданный… Слишком тяжело. Ведь он значил для меня намного больше.

А что я для него? Этого уже узнать никто не сможет. Начинаю жалеть, что не додумалась спросить об этом у него. Я могла значить для него всё – а могла значить настолько мало, что он не считал меня достойной даже презрения. Но ведь не в этом дело?

Некроманту это не нужно знать.

– Я его дочь.

Всё остальное он сможет домыслить сам.

Недоуменно приподнятые брови, расширенные зрачки, в которых даже звёзды замерли в удивлении – такого Кир не ожидал. Со стороны я могла казаться любовницей или сестрой, привязанной к брату крепче, чем это позволяют кровные узы. И, честно говоря, мне наплевать, что там могло казаться со стороны.

Какая разница сейчас?!

За серой пеленой слёз ничего не видно, только размытые очертания предметов. Совсем по-детски, как-то наивно и беспомощно шмыгаю носом, размазываю слёзы рукавом.

И спотыкаюсь о взгляд Кира. Он улыбается, и я боюсь его улыбки, ведь в ней причудливо сплелись не ехидство и цинизм, а сострадание и желание помочь. Он поднимает ладонь, очень медленно подносит к моему лицу, словно хочет вытереть слёзы и прошептать «Не плачьте, Среброволосая Миледи»…

Отшатываюсь в гневе и испуге, взглядом приказываю Сыну Ночи забыть обо всём. Он кивает, но в его глазах всё ещё таится странная жалость.

Ненавижу его за это!

Волевым рывком подтаскиваю к себе обиженную химеру. Драконья голова снова пытается цапнуть меня за ногу, за что и получает. Взлетаю. За спиной слышу тяжёлые хлопки крыльев грифона. Холодный ветер высушивает остатки слёз.

«Прощайте, Мой Лорд. И… простите»…

Кир недовольно роняет на землю охапку хвороста, за которым я его посылала. Я не обращаю на него внимания – мне нельзя сейчас отвлекаться. На периферии взгляда улавливаю смутное движение, но не отвлекаюсь от своего рисунка. Кончик кинжала выводит на раскрытой ладони геометрически совершенный рисунок. Задача довольно простая, учитывая, что за круги наших странствий рисунок защитной звезды на ладони остался тонким белесым шрамом. Зачарованная сталь легко скользит по стянутой коже, оставляя за собой кровавый след. Круг, вписанная в него сложная многолучевая звезда, наложенная сама на себя несколько раз. И в центральный многоугольник вписан ещё один круг – самая надёжная из известных мне защит, магически незаметная и почти не затрагивающая ауру.

Главное – не сбиться, постоянно молить свою кровь и спасении, твердить об опасности, сохраняя безбрежное спокойствие.

Завершаю рисунок, выступившая кровь слабо фосфоресцирует в надвигающихся сумерках. Пара слов: и мольба, и приказ, – и вокруг нас вспыхивает увеличенный в несколько десятков раз рисунок. По земле тянутся и переплетаются выжжено-чёрные линии. Облегчённо вздыхаю. Меня уже несколько дней терзает страх, что я не смогу воззвать к своей крови.

Кир в глубокой задумчивости, граничащей с трансом, складывает хворост шалашиком. Я меланхолично смотрю на него, размышляя о том, что шевелить исчерченной ладонью мне нельзя – если нарушится кровавый рисунок, нарушится и защитная звезда, надёжно нас охраняющая.

Недовольно пинаю некроманта, заметив, что он уже сложил весь хворост в замысловатую шатающуюся конструкцию. Он вздрагивает и задевает рукой эдакий «шалашик», едва сохраняющий неустойчивое равновесие. Равнодушно наблюдаю за красивым падением этой «Лейкерской твердыни», улыбаюсь кончиками губ. Кир раздражённо ворчит, быстро и сноровисто разводя огонь. Ему предстоит поддерживать его всю ночь.

Я стараюсь устроиться поудобнее на твёрдой и холодной земле. Правая ладонь словно скована льдом, спина затекла, после беспрерывного дневного перелёта. За эти три дня мы успели улететь довольно далеко от Цитадели Солнца, и я пытаюсь убедить себя, что оставила также далеко боль, горечь и обиду. Только вот Кир постоянно на меня как-то странно косится, словно ожидая… чего-то… Срыва? Истерики?

Я равнодушно смотрю в небо. Матово-серая хмарь теперь кажется жемчужной полупрозрачной тканью, наброшенной на истинное лицо Госпожи моего спутника. Сквозь серую завесу просвечивает дикая, абсолютная тьма, в которой так легко потерять себя. Она завораживает, даже полускрытая, даже беззвёздно-спокойная… Я с усилием заставляю себя закрыть глаза. В ночное небо нельзя смотреть, если ты не принадлежишь к Детям Ночи. Летом, когда хмарь рассеивается на двадцать десятидневий, в ночном небе кружатся в бесконечно-бессмысленном, смертоносно-прекрасном танце яркие серебряные звёзды. Хрусталь их света и хрупкая тень луны, матового шара тёмной золотисто-ржавой стали, падающие на высеребренную инеем траву, создают нереально объёмное видение мира… Это время только для Сынов Ночи. Остальным так просто потерять себя среди этого сказочно прекрасного, на грани боли, миража… впустить в душу тьму ночи и свет звёзд, поймать острое чувство единства с ночью… и рассеяться в её пространстве, подарив себя равнодушной Госпоже.

Горький самообман, тонкая грань безумия и пустота в душе…

Я уже никогда не забуду эту ночную сказку.

Ловлю себя на том, что мягко скольжу между реальностью, сном и глубоким забытьем, которое принято называть трансом. Вяло размышляю, чего мне хотелось бы больше. Спать. Но я боюсь заснуть, боюсь снова увидеть во сне призрачно-хрупкие стены, отсвечивающие серебряной сталью его глаз. О-ох, неужели я не смогу отпустить это воспоминание? Надо бы, если я хочу жить нормально…

Если мне дадут жить нормально. Маленькое такое уточнение.

Резко открываю глаза, краем взгляда цепляюсь за золотистый отсвет костра. Тоска по несбыточно-прекрасной мечте отступает, освобождая место такой привычной тревоге. Слегка поворачиваю голову, чтобы увидеть застывшую тень, кажущуюся мокрым клоком ваты на фоне глухого сумрака полуночи. Мягкое свечение хмари, хранившей крохи дневного света, уже давно угасло. Пламя яркими бликами расцвечивает тьму.

– Что случилось? – Голос спросонья хрипловат, замёрзшие губы плохо слушаются, да и говорить мне откровенно лень.

– К нам кто-то приближается, – Кир странно напряжён, словно не может определить, представляет ли для нас опасность ночной визитёр или нет. Понимаю, что хочется – не хочется, а вставать придётся. Слегка повожу пальцами правой руки, ладонь отвечает мягким ноющим зудом. Кровь, образующая рисунок, спеклась, и можно шевелить рукой чуть свободнее.

Осторожно поднявшись, я подхожу к неподвижному некроманту. Правую ладонь приходится держать горизонтально, тыльной стороной вниз, чтобы не нарушить хрупкий узор кровавых линий. Прищуриваюсь, пытаясь разглядеть хоть что-то сквозь тьму. Сила крови поднимается во мне диким прибоем, застилая глаза багряной пеленой. Чем-то это похоже на охотничий транс, когда резко обостряются все чувства, открываются с совершенно другой, неизвестной ранее, чарующей стороны. В ноздри бьёт гнилостный запах абсолютного, панического страха, чуть пряный – недоверия и непонимания, и мерзостно-приторный – отчаяния. Слышу шаркающие шаги, когда человек еле волочит ноги, не находя в себе сил идти куда бы то ни было, но всё равно идёт, ибо оставаться на месте не может. Хриплое, прерывистое дыхание, редкие всхлипы тщательно сдерживаемых слёз. Бледно-зелёное марево приближающейся истерики.

Я отрицательно качаю головой, показывая, что не чувствую пока ничего опасного. Кир немного успокаивается, беспросветная тьма, охватывающая его фигуру, немного светлеет, почти сливаясь с тенями от костра.

Багряная пелена перед глазами наконец рассеивается, сменяясь ночным зрением. Я недоверчиво вглядываюсь в потеряно бредущую фигурку. Ночное зрение, увы, не даёт представления о внешнем облике объекта, яркими цветами обычно высвечивает предполагаемую угрозу. Фигура окутана равномерно сероватым мягким светом.

Перевожу взгляд на Кира (краем сознания отмечаю, что он светится холодным голубым и душно-чёрным) и ловлю алые искры в его зрачках – отражение моих глаз.

– Опасности нет.

Он не переспрашивает, уверена ли я. Если я говорю что-то так категорично, значит уверена.

– Кто это?

Он получает от меня презрительно-высокомерный взгляд (я не пророк, чтобы знать всё!), осознаёт глупость сказанного и досадливо хмурится.

Фигура подошла к внешнему кругу. На более близком расстоянии ночное зрение позволяет разглядеть примерную внешность. Невысокая, хрупкая, но вовсе не кажется слабой. Скорее всего, девушка. Молодая. Воин. Только вот это как-то не вяжется с удушливыми волнами страха, исходящими от неё. Она нерешительно переминается с ноги на ногу, не решаясь подойти. А может, её пугают красные угольки моих глаз.

Мы ждём. Все трое, кто первый сделает шаг. Теперь я начинаю чувствовать в ней какое-то несоответствие, которое уловил Кир. Словно она была не так давно мертва, но обострённые чувства охотничьего транса говорят о том, что у неё неровно бьётся сердце, закоченели руки, на коже множество болезненных царапин, уже не кровоточащих. Живая. Человек. Но что-то не так…

Я не выдерживаю первая. Перешагиваю сквозь внутренний круг, медленно иду по тонкому лучу звезды, дающему мне хоть какую защиту. Останавливаюсь в нескольких шагах от девушки, и, дезактивировав ночное зрение, пристально всматриваюсь в неё, ища то пугающее несоответствие. Она не двигается, лишь изредка шмыгает носом. Понимает, что ей некуда идти, так почему бы не остановиться здесь?

Киваю в такт своим мыслям. Осторожно протягиваю ей руку. Правую. Ладонью вверх, открывая перед ней завесу магической защиты. Она недоверчиво касается ладони только кончиками пальцев, словно пытается убедиться, что это не морок. Коротко усмехаюсь, когда она еле преодолевает желание вцепиться в меня, как утопающий в руку помощи. Тем самым утопив обоих. Про себя молюсь Aueliende, чтобы девчонка не повредила рисунок.

Нет. Мне удаётся провести девушку сквозь защиту, тем самым не нарушив её.

У границы внутреннего круга стоит Кир, натянутый, как тетива. Спокойно встречаю его пристальный взгляд, говорящий гораздо больше слов.

Ты рисковала.

Нет. Я предпочитаю рисковать чужими жизнями, а не своей.

Он понимающе криво ухмыляется, помогает усадить девушку к затухающему костру. Подбрасывает а него сучьев, подгребает откатившиеся угли ближе к центру. В неровном свете костра, отбрасывающем на наши лица резкие тени, разглядываем «нежданную гостью».

Она производит… страшное впечатление. Лицо с впалыми щеками, глубокие тени вокруг глаз (или отбрасываемые костром), заострившийся нос, лицо расцарапано, словно она пыталась содрать с кожи мерзко прилипшую паутину. Волосы, наверное шикарные, аспидно-чёрные, спутаны, в них набились комья земли. Кожа в грязных пыльных разводах, прочерченных дорожками слёз. Одежда перепачкана и изорвана, тоже в земле. Словно она из неё вылезла.

Но страшнее всего смотреть в её глаза: пустые, безучастные, стеклянные. Как у куклы или мертвеца. Отодвигаюсь подальше от неё, тянусь к костру, пытаясь прогнать могильный холод, мгновенно пробравший меня до костей. И если я привыкла видеть в глазах Кира отражение его Среброокой Госпожи, то в глазах нашей гостьи нет ничего. Абсолютно. Даже тени Той Стороны.

Глаза давно мёртвого человека. Словно из земли вылезла…

Я передёргиваюсь от такой мысли. Она бездумно смотрит в огонь, не пыталась пододвинуться поближе или протянуть к нему руки, чтобы согреться. Обмениваемся встревоженными взглядами с некромантом. Девочка опустошена. Полностью. В ней сейчас нет ни мыслей, ни чувств. Только страх, отчаяние и понимание безысходности.

С моего молчаливого согласия Кир окутывает разум девушки тонкой пеленой сна, отсекая её от всех тревог и тихо шепчет что-то успокаивающее:

– Hesse ret, kel'ara. Ret asee.

Я не прислушиваюсь, отгораживаюсь от мягких прикосновений его силы щитом самовнушения, тонкой алой вуалью, но глаза всё равно слипаются, и слышится тихий хрустальный напев. И я уже ему не сопротивляюсь, только пытаюсь устроиться поудобней на холодной, твёрдой земле.

Но вместо сна соскальзываю в глубокий транс, подвергающий последние события непривычному для меня глубокому анализу. Девушка. Всё, что мне удалось узнать о ней из её внешности, из неупорядоченно-инстинктивных чувств, выстраивается в стройную логическую цепочку. Некоторые звенья разорваны, но мне не составляет труда восстановить их.

Воин. И между тем испугана до полной потери разума. Что могло так повлиять на неё? То, что мне (да и Киру, и, если на то пошло, ему в первую очередь) ближе всего, что некромант и почувствовал. Смерть. От неё пахло смертью. Но не чужой, нет, но так ощущается только что умерший человек. Но я даже сейчас, в неизведанных глубинах своего подсознания, слышу стук её сердца. Воскрешена? Хм, достойная существования гипотеза. Но я не знаю никого, кому под силу воскресить человека! К тому же, не извлекая того из земли. Бедная девочка… Не представляю, как ей удалось самой выкопаться из могилы. Разве та была не слишком глубокой.

Хрустальная цепочка моей логики больно хлестнула мой разум, заставив отвлечься от чувств. С некоторым восхищением разглядываю её прозрачную, идеально выверенную структуру, подразумевающую полное отсутствие ошибок. Большее можно будет узнать только из разговора с воскресшей.

Kel'ara. Так её назвал Кир. Пытаюсь вспомнить, что это может значить на древнем языке[13]. О-ох. И почему я не учила его, когда была возможность?.. Что-то знакомое, связанное с тьмой и дорогой, образ вечной скиталицы… Нет, не знаю. Легче спросить в лоб у некроманта.

Пелена сна, окутывающая разум и опустошённую душу девушки. Хрустально-звонкий мираж из бездонной тьмы и серебра. Смертельно-прекрасная сказка…

Два звена цепи остаются разомкнутыми и с них начинают медленно соскальзывать остальные звенья. Хрустальная цепь с тихим звоном разбивается, оставляя после себя монотонную головную боль, тупыми ударами пульсирующую в висках.

Медленно, вместе с размеренными вдохами выхожу из транса. Вдох-выдох. Сосредоточится на ощущениях, отделить подсознание от реального мира. Медленно, почувствовать холодный воздух, касающийся век. Почувствовать холодную землю под спиной. Сосредоточиться на дыхании.

– Дикая.

И меня пинком вышвыривает из транса. Всё бы ничего, да такой резкий выход сопровождается острой болью. Перед глазами взрывается отвратительно грязно-алая пелена. Выгибаюсь в судороге, сдерживая стон, по щеке струится кровь из прокушенной губы.

На лоб ложится тёплая ладонь, и боль уходит. Со свистом втягиваю воздух сквозь зубы. И ведь обвинять его в чём-либо бесполезно! Сам сразу же исправил последствия своей ошибки.

Открываю глаза и медленно сажусь, задумчиво и, в тоже время, кровожадно облизываю губы. Все мои чувства пока притуплены, приходится близоруко щуриться в темноту, уже не такую кромешную, как ночью. До утра ещё далеко, пламя немного потускнело, но всё ещё дарит свет и тепло.

Кир виновато улыбается, я одариваю его самым мрачным взглядом:

– На прощение и не надейся, – сразу предупреждаю некроманта. Он спокойно кивает, как будто я сказала что-то само собой разумеющееся. Впрочем, для тех, кто хорошо (а главное – долго!) меня знает, это не является откровением S'ien'ter.

Молча сверлю Кира требовательным взглядом. Он отвечает мне безмятежной улыбкой, доводящей меня до бешенства. Я хищно прищуриваюсь, ласковой улыбочкой намекаю на бо-ольшие неприятности, на которые он нарывается.

Кир с тихим смешком поднимает ладони, изображая полную капитуляцию.

– Хотел с тобой поговорить, но ты заснула слишком быстро.

Выразительно приподнимаю брови, ожидая продолжения.

Кир мрачнеет, и я понимаю, что время наших привычных шуток закончилось.

– У нас проблемы, – спокойно говорит он, смотря мне прямо в глаза. Скептически хмыкаю. Звучит почти так же банально, как «у нас неприятности». И ту, и другую фразу я не раз слышала из уст некроманта.

– И их зовут…?

– Ещё не знаю, – его тон безмятежен и ленив, и это ну никак не вяжется к напряжением, притаившемся в уголках его глаз. Она не представилась. – Кивок на спящую девушку. Та-а-ак, пора прояснить некоторые моменты…

– Kel'ara. Переведи, – требуя я. Кир смотрит на меня с лёгким удивлением, и мне становится стыдно за своё невежество, но я не опускаю взгляда.

Он равнодушно пожимает плечами:

– Kelead de res-Naara – Возвращающаяся из Ночи.

Киваю в такт своим мыслям, выстраивая логическую цепочку заново. Ещё одно звено восстановлено.

– Когда я призывал на неё сон, – нехотя продолжает Кир, – я не подумал, как моя сила может повлиять на совершенно опустошённую воскрешением душу.

Значит, он пришёл к тем же выводам. Ёжусь под его холодным пронизывающим взглядом, пытаясь согреться у костра.

– Не смотри на меня так, – неожиданно для меня эта просьба звучит жалобно, почти жалко, – ты же сам знаешь, что я никого уже не могу воскресить.

Он не опускает взгляд, но из него исчезают холод и недоверие. Теперь в его глазах осталась только вина и сосредоточенность.

До меня наконец начинает доходить смысл его слов.

– Ты хочешь сказать, что в душе девушки поселилась Ночь?

Он просто смотрит на меня, и это молчание говорит мне гораздо больше, чем любые, даже самые веские, аргументы.

– Она теперь вассал Госпожи, – задумчиво проговариваю то, что прекрасно понятно нам обоим. Тщательно ищу несоответствия в этой фразе, противоречащие всем законам, и нахожу. – Разве женщина способна принять Госпожу?

Кир отрицательно качает головой.

– Но она приняла.

Закрываю глаза, любуясь снова выстроенной логической цепочкой. Хрупкий хрусталь сменился изящным, но более прочным серебром. От некоторых звеньев расходятся несколько ответвлений, продолжающих расти, выстраивая объективную картину реальности.

Довольно хмыкаю.

– Она ведь сойдёт с ума, сгорит изнутри в бесконечной борьбе сама с собой.

Он молчит, предоставляя возможность мне самой высказывать прописные истины.

– Госпожа не примет её, обречёт на вечное предсмертье.

Он молчит, и меня начинает раздражать его молчание.

– Передав ей часть своей силы, ты принял на себя ответственность за её жизнь и разум.

Он молчит, и чтоб отвлечься от его молчания я начинаю разглядывать правую ладонь.

– Ты идиот, Кир… И защитная звезда полностью дезактивирована.

Он вздрагивает и словно просыпается после липкого кошмара. Удивлённо смотрит на демонстрируемый ему разрушенный рисунок на ладони. Да, мгновенный выход из глубокого транса это вам не дремота на грани яви…

– Так даже лучше, – наконец он склоняется к решению, – тебе всё равно пришлось бы его разрушить.

– И почему же?

– Единственный способ не дать ей сойти с ума – попытаться «влить» в неё магию Крови.

– С ума сошёл? – утрачиваю те крохи самообладания, которыми когда-либо обладала, – Ты предлагаешь признать её Верной?!

– Да, – холодно и непреклонно. Понимаю, что спорить с ним бесполезно, Кир всё решил, и моё мнение его интересует так же, как туманное предсказание на пару тысячелетий вперёд.

– Трус, – если я не могу с ним спорить, то что мне мешает наговорить ему гадостей? – Не хочешь один нести ответственность за её жизнь?

– Ты очень догадлива, – произносит он с ледяной вежливостью.

Возвожу глаза к небу, спрашивая у всех известных мне богов, за что они послали на мою голову этого Сына Ночи? Ответить мне не желают, даже на знамение скупятся.

– Ладно, уговорил, – я капризно поджимаю губки. – Если нам всё удастся, то мы наконец-то найдём себе последователя… последовательницу.

Кир задумчиво кивает, а потом по-мальчишески лукаво улыбается.

