"Семен Ефимович Резник. Владимир Ковалевский (Трагедия нигилиста) (Жизнь замечательных людей) " - читать интересную книгу автора

конституции, он наполнял теперь печатные страницы смрадным шовинистическим
угаром, одурманивавшим даже тех, кто любил в светских салонах щегольнуть
обличительной фразой, вычитанной в свежем выпуске "Колокола".
А в революционно-демократическом лагере со дня на день ожидали
народного восстания.
Потому что той весной вступали в силу поземельные отношения,
предусмотренные крестьянской реформой.
Передел земли в пользу помещиков и должен был вызвать всеобщее
возмущение крестьян - революционеры не сомневались в этом. "Бунт
беспощадный, бунт кровавый" - на него возлагали все надежды. Польское
восстание воспринималось как первая ласточка обновляющей весны.
Однако весна незаметно перешла в лето... Потом уж заморосили осенние
дожди. А крестьяне безропотно отбывали повинности за урезанные наделы. Мера
страдания народного, по мнению революционеров, была многократно превзойдена.
Но, к их глубокому изумлению, крестьяне не торопились хвататься за топоры и
идти крушить барские усадьбы. Поистине неисчерпаемой оказалась мера
народного терпения.
В удушающей атмосфере Владимиру дышалось тяжело. Свидетельство этому -
его письмо к Герцену, посланное 22 октября 1863 года из Кракова, куда он
приехал, узнав, что Якоби тяжело ранен и нуждается в помощи.
...Когда Ковалевский разыскал Павла, тот уже поправлялся.
Владимир узнал, что его друг не раз отличался в боях, что ему даже
предлагали пост военного распорядителя при повстанческом правительстве, но
он не захотел покинуть отряд. В одном из сражений под Павлом была убита
лошадь, а сам он, трижды проколотый пикой, остался лежать на поле и
непременно погиб бы, если бы его не подобрали крестьяне. Выздоравливающего,
но еще не могущего вернуться в строй Якоби решили направить за границу для
закупки оружия. В Лондоне он хотел посетить Герцена, о чем и предуведомлял
Александра Ивановича Владимир своим письмом, прося принять Павла наедине,
"без всяких собраний воскресных".
"Из последних номеров "Колокола", - писал Ковалевский в том же
письме, - можно заключить о впечатлении, произведенном на вас тем, что
делается в образованном круге русском, но видеть все это на деле, жить между
негодяями, видеть ваших прежних друзей и ездивших к вам (то есть в Лондон к
Герцену. - С.Р.) еще очень недавно, посылающими депеши с патриотических
обедов одновременно Каткову и Муравьеву, - это, право, что-нибудь да стоит и
способно привести человека в свирепость и в отчаяние".
"Цензура свирепствует, - продолжал он с горечью, - III отделение еще
хуже, литература предлагает свои услуги тому министерству, которое заплатит
дороже; все благомыслящие люди молятся на Каткова, все молодое поперло в
чиновники, даже та несчастная адвокатская деятельность, которая
представляется теперь, совершенно отбрасывается молодежью в сторону; всякий
хочет захватить казенное местечко при новом порядке".


2

Душу он отводил в обществе старых друзей, но число их сильно
поубавилось, и от этого тоже было тяжело. Чаще всего Владимир бывал у
Михаэлисов, хотя Евгений, юноша яркий и даровитый, "натурой и умом посильнее