"Наполеон Ридевский. Парашюты на деревьях " - читать интересную книгу автора

он положил автомат, была так тонка, что казалась сухой палкой, покрытой
пятнистым материалом. Форсированный марш-бросок к неведомой реке утомил и
его, на скулах рдел неестественно красный румянец. Закрыв рот шапкой, он
покашливал.
То, что мы благополучно достигли заданного нам района, быстро собрались
после приземления, а главное - ушли без погони, было нашим счастьем. Но
сборы накануне, бессонная ночь в самолете и утро на марше давали о себе
знать. Досаждала экипировка. Слишком тяжелую ношу приходилось тащить на
себе. И ничего лишнего. Ведь у нас не было здесь ни базы, ни тайных складов.
Все с собой, все на себе.
- Что там? - спросил Крылатых, когда я вновь подошел к нему.
- Зварика жалуется на боль в ноге. Говорит, что оступился. Растянул
сухожилие, наверное.
- Совсем идти не может?
- Просит немного убавить шаг.
- Нам надо как можно подальше отойти от оставленных парашютов. Мы пока
не знаем точно, где находимся. Ты понимаешь, что это значит? - не стараясь
скрыть волнения говорил он мне с упреком, будто я мог что-то изменить. - Как
же можно убавлять шаг? Пошли! - И Крылатых вновь повел нас вперед.
С каждым шагом лес становился все гуще и гуще. Попадались настолько
плотные участки, что приходилось в буквальном смысле слова продираться меж
сплетенных веток, как через живую изгородь. Идти было тяжело. Стоило
кому-либо отстать от идущего впереди на два-три шага, как тот терялся из
виду. Крылатых понял эту опасность: ведь отставший не мог окликнуть друзей.
Остановившись, Павел Андреевич поманил нас поближе к себе и сказал:
- Держитесь, ребята, поближе друг к другу. Лес очень густой. Никогда не
мог даже предполагать, что у пруссаков такие могучие леса.
Крылатых тяжело дышал. Ему, идущему первым, было труднее всех. Он
больше других напрягал и зрение и слух. Хотя мы и спешили, но продвигались
довольно медленно. Останавливаясь, Крылатых то и дело посматривал на компас,
ибо приходилось обходить кусты, непролазные заросли, что сбивало с курса.
Пересекли две лесные просеки. Они были прямые, уходили вдаль, насколько мог
видеть глаз.
Перед нами, за дорогой, стояли головокружительной высоты сосны
вперемежку с такими же могучими елями и березами. Виднелись среди них и
вековые дубы, грабы и клены. Густые ветви, начинаясь у самой земли,
подымались кверху, образуя густую, непроглядную крону. Нижний ярус леса
занимали орешник, лоза, рябина и облепиха.
Выйдя к просеке, Крылатых вновь остановился. Я понял минутное его
раздумье: ему не хотелось продираться сквозь густые заросли. Велик был
соблазн двинуться по пустынной просеке, густо покрытой травой, вновь
зазеленевшей после первого укоса. Тем более что просека совпадала с
направлением нашего движения.
Но Крылатых не решился вести нас по просеке. Он взмахнул рукой, и мы
вслед за ним снова нырнули в чащу. В этом квартале попадались выворотни.
Подряд лежало несколько могучих елей. Никто их не убирал, по крайней мере,
несколько лет - они изрядно иструхлявели, покрылись зеленовато-бурым мхом.
Мы попали в настоящий медвежий угол. Не встретили ни одной вырубки, даже ни
одного пня. Мы очень торопились. Нам хотелось отойти как можно дальше от
оставленных парашютов. Но с большим трудом, пробираясь сквозь заросли,