– Совсем мы плохие стали – за бедную девушку её судьбу решили.

По-кошачьи фыркаю, мотнув головой.

– Без нашего вмешательства её не ждёт ничего хорошего.

Встаю, с наслаждением потягиваюсь, разминая затёкшее тело. Ночь идёт на убыль, беспросветно-чёрная хмарь прячет первозданную тьму ночи. Девушка спит с другой стороны костра, так мило и наивно подложив ладошку под щёку. Обхожу костёр, стараясь держаться в тени, сажусь на землю рядом с ней. Вглядываюсь в её застывшие спокойные черты и пытаюсь убедить себя, что готова назвать её своей Верной. Помимо воли вспоминается моя прежняя Верная, Шаннея. Шаннея… Как я могла… не спасла, не успела… Предала. Тем, что сама осталась жить. Даже прощения просить не осмеливаюсь, ибо знаю, такое – прощать нельзя. И как я могу после этого считать себя достойной того, чтобы принять чью-то клятву Верности?

Спиной чувствую требовательный взгляд Сына Ночи, и понимаю, что он мне не даст настрадаться в своё удовольствие. Вздохнув, словно испросив прощения у Шаннеи, я кладу ладонь на лоб девушки. У неё тонкая горячая кожа, я чувствую пульсацию её медленно восстанавливающейся ауры. Звеняще-чёрная и неправильная аура. В ладони уютно устраивается рукоять кинжала, я привычно надрезаю вены на запястье и, придерживая голову девушки, осторожно заставляю её выпить мою кровь. Надрез на коже быстро затягивается в тонкий шрам. Я внимательно рассматриваю ауру девушки, жду изменений. И они происходят. Тьма и серебро вокруг неё не светлеют, нет. Но среди антрацита проскальзывают рубиновые сполохи, маслянистой плёнкой окутывают её мысли и память, заставляя её ауру сиять всеми оттенками алого, сквозь который просвечивает прежняя абсолютная серебристая тьма.

Она так и не проснулась.

Непослушные губы изгибаются в улыбке, тщательно выговариваю сложные созвучия древнего языка.

– Nereth le fer-Naara.

Удивлённо хмурюсь, пытаясь сообразить, что сама только что сказала. На помощь как всегда приходит Сын Ночи.

Он разглядывает сквозь огонь костра ауру девушки, чуть прищурившись и наклонив голову. Удовлетворённо улыбается.

– Neth'era, Пламя Ночи, – словно пробуя на вкус каждый звук, произносит Кир. – Ей удивительно подходит это имя.

Недоуменно качаю головой. А мне казалось, что её свежеданное имя должно сокращаться немного по-другому. Вот из-за этого я и отказалась когда-то учить этот язык.

Отворачиваюсь от своей Верной, безучастно смотрю сквозь огонь. Я знаю, что никогда не буду считать её равной себе или Шаннее. Никогда. Даже не смотря на кровную связь.

– Признаться, я считал, что этот обряд двусторонний, – чуть равнодушно произносит Кир, провокационно рассматривая небо.

Я флегматично пожимаю плечами.

– Ты заставил меня провести обряд и признать девчонку Верной. Но я не собираюсь признавать себя Верной ей.

– Отчего же?

Ловлю его взгляд, полной антрацитовой густоты, скольжу по хрупкой нити, соединяющей наши сознания… Сказать? Или заставить почувствовать? Упрямо сжимаю губы и соскальзываю в свою память, вытаскивая из её глубин одни из самых страшных мгновений (веков? эпох?) в моей жизни…

…Гладкие страницы покорно шелестят под пальцами. Их прохладная поверхность наводит на мысли о материале, из которого шили книги в древности. Алые письмена (не сомневаюсь, начертанные кровью по всем правилам) мелькают перед глазами, сливаясь в единый танцующий узор своим причудливым витиеватым написанием. Моему умиротворению в этот день позавидует и Alleeste[14].

Двустворчатая дверь с грохотом распахивается, в просторную комнату ветром врывается Шаннея. Как всегда легка, стремительна и прекрасна. Длинный подол платья алым хвостом волочится за ней по полу, по-змеиному извиваясь.

– В чём дело, Верная? – расслабленно спрашиваю я, переворачивая ещё одну страницу.

– Ал'эра! – когда она взволнованна, сестра пропускает некоторые гласные в именах. – Неужели ты ещё не знаешь? На Обитель напали!

Всё благодушие как смывает осенним ливнем. Сердце замирает, пропуская удар, в предчувствии недоброго.

– Кто посмел?! – в моём спокойном голосе проскальзывает змеиное шипение.

– Я не знаю! – Верная чуть ли не бьётся в истерике, – Мы ничего не можем сделать!

Подобрав подол платья, я спешу к прекрасным и драгоценным витражам. Вскидываю в приказном жесте ладонь – и яркий разноцветный дождь стекляшек оседает на пол. В разбитое окно врывается ночная мгла, заставляя меня отпрянуть.

– Неужели Дети Ночи настолько… осмелели, что решили напасть на нашу Обитель посреди дня?

Верная за спиной всхлипывает, не решаясь подойти ближе. Я без раздумий вскидываю руки в приказе и мольбе, и на запястьях послушно расходится кожа на старых шрамах. Слова заклятья громовым шёпотом срываются с губ. Расползающиеся щупальца чёрного тумана истаивают безобидной дымкой.

Я недоверчиво вглядываюсь в прозрачный туман, не веря своим глазам.

– Но это же не… не Дети Ночи! – помимо воли срывается злое восклицание с губ.

– А кто? Разве что слуги Всеединого пришли за нами! – взвизгивает Верная, театральным жестом заламывая руки. Я только зло смеюсь над таким предположением.

Я резко развернувшись выхожу из комнаты, за мной следом спешит Шаннея. Моё шикарное платье осыпается прахом, превращаясь в удобные и лёгкие доспехи, пригодные для боя.

На первом этаже я встречаю нескольких сестёр.

– В чём дело? Почему враг ещё стоит у наших дверей? – резко спрашиваю я. Прислушиваюсь, различаю гулкие удары и крики сестёр. – И ломится в них?

– Мы ничего не можем им сделать! Наша ворожба бессильна!..

– Мы призывали ветра!..

Ветра… Наши извечные союзники..

– И?

– Они не пришли!

Холод осторожно прокрадывается в душу, но я не должна ему поддаваться. Я знала, на что иду, когда заявила о своём праве на кресло Магистра. Знала, что буду должна.

Губы кривятся в хищной улыбке, обнажающей кончики клыков.

– Сражайтесь! Никто не смеет осквернять нашу Обитель!

Я стремительно несусь в парадный зал, в который ведут наши врата.

– Слышите меня, сёстры? Сражайтесь! – Под шелухой пустых слов звенит гнев и уверенность, инистой сталью разбивая их страх.

Магия бурлит в крови, стремясь вырваться на свободу и разрушать, убивать, уничтожать… Магия кипит в воздухе, сталкиваются две силы – прозрачно-рубиновая и белесо-серая. Я по ходу вливаю в эту битву свою волю, вслушиваюсь в звон победы и поражения, острым и колким смехом бью по врагам. Кровь моя, Сила моя… Пойте во мне, горите во мне… Древний заговор так естественно срывается напевом с бескровных губ, в него вплетаются голоса сестёр. Сияюще-алая песня течёт через наши тела, окутывает Обитель. Никто, да, никто, не смеет нарушать покой и уединение Чародеек Крови! Кара страшна!

Песня обрывается визгливым диссонансом, взрывается болью и страхом. Неверяще касаюсь губ. На кончиках пальцев остаётся кровь.

Яростное спокойствие звоном наполняет мой разум, позволяя правильно понять цели противника, кем бы он ни был.

Да. Кем бы он ни был, он никем больше не будет. Мало кому удаётся пережить гнев сестёр Алого Ордена…

Среди нас нет слабых. Ритуальные кинжалы блестят в опущенных руках. Мы готовы. Чувствую, как сёстры одна за другой входят в боевой транс. Удерживаюсь от искушения последовать за ними. Всё-таки, в транс принято входить в одиночестве, когда не можешь причинить вред одной из своих. Сейчас же мои сёстры похожи на обезумевших от жажды крови зверей, и над ними нужен жёсткий контроль. За спиной стоит моя Верная, готовая в любой момент поддержать меня своей силой.

Двери не выдерживают напора и распахиваются. В зал врываются паладины императора. Чуть удивлённо приподнимаю брови – с каких это пор у них доспехи белого с золотом цвета? Всегда же были чёрно-красными, как безмолвное напоминание о том, на кого опирается власть. Нет времени на анализ ситуации, приказываю сёстрам атаковать. Багровые всполохи атакующих заклинаний рассекают воздух, совершенно беззвучные, абсолютно смертоносные. И чем больше была моя уверенность в молниеносной победе, тем больше было моё удивление, когда наши заклятья исчезли, столкнувшись с доспехами воинов. Не отрикошетили, не взорвались чистой силой, а просто исчезли, как слабенький морок.

Пытаюсь остановить их сердца, но я не слышу их стук, сталь скрывает его от меня, надёжно защищая воинов.

Не зря паладины сменили доспехи, оказывается. Хищно прищуриваюсь, кинжал в ладони медленно перетекает в трёхгранный стилет. Им, конечно, удары двуручника парировать так же легко, как и соломенным прутиком, но для этого у меня есть моя сила.

Бросаюсь вперёд первой, балансируя на грани транса, тенью уклоняюсь от грозного меча. Кинжал, направленный верной рукой, остаётся в треугольной прорези в шлеме. Паладин с коротким всхлипом падает. У меня нет времени выдёргивать своё оружие – приходится уклонятся сразу от трёх воинов, зажавших меня в кольцо. Кручусь на месте, кидаясь из стороны в сторону, пытаясь вырваться из кольца и не дать им нашинковать меня в фарш.

Сосредоточиться не получается, отчаянным вскриком призываю кинжал. Спину опаливает холодом, с разворота вонзаю стилет в одного из воинов. Кровавая сталь легко протыкает зачарованные доспехи, но длины лезвия не хватает, чтобы достать до сердце. Острая боль в пальцах, алые струйки резво змеятся по рукояти, доплетая лезвие кинжала.

За спиной голосят сёстры, но мне некогда отвлекаться. Выдернув из умирающего паладина клинок бросаю его в бегущего мне навстречу. На кончиках пальцев набухают алые капли, встряхнув руками расшвыриваю их вокруг себя. В воздухе они плавно и быстро перетекают в тонкие иглы, находящие малейшие щели в доспехах паладинов.

Отскакиваю к стене, оглядываюсь. Их не становится меньше, хотя мы уже убили не мало. Неужели император обезумел на столько, что послал против нас весь орден паладинов, решив таким образом от них избавится? Нам эта победа тоже обойдётся не дёшево, но ведь Чародейки приложат все усилия, чтобы вырезать и нападающих на нас, и их семьи!

В центре зала нарастает призрачная стена – Шаннея приняла на себя руководство сёстрами. И выбрала, как всегда, самый примитивный вариант. Но нельзя не признавать, что он и является сейчас самым действенным. Всех воинов выметает из зала во внутренний двор Обители.

Я выскакиваю следом, удерживая в ладонях сгусток крови, сплетённой с ветром. Любого, кого коснётся кровь Магистра, будет умирать долго и мучительно. Я не прощаю оскорблений, нанесённых моему Ордену.

Мой взгляд останавливается на одинокой фигуре человека в белом, стоящего посреди двора. Его окружали пара десятков паладинов, но он всё равно казался мне бесконечно одиноким… Не задумываясь я бросаю в него шар крови. Алые брызги рубиновым дождём осыпаются на доспехи воинов, прожигая металл и стремясь добраться до плоти, но на белой рясе одиночки не видно ни единого следа. Удивлённо замираю, внимательно вглядываюсь в его лицо, такое молодое, такое спокойное. Он улыбается. И это бесит меня больше всего.

На плечо ложится тонкая ледяная ладонь, чувствую хрупкий хрусталь обманчивого спокойствия. Верная стоит за моим плечом, угрюмая и сосредоточенная. Губы кривятся в хищной улыбке.

– Поверь, я знаю, что делать.

– Вера изменчива, как последняя путана, Ал'эра.

На лица одиночки набегает тень. Понимаю, что он слышал наш небольшой диалог. И он ему не понравился. Ласково ему улыбаюсь, пытаясь спровоцировать нападение.

Получается. Частично.

– Как вы смеете так говорить о святой вере? – Звенящий льдом голос разрезает тишину. Я удивлённо приподнимаю брови, пытаюсь определить, к какому храму относится сей юноша.

– Святым в этом мире называют только деньги. – Мой смешок заставляет его красивое холодное лицо перекоситься. Выжившие паладины стоят за его спиной полукругом. Чувствую, что больше всего они хотят уничтожить меня. Похвальное стремление. Но не прощаемое.

Начинаю потихоньку складывать заговор на кровь и смерть. Шаннея послушно вплетает в него свою силу. Чувствую, что сёстры молча выскальзывают на ступени перед сорванными дверями, и выстроившись полукругом поддерживают моё заклятье. Они уже вышли из боевого транса и выглядят очень уставшими.

– В мире не может быть ничего светлого, пока его оскверняют такие, как ты.

Вопросительно улыбаюсь, тихим смешком отпуская на волю заклятье, тонкой цепочкой расходящееся от меня во все стороны. Паладины падают один за другим, сражённые силой крови. Я с удовольствием и мрачным удовлетворением наблюдаю, как начинает паниковать юноша. Его сила, как и моя, зависит от числа сторонников. У него их уже не осталось. Вокруг меня стоят около пятнадцати моих сестёр, достигших высшей ступени. И Верная.

Заклинание сжимается вокруг него смертельной удавкой. Но в его глазах я не вижу ни страха смерти, ни отчаяния, ни ненависти. Только огонь фанатика, готового на всё ради своей высокой цели.

– Ты ничего не добьёшься, убив меня, кровавая ведьма, – он стареет прямо на глазах, словно молодая личина плавится на нём, как воск, и стекает, обнажая истинную суть. – Этот мир не может больше принимать вашу изуверскую жестокость, и я лишь помогаю ему отторгнуть вас!

Я не хочу, не хочу, не хочу знать, какую плату ему пришлось отдать, чтобы сохранить молодость! Это даже не та некромантия, которую используют Сыны Ночи или мы! Это гораздо хуже и страшнее. И гораздо грязнее.

Ледяной вихрь бросает нам в лицо пыль. Тихо. Мы победили? Не думаю. Не только я чувствую тягость проклятия.

Я медленно подхожу к мёртвому старику. Еле удерживаюсь, чтобы не пнуть тело. Как глупы те, кто думают, что так легко разделаться с Чародейками Крови.

Острая вспышка осознания. Молнией бросаюсь назад, к своим сёстрам, стоящим под сводами Обители. Прекрасная и неприступная цитадель, возвышавшаяся над Столицей Империи веками… рушится, как песочный замок. Так же оседает в ставшую вдруг такой жидкой землю. Так же распыляется тоской и болью, вместе со всеми, кто был внутри. Сёстры!

Пятнадцать высших пытаются обратить процесс вспять, но я вижу, что всё тщетно. Глаза наполняются предательскими слезами. Вырвать из Круга Верную!

Сжав зубы, отсекаю себя от сестёр, отсекаю их боль и их магию. На моих руках лежит Шаннея, и я боюсь, что для неё уже слишком поздно. С гортанным вскриком вскакиваю, пытаюсь унести её. Дальше, дальше, от того, что было Обителью.

Прозрачная сфера, отсекающая двор Обители от города, лопается. Вокруг завывают призванные моим отчаянием ветра. Позволяю им нести себя, куда пожелают – я ни за что не отпущу Верную. Ни за что.

Бег С Ветром длится для меня бесконечно. Я чувствую, как на моих руках растворяется в своей боли Верная. Как я не могу спасти её, защитить её… Как на ветру застывают слёзы, горькие слёзы ненависти…

И как разгорается в груди обида на саму себя. Что не могу уйти за ней, не могу умереть… Потому что умираю каждый круг… Потому что боюсь.

Кир внимательно смотрит на меня. Интересно, а что пережил он, когда узнал о смерти всех Сынов Ночи? Он как-то обмолвился, что во время Падения был на востоке и узнал о бойне только вернувшись к сожженному Дворцу Ночи.

– На следующий день, – он медленно проговаривает слова, словно сомневается в них или с трудом вспоминает, – ты вернулась в столицу…

– Мало кто пережил гнев последней Чародейки, – улыбка получается горькой и кривоватой.

– С тех пор ты осталась в истории как Алиэра Вторая Дикая[15].

Довольно смеюсь, но тут же обрываю своё веселье. Киру уже не привыкать к такой резкой перемене моих настроений.

– Что будем делать с девочкой?

– Нэссэрой. Зови её по имени.

– Ты не ответил на мой вопрос.

Он чуть удивлённо пожимает плечами.

– Учить. Что же ещё?

– А она захочет?

– А у неё есть выбор?

Посылаю ему полуиздевательскую ухмылку.

– Можно подумать выбор есть у меня.

Кир несколько мгновений молча смотрит на небо. Затем тихо спрашивает:

– Объясни мне про вашу клятву Верности. Честно говоря, до сих пор не могу разобраться в возникающих по её принесении взаимосвязях.

– Ты-ы? – Я с недоверием рассматриваю своего спутника. Как много я о нём, оказывается, не знаю! – Не можешь разобраться?! – Не удерживаюсь и срываюсь на тихий и очень обидный хохот. – Да ты о моём Ордене знаешь больше, чем написано в Книгах Старших!

Он опускает взгляд и виновато улыбается.

– Может быть, для вас клятва Верности – ритуал слишком простой и обыденный, раз упоминания о нём встречаются только самые туманные, ссылающиеся на непонятные источники.

– А оно тебе надо? – Моё кислое выражение лица должно сказать ему гораздо больше слов и интонации.

– А ты просто не хочешь говорить об этой клятве? – «догадывается» Сын Ночи. Поймав мой пылающие кровавым пламенем взгляд, он перестаёт придуриваться и уже холодно и спокойно говорит: – Должен же я знать, что за связь установилась между вами. Мало ли чем это может в ближайшем будущем нам аукнуться.

Я киваю, понимая, что отделаться от объяснений мне не удастся. Придётся перед ним выворачивать душу наизнанку. И ведь дело не в том, что он не поймёт! Наоборот, очень хорошо поймёт. И будет меня жалеть.

Мне не нужна чужая жалость!

– Ну раз ты так считаешь… – с неохотой начинаю я и надолго замолкаю. Кусаю губы, пытаясь подобрать слова, чтобы суметь объяснить ему, не принадлежащему нашей крови, некоторые понятия, смысл который приходит подсознательно, которые кажутся сёстрам правильными и нерушимыми истинами… Но ведь для остальных они только глупые предрассудки клана.

Закрываю глаза, надеясь, что так будет легче. Может быть, ведь я не буду видеть выражение его лица, сочувствие в глубине глаз.

– Ты ошибся – клятва Верности это слишком серьёзно, чтобы быть простым и обыденным, – говорю чуть нараспев, словно рассказываю древнюю легенду. Отстраняюсь от своих чувств, заставляю поверить, что говорю не про себя. – Это один из древнейших ритуалов нашего Ордена. Не слишком сложный. Скорее, излишне простой. Провести его имеют право две любые сестры Ордена по взаимному согласию, не нужно даже ставить в известность Старших. Что мы, собственно, с Шаннеей и сделали, – с горечью произношу я. Всё-таки открываю глаза и долго смотрю в костёр. Очень долго. – К нашему удивлению, всё прошло правильно, и мы стали Верными. Навсегда. Эта связь нерасторжима. Она вызывает особое… сродство душ? Духовную близость? Я не знаю, как тебе это объяснить. Успокаивающая уверенность, что сестра всегда стоит за твоим плечом, что она готова жизнь отдать за тебя и знает, что ты также охотно умрёшь за неё. Верность, не требующая ничего взамен, кроме просто существования, осознания, что твоя Верная есть. Две сестры становятся лучшим боевым союзом против всего мира. Ты сам должен понимать, что это значит в наше время.

Холод ласково обнимает за плечи, расступающаяся ночь сочувственно касается волос. Кир смотрит на меня, даже не думая опустить взгляд. Он надеется уловить на моём лице отражения хоть каких-нибудь чувств, кроме ярости? Напрасно.

– Что случается, когда умирает одна из Верных?

– А сам не догадываешься?

Он молча прикрывает глаза, безмолвно соглашаясь. Его голос сух и холоден, как летний ветер в горах.

– Догадываюсь. Ты потеряла частицу своей души, вместе со своей Верной, часть своих чувств…

Он говорит это серьёзно?!

Тихо смеюсь, чтобы не разбудить Нэссэру. Глупый.

