"Герберт Розендорфер. Кадон, бывший бог " - читать интересную книгу автора

И профессор Рельс-Рейс, единственный из мужчин, которого сдуло в тот
шторм, тоже кричал. Я не разобрал, что именно, однако Масло Барфус утверждал
потом, что профессор хотел сказать: "Но ведь я миру еще пригожусь!"
Любопытно было бы узнать зачем.
Однако больше их всех мне жаль Лорну Финферли.

Сижу попеременно то на одной, то на другой вершине острова.
(Примечание: так звали мой остров не всегда. Это теперь он называется
островом Святой Гефионы, по-английски: Saint-Guefion Island? - а раньше был
"Землей кронпринца Фердинанда".)
Как богу, мне положено иметь шесть рук, это очень удобно. Первой парой
я удерживаю свои волосы. Наверное, вы тоже слышали о богах, волосы у которых
были вырваны ураганами (солнечными ветрами?), царящими на этих высотах.
Второй парой рук я прижимаю уши - ради большей обтекаемости на таком ветру.
Третьей парой я грею пальцы ног. А еще у меня начала расти борода. Каждый
день к ней прибавляется по одному волоску, зато двухметровой длины. Как он
появляется, я не знаю и не чувствую, потому что обнаруживаю его, лишь когда
просыпаюсь. Зато по числу этих волос я могу определить, сколько дней уже
нахожусь здесь. 86 222. Первое время было, конечно, неудобно. Представьте
себе: сначала на подбородке появляется один-единственный волос длиной два
метра. Потом еще один на верхней губе... и так далее. Лишь со временем вся
эта поросль обрела вид более достойный. Достойный бога.
Нет, я бы - Я - создал бы мир по-другому. Не так, как тот, Другой, со
своим Авраамом, выведенным им из Ура Халдейского.

* * *

Откуда я знаю, что женщин, составлявших бесценное украшение нашей
скромной компании, а также профессора Рельс-Рейса, считавшего себя
незаменимым, унесло именно на седьмой день? Чем измерить время там, где день
не отличается от ночи, а север на самом деле юг, и наоборот (размышляя об
этом, я всегда испытываю чувство, будто стою на голове), где никогда не
восходят ни солнце, ни луна, и где все кругом серое сплошь на сером, а часы
идти не хотят... Это оттого, сообщил г-н Минимейер, считавший себя
экспертом, что остров Св. Гефионы, ранее Земля кронпринца Фердинанда,
представляет собой один сплошной магнит, то есть состоит из железа, пусть
проржавевшего и разъеденного морской солью за веки веков. Хотя ржавчины на
острове не видно, то есть там вообще нет ничего рыжего или
красно-коричневого, одно серое. Живя и вынужденные жить здесь еще неизвестно
сколько, мы привыкли замечать тончайшие нюансы, особенности и различия
бесчисленных оттенков серого. Поэтому мы и в темно-сером тоне ложкообразного
углубления в скале, служившего последним прибежищем г-же Шмольгубер,
замечали или, скорее, ощущали легкий привкус желтого, неслышную мелодию
желтизны, желтую серенаду осени. Мой любимый камень, на котором я чаще всего
сижу, немного похож на голову носорога и отдает явно бордовым оттенком, но
мягким, каким отличаются хорошие красные вина. (Место г-жи Шмольгубер, эту
уютную скальную ложу, или ложицу, или ложку, занял потом все тот же парень
из Мудабурга, потому что его прежний сидельный камень, как он выразился, "не
соответствовал эстетически".)
Измерять время нам помогал штангенциркуль. Борода у барона фон Харкова,