"Николай Андреевич Римский-Корсаков. Летопись моей музыкальной жизни " - читать интересную книгу автора

как дядя мой, Николай Петрович, и брат были моряки.
В конце июля6 1856 года я впервые расстался с матерью и дядей: отец
повез меня в Петербург, в Морской корпус7.

ГЛАВА II

1856-1861
Головины. Морской корпус. Знакомство с оперной и симфонической музыкой.
Уроки Улиха и Ф.А.Канилле.

Приехав в Петербург, мы остановились у П.Н.Головина2 (товарища и друга
моего старшего брата).
Водворив меня в Морском корпусе, отец уехал обратно в Тихвин.
Еженедельно, по субботам, я приходил к П.Н.Головину, жившему с матерью своею
Марией Андреевной, и оставался там до воскресенья вечера. В корпусе я
поставил себя недурно между товарищами, дав отпор пристававшим ко мне, как к
новичку, вследствие чего меня оставили в покое. Я ни с кем, однако, не
ссорился, и товарищи меня любили. Директором Морского корпуса был Алексей
Кузьмич Давыдов. Сечение было в полном ходу: каждую субботу, перед
отпусками, собирали всех воспитанников в огромный столовый зал, где
награждали прилежных яблоками, сообразно с числом десятков (баллов),
полученных ими из разных научных предметов за неделю, и пороли ленивых, т.е.
получивших 1 или О из какой-либо науки. Между товарищами развито было так
называемое старикашество. Старый, засидевшийся долго в одном классе,
воспитанник первенствовал, главенствовал, называясь старикашкой, обижал
слабых, а иногда даже равных по силе, заставляя себе служить, и т.п. При мне
в нашей 2-й роте таковым был некий 18-летний Бал к, позволявший себе
возмутительные вещи: он заставлял товарищей чистить себе сапоги, г/гни мал
деньги и булки, плевал в лицо и т.д. Меня, однако, он не трогал, и все
обстояло благополучно. Я вел себя хорошо, учился тоже хорошо. О музыке я в
то время какого забыл, она меня не интересовала, хотя по воскресеньям я
начал брать уроки у некоего г. Улиха на фортепиано. (Улих был виолончелистом
в Александрийском театре и плохим пианистом.) Уроки шли самым заурядным
образом. На лето 1857 года я ездил в отпуск к родителям и помню, с каким
сожалением и даже горем расстался с Тихвином для возвращения в Морской
корпус в конце августа.
В учебном сезоне 1857/58 года я учился хуже, вел себя тоже хуже;
сидел однажды под арестом. Музыкальные уроки продолжались и шли так себе, но
у меня проявилась любовь к музыке. С Головиными я был два раза в опере: в
русской (давали "Индру" Фло- това) и в итальянской (давали "Лучию")3.
Последняя произвела на меня большое впечатление: я запомнил кое-что,
старался наиграть на фортепиано, слушал даже шарманки, игравшие из этой
оперы, пробовал писать какие-то ноты, именно ноты писать, а не сочинять.
Старший брат мой вернулся из дальнего плавания и был назначен
командиром артиллерийского корабля "Прохор". На лето он взял меня в
плавание. Мы стояли целое лето в Ревеле, производя стрельбу в цель. Брат
старался приучить меня к морскому делу: учил управляться на шлюпке под
парусами, посылал на работы. Жил я у него в каюте, а не с прочими
воспитанниками. Во время тяги вант я, стоя на выбленках под марсом
бизань-мачты, упал в море, - к счастью, в море, а не на палубу. Я выплыл,