– Откуда ты почерпнул такую… такие сведения? При клятве Верности не обмениваются душами, а потерять Верную – это не тоже самое, что отрезать от души и сердца некую часть. Знаю, в модных новых романах любят приводить такие сравнения, а имитация клятвы до сих пор популярна у влюблённых. Нет, это другое. То же самое, что утратить своё отражение или тень. Жить и знать, что в твоей жизни не хватает очень важной части… Но на чувства это не влияет. Гораздо сильнее по мне ударила потеря сестёр и Ордена. Смысла моей жизни.

– Почему же ты все эти круги была такая… – Кир замолкает, пытаясь подобрать нужное слово. Находит, но на древнем языке, и я ничего не понимаю, – ieola'vea?

Протяжно-тоскливое слово очень подходит для краткой и ёмкой характеристики моего состояния. Я неуверенно улыбаюсь.

– Представь, Kefre ir-Naara, – уж что-что, а звания Детей Ночи я выучила и даже немного в них понимаю, – что ты… что тебе… – я окончательно запутываюсь, и пытаюсь начать объяснение заново. – Клятва Верности – это обещание безусловной защиты, исключающей любые… хм… исключения. Как бы смешно это не звучало. Сестра должна сделать всё, чтобы защитить свою Верную, но если это окажется ей не по силам, винить её в этом не будут.

– Вот как?

– Да. Никто не посмеет ей даже слово сказать, упрекать или презирать. Никто, кроме неё самой. Кроме её совести. Знаешь, каково это, – я поднимаю глаза, вглядываясь в его лицо, – предать Верность и полное, по-детски наивное доверие, что Верная сможет защитить тебя от всего? Чувствовать сжигающую вину за предательство перед собой и перед мёртвой Верной? Это очень больно, обидно и горько. Особенно понимать, что однажды за Той Стороной вы можете встретиться. И она не упрекнёт тебя. Улыбнётся, словно ничего и не было…

Я устало закрываю глаза. Нет, я не знаю, как ещё ему можно это наглядно объяснить. Когда умирает Верная, нестерпимо хочется последовать за ней, беречь её от всего и за Той Стороной… И как это отвратительно оставаться жить, каждый раз отговариваться от Чернокрылой долгом последней из клана… Да что говорить, для себя я могу привести сотни достойных оправданий, но суть этим не изменишь. А суть проста: я боюсь умереть. Следовательно, я предательница. И он ещё спрашивает, почему я все пять кругов хожу… ieola'vea?!

О, Aueliende, как я устала! Вечно бояться за неё… даже когда она мертва. Молю тебя, Беспощадная, сбереги её душу! Чтобы я смогла попросить у неё прощение, не надеясь на него.

– И всё-таки, может ты объяснишь, кто кому Верная из тебя и Нэссэры и кто кого должен защищать. Насколько я понял: ты – её?

Я вскидываюсь в огненной вспышке ярости и отрицания.

– Нет!

Он вопросительно приподнимает брови, приглашая к продолжению беседы.

– Защищать её должны мы оба, – спокойное недоумение в глазах Сына Ночи, – Она наша ученица. И она слишком дорого нам обошлась, чтобы позволили себе (и ей) так легко потерять её силу. Нашу Силу.

– С этим не поспоришь, – на губах Кира тенью скользит неуловимая усмешка, – но ты напоила её своей кровью. Разве это не обещание защиты?

– Нет! Если сестра готова выпить кровь Чародейки, значит она согласна принять в себя её часть. Это, скорее, магическая односторонняя связь, позволяющий почувствовать, что угрожает отдавшей кровь. Правда, ещё этот жест безоговорочного доверия – отдать вместе с кровью часть своей силы, не зная, как её будут использовать.

– То есть, ты разрешила Нэссэре охранять тебя? – скептически хмыкает Кир.

– Ну да, – невозмутимо киваю. – Но я прекрасно отдаю себе отчёт в том, кто кого на самом деле будет защищать.

Кир наконец узнал, что хотел, и теперь деловито подбрасывает в медленно затухающий костёр последние ветви. У меня на душе становится на удивление спокойно и холодно. Словно те помои, которые там плескались, наконец подмёрзли и не вызывают больше такого отвращения. Ни о каком облегчении речи и не идёт.

– Ты себя ненавидишь? – вздрагиваю, такого вопроса я не ожидала. И не знаю, что на него ответить

– Нет. Ненавидеть можно только достойного. А себя я презираю.

О, Беловолосая, как я ненавижу, когда он так молчит!

– Видишь ли, Кир, в истории Ордена связь Верности случалась уже не раз и не два. И не всегда всё было гладко и хорошо. Иногда случалось (в основном во времена войны с Детьми Ночи), что одна из Верных умирала. И тогда Орден хоронил обеих сестёр, – с горькой усмешкой говорю я, смотря ему в глаза.

– Им было так противно или тяжело жить после этого? Или этого требовал устав Ордена?

– Да нет же, нет! Я же тебе говорила – никто не смеет упрекать сестру, потерявшую Верную! Просто они продолжали защищать друг друга и на Той Стороне! Они желали остаться неразлучными, понимаешь?!

– Когда Чародейка Крови что-то хочет, это непременно необходимо исполнить для всеобщего блага, – усмехается Сын Ночи. Понимаю, что не стоило упоминать про древнюю вражду кланов, ох не стоило…

– Почему бы тебе не сделать связь двусторонней? – неожиданно и нелогично спрашивает Сын Ночи. Смотрю на него, долго и пристально, не верю, что он так ничего и не понял. Это просто не возможно.

– Ты издеваешься? – холодно осведомляюсь у задумавшегося некроманта. В моём голосе звенит льдистая сталь. Кир удивлённо смотрит мне в глаза и едва заметно качает головой. В его глазах – невысказанный вопрос. – Я не собираюсь больше никогда приносить кому-либо клятву Верности, – холодно отчеканиваю я. И добавила, гораздо тише, смотря в небо: – Если снова не уберегу… больше не хочу так… Если это повторится, я просто сойду с ума.

Эти спутанные и не понятые слова прозвучали с глубокой и непонятной тоской и болью. Я со вздохом опускаю голову. Скорей бы рассвет. Разрушить эту пропитанную старой кровью тишину, стереть чувство тошноты от самой себя… И запомнить навеки.

Странно, мы никогда не были настолько беспечными, чтобы забывать о своей безопасности. Особенно здесь, в диких степях. Но за этим разговором мы как-то совсем забыли, что охранная звезда нарушена. А когда вспомнили, было уже поздно.

Они всегда появляются внезапно, выныривают из густого предрассветно-чёрного тумана. Ломкие тени, обманчиво слабые, беспощадные, бесчувственные. Голодные. Стражи Nar'Seneell[16], Вестницы Тьмы, богини, чья обитель была уничтожена фанатиками Всеединого самой первой. Но кто мог объяснить им, что со стражами лучше не связываться? Страшные твари, обезумевшие и неуправляемые, разбрелись небольшими стаями по стране, убивая для своей мёртвой госпожи.

Я с мрачной холодностью смотрю, как они медленно приближаются. Совсем озверели, ночные тени, с ними даже Сыны Ночи не рискуют связываться… Кир подбадривающе мне улыбается, а в его глазах размеренно плещется Ночь.

Было бы обидно погибнуть именно сейчас – когда у нас наконец появилась надежда на будущее. Быстро и предельно аккуратно вычерчиваю на запястье сложный иероглиф, вкладывая в него свою мольбу и отчаяние. Но разве может предавшая свою кровь надеяться на полный отклик?

Даже вблизи стражи продолжают казаться размытыми неоформленными тенями на тьме. Мы знаем, что их победить невозможно. Надеяться, надеяться, что сможем продержаться до первых лучей рассвета. И сможем защитить Нэссэру.

Сгусток первозданной Тьмы сияет её силой, расплёскивается вокруг нас широким кольцом. Кир виновато смотрит на меня, разводя руками. Я нервно киваю. Кольцо тьмы не защитит от стражей – они питаются тьмой, поглощают её, становясь сильнее. Но это может их задержать. Мне большего и не надо.

Как жаль, что костёр почти потух!

И как жаль, что я не властна над огнём.

Тихий напев шипящим клинком пронзает натянутую тетивой тишину ночи, разбиваясь на дымные осколки слов и созвучий. Голос поднимается до ультразвука, моля о капле света. О, Aueliende, ну почему же за хмарью не видно звёзд, почему стражи не приходят летом?!

Боль пульсирует в ладонях, раскалённым железом течёт по венам, собираясь в тёплый комочек. Первый из стражей уже прошёл сквозь завесу тьмы, став ещё темнее. Он идёт ко мне, и я понимаю, что от него меня уже ничто не спасёт. Даже мой договор со смертью. Это конец.

Что ж. Я уже успела передать Нэссэре часть своей силы. Что будет с ней дальше меня уже не волнует. Но лучше бы ничего плохого. Не так обидно будет.

Среброзвёздная тень отшвыривает стража на несколько шагов, давая мне возможность закончить заклятие. Медленно пячусь к костру, пока его скупой жар не начинает обжигать ноги.

Призванная сила пульсирует в ладонях, струясь по пальцам, окутывая запястья тугими браслетами. Тонкий, солоновато-металлический привкус на губах. Победно выдыхаю последнее слово, отпуская сгусток кровавой силы. Он алой искрой, едва заметной для человеческого взгляда, прочерчивает ночь, расплескиваясь бессильно-жестокими каплями. Как пламя…

Кинжально-острое озарение всегда приходит на грани истощения. Во всяком случае, у меня. Как мы могли забыть о своих верных спутниках и слугах? Впрочем, удивляюсь как мы ещё умудрились не забыть, как колдовать.

Изгибаюсь в судорожном беззвучно-громком крике-призыве. Та единственная, для кого мой Зов предназначен, услышит. И придёт.

Надеюсь.

Сын Ночи непонимающе косится в мою сторону, пытаясь сдержать одного из стражей комками ночной силы. Тот доволен бесплатной кормёжкой, но для стражей куда вкуснее и питательнее будут наши жизни. На удачу бросаю в одного из них свой кинжал, ни на что не надеясь. Но моё верное оружие не подводит меня и на этот раз.

Сверху раздаётся тянуче-вязкий в гулкой тиши рык. Вскидываюсь в радостной надежде, – химера летает над нами кругами, не решаясь снизиться. Стражи не обращают на неё внимания – у них ещё есть жертвы, которым не спастись.

Ну, это мы ещё посмотрим.

Только бы у драконьей морды хватило ума плюнуть в них огнём!.. Кир наконец-то понимает мою задумку, и теперь старательно отвлекает стражей от нас самих. Но они уже заметили себе новую жертву: неподвижную, беспомощную… Они не посмеют прикоснуться к Нэссэре! Они не смогут прикоснуться к ней, пока мы живы. Это веское «пока».

Тенью среди теней скольжу к спящей девушке, ледяной стеной вырастая на пути стража. Без страха, на чистом гневе, заглядываю в его отсутствующее лицо. Меня прошибает озноб от глубины его внутренней тьмы, возросшей подачками Кира. О S'ien'ter, уверяю тебя, мы не знаем, что творим. Что за тварей готовы отпустить с каплями нашей силы!.. Прости неразумных воспитанников своих… подскажи решение!

Тело наливается льдом и свинцом, ломкими кристаллами застывают мысли и чувства. Тьма, абсолютная Тьма… Даже летнее небо не может сравниться с ней, даже Великолепнейшая Госпожа спутника моего серая тень рядом с ней. Мне не страшно раствориться в ней, отдать себя ради её процветания… Но, о Темнейшая!, отпусти девчонку… Она надежда нашего прошлого.

Перед глазами вспыхивает болезненно яркий огонь. Жаркое пламя опаляет кожу. Отшатываюсь, заслоняя глаза, но кончиками пальцев чувствую, что ресницы и брови уже сгорели. Отросшая чёлка, падавшая на глаза, заметно укоротилась и закурчавилась мелкими опалённо-тёмными колечками, пеплом опавшими на землю.

Страж корчится в ярком свете драконьего пламени, медленно тая, чтобы вернуться сильно ослабевшим следующей ночью. Над головой летает довольная химера, драконья голова азартно плюётся в остальных стражей. Сухая трава под ногами, застывшая в ледяных оковах прошедшего лета, уныло тлеет, вонючий дым свербит в носу.

Стражи уходят. И мне упорно чудится нечто несправедливо обиженное в их ломко-сутулых фигурах. Я не выдерживаю, начинаю истерично смеяться. Всё кажется небывало смешным: и уходящая ночь, и тлеющая трава вокруг гаснущего костра, а больше всего – обиженная фигура в тёмной одежде, сверкающая чёрными звёздами глаз.

Кир устало качает головой и тоже пытается улыбнуться. Кончики его куб слегка подрагивают от усталости в слишком сложной для него гримасе.

Он медленно обходит по кругу место так называемого нашего побоища. Химера неторопливо садится рядом со мной и напрашивается на похвалу, тонко по-кошачьи вякая. Я рассеянно касаюсь её львиной головы (она на ощупь приятнее), сразу успокаиваясь и возвращая себе способность думать. Если мне ещё есть чем.

Подхожу к лежащей Нэссэре, слыша, как за спиною тихонько шуршат полуистлевшие травинки под сапогами Кира. Ненавижу, когда кто-то подходит ко мне со спины – ладонь рефлекторно сжимает призванный кинжал, и мне стоит определённых усилий не бросить его в Сына Ночи.

– Если так пойдёт дальше, мы умрём быстрее, пытаясь защитить её вместо того чтобы защищаться самим, – мой голос спокоен и равнодушен. Какое мне, в сущности, дело, до того выживем мы или нет. Меня на Этой Стороне ничто уже не держит, а жизнь Кира меня не касается.

Если бы не вся эта неприятность с уничтожением наших кланов, я бы сделала всё, чтобы убить его. С довольной улыбкой встречаю эту странно привычную мысль. Прости, мой верный спутник, извечный враг… долго, слишком долго мы боялись вас. Слишком долго вы смеялись над нами… Я не допущу повторения такой глупой ситуации. Девчонка должна остро понимать, какая часть её новой личности сильнее.

– Я слышал, что во время больших и затяжных войн Чародейки поили своей кровью сильнейших воинов, – слишком… обыденно звучит голос Кира. Настораживаюсь, пытаюсь уловить в отблеске его эмоций что-нибудь настораживающее. – А когда они умирали, они воскрешали их… странными существами, незнающими страха и боли, абсолютно преданными своим кровавым хозяйкам.

Я досадливо морщусь, понимая, о каких «странных существах» толкует Сын Ночи.

– Наш Орден смог создать свой аналог стражей Nar'Seneell. Эти, как ты выразился, существа – призванные с Той Стороны сути умерших, кровно связанных с Чародейкой людей. Если эту суть поместить в кровь (неважно в чью), заклятую сестрой, то получаются такие создания из крови, которым нельзя нанести вред. Они будут защищать свою хозяйку до последнего луча солнца.

– До заката? – лёгкая ироничность с налётом разочарования. Он, что совсем дурак, надеяться на такое?..

– До последнего луча солнца, – жёстко отрицаю я. Он уважительно хмыкает, оценивая перспективу.

– Жаль, что у тебя нет никого связанного с тобой кровью.

– Есть.

– Если я не ошибаюсь, – он с огромной скоростью прокручивает в голове различные имена, я чувствую неуверенно-суетливое мельтешение его эмоций, – они все давно мертвы.

– Это колдовство не имеет срока годности, – хмыкаю я. Он и его мысли на мгновение замирают, по-новому оценивая открывающиеся возможности.

– Так ты…

– Нет, – коротко и жёстко.

– Так боишься их увидеть? – насмешливо спрашивает Кир. Он думает меня так обидеть или задеть?

Резко оборачиваюсь, чтобы видеть его глаза. Он пытается отшатнуться, но я всё-таки немножечко быстрее… Обвив его одной рукой за шею, а другой осторожно сжав в кулаке прядь его волос, я доверительно ему говорю:

– Кир, не притворяйся идиотом… Ты и так на него слишком похож. Кровавых стражей можно создать только из крови. А где мы её возьмём?

– А разве в твоих и моих венах течёт вода или вино?

Отпускаю его, довольно расхохотавшись. Нэссэра что-то шепчет в глубоком наведённом сне, и я инстинктивно понижаю голос.

– Мой милый идиот… Мне, конечно, не впервой терять около половины своей крови, да и тебе её пустить не помешает, – хищно облизываюсь, вызывая его ироничное хмыканье. – Из такого количества крови я не смогу создать и одного нормального стража – он растечётся через несколько дней. Нужна мёртвая кровь нескольких десятков человек. Чем больше её будет пролито, тем сильнее получатся стражи.

– Вот как, – удивлённо щурится Кир. – Впрочем, нам всё равно нужны деньги и придётся снова грабить торговые караваны.

Мр-рда. Мне никак не удаётся вписаться в траекторию полёта мыслей этого странного человека.

– Ты лучше подумай, как ты будешь защищать девчонку, – насмешливо советую ему я.

Любуюсь его озорной, по-мальчишески задорной улыбкой.

– Она уже под защитой Госпожи, Дикая. Ночь всегда защищает своих вассалов.

– Что ж она не уберегла вас от этих фанатиков? – мне нестерпимо хочется согнать с его довольного лица эту тёплую улыбку. И мне это удаётся.

Его лицо застывает в маске яростно-спокойного, расчётливого гнева, в глазах на миг отражается беспощадно-тёмная вечность. Понимаю, что доигралась, что теперь он ударит, ударит всерьёз, не сдерживая силы. Это ж надо было додуматься, смеяться над силой клана! Простила бы я такое? Никогда!

Страха нет, только любопытство. Как это будет? Что я почувствую? И сколько времени он ещё проживёт, прежде чем я инстинктивно вгоню ему кинжал в шею?

Не изменяя выражения лица, Кир оттесняет меня в сторону от девочки, проводит над ней ладонями, словно гончар, сглаживающий неровности на мягкой чаше. Ничего не меняется или, что гораздо вероятнее, я не чувствую изменений. Неодобрительно качаю головой, я почти разочарована. Отворачиваюсь, иду дальше от них, чтобы не отвлекаться на стук их сердец. Останавливаюсь среди гулко-пустой темноты, привычно окружаю себя тишиной и лёгкой, почти незаметной алой паутиной, призванной защитить меня от незваных-нежданных неприятностей.

Осторожно касаюсь ниточек своей души, словно перебираю струны гитары. Сосредотачиваюсь на звучании каждой из них, каждой клеточкой тела чувствуя разлад. Слишком много оказалось потеряно. Ни чуть не меньше – приобретено. И новые звуки входят в диссонанс со старыми. Мелодии моей жизни невозвратимо изменились. Но есть и такие, что смогли остаться неизменными.

Звук просыпается далёким раскатом грома, треском молнии, свистом ветра. Бой барабанов, хрустальный звон бубна и почти незаметное вплетение свирели. Заглушающий всё на свете стук собственного сердца, кровь в висках, глубокое прерывистое дыхание.

Сорваться с места одним слитно-мягким движеньем, почувствовать мягкий и ласковый удар ветра в лицо, раскинуть руки как крылья и по-детски нелепо ими взмахнуть… Устремляясь в небо тёмным силуэтом.

Даже Бег С Ветром не заменит восторга простого полёта. Своего полёта! Длинные и плоские крылья хорошо держат меня на одном месте, позволяя несколько мгновений с превосходством наблюдать за Киром. Несчастный! Даже власть над Тьмой не может быть так сладка, как простой полёт!

О Ветер, как же мне не хватает моря внизу! Парить над бесконечно синей гладью или среди бушующего шторма, пронзая тугие петли ветра, споря с ним за право полёта!..

Над землёй летать, конечно, тяжелее, нет той лёгкой энергии, что поднимаясь от воды возносит в поднебесье, но я привыкла. К тому же, моря я ни разу видела, но подсознательно приходит сладкая уверенность, что оно прекрасно…

В охотничьем азарте скольжу среди потоков воздуха, позволяя ветру некоторое время нести меня в неизвестность. Я – не ночная птица, чтобы видеть свою жертву в темноте. Но я не только птица. Чужая кровь притягивает меня, за спиной, где-то внизу, ровно горят душно-багряный и серебристо-алый костры рядом с костром реальным. Но они не моя цель. Я несусь дальше.

Длинные крылья легко ловят потоки воздуха, то поднимая меня ввысь, то толкая к земле. Чутко вслушиваюсь в свои ощущения. Скупость птичьих мыслей, подчинённых инстинктам, немного удручает, но я тщательно сохраняю контроль над своим разумом.

Вдалеке мелькает… что? Жертва? Дичь? Нет, скорее намёк на её присутствие. Устремляюсь туда. Найти! Догнать! Молчаливой тенью парить над ними, с хищной неторопливостью следить за их передвижениями.

Разворачиваюсь и лечу назад, пока меня не заметили. Буревестник в сердце континента? Странно. По меньшей мере.

