"Наполеон Ридевский. Парашюты на деревьях " - читать интересную книгу автора

после освобождения Минщины, вызвали сюда до особого распоряжения.
Опустевшей, безлюдной выглядела и освобожденная от захватчиков год назад
Смоленщина. Возле скамеек, что ютились вдоль заборов деревенской улицы,
поросла трава. Давно, видимо, не собирались здесь парни и девушки. Я присел
на смолистый хвойный горбыль и подумал, что, наверное, на этом самом месте
до войны собирались по вечерам односельчане, чтобы послушать своего местного
мудреца, которого обязательно имела каждая деревня. Иначе этот горбыль не
был так выскольжен, отполирован. Но какой мудрец мог предсказать, что война
докатится до этих мест, даже еще дальше - до Москвы!
Спешить было некуда. Здесь мне была дана передышка. Первая радость от
встреч с родной Красной Армией сменялась раздумьем и печалью о тех, кто не
дожил до дня освобождения. Больно было смотреть на разграбленную
гитлеровцами землю.
Думал я и о матери, и о сестрах, которых видел последний раз незадолго
до освобождения Белоруссии. Там две сестры участвовали в борьбе с
гитлеровцами: одна - в разведдиверсионной партизанской группе, вторая -
вместе со мной в "Чайке". Оставив дом, скрывалась и многострадальная мама.
Она жила в лесу в партизанской зоне. Где она теперь? Может, вернулась в
родную деревню? Уцелел ли старенький дедовский домик? Не пришлось
встретиться с родными. И написать не знаешь куда. Да и что напишешь? Что изо
дня в день ждешь нового задания? А кто знает, каким оно будет, это новое
задание. Судьба разведчика такова, что смертельная опасность всегда ходит по
пятам... Из дома, в котором мы все побывали на беседе у майора Стручкова,
вышел Генка Юшкевич. По лицу вижу, что его номер не прошел. Значит -
отказали. Тяжелым, не обычным для него шагом подходит ко мне.
- Не берут, - коротко бросает он, присаживаясь рядом, а сам отводит
глаза в сторону, чтобы не расплакаться.
Меня и самого резануло соленым по глазам: сдружились мы с ним. Целый
год спали в одной землянке.
Впервые познакомились мы в начале осени 1943 года. К вечеру выехал я
верхом на своем гнедом, чтобы встретиться в условленном месте со связным.
Засветло, пока гитлеровцы еще не устроились на засады, прибыл в деревню
Ляховичи, юго-западнее Минска. Нужно было подождать с часок, чтобы ехать
дальше, потому что дорога просматривалась из вражеского гарнизона, что
располагался в Станькове. Только слез с лошади возле одного из домов, как
меня тут же обступили подростки.
- Дяденька, откуда у вас такой новенький автомат? Как он называется?
- А разве вы первый раз такой видите? - отвечаю вопросом на вопрос.
- Похожий на этот, тоже с откидным прикладом, мы видели у немцев, но
ваш не совсем такой, - ответил взлохмаченный чернявый мальчуган, почесывая
пяткой искусанную мошкарой ногу.
- Это наш, новый. Очевидно, вам его с самолета сбросили, что прилетал
недавно ночью, - вмешался в разговор белобрысый.
- Ого, - воскликнул я, - откуда ты такой осведомленный? - и нажал
пальцем, как на кнопку, на кончик его острого носа.
- Мы с Толиком оба отсюда, из этой деревни, а вот он, Генка, из Минска.
Там его маму немцы повесили, а он удрал. У тетки Аннеты живет. Вон в этом
доме.
Генка также с любопытством рассматривал автомат, погладил по шее коня,
но ничего не говорил, ни о чем не спрашивал. Едва я вышел за деревню, ведя