Та-ак. Я же не могла заблудиться! Колкий страх заставляет птичий разум метаться в панике, кружить над одним местом, словно в надежде именно здесь обнаружить коварно притаившегося Сына Ночи. Усилием воли заставляю себе лететь дальше, ближе к земле, зигзагами прочёсывая местность. Страх неохотно отступает на задний план, хмурой тенью маяча за спиной.

Да, это не море, где ориентироваться почему-то легче. Птице, конечно же. Я так и не смогла понять, как в открытом пространстве, где нет никаких ориентиров можно так легко чувствовать верное направление.

Нашу стоянку нахожу совершенно внезапно. Она словно в единый миг выныривает из небытия. Понимаю, что Кир защитил себя и девчонку в меру своих сил, поставив купол Тьмы. С неодобрительным криком падаю вниз, уже над его головой делаю последний круг, чтобы после смены сущности не потерять направление. Сын Ночи вскидывает голову, замечаю, что он улыбается кончиками губ. Он поднимает руку, предлагая мне приземлиться на его запястье. Обиженно проношусь над его рукой, крепкими когтями хватая и тут же отпуская его ладонь, оставив на тонкой бледной коже маленькие глубокие ранки. Несколько раз взмахнув крыльями, сажусь на землю, неуклюже переступая лапками. Встряхиваюсь, уже поднимаясь с колен. Алое марево, невидимое взору чужака, стекает с моего тела, возвращая мне человеческие очертания.

– Как охота, Кровавая? – с усмешкой интересуется Кир, поглаживая красноватую кожу на залеченных ранках.

Кровавая? Это уже что-то новенькое… А не Айлэрра[17], в крови дев не купаюсь, своих сетсёр не убиваю!

После смены сущности чувствую себя немного оглушённой, в голове звенит и гудит, мысли короткие и незамысловатые.

Можно спокойно дождаться пока в моём не отзвучит последняя нота этой дикой мелодии, но вместе с ней уйдёт и пока что верное чувство направления.

– Там, – взмах руки неопределённо в сторону. Сын Ночи внимательно смотрит туда, не зная, к чему готовится: к преследованию, бегству или обороне. Более-менее придя в себя и вернув себе способность связно мыслить и свои мысли излагать, поясняю, – Обоз купцов, больше двадцати человек. Движутся по Звёздному тракту из столицы. К рассвету будут в пяти стрелах отсюда.

Сын Ночи спокойно кивает и внимательно вглядывается в меня.

Меня настораживает его пристальное внимание:

– Что не так?

Он лишь качает головой, уходя от ответа. Я не настаиваю, уже уяснив для себя, что его мысли лучше оставить не узнанными.

– Сколько она ещё проспит?

Кир медлит с ответом.

– Возможно, до первого света хмари, – уклончиво отвечает он. Удовлетворённо улыбаюсь в такт своим мыслям, – успеем. Я подхватываю с земли последние веточки и бросаю их в костёр. Ставлю незамысловатую метку на опасность, чтобы мгновенно очутиться здесь, если девчонке будет что-то угрожать. Кир раскидывает над ней серебристую вуаль, призванную скрыть от посторонних глаз нашу стоянку.

Тенями скользим в нужном направлении, привычно приглушая шаги, словно уходя от погони. На бегу обмениваемся короткими фразами.

– Справимся?

– Сомневаешься?

Одинаково язвительные смешки. До рассвета не более получаса, а до тракта – меньше сотни шагов, десятая часть часа.

– Отвлечёшь их на себя.

– Я? – Вежливое удивление всегда уязвляет больше всего, словно мудрый взрослый справедливо сомневается в той чуши, что лопочет дитя.

– Кто-то же хотел посмотреть на кровавых стражей? – иронично напоминаю ему о его словах. – Мне нужна чистая кровь хотя бы четырёх трупов, не осквернённых Ночью.

Кир замирает ледяной скульптурой, его глаза замирают в своей пустоте и жестокости.

– Осквернённых Ночью? – осторожно переспрашивает он, пробуя на довольно дрянной вкус сказанные мною слова.

Досадливо прикусываю губу. Вот вздумалось ему придираться к словам!

– Ну извини, не хотела обидеть. Но для ритуала хотя бы четыре трупа должны быть убиты обычным образом.

– Будешь поить их своей кровью перед смертью? – уже спокойней спрашивает Сын Ночи. Перевожу дыхание. На этот раз обошлось.

Губы сами собой расползаются в довольной ухмылке. Мелочным самодовольным злорадством растекается осознание того, что он так мало знает.

– Нет. Мне хватит памяти своей крови, чтобы из чужой создать верных мне стражей.

Он чуть удивлённо приподнимает брови.

– Не устаю поражаться твоей самоуверенности.

Кир с усмешкой показывает на небо. Ночь отступает, сквозь густую тёмную хмарь начинает мороком просвечивать светлое небо. Я уже слышу приближающийся караван – медленный и размеренно-тяжёлый стук копыт, отзвуки человеческой речи. Одними губами шепчу: «Близко».

Скрыться в степи особо негде, разве что попытаться притвориться камнями у обочины тракта. Я отхожу назад на пару шагов, затерявшись в не рассеявшейся тьме. Кир столбом замирает посреди дороги, накинув на себя отводящую внимание «Вуаль Госпожи». Мне приходится приложить немало усилий, чтобы разглядеть его размытый силуэт в густом и тяжёлом утреннем тумане.

Звуки приближаются. Медленно вытаскиваю из мелких специальных петелек, пришитых к изнанке рукава, пару игольчато-тонких метательных дротиков. Близоруко щурюсь – видимость сквозь туман в такую рань нулевая. Недовольно морщусь. Резкая боль в глазницах сменяется ясной картиной, окрашенной во все оттенки красного. Пульсирующие фигуры – приближающиеся люди. Сколько их? Во время полёта невозможно сосчитать точно… Один, два… через тридцать вздохов будут как раз напротив того места, где затаилась я… Семь… десять… двенадцать… Главное, чтобы Сын Ночи напугал или удивил их до такой степени, чтобы они утратили бдительность. Девятнадцать, двадцать три… Больше половины из них – наёмные воины одной из Гильдий. Даже хорошо, что сейчас отвлекающая роль у Кира. Думаю, простой клыкастой улыбкой и ритуальным кинжалом их не напугаешь.

Мне нужны четверо, подойдут, вероятнее всего, во-он те три воина и этот хлипкий юноша с яркой кровью. С довольной улыбкой хищной кошки слежу, как они неторопливо приближаются к скрытому тонкой завесой Сыну Ночи. Мягко и неторопливо подхожу ближе. Я не хочу пропустить этот спектакль.

Когда между ними оставалось не больше десяти шагов, вуаль рассеялась. Первый воин, ведущий под уздцы лошадь с дремлющим на ходу всадником, отшатывается от внезапно возникшего на дороге воплощения ночного страха. Кобыла пытается встать на дыбы, и если бы не всё ещё удерживающий её человек, спящий всадник свалился бы на землю. Я разочарованно цокаю языком. Впрочем, явление Кира произошло довольно… эффектно. Я слишком привыкла к его ночной силе, чтобы постоянно вздрагивать, когда он призывает к себе Ночь. И всё равно не отказываю себе в удовольствии полюбоваться на него.

Его высокая фигура кажется слишком хрупкой в неощутимом вихре диких и необузданных сил, роящихся вокруг. Тёмные глаза напоминают антрацитовые провалы в никуда, танец звёзд в летнем небе, отражённый в глубоких зрачках гипнотически приковывает взгляд. Бледная кожа полупрозрачной тонкой оболочкой сдерживает сияющую Тьму, втиснутую в человеческое тело. Звёздным серебром отсвечивают его тёмные волосы, из ладоней змеятся потоки осязаемой Тьмы. Это… красиво. Не более. Меня уже такими спецэффектами не напугать.

– Светлого дня, господа, – Его голос стал глубже и напряжённее, в обертонах словно поселился ветер Той Стороны, будоражащей мелодией проходясь по натянутым нервам. – Кошелёк или жизнь?

И все произведённое Ночью впечатление летит… на Ту Сторону.

Я едва сдерживаю возмущённый кашель. Где он набрался таких… вульгарных оборотов? В художественной литературе Предначальной эпохи[18]? Неужели можно быть настолько банальным и, как следствие, смешным? Брал бы пример с меня: не помню случая, чтобы я так пафосно и избито выражалась!

Но, во всяком случае, нужный эффект Киру произвести удалось. Угольно-чёткое наваждение рассеялось, и люди уже видят не Ночь в человеческом обличье, а простого и неудачливого грабителя. Кир с благожелательной улыбкой слушает нервный смех людей, но я замечаю, как подрагивают уголки его губ. Медлить больше нельзя.

Два дротика, вылетевшие из густого тумана, поражают двух выбранных мною в шеи. Сын Ночи воспринимает это как сигнал к началу битвы. Чёрный с серебряными искрами клубок по красивой дуге взмывает над их головами и расплескивается монолитной стеной, отрезая путь к бегству. Добродушная улыбка на лице Сына Ночи сменяется кровожадным оскалом. Даже меня пугает эта его застывшая маска ярости. Два новых дротика устремляются к моим намеченным жертвам. Бросаю на убитых алую паутину, защищающую их от посторонней магии. Хотя, надеюсь, у Кира хватит ума не использовать заклинания массового поражения.

Впрочем, четыре слишком быстро появившихся трупа и столь яркая демонстрация силы произвела на людей нужное впечатление. Воины спешно бросают оружие, даже не думая нападать на одинокую фигуру Сына Ночи. Умные ребята, понимают, что он уничтожит их прежде, чем они успеют сделать хоть пару шагов к нему. Купцы перетряхивают свои сумки, бросают на землю полные кошели. Тихий немелодичный звон радует уши – ярмарка для этих торговцев была удачной, но им не суждено успеть нарадоваться ей. Тихо усмехаюсь – глупые! Надеются выкупить себе жизнь… Увы, напрасно. Оставлять свидетелей ещё глупее.

Впрочем, среди воинов Гильдии находятся те, кто понимает, что смерть их ждёт лишь в том случае, если они не успеют убить Сына Ночи. Один из воинов с яростным криком бросается на Кира, нацелив двуручник ему в лицо, как копьё. Невозмутимый Сын Ночи «не замечает» существования несчастного, словно давая ему шанс одуматься. Но только пока между ними не остаётся шага три. Затем человек развеивается тёмным дымом, лишней тенью истаивая на сероватых плитах Звёздного тракта. Меч с громким лязгом падает на каменные плиты.

Стремительно выхожу из тумана чуть впереди Кира, опасаясь, что он не оставит никого мне. Появления нескладной седоволосой женщины встречают неодобрительно. То есть пытаются убить. Меня. Из арбалета. Простым болтом, без магических составляющих. Ха!

Я всегда представляю свои чувства как цветы. Вот и теперь моя ярость расцветает прекрасным цветком с бархатными резными листьями. Меня бесит не сам факт, что меня пытались убить, а что пытались сделать это столь… непрофессионально. На раскрытых ладонях возникают искорки нескольких жизней. Сузив глаза, ласково предлагаю неизвестному смельчаку выйти вперёд с повинной. Несколько вздохов жду, затем с жестокой ухмылкой сжимаю кулаки. Из-под пальцев брызнуло светом и алыми каплями, вполне реальными и ощутимыми. Семь человек падают мёртвыми. Надеюсь, среди них был тот, кто пытался меня убить.

Оставшиеся воины мрачно переминаются с ноги на ногу, не решаясь напасть на нас без приказа. Да и, прозвучи этот приказ, вряд ли кто захочет повторить судьбу своих попутчиков. Один из воинов внезапно бросается бежать, но не назад по тракту, где переливается тьмой воздвигнутая Киром стена, а в степь, надеясь затеряться в густом тумане. Но только не для моих глаз. Лениво бросаю дротик в удаляющийся красный силуэт. Конечно же, не попадаю. Помянув хмарь, резко вытягиваю в его сторону открытую ладонь, из середины которой вырывается сюрикен из тёмной крови. С чувством выполненного долга провожаю его взглядом. Уж он-то точно настигнет свою цель, пусть ради этого ему и придётся пролететь через всю Империю.

Я устало прикрываю глаза, давая своё молчаливое соглашение Киру. В тот же миг с его ладоней срываются упругие чёрные плети, прикосновениями заставляя людей замереть чёрным мрамором. Никто даже не успел вскрикнуть.

С мягкой улыбкой киваю, оценив его работу. Статуи получились что надо, даже самый лучший скульптор не смог бы создать такие. Кир, довольный моей молчаливой хвалой, легкомысленно улыбается и начинает методично обыскивать не окаменевшие трупы. Я чуть брезгливо морщусь и подхожу к тем четырём, что я присмотрела для ритуала. Повелительным взмахом руки заставляю их сердца снова забиться, частично вернув жизнь в эти тела. Но лишь самую малость.

Подчиняясь моему желанию, они встают с земли. Отряхиваются. Удивлённо смотрят на то, что осталось от каравана. Мои губы расползаются в довольной ухмылке. Они. Даже. Не. Поняли. Что. Мертвы. Безвольные куклы, сохранившие память и личность, но не смеющие даже дышать без моего приказа. Впрочем, им это дыхание уже без надобности.

– Дикая!

Оставляю свои новые игрушки и иду к Киру. На моём лице прекрасно читаются все эмоции, которые я не считаю необходимым сдерживать или прятать. Сын Ночи довольно кивает и протягивает мне скатанный в трубочку пергамент. Сине-стальная ленточка скреплена серебристой печатью с вычеканенным гербом императора – песочные часы, отмеряющие время, позади обнажённого меча. Равнодушно взламываю печать и встряхиваю пергамент, заставляя его развернуться. Ровный серый цвет вызывает недоумение, пока я не вспоминаю сменить зрение на обычное. Вчитываюсь в аккуратные каллиграфические строки, и чувствую, как медленно поднимаются мои брови.

– Читал? – Нн отрицательно качает головой. Конечно же, усмехаюсь я, он ещё помнит, что все бумаги надо отдавать мне. Всё-таки, я Магистр Клана, пусть и бывшая, и в политике разбираюсь лучше элитного воина, чьё дело битва. Протягиваю свиток Киру, он быстро пробегает его глазами, и его лицо остаётся всё так же спокойно.

Приятно греет осознание собственной исключительности. Медленно подхожу к своим мёртвым рабам, внимательно разглядываю их. От трёх крепких воителей я вряд ли добьюсь внятного ответа. А вот последний… Чуть прищуриваюсь и с милой улыбкой разглядываю его лицо. Симпатичный. Хрупкие и слишком тонкие черты лица. Слишком правильные. Нет ни единого изъяна в линиях скул, носа, бровей. Глаза слишком большие для юноши, да и строение тела больше женоподобное. Слишком красив. И это раздражает.

… Или красива?…

– Имя, – требую я.

– Риилрае ленн'Филоэрн. – мёртвый голос, особенно чётко проговаривающий резкие созвучия.

Кир неслышно подошёл сзади и положил руку мне на плечо.

Произношу в сторону, разглядывая мутную дымку над землёй. Обыденные слова обкатанными ледяными камнями обжигают губы:

– Надо же… К а к а я у д а ч а. Племянница Императора путешествует вместе с караваном не особо богатых торговцев. Инкогнито. Иначе зачем бы ещё столь Сиятельной особе облачаться в мужскую одежду…

– Ты что-то задумала? – голос Кира… чуть взволнован. Он не смеет не доверять мне, о нет! Мои… хм… назовём это «авантюры»… всегда приносили нам только пользу. Ну, почти всегда.

– Ничего, – спокойно пожимаю плечами. – Я не отступлюсь от своих намерений. Из этой четвёрки получатся прекрасные кровавые стражи. Императорская кровь только предаст им некоторые… неповторимые особенности.

– Мы могли бы… – осторожно начинает Сын Ночи, но я его бесцеремонно прерываю:

– Нет. Нам нет дела до политики, мы слишком слабы. Ввязываться интриги Большого Двора без чьей-либо поддержки, желательно своего клана, смертельно глупо. Так могут поступать только самоуверенные дилетанты, которые уверенны, что будет достаточно просто явиться пред светлы очи нашего Императора, потрясти этой грамоткой и завопить «А я всё знаю!», как самодержец тут же броситься исполнять все их желания. – замолкаю, размышляя над такой перспективой. Жаль, что столь глупых Императоров нет, а если и есть, то рядом ошивается толпа умных советников. – Но скорее всего несчастного ждёт смерть. Прирежут в тёмной подворотне и всё.

Кир согласно хмыкает, но я всё равно чувствую его недовольство от невозможности поиграть в большую политику. Недовольно передёргиваю плечами.

– Эту девчонку отправили в Цитадель с просьбой о её защите. В Столице назревает что-то очень страшное, раз Император начал прятать своих родичей. Нам нет до этого дела.

Кир философски пожимает плечами. Ну нет, так нет.

– Оставим всё, как есть? – деловито интересуется он.

– Ну если тебе так понравились эти великолепные статуи твоего производства, ты можешь тащить их с собой… – меланхолично мурлычу я.

Сын Ночи протестующе фыркает, и начинает перебирать вещи торговцев, выбирая то, что может нам пригодиться.

– Посмотри личные вещи Риилрае, – прошу я, – её одежда может оказаться впору нашей… хм… ученице.

Кир согласно кивает. Я ещё раз просматриваю свиток, размышляя, какую выгоду из этого можно почерпнуть. Ничего не придумав, я осторожно, стараясь не помять, засовываю его во внутренний карман куртки.

Приказным жестом заставляю трупы идти за мной. Кир не отрываясь от своей полезной деятельности кивает мне – он присоединится к нам позже и просит не начинать ритуал без него. Я уже давно привыкла расшифровывать его молчание. Как и он моё.

Закрываю глаза. Вслушиваюсь в землю под ногами. Подолгу останавливаюсь на одном месте, пытаясь почувствовать внутреннюю энергию здешней породы. К сожалению, никаких природных источников силы в степях нет, остаётся надеяться лишь на память земли. Кровь и смерть она помнит дольше всего.

Здесь. Открываю глаза, осматриваюсь. Я успела довольно далеко удалиться от тракта. Небольшой участок чистой и ровной каменистой земли. Самое то. Серыми тенями за спиной маячат полуживые трупы. Повелительным кивком заставляю их раздеться и лечь на землю звездой – голова к голове. Довольно смотрю на их гармонично-изящные тела. Не удерживаюсь, острыми коготками провожу по щеке девушки, бездумно глядящей в небо. Она даже не вздрагивает от боли. Тихо смеюсь – она даже не знает, что ей больно.

Из глубокой царапины выступает кровь, слишком яркая на фоне мертвенно-белой кожи. Провожу ладонью по её щеке, на пальцах остаётся алый след. Кончиком языка касаюсь россыпи мельчайших капель, прислушиваюсь к вкусовым ощущениям. Острая мятная свежесть и льдинки на языке. Чистая, яркая кровь.

– Вкусно? – Он неслышно подошёл сбоку, молчаливой тенью стоит за плечом, с каким-то детским любопытством наблюдает за моими действиями. Беззлобно усмехаюсь в ответ.

– Ты даже не можешь представить как…

С некоторой жалостью и нежностью касаюсь снежно-белой кожи девчонки. Простите, леди Сиятельная, но вам предстоит не просто умереть, но и стать расходным материалом для моего ритуала. Слишком, слишком чистая и дорогая кровь.

Наверное, погружённая в свои мысли, я повторила это вслух. Кир безучастно-внимательно смотрит на девушку, затем с тем же научным интересом на меня. И молчит.

Раздражённым взмахом руки приказываю… скорее, настойчиво прошу быстрее высказаться и дать мне провести ритуал. Сын Ночи кривит губы в своей омерзительно-насмешливой ухмылке.

– Именно за ваше пристрастие к яркой, чистой крови, моя леди, люди ненавидят Чародеек Крови гораздо сильнее Детей Ночи.

Подготовка к ритуалу, затрагивающая некоторые эмоции, не позволяет мне сорваться в безбрежно-ясную ярость.

– И при этом ваша магия гораздо темнее нашей, Kefre ir-Naara, – тоже перехожу на изысканно-оскорбительный тон интриг Большого Двора.

– Но люди этого не знают, – многозначительность его взгляда иногда меня пугает. Но не в этот раз, о нет, не в этот. Сейчас я слишком сосредоточена на вызове кровавых стражей. – Вас ненавидят, моя леди. И не только потому, что вы разнесли половину столицы в слепом гневе. Вас называют кровопийцами, вас бояться, и поэтому ненавидят… Как и нас, впрочем.

– Как и всех магов, как и всех жрецов. – Эмоций и чувств нет, им не место сейчас. Я составляю модель заклинания. – Людям свойственно ненавидеть тех, кто сильнее. А теперь, Kefre ir-Naara, прошу, не мешайте мне.

Он с издевательским поклоном отходит назад, умудряясь почти слиться с полупрозрачной кисеей тумана. Выбрасываю диалог из головы – я подумаю над этим позже.

Ровным шагом обхожу распластанные тела по кругу, размышляя, с кого начать. Резко останавливаюсь напротив самого сильного (ну, по крайней мере, с виду) из воинов. Прислушиваюсь к его ровному искусственному пульсу, чуть корректирую частоту и силу сердцебиения. В ладони лежит тёплая рукоять кинжала. Буднично-равнодушно взрезаю вены на запястье. Окуная кончик лезвия в рану начинаю рисовать на животе воина завораживающую вязь. Когда ровная окружность широкого рисунка замыкается, резкой точкой наношу удар в середину рисунка и проворачиваю в ране кинжал. Его тёмная кровь ровной вязкой пеленой начинает толчками выплёскиваться из раны. Так же спокойно, будто исполняю рутинное, ежедневное действо, провожу ритуал с каждым из воинов, оставив племянницу императора напоследок. Когда уже три кровавые лужи растекаются по земле, запоздало вспоминаю, что девчонку следовало бы положить в центр, для улучшения эффекта. Укоризненно качаю головой, остановившись над ней.

– Что, и во время сражений Чародейки соблюдают этот долгий и сложный ритуал?

– Конечно, нет. Просто поднимают в крови сути воинов и заставляют их сражаться. Я же хочу получить не безмозглых существ, а разумных стражей, обладающих некоторыми магическими способностями. Вот и приходится следовать церемониалу.

Равнодушно надрезаю её горло и придерживаю края раны, на давая фонтану крови забрызгать всё вокруг, включая меня.

– Брезгуешь? – кончиками губ усмехается Сын Ночи. Досадливо на него фыркаю.

Теперь отойти на пару шагов назад и разбудить в своей крови память о тех, кого хочу призвать. Бдительно оглядываю уже обескровленные трупы. Крови набралось достаточно, эдакая ровная и неподвижная алая лужа. И в неё тонким медленным и ярким ручейком вливается кровь Сиятельной.

Чуть прикусываю губу при мысли о том, что сейчас я могу увидеть тех, кто мне был дороже всего. И тех, кого несмотря ни на что не могу вернуть.

Острой вспышкой обжигающе ледяной боли воспоминание о невысокой хрупкой женщине, с синими бездонными глазами и каштановым водопадом волос. Вечно улыбающееся лицо, такое родное и такое далёкое.

Губы кривятся в неслышном никому (а особенно Сыну Ночи, ему точно слышать не следует) шёпоте-призыве. За колкой формулой зова следует имя…

– Селин, мать моя.

Над телом одного из мужчин вырастает кровавый столб. Под моим требовательно-умоляющим взглядом из него формируется знакомая фигура. Черты лица прорисовываются с небывалой чёткостью, но всё равно остаются смазанными. Вместо глаз тёмные провалы. По телу стража тянется яркий ручеёк императорской крови, вливаясь в бездонные глазницы и наполняя их нестерпимо-алым сиянием. Кровавый страж медленно подходит ко мне и останавливается напротив. А вот теперь посмотрим, посчитают ли бывшего Магистра достойной службы или потребуют свою плату. Возможно, жизнями, моей и чужими…

Страж опускается передо мной на одно колено в вассальной присяге.

– Среброволосый отец мой.

Высокий и широкоплечий страж со знакомыми острыми чертами лица с добродушной усмешкой кланяется мне, сияющие глаза насмешливо щурятся, разглядывая меня с некоторой гордостью.

– Шаннея, сестра моя Верная…

Прекрасная, словно высшая богиня, сотканная из крови принесённых ей жертв и лунного света, она подходит ко мне. Я не в силах оторвать от её холодного совершенного лица взгляд – полные губы сомкнуты вечной печатью молчания, сияющие провалы глаз смотрят с грустью и укоризной, правильные черты лица словно выточены из камня. Рядом с ней императорская племянница – деревенская дурнушка.

Не выдерживаю и с надрывным вздохом-всхлипом склоняюсь перед этим воплощением памяти и боли. Шаннея… Нет! Страж!… тонкими пальцами касается моего лица, приподнимая его за подбородок. Я не возражаю, по щекам текут слёзы. Страж нежно целует меня в лоб. Со странной отрешённостью замечаю, что губы у неё… у него… ледяные. Он (она) одним текучим движением отходит в сторону и церемониально кланяется мне. Поднимаю голову, принимая присягу, чувствуя, как по щекам наперегонки текут ручейки крови и слёз.

– Своей и чужой кровью… – голос предательски дрогнул, но я резко одёргиваю себя и заставляю себя успокоиться, – … заклинаю вас служить мне в жизни и смерти.

Стражи алыми тенями растворяются в холодном утреннем тумане, оставаясь на расстоянии вытянутой руки и в то же время – в другой плоскости мира. Вечно рядом, но так далеко.

Невозможно отобрать у Чернокрылой что-то навсегда. Дальше Грани она их не отпустила.

Отвернувшись, я даю знак Киру, что пора уходить. По моим расчётам, Нэссэра скоро должна проснуться, и нужно успеть до её пробуждения. Обескровленные и уже окончательно мёртвые тела остаются лежать на земле. Губы помимо моей воли растягиваются в злорадной ухмылке: когда найдут то, что осталось от каравана, наверняка ведь прочешут местность… и наткнутся на следы страшного ритуала. Я очень люблю когда возникают пугающе-жестокие легенды о нашем Ордене. Это значит, что нас ещё помнят.

– По-моему, ты зря вызвала свою Верную, – тихо произносит Кир. Чувствуется, что он до этого долго и тщательно взвешивал слова, чтобы не обидеть меня. Не обидел. Просто напомнил мне о моём предательстве.

– По-твоему, – резко отрезаю я, осторожно вытирая с лица следы поцелуя стража.

Мы пришли вовремя. Нэссэра как раз проснулась и теперь осматривается, слепо прищурившись спросонья. Заметив нас, она пытается вскочить, но едва приподнявшись, с тихим стоном падает на землю.

– Светлого дня, – вежливо приветствую нашу ученицу и с чисто научным любопытством разглядываю её. Сейчас она выглядит гораздо лучше – моя кровь и сила Ночи заживили многочисленные царапины и восстановили баланс её сил. Только в волосах остались комья земли.

Гладкая матовая кожа, глубокие и слегка раскосые чёрные глаза-омуты следят за нами с настороженностью. Полные чувственные губы, широкие скулы и высокий лоб. Девчонка из горцев? Похоже.

Я присаживаюсь рядом с ней, но всё же на некотором расстоянии, стараясь держать пустые ладони на виду. Я, конечно, не сильно верю в байки о воинском искусстве горцев, но испуганного воина всё равно лучше не провоцировать.

– Кто вы? – странно напряжённо спрашивает девушка. Я ласково улыбаюсь, поощряя её к дальнейшим вопросам, но она молчит, дожидаясь ответа.

– Мы мирные путники, никому не причиняющие вреда… – и именно в этот момент к нам подходит Кир и с невозмутимым лицом перебрасывает мне довольно тяжёленький мешочек с золотом, звякнувший в полёте. Рассеянно ловлю его, заметив, что ещё один Сын Ночи прячет в свою сумку, валяющуюся с другой стороны от потухшего костра. Ловлю задумчивый взгляд горянки и понимающе ухмыляюсь. Мешочек с деньгами ведь не из под земли взялся?.. Досадливо скривившись, уже другим, холодным голосом, говорю, – Мы наёмники, Охотники Смерти, если тебе это о чём-то говорит.

– Говорит, – она серьёзно кивает, – что мне следует убраться от вас подальше.

Удивлённо приподнимаю брови. Вежливый намёк, что она уберётся сразу же, как только почувствует себя лучше? Наи-ивная. Да кто ж её отпустит?

– Я – Дикая, – вежливость, вежливость и ещё раз вежливость, если я не хочу удерживать эту девчонку силой, – Это, – кивок в сторону ковыряющегося в сумке Сына Ночи, – Кир.

– Рида, – нехотя произносит девчонка. С насмешливо-загадочной улыбкой разглядываю её, чуть склонив голову. Слишком разные – эта девушка и её имя. Неужели у них нет ни одной ведьмы, способной при рождении наречь ребёнка так, чтобы имя не изменяло под себя жизнь и характер? – Разве Дикая – это имя?

Любознательная девочка.

– Нет, – отрицательно наклоняю голову, – но все зовут меня так.

– И есть за что? – как-то слишком развязано усмехается Рида, и чувствую в её улыбке некоторую натяжку. Фальшь.

– Было, – уклончиво отвожу взгляд.

Кир протягивает мне кусок вяленого мяса и вопросительно смотрит на нашу ученицу, отдавая ей криво нарезанный хлеб. Усмехаюсь, поняв, что уже вовсю величаю Риду ученицей. Но у неё нет и не будет выбора.

Девушка коротко кивает в благодарность за хлеб и еле сдерживается, чтобы не слопать его за один укус. Кир с тёплой и сентиментальной улыбкой начинает кромсать оставшуюся буханку. Не выдержав, отбираю у него хлеб и короткий кинжал, который мы используем вместо ножа, и ненамного аккуратнее отрезаю ещё пару кусков, с некоторым удовольствием наблюдая, как жадно следит за мной Рида.

– Сколько времени ты не ела? – сочувственно интересуется Кир. Девушка хмурится и уточняет дату, подсчитывая что-то в уме. Искренне надеюсь, что она действительно умеет считать – безграмотность горцев стала такой же притчей во языцах, как и их воинское мастерство.

Нарезанный хлеб девушка выхватывает у меня прежде, чем я успеваю протянуть его ей. Неодобрительно качаю головой, как бы ей плохо не сделалось. Хотя… скорее, это естественный процесс восстановления биомассы тела, утерянной за моменты между смертью и возрождением.

– Вроде, только день, – судорожно сглотнув, чуть виновато отвечает ученица, тут же снова кусками заглатывая хлеб. Переглянувшись, мы синхронно пожимаем плечами, и Кир начинает быстро извлекать из своей бездонной сумки оставшуюся у нас еду. Пусть девчонка ест, ей это необходимо, мы вполне способны голодать несколько суток. Да и всё равно в город собрались.

Когда основной голод Рида наконец утоляет, я приступаю к допросу, маскируемому под задушевную беседу.

– Может, расскажешь, что с тобой случилось? – сочувственно стучу по спине поперхнувшуюся девушку. Откашлявшись, она со вздохом откладывает надкусанный хлеб с положенным на него мясом и зябко передёрнув плечами отвечает:

– Мой аул был уничтожен. Равнинники напали ночью и подожгли дома. Убивали всех до единого, воинов расстреливали издали. Я запомнила стрелы: серебристое древко, синяя сталь и золотое оперение. Женщин и детей изрубили на части, не пощадили никого, – она замолкает, невидяще глядя прямо перед собой, а затем внезапно добавляет: – Даже наша кровная месть милосердней.

Она не выглядит насмерть перепуганной или сломленной горем. Великолепное самообладание? Не думаю. В горах поработали славные паладины Святой Церкви, а их беспощадность к «нечестивым язычникам» я знаю не по наслышке. Психически неподготовленному человеку будут ещё несколько десятидневий сниться кошмары. Ведь даже мне снились. В случае же с Ридой, я думаю, вполне вероятно то, что после её смерти некоторые чувства из жизни-до-возрождения притупились.

– А что случилось с тобой? Когда ты пришла, ты выглядела… не блестяще, – осторожно перевожу разговор на интересующую меня тему. Ученица уныло вздыхает и поясняет:

– Отец смог дать мне шанс вырваться из оцепленного аула. Я спустилась на равнину и попыталась убежать подальше. Сначала мне это удавалось, но потом… видимо, был среди них кто-то, заинтересованный в нашем поголовном уничтожении. Разделавшись с оставшимися, они бросились преследовать меня. Догнали.

– И убили, – подсказывает Кир во время затянувшегося молчания.

– И убили, – покорно соглашается девушка и снова надолго замолкает. Я многообещающе улыбаюсь Киру, он виновато пожимает плечами, взглядом обещая больше не вмешиваться в наш разговор.

Коснувшись спутанных волос, девушка продолжает свою размеренно-неторопливую речь.

– Мой Род считается в горах почти священным – мы имеем шанс на возрождение, если погибли не своей смертью, поэтому на наш аул никогда не нападали другие горцы[19]. Но равнинники нашли способ не дать нам воскреснуть – они сожгли все тела, справедливо рассудив, что мы не фениксы. Не знаю, почему меня не сожгли так же как и всех. Может, – она равнодушно пожимает плечами, – у них не было дров под рукой и они понадеялись, что если закопают меня поглубже, я не смогу выбраться. Смогла.

Она с трудом подавляет в себе детское желание расплакаться. Я мысленно улыбаюсь. Версии сошлись, и мне уже не надо выпытывать, какой это кошмар – самостоятельно пытаться выбраться из-под земли. Наверное, не намного страшней, чем выдирать с Той Стороны свою жизнь.

Почему я не умерла тогда? Потому что слишком ценю свою жизнь и не готова умереть даже ради своей Верной. И это самое страшное предательство. И не надо врать самой себе, что у тебя есть долг. У тебя был выбор и ты его сделала.

– То есть, если тебя снова убьют, ты воскреснешь? – Кир пытается отвлечь ученицу от грустных мыслей… довольно бестактными в данной ситуации вопросами.

Рида поднимает на него взгляд, и я уже знаю, что увидит в нём Кир: холод, усталость и детскую беззащитность. Даже односторонняя связь Верности связывает крепче, чем жажда мести, ненависть или общая цель.

Может, мне дан шанс исправить свою ошибку? Доказать самой себе, что я не такая дрянь, какой считаю себя с тех пор. Заманчиво, но я ничего не хочу менять в своей жизни. Меня устраивает всё, что есть во мне… Но может, это не устраивает мою Шаннею? Ведь Верные неразлучны и после смерти, и моя сестра и подруга вполне могла послать мне этот шанс (испытание?). Не зря ведь жрецы Aueliende говорят… говорили, что на Той Стороне умершим открываются удивительные возможности…

– Что ты собираешься делать дальше? – рассеянным голосом интересуюсь я, с лихорадочной скоростью проигрывая варианты событий. Рида переводит взгляд на меня и я вижу в её глазах удивление, скрытое под тонким налётом насмешки.

– Вы что-то можете мне предложить?

– Защиту, – не задумываясь отвечаю на её слова, не желая чувствовать в них подвоха. Когда её ученичество будет признано официально, я смогу ей вдолбить, что насмехаться над учителями и в присутствии учителей чревато для здоровья, физического и душевного. – Тебе она пригодится.

– Разве двое наёмников могут защитить меня от гнева Церкви?

– Они и не такое могут! – иронично усмехается Кир. – Да и ты сама сможешь от них весьма продуктивно защищаться, если тебя немного подучить…

Я мысленно аплодирую своему спутнику. С довольной полуулыбкой наблюдаю за недоверием девушки. Задумчиво провожу пальцами по губам, словно стирая незримую кровь.

– Разве ты не знаешь, кого называют Охотниками Смерти?

– Самых удачливых убийц? – мрачно предполагает девушка, в её взгляде мелькает недовольство, что ей приходится отвечать на вопросы, ответы на которые она знать не может.

Тихо смеюсь, вкладывая в свой смех всю свою усталость и горькую иронию.

– Нет, девочка… Охотники – те кто принесли свои жизни на алтарь служения Aueliende. Некроманты, как их принято называть, – внимательно слежу за реакцией девчонки. От этого зависит будет ли она учиться добровольно, или мне снова придётся применять порабощающее разум чародейство. Каюсь, я никогда не была особо милосердной наставницей.

– Разве способности не передаются по наследству? – с непонятной враждебностью отзывается Рида. Честно, я такого вопроса не ожидала и немного растерялась.

– Передаются, – невозмутимо подтверждает Кир, – но ты же уже была в объятиях Aueliende, и в тебе есть толика её сил. Тебя нужно просто обучить, ведь…

Я не спорю, Сын Ночи, конечно, умница, но уловив подтекст разговора, я с милой и невинной улыбочкой перебиваю его, пока он не начинает… угрожать ей. Пусть косвенно и завуалировано, ставя её перед отсутствием выбора, но всё равно угрожать.

Я бы ему за такое выгрызла язык.

– Ведь ты хочешь отомстить?

Понимаю, что попала в единственно больное и уязвимое место Риды. О да, отомстить она желает больше всего! Неужели церковь не понимает, что такими темпами она вполне может заработать себе кровников на столетия вперёд?!

Да нет, всё они понимают. Просто пока на их стороне народ, которому пообещали освобождение от кровавой власти жестоких богов, Церковь действительно сильна. В чём-то, может, их проповедники и правы, даже мне некоторые мессы казались отвратительными, но это ещё не повод вырезать под корень всех, обладающей магией!

Впрочем, я не права. Под льдистым светом солнца все души покрываются льдом, и даже магия жизни несёт только боль и смерть. Правы они. В чём-то.

Даже я это понимаю.

Только вот простить никогда не смогу.

Рида судорожно кивает, в тёмных глазах появляется пугающая решимость идти до конца. Да девочка с характером, и не слабым! Чувствую, что её ученичество будет весёлым… и для неё, и для нас.

Сдерживаю ликование. Выходит, не одна я такая… (будем называть вещи своими именами) дура, что попалась на уловку о мести. Нам удалось её уговорить гораздо быстрее, чем Киру – меня, когда он нашёл меня после Падения наших кланов. Да, я тоже тогда хотела отомстить… частично это мне удалось, но никто и никогда не сможет расплатиться со мной за мёртвый клан. Мёртвых сестёр. Мёртвую Верную.

Двое никогда не смогут уничтожить Церковь.

Но трое ещё могут попытаться.

– Мне надо будет учиться у вас? – с дрожью в голосе спрашивает девушка.

– А разве есть ещё и другие некроманты, избежавшие уничтожения?..

С тяжёлым вздохом она опускает взгляд. Я довольно смеюсь, Кир мечтательно смотрит в посветлевшее небо.

– Что ж, собирайся… ученица.

Слишком просто.

Я вычёсываю чёрный шёлк мокрых волос Риды, переплетаю косы алыми лентами, струящимися из моих надрезанных вен.

– И тебе не больно? – удивляется девушка. Я на мгновение замираю, прислушиваясь к своим ощущениям. Отрицательно качаю головой.

– Скорее, чуть-чуть щиплет. Нервные окончания в запястьях уже давно отмерли.

– Так часто режешь себе вены?!

– Ну не горло же себе резать, когда припечёт, – слегка удивлённо пожимаю плечами. – Вся моя… теперь наша… магия построена на своей крови.

– А чужая не подойдёт? – с деловитой кровожадностью интересуется ученица.

– Слабый заменитель. Её можно использовать, только когда её пролито достаточном много. Например, во время крупных сражений.

За те несколько дней, что мы путешествуем вместе, мы так и не успели добраться до города. Риду приходится пересаживать с химеры на грифона и с грифона на химеру каждые полдня, но всё равно животные слишком быстро устают. У них не остаётся даже сил летать, как раньше, пока мы отдыхаем.

Девушка кутается в тёплый плащ Кира. Её одежда никуда не годилась, мы её сожгли ещё тогда, обрядив ученицу в найденные запасные вещи. Рида не возмущалась, терпела. Но когда в пределах видимости с высоты птичьего полёта показалась деревенька, она потребовала, чтобы ей достали нормальной одежды.

Я её поддержала, и Кир, изображая великомученика, отправился к поселению. А нашей ученице, обнаружившей небольшой ручеёк, приспичило вымыть голову.

– Может, ты их обрежешь? – предлагаю ей, насмотревшись на её мучения.

– Нет! – Отшатывается от меня ученица. – Ни за что!

Вопросительно изогнув бровь, жду пояснений. Рида осторожно касается заплетённых кос, проводит ладонью по ещё влажным волосам.

– Для горцев нет большего позора, чем носить короткую причёску, – спокойно произносит она.

– А в бою не мешает?

Она с улыбкой отрицательно качает головой. Чёрные волосы отсвечивают рубином кровавых лент.

Девушка задумчиво смотрит на свои запястья. Кожа у неё на них тонкая и полупрозрачная, как первый летний лёд. Резать такую – жалко, шрамы никогда не сойдут. Впрочем, ей до этого рано. Необходимая мутация, перестраивающая организм и дающая крови необходимые свойства, ещё не началась. Я обучила горянку только нескольким фокусам по управлению собственной кровеносной системой. Ей это пригодится. Кир же учит её насылать сны, утверждая, что из неё получится прекрасная Говорящая-с-Ночью. До Ушедших-в-Ночь, боевой элиты клана Ночи, она конечно не дотянет, но…

Хищно усмехаюсь. Пусть Кир – один из сильнейших Сыновей Ночи, но он не понимает, что создавать и насылать паутину снов гораздо действеннее, чем превращать людей в тени. Надо только провести девочку через безумие, раз страх и боль она уже познала.

Рида смотрит на меня со странной смесью страха и полного доверия. Внутренне морщусь. Она пока что слаба, её надо долго закалять. Она должна перестать бояться.

Ласково касаюсь её волос:

– Попробуй почувствовать жизнь вокруг нас. Попробуй увидеть Кира.

Она серьёзно кивает и закрывает глаза. Хм? Сказки про Астрал? Глупо. Впрочем, пусть пробует так сначала сосредотачиваться.

Некоторое время сижу неподвижно, ожидая результатов. Рида нервно кусает губы, но не спешит открывать глаза и жаловаться на возникшие трудности. Губы сами собой растягиваются в хищной ухмылке. Довольно грубо вмешиваюсь в её сознание, пытаюсь систематизировать мелькающие видения. Внезапно чувствую, что тону, захлёбываюсь в её горьких эмоциях. Вышвыриваю своё сознание из её разума.

Пытаюсь отдышаться.

– Ты не правильно действуешь, – холодно обрываю её сосредоточенность. Рида вздрагивает и поднимает на меня тёмные глаза. – Ты пытаешься вызвать эмоции, тебе же нужно от них отрешиться. Прислушайся к стуку своего сердца, почувствуй пульсацию своей крови, услышь её приветствие другой жизни.

Я и не надеюсь, что у неё даже с такой подробной инструкцией получится с первого раза. Невесть с чего решаю помочь ей. Сосредоточенно «веду» свой разум по самой грани транса, которую так давно привыкла переступать не задумываясь. Да, со времён ученичества это простенькое упражнение не давалась мне так тяжело. Заставляю свой разум отпустить все мысли и эмоции, оставив только гулкую тишину, в которой далёкой пульсацией разносится стук моего сердца. Совсем рядом стучит сердце моей ученицы, но в отличии от моего ровного размеренно-медленно сердцебиения, оно колотится неровно, нервно пропуская удары.

Осторожно касаюсь её разума, зову за собой и Рида безвольно следует за мной в мой транс. Удерживая связь с ней, соскальзываю в знакомые пустынно-серые глубины, где издалека видно любое живое существо. Я знаю, что выгляжу здесь… не лучшим образом – закручивающаяся туманно-алая спираль, нестабильно качающаяся в различные стороны. Еле удерживаюсь, чтобы не передёрнуться от отвращения – я напоминаю самой себе одну очень противную гнилостную водоросль.

Горянка пылает ровным пламенем серебристо-алой звезды. Язычки пламени растеряно тянутся в разные стороны – ей тяжело ориентироваться здесь. С прохладной усмешкой вспоминаю себя в её годы – я тогда не умела и этого.

– Что это? – Меня бьёт сильная дрожь от вырвавшегося из пламени шипения-вскрика, похожего на скрип когтей по стеклу.

Говори мысленно! – посылаю в её сторону резкий телепатический импульс. Девушка послушно пытается сосредоточиться на определённой мысли.

Сосредоточься и толкни мысли мне, – устав ждать, пока она сама разберётся, даю ей подсказку. В серебре пламени проскальзывает лёгкая вина и сожаление, а алый свет пылает гневом и обидой. Какой она всё-таки ребёнок…

Там! – Резкая и колкая мысль словно пронзает мой разум раскалённой иглой, громкостью превосходя зимний гром. Её ещё долго придётся учить контролировать себя.

Поворачиваюсь в ту сторону, куда тянется пламя. Одинокая алая искра пульсирует неровным багряным светом. Рида напрягается, словно пытается подготовиться к бою здесь. Успокаиваю её:

Это Кир. Возвращаемся.

Схватив её, скольжу сквозь плотный туман, безжалостно разрывая его на своём пути. Рида волочится мешающим грузом где-то позади.

Резко открываю глаза. Реальность и обратная сторона грани транса накладываются друг на друга, не давая сфокусировать взгляд. Успевая только заметить ещё далёкую тёмную точку приближающегося Сына Ночи. Последний рывок сменяется сильной головной болью – я и забыла, что вытаскивать кого-то из транса довольно болезненно. Со злорадством вспоминаю, что Риде сейчас ещё хуже. Оборачиваюсь к ученице.

Матовая кожа горянки приобрела мягкий зеленоватый цвет, девушка изо всех сил сдерживает рвоту. Как же! Воительница! Не подобает ей показывать свою слабость!

Подошедший Кир равнодушно роняет на землю ворох одежды, и отцепив от пояса флягу перебрасывает её мне.

– Как чувствовал, – недовольно хмурится. Радостно скалюсь в ответ. Открутив крышку фляги, инкрустированную полым тёмным камнем, делаю большой глоток. Не-на-ви-жу молоко. С трудом сглотнув, передаю откупоренную фляжку Риде. Девушка бросает на меня такой пламенный взгляд, от которого даже лёд плавиться не начал бы. Пересилив собственный желудок, она маленькими глотками с удовольствием начинает пить молоко. Не понимаю я, как его можно пить по доброй воле?

Справившись с дурнотой, Рида вспоминает, что одета только в один плащ, и тот принадлежит Киру. Бросив недовольный взгляд на Сына Ночи, она смущённо пытается поплотнее в него закутаться. С лёгкой улыбкой наблюдаю, как нежно краснеют щёчки девушки. Заметив это, ученица гневно шипит на меня:

– Не смотри!

Удивлённо приподнимаю брови, продолжая насмешливо улыбаться.

– Ты меня стесняешься? – Она утвердительно кивает, твёрдо глядя мне в глаза. – Зря.

Она рассерженно вскидывается, но натыкается только на невинный взгляд. Я даже улыбаться перестала.

Кир насмешливо фыркает, с покровительственной насмешкой следя за нами.

– Ближайший город в трёх днях скачки отсюда, – спокойно произносит он. – Поторопитесь, если хотите ночевать в нормальных постелях.

Я мгновенно вскочила на ноги. Спать на земле, когда один бок отмораживается полностью, а другой лишь частично, мне уже надоело. Рида тоже проявляет некое подобие оживления, бросая на меня и Кира многозначительные взгляды. Фыркнув, иду будить химеру, спящую чуть в стороне от нашей стоянки. Львиная голова пытается возмущённо откусить мне руку, но получив по носу всё же просыпается и неохотно встаёт, зевая во всю пасть. Козлиная голова как всегда в таких случаях начинает душераздирающе (вернее, ушезакладывающе) блеять. И лишь дракон на хвосте продолжает спокойно посапывать на ходу.

– Я тебя, кажется, просила не подходить со спины, – равнодушно бросаю через плечо незаметно подошедшему Киру. Он флегматично пожимает плечами.

– Я бы тебя попросил не проводить с Ридой таких опытов, как сегодня.

– Она – моя ученица, и мне лучше знать, чему и когда её необходимо учить.

– Она – наша ученица. Не забывай этого.

Рассерженно фыркаю на до отвратительности невозмутимого Сына Ночи. Он протяжно вздыхает и пытается втолковать мне относительно прописные истины:

– Пойми, Дикая, это не моё желание помешать её обучению, как Чародейки Крови, это необходимая предосторожность. Опасно находиться вам обеим в таком трансе одновременно. А если бы на вас напали?

– Я бы показала Риде несколько боевых приёмов.

Кир возводит очи к небу, словно спрашивая у серебряного светила, за что оно обрекло его возиться с двумя такими детьми.

– И всё-таки воздержись от таких упражнений, пока мы не будем в безопасности… или пока меня нет, – просит он.

– К тебе это тоже относится, – с ехидцей напоминаю ему. Он с достоинством кивает и делает знак прекратить разговор – слегка удивлённа нашей размолвкой Рида стоит в нескольких шагах позади. Не думаю, что она успела что-либо услышать.

– А… а мы точно сегодня до города доберёмся? – недоверчиво уточняет она.

– Точно, точно, – недовольно ворчу я, садясь на сонную химеру. Сегодня Рида сначала летит с Киром. – Если не будем время тянуть.

Азартно рявкнув, химера отталкивается от земли, взмыв в высоком прыжке. Сильные кожистые крылья удерживают её на небольшой высоте, пока грифон разминает крылья, устраивая небольшой ураган. Рида с кислой миной усаживается позади Кира, вцепившись в него мёртвой хваткой.

– Хэй! Вам специальное приглашение нужно?!

С пронзительным ведьминским хохотом взмываю вверх, подставляя своё лицо ветру.

Тенями скользим по узким тёмным улочкам небольшого городка. Вокруг нас вьётся изысканными одеждами материальная Тьма. Если закрыть глаза, то шорох длинных юбок моего шикарного платья можно принять за шелест опадающих листьев. Мелодично позвякивают длинные серьги с кровавыми рубинами. Поправляю капюшон тёмного плаща, скрывая своё лицо… скорее, излишне короткую причёску, не сочетающуюся с моим нарядом.

Позади степенно вышагивает Кир, под руку ведя перепуганную Риду. Согласна, не очень приятно наблюдать Сына Ночи за работой. Я тоже долго после такого зрелища не спала ночами. Только не от того, что меня кошмары мучили, скорее, из-за того, что боялась увидеть этот кошмар наяву.

Ученица зябко кутается в прохладную ткань искрящейся тёмной шали. Сколько не отбрыкивалась она от сумрачного наряда, увильнуть ей всё же не удалось. Да, не очень приятно чувствовать, что твоя одежда соткана из живой Тьмы, но мы же не желаем засветиться в этом городе ярче солнца?

В лёгком замешательстве останавливаюсь на перекрёстке, удручённо качаю головой.

– Не помнишь?

Виновато киваю. Кир с наигранно-тяжёлым вздохом указывает направление.

– Куда мы идём? – Ученица считает, что сейчас идеальный момент для расспросов.

– Неважно, – отмахиваюсь я, но тут же спохватываюсь и резко оборачиваюсь. – Запомни, девочка, что бы не случилось, ты должна молчать, когда разговариваем мы. У нас есть определённая легенда, вписать туда тебя не составит сложности, если ты не будешь с удивлением опровергать то, что мы говорим. Понятно?

Девушка несколько вздохов смотрит мне в лицо и неуверенно кивает. Отлично.

В болезненной тишине подходим к небольшому трактирчику. Тёплый желтоватый свет струится из окон, неровными квадратами падая на брусчатку улицы. Из-за двери доносится равномерный шум.

Кир галантно открывает дверь, пропуская нас вперёд. Придерживая капюшон, чтобы не соскользнул, цепким взглядом окидываю помещение. Не заметив ничего настораживающего, медленно иду к стойке. Трактирщик, заметив нас, замирает с пустой кружкой в руке.

– Приветствую вас, почтенный Тарвек.

Узнав меня, хозяин радостно улыбается. Блеснувшая в ладони золотая семилучёвая звезда только делает его улыбку шире и дружелюбнее.

– Леди Лэра, как давно вы не посещали наши края!..

«Была бы возможность, не посещала бы их ещё дольше».

– … Рад, очень рад вашему визиту!.. А не представите вы мне эту юную леди?

Кир с покровительственной улыбкой кладёт руку на плечо Риды. Ученица еле удерживается, чтобы не вздрогнуть.

– Наша дочь, Рида, – его голос, как всегда скуп на интонации. Мой взгляд, как всегда, равнодушен.

– Мы очень устали с пути, господин Тарвек, – заставляю себя благожелательно улыбаться. Наверное, с ледяными равнодушными глазами невинная улыбка не вяжется. Трактирщик, во всяком случае, как-то подозрительно бледнеет и едва заметно пятится, не переставая натянуто улыбаться.

– Ах, да, – спохватившись трактирщик смешно шлёпает по лбу пухлой ладонью. Перед нами мгновенно появляются два медных ключика. Неуловим движением забираю их, оставив на стойке блестящую звёздочку, которая так же быстро исчезает в руках хозяина.

Кир осторожно берёт меня за руку, словно придерживая и давая мне опору. Медленно поднимаемся по скрипучей лестнице, вслушиваюсь в свои чувства, пытаясь засечь слежку, если таковая есть. Наши комнаты находятся на втором этаже, в самом его конце. За то, чтобы эти комнаты в наше отсутствие никому не сдавали, нам приходиться приплачивать отдельно.

Но, зато мы можем спокойно хранить в них несколько книг, оставшихся нам в наследство от прошлого. Да, Тарвек идиот, но идиот честный и верный. А это ценится.

– Хватит смелости переночевать одной? – с полу-издевательской улыбкой спрашиваю у Риды. Вспыхнув, она выхватывает у меня один из ключей и скрывается в комнате, громко хлопнув дверью. Тихо и довольно смеюсь. Кир лишь качает головой, не понимая, что со мной твориться.

В этой комнате всё осталось по-прежнему. Впрочем, с чего бы это тут было чему меняться, если даже хозяин остерегается сюда заходить после нашего предупреждения? Интересно, он правда думает, что мы тут демонов вызываем?

Дивное одеяние вязким туманом истаивает, оставляя лишь мою привычную одежду. Рубины падают на пол каплями крови, оставляя на досках тёмные пятна. Подхожу к окну и распахиваю ставни, вдыхая холодный ночной воздух. За спиной Кир разжигает масляные лампы, заменяющие свечи.

– Зачем ты злишь нашу ученицу? – как бы между делом интересуется он. Запрокидываю голову, подставляя ветру лицо.

– Так надо.

Молчим. Наконец захлопываю ставни, чтобы не выпустить всё тепло из этой комнатки. С некоторой рассеянностью подхожу к единственной кровати – слишком узкой даже для одного человека, не то что для двоих.

– Ну и кто будет спать на полу? – уныло интересуюсь у Кира, что-то ищущего в ящике стола. Повернувшись ко мне, он с задорно-кривоватой ухмылкой демонстрирует стопку потрескавшихся костяных пластинок с пол-ладони размером.

– Сыграем?

– А рисунки там ещё от времени не стёрлись? – скептически приподнимаю брови, узнав колоду своих старых семейных карт, привезённых моими предками откуда-то с юго-востока. Хмыкнув, Сын Ночи начинает раскладывать их старшим Калейдоскопом прямо на полу. С ироничной улыбкой сажусь рядом.

– У меня сегодня хорошее настроение, Кир. Можешь задавать свои вопросы, а не выигрывать ответы на них.

– У меня и в мыслях такого не было! – наигранно возмущается Сын Ночи, переворачивая первую пластинку. На угольном фоне изображена крылатая девушка в золотом ореоле. Горящие расплавленным золотом глаза скрывают её эмоции. Равновесие.

– Да ну?

Другая карта – Ожерелье, летнее созвездие, замыкающееся вокруг оранжево-золотой луны. Кладу справа от Равновесия, закрывая карте Кира ход.

– Я не настолько мелочен, моя радость. Но раз ты в таком хорошем настроении, может ответишь, почему ты продолжаешь звать Нэссэру Ридой?

Я морщусь, словно съела что-то очень кислое. Во рту даже появляется похожее ощущение, чуть немеют язык и губы, не желая отвечать на вопрос.

– Это элементарно, друг мой. Имя ещё нужно заслужить. Риде до Нэссэры, как мне до Aueliende.

Кир скептически хмыкает над моим сравнением, рассеянно вертя в руках карту Смерти, изображающую Чернокрылую. Пока не время этой фигуры – некого убивать, и он откладывает её чуть в сторону от рисунка пасьянса.

– К тому же, придётся ведь ей ещё и объяснять, почему мы ей дали такое имя без оснований. Сказать правду – не выход.

Он задумчиво кивает, пытаясь сориентироваться в изменившемся раскладе. Мне достаётся Солнце, карта способная лишить любую другую своей силы, заморозив до конца игры, если не нейтрализовать её воскрешающим Клевером.

Равновесие блокировано полностью. Сын Ночи поднимает на меня недоумевающий взгляд – он думал, что я предпочту вывести из игру Печальную богиню. Самодовольно ухмыляюсь – Aueliende может сыграть и в мою пользу.

– Она нам верит.

– Она нас боится, Кир. И не доверяет. Не думаю, что она спокойно воспримет то, что мы, по сути, изменили её, не дав ей выбора, и теперь используем её в своих целях.

Сын Ночи осторожно касается поочерёдно Ветра и Ожерелья. Если соединить их Ночью, то можно смело считать эту партию проигрышной для обоих игроков.

– Она сможет нас понять и простить.

Издевательски изгибаю бровь.

– Ты на это надеешься? Зря. Я бы не простила.

– Она не ты.

– В ней моя кровь.

Справа от Смерти ложится Пламя, меняя весь рисунок Калейдоскопа. Мы уже напрочь забыли из-за чего, собственно, и начали игру, погрузившись в неё с головой. Теперь главное – не просто выиграть, а извлечь свою выгоду даже из проигрыша, сделав правильные выводы о логике противника, о ходе его мыслей, о его сильных и слабых сторонах. Это игра познания.

Впрочем, мы знаем друг друга в некоторых вещах лучше, чем самих себя, и уже не стремимся выявить слабости противника. Мы просто получаем от этой игры удовольствие. Но подсознательно не можем не чувствовать, что это – своеобразная схватка за право сделать Риду своим подобием. Не объявленная и не официальная битва, что делает её только ожесточённей.

Калейдоскоп бесконечно изменяется с каждой новой открытой картой, завораживая своей сложностью и показной простотой. Кажется, во взаимосвязях карт не стоит труда разобраться, но есть ещё и множество дополнительных, незаметных на первый взгляд, нитей, полностью переворачивающих смысл с ног на голову. В них ещё тоже можно разобраться. Но некоторые связи видны и понятны лишь тем, кто играет в Калейдоскоп с самого начала.

Полнолуние накладывается на Полночь, усиливая значение этой карты. Рядом с Отражением ложится Хмарь, слева от них – Зима. И завершающим аккордом – Кровь, между с Сюзереном и Сталью.

Торжествующе смотрю на своего противника, даже не стараясь ухмыляться не так откровенно. Я знаю, что я победила, и одна единственная не открытая карта уже не может ничего изменить.

Сын Ночи спокойно переворачивает её, невозмутимо демонстрируя мне серо-стальной рисунок. Иней. Все карты меняют свой смыл на противоположный, и выигравшим оказывается Кир. Хочется кричать, в кровавом бешенстве разметать Калейдоскоп, но я смиренно склоняю голову.

Довольный Сын Ночи насмешливо улыбается мне, виновато разводя руками:

– Ты, как всегда, великолепна, Дикая. Твоя игра выше похвал, но сегодня Миледи Непостоянство благоволит мне.

Он неспешно идёт к честно отвоёванной кровати, но я не намерена сегодня спать не полу.

– Эй, а утешительный приз побеждённым?!

Он замирает в некотором замешательстве, а затем повернувшись, учтиво кланяется мне.

– Прошу вас, Леди. Или, – он окидывает меня насмешливым взглядом, – мне ещё и отнести вас в постель, как младенца?

Сил злиться на этого нахала уже не остаётся. Сгребаю карты в неопрятную кучу. Нечего кому-то видеть этот расклад. Даже самых простых связей хватит, чтобы сделать нежелательный для нас вывод.

На кровать заваливаюсь не раздеваясь. И дело вовсе не в присутствии Кира – его я вовсе не стесняюсь. И даже не в предосторожностях, хотя кинжал (конечно же, не ритуальный) под подушкой не помешает. Я просто сама не замечала до этого момента, как дико устала.

Но едва я начала засыпать, Кир решает мне напомнить, что жизнь далеко не так хороша, как хочется.

– Не пожертвует ли Высокородная Леди одеяло несчастному некроманту?

Не то что бы ему так уж нужно это одеяло, скорее, не даёт покоя моё умиротворённое состояние.

– Ну хотя бы простынь! Ведь лежа на холодном полу я сильно рискую простудиться и умереть!!

Со стоном пытаюсь зарыться в одеяло и сунуть голову под подушку, чтобы не слышать этого… мерзавца!

– Ну леди! Прошу вас! Может на колени перед вами встать?! – продолжает измываться Кир, получая от этого какое-то своё, непонятное мне удовольствие.

С гортанным рыком швыряю в него подушкой. Кинжал с тихим стуком падает на пол. С большим удовольствием я бы задушила этого некроманта, но вставать для этого совершенно лень и нет сил.

– О! Благодарю вас!

Ну, ничего… Я тебе это потом припомню…

Утро для меня начинается немножечко раньше, чем я планировала. Зачарованная дверь распахивается, пропуская в комнату гневно-удивлённую Риду, даже не заметившую, как она смяла мои чары.

– Дикая, ты только глянь!

Понимаю, что в покое меня уже не оставят, и сажусь на кровати, пытаясь разлепить глаза. На полу возится проснувшийся Кир, явно недовольный этим фактом.

– Чего тебя надобно, кошмар всей моей жизни?

Рида демонстративно не обратила на слова Сына Ночи ни капли внимания и, подойдя ко мне, сунула мне в руки толстую книгу, обтянутую шершавой чёрной кожей. Я недоуменно верчу в руках этот увесистый том, недоверчиво разглядывая серебристое тиснение на обложке.

– Ну и зачем мне хроники Детей Ночи?

Девушка, раздражённая моей флегматичностью, начинает объяснять, со всем присущим её этносу темпераментом.

– Ты не понимаешь! История там написана… Она не сходится с тем, что ты мне рассказывала! Она не сходится с тем, что я привыкла считать верным с детства! Я запуталась!

Она беспомощно шмыгает носом.

– А ты чего хотела? – немного цинично усмехаюсь, – Историю пишут или победители, или те, кто наблюдает за конфликтом со стороны. И, естественно, в обоих случаях написанное будет не существенно отличаться от правды, будут просто по-иному расставлены акценты.

Кир, внимательно слушавший мои пояснения, недобро улыбается:

– Насколько я знаю, Чародейки Крови никогда не писали свои летописи.

– Нет, – стараюсь улыбаться прохладно и невозмутимо, – но это не значит, что мы что-то забываем. Старые летописи обрастают пылью и паутиной в ограниченном доступе библиотек, а старые предания передаются из поколения в поколение…

– Обрастая дополнительными подробностями, обеляющими Чародеек, и недомолвками, скрывающими ваши прегрешениями!

– Вынуждена тебя, разочаровать, ехидный ты мой, но сёстрам мы рассказываем только правду, какой бы неприглядной она не была. Чтобы новое поколение не повторяло ошибок старого!

– Но остальным вы рассказываете о своём Ордене совсем другое! – Сын Ночи находит-таки к чему придраться.

– Репутация, знаешь ли, важная вещь, милый ты мой!

– А как же Книги Старших, которые ты всё время упоминаешь? – прищуривается Кир.

Недовольно касаюсь пальцами переносицы.

– Книги Старших – легендарные летописи, привезённые нами ещё в начале Первой эпохи с архипелага Вечности, – говорю в большей части Риде, так же внимательно меня слушающей. – Считается, что в них описаны все секреты нашего Ордена, многие знания, сейчас уже, увы, утраченные. И то, что их никто никогда не видел, не делает их менее желанными для любой из Чародеек. Хотя Летописями называют также некоторые наставления Старших, записанные для будущего поколения.

Кир приуныл, понимая, что и здесь ему не удалось меня уесть.

Рида растерянно переводит взгляд с меня на Кира. Так, надо успокоиться, пока мы не перепугали её полностью.

– Так что именно тебя так… удивило в варианте истории клана Ночи? – как можно теплее спрашиваю я.

Девушка хмурится пытаясь поточнее сформулировать свои мысли. Выхватив у меня книгу, она быстро перелистывает страницы.

– Вот! – Мне приходится поспешно отворачиваться. Слышу приглушенный смех Кира.

– Эти летописи только для вассалов Ночи, ученица. Дикая не может читать их. Для неё это смертельно.

Захлопнув летопись, Рида со вздохом начинает объяснять, что её так взволновало.

– Война Некромантов[20] идёт… шла несколько столетий подряд… Начали её Чародейки…

– Чушь! – не выдерживаю я даже в самом начале. – Войну не начинал никто.

– Она сама началась? – спрашивает Кир невинным голосом.

Издевательски фыркаю.

– Конечно же, нет! Но главы до этого союзных кланов умудрились что-то не поделить и пришибли друг друга… Или кто-то пришибил их…А дальше жестокая месть, и твёрдая уверенность, что виноваты лишь противники. А сами мы белые… эээ… очень добрые и хорошие!

Рида задумчиво покусывает губу, анализируя информацию.

– Так почему же войну не прекратили? Она приносила убытки обоим кланам, сильно ослабляя их.

Кир добродушно хохочет, я с трудом сдерживаю улыбку. Наивность Риды не может не умилять. И Кир ещё спрашивает, почему я не называю её Нэссэрой!..

– Запомни, ученица, – нарочно холодно и насмешливо говорю я, – эта была война на выживание. Без кровавых битв и красивых поединков. Жестокая конкуренция, незримая для непосвящённых, но всем понятная война, в которой не гнушались никакими методами. Пнуть упавшего, продлить мучительную смерть раненого – не было ничего запретного. Интриги и политика – какой из кланов будет влиять на императорский двор. Это грязь, девочка. К счастью, – горько усмехаюсь, – война закончилась вместе со смертью кланов.

Случайно встречаюсь взглядом с Сыном Ночи и понимаю, что эта война, возможно, ещё будет иметь продолжение. Возродиться должен только один клан. Хотя бы только для того, чтобы избежать повторения этой позорной страницы истории.

Рида задумчиво покусывает губу, смотря сквозь меня пустым взглядом в никуда.

– Кланы могли бы объединиться, – наконец предлагает она, – Ведь магия обоих основана на смерти.

Теперь смеюсь я.

– Глупая, наивная ученица… Кланы никогда не смогут объединиться! Никогда не смогут переступить через свою гордость, свои предубеждения (которые у Детей Ночи и Чародеек сильно отличаются) и свои предрассудки. Один из них: представители другого клана – враги, увидишь – убей!

Кир, вежливо щурясь, пристально разглядывает меня, как дивное существо. Да, мой друг, я помню, что при нашей первой встрече испугалась тебя, как воплощённую Смерть, но мне было всего пятнадцать кругов… И дай мне Aueliende сил, я убью тебя при первой же возможности, как и ты меня. Но лишь когда обучение Риды будет законченно.

Девушка тоскливо вздыхает.

– И что теперь вы будете делать? То есть зачем вы стремились в город?

Старательно изгибаю уголки рта в усмешке.

– Что мы будем делать? Ничего. У нас же есть ученица…

Рида вспыхивает и гневно восклицает:

– Я ученица, а не слуга!

Встаю с кровати и медленно подхожу к пятящейся девушке. Провожу ногтем по её щеке, оставляя тонкую, почти незаметную царапину, медленно наполняющуюся кровью. Напоказ облизываюсь.

– Именно слуга. Ты будешь делать то, то скажу я… мы.

Нежно слизываю кровь с её гладкой кожи. Отстранившись, довольно облизываюсь, не сводя с девчонки насмешливого взгляда. Кир наблюдает за моими действиями с ленивым интересом сытого хищника. По его равнодушно-неподвижному лицу сложно сказать, как он относится к моей затее… довольно рисковой. Впрочем, нужно мне его разрешение, как небу – крылья сокола.

Рида пытается отскочить от меня, но я крепко держу её запястье, всё сильнее сжимая пальцы. Девушка тихо пискнула от боли, пытаясь выдернуть руку. В её глазах мечется горьковатая тень испуга. Плохо. Мне нужна ненависть.

– Запомни, девочка, пока не закончится обучение, ты – никто, ты должна выполнять любые наши приказания. Любые.

Издевательски провожу кончиком языка по шее Риды, чуть надкусываю тонкую кожу. Она старательно пытается сдержать вскрик. Вокруг нас вьются тонкие и прочные нити страха, обиды и боли. Их тёмные цвета вызывают ярость.

– Прекрати, – голос Сына Ночи как всегда сух и спокоен.

Скорчив недовольную гримасу, как бы с сожалением отстраняюсь от ученицы, выпустив её запястье. На прозрачной коже остались маленькие полумесяцы ранок. Получив свободу, Рида отшатывается от меня, схватившись за руку, пытаясь остановить медленно сочащуюся кровь. Алые капли замирают около её пальцев, распадаясь на призрачные нити. Хрупкая паутина разрастается, окутываясь сеточкой чёрных разрядов. На грани чувств, ощущаю неуверенное колебание – кровавые стражи в некотором недоумении. Даже сущности моих… близких не могут побороть простой инстинкт: защищать создательницу, убивать нападающего. Но я приказала им охранять мою непутёвую ученицу, и ослушаться приказа они не смеют.

Резким импульсом приказываю им не вмешиваться, напряжённо слежу за смертоносной паутиной в руках Риды. Ждать. Девушке не хватает решительности? Её нужно спровоцировать. Хищно облизываюсь, не сводя с неё алчного и расслабленно-довольного взгляда. Ученица сжимает губы, в её глазах вспыхивает тёмное пламя. Холодное, расчётливое, неумолимое.

Сейчас.

В тот миг, когда срываются с пальцев девчонки хрупкие нити, атакую сама. Призрачный аркан сталкивается с сетью, направляя его против своей создательницы, но и сильно ослабляя его. Мне ведь не нужно убить Риду или покалечить её, так? Только объяснить, что с учителями не спорят.

Девушка падает на колени, сжимая виски. Нити незримым коконом опутывают её голову. Из уголка рта начинает идти кровь, прочерчивая изысканной лентой матовую кожу. Остатками самообладания девушка сдерживает стон. Гордая. Излишне гордая.

В некоторой задумчивости стою над ней, покачиваясь с пятки на носок. Осторожно, чтобы она не заметила, оттягиваю боль и сбрасываю её стражам, пополняя их силы. Всхлипывания Риды становятся тише, покачиваясь, она пытается встать. Ловлю её взгляд, полный ненависти и жгучей обиды, довольно улыбаюсь, не скрывая своих чувств. Девушка резко выдыхает сквозь зубы и собрав всю силу воли выпрямляется.

Наблюдаю за ней, благодушно прищурившись.

– Надеюсь, ты усвоила урок. Иначе, – мечтательно улыбаюсь, – мне придётся его повторить.

Вспышка тёмного пламени – о да! она усвоила! Что с сильными и сумасшедшими лучше не связываться.

– Дикая!.. – брезгливо выдыхает девушка сквозь сжатые зубы, стараясь ничем не выдать нотки боли в голосе и сознании. Хлестнув по неподвижному Киру злым взглядом, она вырывается из комнаты, громко хлопнув дверью.

Недоуменно приподнимаю брови – она надеялась меня оскорбить? Моим же прозвищем?

Оборачиваюсь ко всё ещё сидящему на полу Киру. Он меланхолично разглядывает разводы пыли на потолке.

– Не знаю, к чему ты стремилась, но цели ты явно достигла.

Согласно склоняю голову.

– Я учила её ненавидеть.

– Она умеет.

– Разве? – ласково касаюсь тёмных волос Сына Ночи, перебираю пряди. Он закрывает глаза, словно такое обращение ему приятно.

– Она ненавидит Церковь. Разве ты сама не чувствовала этого?

Мой тихий смех колкими кристаллами рассыпается по комнате, царапая слух, и заставляет моего собеседника морщиться словно над своими же словами.

– Друг мой, враг мой… Ненависть к абстрактному лицу – пустое, ничего не стоящее чувство. Чем оно сильнее, тем быстрее оно пожрёт самого себя. Неоправданная трата психических ресурсов, которые можно использовать с большей пользой. Ненавидеть надо конкретного человека, за конкретные действия. Надо знать, что ты сможешь отомстить, и знать как будешь мстить. Иначе смысла в ненависти не будет.

Сын Ночи серьёзно обдумывает мои слова, а я понимаю, что теперь придётся беречь спину от собственной ученицы. Прикинув несколько различных вариантов разветвления веера судьбы, отсылаю двоих стражей следить за девчонкой и охранять её. Одного оставляю рядом с собой.

– Ты так складно и гладко говоришь, – насмешливо растягивает слова Кир, – словно сама не снедаема бесцельной ненавистью.

– К твоему сожалению, нет, мой милый враг… Я всегда прекрасно знала, что ненависть должна быть не целью жизни, а стимулом и причиной для действий.

– По тебе такого не скажешь. Все твои поступки… довольно импульсивны.

Отвожу взгляд. Вопрос задан, пусть и косвенно, значит необходимо ответить. Старый договор, не позволяющий нам играть в тёмную.

– Одно дело знать, и совсем другое – расчётливо управлять своими эмоциями.

Некоторое время дружно молчим, усиленно дивясь красоте потолка. Затянувшееся молчание прерывает робкий стук в дверь. Вздрагиваю, на ладонях начинают проступать кровавые линии. Кир вскакивает с пола, одновременно собирая вокруг себя слабые тени. Осторожно выдохнув, натужно киваю и отрицательно качаю головой – нам не грозит опасность, и за дверью стоит не Рида…

– Войдите!

Дверь словно нарочно открывают медленно и со скрипом, играя на моих и без того натянутых нервах. И на нервах Кира, судя по всему, тоже, ибо он, поморщившись, свивает тени в неупругий жгут и резким хлестком распахивает дверь. На пороге переминается с ноги на ногу испуганная бледная девочка, чуть младше Риды.

Увидев наши не шибко довольные лица, он стремительно приседает в реверансе, робко бормоча:

– Светлого дня, леди Niella[21]. Светлого дня, лорд Свеор.

Каштановая волна шикарных волос Лины, дочери трактирщика, собрана в строгий хвост. На висках, если приглядеться, видны две более тёмные пряди, небрежно покрашенные вытяжкой из коры изумрудного дерева. След и печать моего лекарского искусства. Благодаря лишь этому старый пройдоха Тарвек трясётся над нашими тайнами, как над своими собственными.

Фальшивые имена режут слух, но по ним легко определить, кто решил нанести нам визит. Сейчас следует ждать представителей Ночной Гильдии, осведомителем которой трудится трактирщик.

Благодушно киваю девочке, и она чуть ли не вприпрыжку убегает звать гостей.

Невысокий светловолосый мужчина не таясь входит в комнату.

– Леди Niella, – он учтиво кланяется мне, прекрасно зная, кто в нашей паре ответственен за обмен информацией. – Позвольте поздравить вас с рождением дочери… или вернее будет сказать, приобретением?

Растягиваю губы в вежливой, ни к чему не обязывающей улыбке, показывая мастеру, что оценила его шутку. На плечо ложится тёплая ладонь Кира.

Надеюсь, моя помощь тебе не нужна?

Нет. Можешь идти. Я помню, что такие разговоры тебя утомляют.

Сын Ночи тенью выскальзывает из комнаты, словно прихватив с собой моё спокойствие. За спиной мастера тихо хлопает дверь.

– Что на этот раз вы поведаете мне интересного, мастер?

Заставляю свой голос звучать с насмешливым, взвешенным достоинством. Судя по вежливо сдерживаемой улыбке мастера и его добрым-добрым глазам, получается плохо. Он задумчиво оглядывается, словно ища куда присесть. Я с милой улыбкой предлагаю ему садиться на пол, ибо на кровати уже сижу я. Простенький и эффективный жест, показывающий, на чьей территории ведётся разговор. Представители Ночной Гильдии всегда очень тонко ощущают этот нюанс, оставляя за хозяином право на решающие слова, в независимости от того, в чью пользу закончился разговор.

– Думаю, вам будут интересны новости из столицы, niella.

Незаметно морщусь. Я не люблю, когда мои фальшивые имена используют в разговоре в их исконном значении. Niella с языка жителей восточной равнины за Сумрачными горами – одна редкая и очень коварная ягода, дурманящий аромат которой ядовит и способен свести с ума или уничтожить память, если человек не успел надышаться испарениями.

– Я с удовольствием послушаю, что твориться в Жемчужине Империи. – И позлорадствую над этим.

Холодно и бесстрастно улыбнувшись, мастер начинает пересказывать основные события, которые мы пропустили, мотаясь по глуши в попытке скрыться от своей же Гильдии.

– Несколько дней назад была уничтожена Цитадель Солнца, вторая из семи по значимости. Точные причины не известны, ибо владения гранда оказались… зачарованными неизвестным образом. Предположительно, имел место быть конфликт гранда с представителями Церкви.

Утвердительно молчу. Первой из-за своего нежелания подчиниться новой власти пала Цитадель Луны. Её просто сожгли, вместе со всеми, кто тогда там находился. Не щадили даже детей и женщин. Больше с церковниками никто не решался поспорить.

Кроме моего отца.

Из-за меня.

– Пресвятая Церковь выразила своё… недовольство политикой императора, что вызвало повышение активности оппозиции. – Змеиная улыбочка мастера тонко намекает, что и к этим событиями приложили руку ночные интриганы. – Несколько почти удавшихся покушений на представителей императорской семьи заставили Его Величество спешно спрятать своих родственников, однако, на сколько известно нашей Гильдии, – а известно вам почти всё, что творится в Империи, и уж гораздо больше, чем ты мне говоришь, мастер, – на Сиятельную племянницу императора и её сопровождающих было совершенно нападение на Звёздном тракте, – мастер внимательно следит за моим лицом и лежащими на коленях ладонями, ожидая какой-либо реакции. Ничего не дождавшись, он уточняет, – На том его участке, где он пересекает Степь.

Я продолжаю невинно улыбаться.

– Я понимаю, к чему вы клоните, мастер, – в некоторой задумчивости склоняю голову. – Мы действительно предпочитаем этот маршрут, направляясь с северных рубежей к предгорьям, но, увы, Сиятельную леди мы не встречали. – Из-под ресниц наблюдаю за неподвижным лицом мастера. – Но, – позволяю себе довольную улыбку, – я наткнулась на небольшую банду разбойников…

– И сколько же из них выжили после встречи с вами?

– Все, а некоторые даже излечились чудесным образом. Конечно же, я не поверила сказочке главаря о том, что у них был всего лишь маленький междусобойчик. В уплату моих услуг мне предложили один занятный документ, – невозмутимо достаю из внутреннего кармана моей куртки изрядно помятый пергамент. Встряхнув его, протягиваю мастеру, предлагая ознакомиться. С садистским удовольствием наблюдаю за изменяющимся лицом светловолосого человека.

Прелюдия сыграна. Он не может не понимать, что теперь он или уйдёт отсюда вместе с этим пергаментом, уплатив за него высокую цену, или не уйдёт вовсе. Впрочем, его это, судя по ровным цветам эмоций, ни капельки не волнует. В который раз убеждаюсь в лицедейском мастерстве этого человека.

– Разрешите вам сообщить, что те скульптуры, что остались от каравана, а так же мёртвые, полностью осушенные тела Сиятельной и её сопровождения, не могли… оставить разбойники. Имело место быть магическое вмешательство.

С независимым видом развожу руками.

– Неужели вы уличаете меня во лжи, мастер? Но ведь я всего лишь пересказала то, что мне сообщили романтики с большой дороги.

Любой человек, ранее со мной не общавшийся, может и купиться на искренность и лёгкую укоризненную обиду в моём голосе, но ждать такого от мастера… Глупо и неосмотрительно, даже если он сделает вид, что поверил.

– Разве вы не поддерживаете контакт с выжившими кровавыми ведьмами?

Оч-чень удобно, когда меня считают всего лишь их доверенным лицом. Но переиначенное имя клана меня бесит!

– Мне ничего не известно об их вмешательстве в эти события, если таковое имело место быть. К вашему сожалению (отнюдь не моему), Чародейки не ставят меня в известность обо всех своих действиях.

– Кто же может дать ответ за такое варварское и грубое преступление?

– Может быть, жрецы S'ien'ter? – Жаль, правда, что жрецы этих мирных божеств погибли вместе со своими богами одними из самых первых.

Мастеру, похоже, надоедает увиливать от разговора, и он напрямик спрашивает.

– Что вы желаете получить взамен?

А вот теперь я серьёзно задумываюсь. До этого мне было важнее выжать из него готовность ответить на мои вопросы, чем эти самые вопросы продумывать. Сейчас же главное не продешевить, но и не перегнуть палку.

– Информацию.

– Это я уже понял, – морщится мастер. – Что именно вас интересует?

Задумчиво барабаню пальцами по деревянной спинке кровати. Ловлю себя на том, что помимо воли выстукиваю простенькую мелодию, которую какой-то умник обозвал гимном Гильдии Охотников[22]. Что ж, это можно в некоторой степени назвать ответом подсознания. Переплетаю пальцы в замок, устремляю на мастера испытующий взгляд: ответит или нет?

– Мне нужна вся известная вам информация о Гильдии наёмников. Вся. Даже личные отношение её верхушки.

– Но вы же входите в эту Гильдию? – Мастер позволяет себе выразить некоторое удивление.

– Именно поэтому мне и необходима эта информация.

Мастер ненадолго задумывается, фильтруя факты. Надеюсь, ему хватит благоразумности не врать мне.

– Эта Гильдия в данный момент является одной из самых стабильных. У неё нет отбоя в заказчиках, ибо её услуги требуются всегда, – как впрочем и услуги интриганов и осведомителей из вашей Гильдии… – Внутренних разногласий не замечено, экономически и политически она является независимой, но упорно держится в стороне от Большого Двора, – сухой и скупой голос мастера чуть вздрагивает, но тут же выравнивается. – Но, думаю, вам интересно будет другая история, связанная с двум отступниками, нарушившими кодекс.

Ничем не выказываю смятение и волнение, охватившие меня. Я должна знать, почему на нас объявлена такая Охота! Ведь на нарушение кодекса всегда смотрели сквозь пальцы и не наказывали особо строго! Правда, заказчика тоже ещё никто не набирался наглости убивать прямо на глазах у сводника… Но они должны были понять, что этот случай – особый, что его нельзя судить наравне с другими! Любой представитель магических кланов, входящий в Гильдию, получи он такой заказ, поступил бы так же, как мы!

Резко бросаю себя в аналитический транс, вернее, его слабое подобие. И только так мне удаётся контролировать свою мимику и жесты.

Запираю свои чувства за прозрачной стеной самовнушения, позволяю цветам моих чувств там растворяться горьким дымом. Сейчас я должна слушать и запоминать.

Хитро взглянув на меня, мастер продолжает свой рассказ.

– На данный момент за ними идут несколько пар Охотников, обладающих магией, так как отступники являлись сильными некромантами.

Задумчиво киваю, это мне уже известно.

– Если Охотники почуяли след, то жертва уже может начинать копать себе могилу. Насколько мне известно, с объявления Охоты прошло более двух десятидневий, они до сих пор ещё живы, и им удалось выскользнуть из змеиных объятий Охотников Яда.

Мастер тонко улыбается.

– Вы не дослушали, niella. Охотники, обладающие магией, не рискнули открыто не повиноваться приказам главы, но они делают всё возможное, чтобы дать бывшим коллегам укрыться. Сейчас, когда крохи магии остались только в единицах людей, находящихся под защитой различных Гильдий, принять заказ Церкви было невозможно.

– Как и отказаться от него, не оскорбив Церковь.

Похоже, что хоть в чём-то мастер ошибается. Довольно приятно осознавать этот пустячок, подленьким, мелочным чувством греющий душу. Глава Гильдии, как всегда закрутил свою изящную и незаметную интригу, выводя подопечных из подозрения Церкви, уклоняясь от истребления и одновременно давая нам возможность спастись. Только вот нас об этом предупредить как-то позабыл. Что ж, вполне в его духе. В Гильдии Ночи не знают, что ослушаться приказа Главы просто невозможно – цепочка медальона задушит ослушника. Но если мы попадёмся по своей глупости, то показной казни нам не миновать… Больше давать нам поблажек не будут.

– Что ещё известно о пущенных по следу Охотников?

– Они в городе.

После ухода довольного мастера, долгое время сижу неподвижно. Губы всё ещё растянуты в змеиной бессмысленной улыбке. Мастер думает, что получил свиток довольно дёшево. Он ошибается. Ценность информации самая относительная, и то, что для него было приравнено медным лучам, для меня – платиновые звёзды. Знать, кто из Охотников уже в городе и где они могут находиться мне жизненно необходимо. Чтобы эту самую жизнь сохранить.

Согнав с лица вежливую гримасу, с усилием тру виски. Пока что либо предпринимать рано. Значит можно (скорее, необходимо) вспомнить о своей ученице.

Осторожно тянусь к её разуму, нежными и ласковыми прикосновениями убеждаю, что я – своя, не надо меня вышвыривать в сумрачные миры, не надо…ай! Вышвырнула! Восторженно перевожу дыхание. А девочка не так уж и бесперспективна, как мне начало казаться!

Закрываю глаза и снова пытаюсь проникнуть в разум Риды, но на этот раз взываю к своей крови, которой я её напоила. Слабый отклик, задавленный ненавистью девчонки ко мне. Значит так? Прекрасно… Прекращаю ломиться в закрытую дверь с тараном… Я ведь не хочу заработать напрасную головную боль себе и ей? – Вопрос, стоящий вдумчивого спора… тем более, что дверь открывается на себя.

Надо всего лишь заставить себя поверить, что я – это она.

Ага, всего лишь.

Но у меня получается.

Отходят вглубь сознания горькие картины памяти, теряют своё значения прежние проблемы… Мне – шестнадцать кругов. Я запуталась в жизни и в доверии. Меня унизила наставница… Меня утешает наставник…

У него тёплые губы и шелковистые волосы, которые так приятно перебирать.

Что??!!

Вспышка удивления-непонимания-отрицания-гнева позволяет провести если не чёткую грань между моим сознанием и разумом Риды, то хотя бы обозначить разницу.

Я-то, во всяком случае, не отношусь к Сыну Ночи с такой щенячьей нежностью!

Впрочем, мне всё равно, какими методами Кир будет обучать Риду своей магии. И если ему для этого необходима её детская, первая влюблённость, от которой потом не отделаешься, то это только его дело. Меня это не касается. Меня интересуют только воспоминания и чувства девчонки. Осторожно касаюсь хрупких бликов памяти, тревожу один, другой… Наверное, Рида сейчас не понимает, почему в тёплых объятиях Сына Ночи её память непроизвольно начинает ворошить прошлое.

Аккуратно извлекаю из памяти нити чувств, рассматриваю сияющие ленты, дивясь их сосредоточенно-резкой красоте. И тяну, тяну, тяну… Гнев, обида, недоверие, страх, страх, страх, боль, гнев, ненависть, страх… И так до бесконечности тянуться сложные рисунки, составляющие неколебимую основу личности нашей ученицы.

Ловлю её чувства к Киру: к моему удивлению, не безответная влюблённость, а недоверчиво-грустное осознание… чего-то страшного. Того, что от нас (меня) ей уже никуда не деться. Да, сильно её впечатлил сегодняшний урок…

– Ну почему она так? – обиженно дрожит то ли мой, то ли её голос.

– Успокойся, – лаконично-скупые, но очень точные слова Кира, – Она – Дикая, это её суть, её жизнь. Её просто не научили вовремя, что вокруг неё находятся не марионетки её интриг, а живые люди.

– Но я её ученица! – звенит прекрасный в своём негодовании голос.

– Ей всё равно. Она делит всех людей на тех, кто может послужить её интересам, и тех, кто ей бесполезен. Последних, если те встретятся на её пути, когда у неё плохое настроение, она убивает. Так что нам ещё повезло, что Дикая нас определила в первую категорию, – тонкая и горьковато-терпкая ирония в голосе.

С горечью понимаю, что меня считают хуже, чем я есть. Или… это я льщу себе, не зная всей своей подлости?.. Интере-е-есссно…

– Почему она такая? Я ведь знаю, что она – хорошая! Иначе я бы не пришла тогда…

Всё верно, девочка. Между жизнью и смертью ты искала тех, кто тебе поможет, кто не причинит вреда, сразу записав их (нас) в добрые и хорошие. Но…

– Всё относительно, Рида. То, что она тогда решила помочь тебе, не зная, что ты сможешь стать нашей ученицей, ещё не значит, что она действительно добрая. В первую очередь – расчетливая. А казаться белой и пушистой – выгодно.

Согласна. Им доверяют больше, с них и спрос меньше. Всё просто.

Неуверенный скрип двери. Удивляюсь вместе с Ридой – кто мог к ним (нам) прийти? Кому мы (они) нужны?

Оказалось, мне.

Смотрю на себя глазами Риды: высокая и нескладная фигура застыла в дверном проёме, словно мгновенно окаменев. Пустой и безумный взгляд устремлён в бесконечность, плотно сжатые губы кривятся в усмешке. От неё веет холодом.

Ученица испуганно прижимается к Киру, она пылает искристо-серым страхом, к которому примешивается настороженность. Бедная девочка уже не знает, что от меня ждать? Ну-ну.

Усилием воли вышвыриваю себя из её сознания. Удивлённо смаргиваю, дожидаясь пока пройдёт головокружение и рассеется тьма перед глазами. Чувствую на себе напряжённые взгляды.

– Рида, выйди. – Ничего более умного в голову не пришло. Поймав в глазах ученицы пламя зарождающегося гнева, добавляю, – Пожалуйста.

– Но это моя комната! – Девчонка решила показать свой характер? Не будь мне так необходимо поговорить с напарником, я бы всё-таки поучила её уму-разуму. Но сейчас не время.

Абсолютно спокойно пожимаю плечами.

– Кир, – прямой и требовательный взгляд. Новая информация! Потом с девчонкой намилуешься!

Сын Ночи осторожно отстраняет от себя удивлённую ученицу и всем своим видом выражает готовность идти за мной. Стремительно покидаю комнату Риды. Дождавшись, когда за Киром захлопнется дверь, позволяю себе нервно передёрнуть плечами.

– Мне кажется, или ты действительно горишь желанием мне что-то сказать? – не оглядываясь спрашиваю у Кира. Он чуть удивлённо приподнимает брови.

– Я уже всё тебе сказал.

– Хм. И когда же?

– Только что, – он неприятно улыбается, не спуская с меня ледяного, изучающего взгляда.

Задумчиво перебираю в памяти всё, сказанное им сегодня.

– Как ты смог определить, что я находилась в теле Риды? – с научным интересом наблюдаю, как Сын Ночи колдует над нашей дверью. Определить, на что он её заговаривает, у меня не получается, но я точно уверена, что на этот раз девчонке не удастся ворваться в комнату во время разговора, который ей слышать не желательно.

– Похоже, церковники не зря говорят, что глаза – зеркала души. Я заметил в зрачках Риды алое пламя, которого не было раньше. Может, она и не почувствовала твоего присутствия, но для меня оно было очевидно.

Криво улыбаюсь.

– И ты высказал ей всё, что не осмеливался сказать мне в лицо, зная, что я всё равно услышу и запомню.

– Именно так. Так что ты хотела мне сказать?

Хмурюсь, пытаясь подобрать слова.

– Охотники в городе.

Кир моментально теряет своё привычное благодушие и спокойствие.

– Кто? – В его голосе звенит ледяная сталь, окутанная туманом ночи. В глазах зажигаются чёрные звёзды.

– Лаэра и Керенс ленн'Тарне, Лунные.

Мне можно было и не называть их родовое имя. Последние наследники Лунной династии, избежавшие огня аутодафе. Достойные Охотники и опасные противники.

Дверь несколько раз дёргается, затем (убедившись в невозможности открыть её), в неё вежливо стучат. Многозначительно переглядываемся, тоскливо возводя очи горе. Я неслышно отхожу к окну, Кир стоит у двери, готовый распахнуть её по первому моему знаку.

В мои ладонях пульсирует тонкая нить паутины, подобная той, с которой на меня сегодня пыталась напасть Рида, только в несколько раз сильнее и опаснее. В глазах зажигаются алые огоньки, расцвечивая мир в разные оттенки красного, в зависимости от опасности. За плечом колеблется, как воздух над пламенем, образ кровавого стража. Чувствую его хищное нетерпение и приказываю не вмешиваться без приказа. Недовольный и разочарованный страж отступает в более тонкие слои пространства, всё равно оставаясь настороже.

После моего едва заметного кивка, Кир резко распахивает дверь, сразу же отпрыгивая в сторону. За его спиной в непроглядной мрак сгущаются комнатные тени, в них мелькают смутные очертания ломких фигур. Сын Ночи сливается со своей собственной тенью, исчезая даже из моего восприятия. Если бы я не знала, что там стоит Кир, приняла бы длинную тень за грязь на стене.

Перевожу взгляд на человека, стоящего в проёме дверей. С виду обыкновенный посыльный, слегка удивлённый и напуганный моим мрачным видом. Заставляю себя натянуто улыбнуться.

Совсем ещё молодой светловолосый юноша чуть осмелев проходит в комнату. Замечаю в его руках длинный футляр с прозрачной крышкой, в которых обычно хранят зачарованные мечи. Внутренне напрягаюсь, готовясь к тому, что этот милый человек окажется одним из наёмников. Кажется, Лунные могут изменять свой внешний облик.

– Госпожа, – с почтительным поклоном он протягивает мне на вытянутых руках футляр.

Я осторожно провожу над матовым стеклом раскрытыми ладонями, считывая память о тех, кто мог мне его послать. Ничего. Но это-то и пугает. По спокойствию кровавого стража заключаю, что содержимое футляра, даже будь оно защищено от проверяющей магии, совершенно безопасно. И уже совершенно спокойно принимаю из рук посланника его ценный груз. Чуть нервно щёлкаю ногтем по замку, откидываю стекло. Застываю, глядя на хрупкий цветок, лежащий на чёрно-красном бархате. Не верю своим глазам. Не хочу верить.

All'ier[23]. Цветок, имя которого дала мне мать. Прекраснейший из всех цветов Империи и соседних с ней стран. Безумно-редкое и безумно-дорогое растение. Осторожно касаюсь хрупкого стебля, держу бутон в ладонях как величайшую драгоценность. Пустой футляр с громким звуком падают на пол, с возмущённым звоном бьётся тонкое стекло.

Кончики пальцев скользят по безупречно-гладким лепесткам all'ierа, по их зубчатым краям. Тысячи тонких, беззащитно-хрупких лепестков сияют у меня в ладонях загадочно-мягким серебристым светом. Тонкий волнующе-острый и морозный аромат наполняет комнату.

All'ier. Символично-прекрасный цветок этого мира, который ой как не просто достать. Представляю, сколько денег было затрачено, чтобы доставить с южных подножий Бессветных гор один этот цветок в самые короткие сроки.

И только, чтобы дать нам знать, что мы уже мертвецы.

Только очень обеспеченные люди могут себе позволить преподнести один цветок all'ierа своим родичам. Но только на рождение, свадьбу или похороны. В остальное время дарить all'ier не принято.

К такому дару даже поясняющей записки не надо. И так всё предельно ясно без слов. Осторожно касаюсь губами холодных лепестков… и наношу быстрый и незаметный удар кинжалом в сердце посланнику.

Ничего личного. Мне просто понадобится кровь во время схватки с Лунными, а его всё равно убьют. Вытащив кинжал, печально касаюсь губами лезвия, стылый холод и горьковатая боль тонким привкусом остаются во рту. Прощаясь, ласково целую бутон all'ierа, на серебряных лепестках остаются тёмные пятна.

– Сможешь выяснить, где Лунные сейчас?

Сбросивший Вуаль Кир сосредоточенно кивает. Его тень метнулась за дверь, сливаясь с другими тенями. Призываю к себе всех стражей. В схватке мне понадобится всё доступная сила. Не думаю, что сейчас Риде действительно может что-то угрожать.

Крики и топот на лестнице ненадолго опережают возвращение тени Сына Ночи.

– Их нет, но… – его слова тонут в приближающемся шуме. Гадливо морщусь. Самые дешёвые наёмники, не входящие в Гильдии, жалкое непрофессиональное отребье, не умеющее работать тихо и чисто. Что они сейчас и демонстрируют.

Кидаю короткий оценивающий взгляд на труп посыльного. Вокруг его тела медленно расползается алое марево моей силы. Коротким приказом формирую из мёртвой крови острые звёзды. Когда наёмники вваливаются в комнату, вокруг меня уже переливаются скупой смертоносностью около десятка таких звёздочек, и первые после моего приказа летят в горло ещё не успевших опомниться людей. Выживших добивает теневая змея Кира, сотканная из переменчивых бликов полусвета-полутени.

Тишина.

– И ты веришь, что всё так быстро и легко закончится? – иронично интересуюсь у чутко прислушивающегося Сына Ночи, продолжая творить из чужой крови нити бритвенно-острой паутины. Стражи быстро уничтожают тела, высасывая из них всю кровь и становясь сильнее. Высушенные и сморщенные оболочки они вышвыривают в окно. Я не обращаю на это никакого внимания. Сейчас мне не до того.

– Это только начало…

С новыми атакующими справиться не так легко. Это созданные или призванные твари, полностью состоящие из переливающегося света, как и мои стражи, не знают страха, их невозможно уничтожить моей магией, только отвлечь или задержать. Лунные взялись за дело всерьёз. Угольные тени на стене оживают под взглядом Кира, бросаясь наперерез световым тварям. Стражи туманными всполохами пытаются напасть на один из сгустков света, но не причиняют ему никакого вреда. Радует, что и им вреда причинить твари не смогли.

Одно создание из мягкого лунного света когтистой лапой отшвыривает Кира к стене, на его плече медленно наливаются кровью тонкие царапины. Несмотря на свою хрупкость и бесплотность, творения Лунных вполне способны убивать.

Тени, сдерживающие напор тварей, начинают таять, ведь сейчас их не контролирует разум Сына Ночи. Поминаю серебряный свет, глядя, как на меня летит нечто, из него сплетённое. Страж с телом и сутью Шаннеи отбрасывает переливчатую кошку в сторону, и та бросается на лежащего Кира.

Прицельный бросок ритуального кинжала только отвлекает тварь, она только раздосадовано мерцает. А я осталась безоружной перед лицом всё новых и новых порождений света.

Приказываю одному из стражей охранять Кира, пока он не придёт в себя. Кровавые создания недовольно шипят, но выполняют мою волю, хотя я чувствую х злость на нашего извечного врага. Пути судьбы неисповедимы, и сейчас кровавый страж защищает того, кто нашёл средство их уничтожать. Неудивительно, что мои кровавые творения сами желают расправиться с ним!

Длинный солнечный луч змеёй обвивает мои ноги, не давая пошевелиться. Призываю кинжал, пытаюсь разрезать серебристую ленту, звенящую от холода и внутренней силы, но только задеваю себя.

Один из стражей отшвыривает меня в сторону, одновременно разрывая змею на части. Она двумя клоками серебристого сияние плывёт по комнате, пока из солнечного света не образуются две новые твари, поменьше, но вооруженные полным комплектом зубов-когтей-шипов. Они бросаются на меня, но две тени, метнувшиеся им наперерез, поглощают световых тварей, н и сами развеиваются. Пришедший в себя Кир со злостью отыгрывается на тварях.

Шипя проклятья, отпрыгиваю к окну, сплетаю простенькое адресное заклинание на Лунных. Убить не убьёт (я не идиотка уничтожать наследников исчезнувшей династии!), но заставит бросить все силы на собственное здоровье, а не тратить их на тварей.

Действует. Во всяком случае, твари слабеют настолько, что стражи уже легко их могут развоплотить. Переводим дыхание. Кир прислонился к стене и теперь еле удерживается от того, чтобы не съехать на пол.

Безмолвный крик на грани восприятия раскалённой спицей пронзает мой разум. С тихим стоном сжимаю виски, пытаясь унять боль и понять, что случилось. Сын Ночи резко вскакивает, слепо водя головой из стороны в сторону.

– Что… ссс… с-случилоссь? – сквозь зубы выдохнул Кир. Сочувственно морщусь.

– Рида… Это с ней что-то.

Смысл слов доходит до нас только через несколько вздохов. Переглядываемся, чувствуя себя безмерно усталыми.

Пытаюсь разобраться в своих чувствах и ощущениях. Она… жива, но где-то далеко. Ей не больно, но страшно. Опас-снос-с-сть…

Несмотря ни на что, стремительно кидаюсь вниз, к трактирщику, желая ему самой мученической смерти. За спиной не отставая бежит Кир, благополучно позабывший о своей усталости.

Трактирщик спокойно, как ни в чём не бывало, стоит за стойкой, протирая стаканы с меланхолично-равнодушным видом. Мелькнувшую на лестнице опасность по имени Дикая, он замечает только тогда, когда я уже схватила его за горло. Тонкая женская ладонь, конечно, не способна обхватить всю шею довольно упитанного человека, но мне хватает только почувствовать под своими пальцами его кожу, чтобы создать иллюзию удушья.

– Где она? – разъярённо рычу я в его побелевшее лицо. – Отвечай, тварь!

Он пытается что-то мямлить, но я его уже не слушаю. В крови болезненным жаром пульсирует зов о помощи. Ненависть застилает глаза, заставляя безжалостно затягивать удавку.

– Пожалуйста, нет! – с умоляющим криком кидается ко мне Лина, повиснув на руке. Не глядя отбрасываю её тело в сторону, чтоб не мешала. Она отлетает к противоположной стене, с грохотом падает на столы. Оттолкнув от себя Тарвека, кидаюсь к выходу, устремляясь за Киром, не ставшим тратить время на выяснение отношений с окружающими. Стражи алыми бликами в стёклах, терпкими касаниями ветра, отзвуками замолкшего эха скользят за мной.

Зов вспышками боли дробится в сознание, словно ведя меня по незримой невидимой нити. Мир осколками рассыпается перед глазами, чтоб сложиться уже другой картиной, мелькание улиц, лиц людей не фиксируется разумом. Рядом и чуть впереди несётся Сын Ночи, ведомый таким же таинственно-ясным знанием.

Резко и внезапно останавливаюсь, словно напоровшись на невидимую стену. Беспомощно оглядываюсь. Тихо. Не слышу ничего. Зов, моя путеводная нить, замолк и теперь в ушах пульсирует болезненная тишина, проглатывающая обычные звуки. И громом-приговором моё хриплое карканье:

– Я её не чувствую.

Кир мрачнеет, тонкие черты лица застывают в холодном камне отрицания-гнева.

– Мы найдём её. Успокойся.

Я знаю. Я никому не позволю убить её! Но я не чувствую её, не чувствую… теряю…