"Жан-Мишель Риу. Тайна Шампольона " - читать интересную книгу автора

- Коптский монах больше ничего не смог рассказать.
- Нам повезло.
- Морган, вы неисправимы.

Египет стал настоящим сумасшествием. И ответственность за это лежала не
только на Моцарте...
В вышеизложенном эпизоде его описали самым устрашающим образом и, надо
сказать, довольно точно, однако нередко происходило совершенно обратное. Так
что похвалы Египту и столь же преувеличенные дифирамбы преумножались.
"Письма о Египте", написанные Клодом-Этьенном Савари,
Вольнэ был честен и серьезен, однако он совершал преступление: он
разбивал мечту. И никто не хотел слушать эту Кассандру.
Все продолжали упорствовать. А Египет по-прежнему оставался для всех
неким рогом изобилия. И его завоевание стало делом срочным и вполне
логичным. Дабы собрать все его предполагаемые богатствами? Мало того.
Великая тайна заставляла возвеличивать страну фараонов, для многих ставшую
колыбелью человечества, местом, что отмечено Богом.
Если учитывать этот мистический аспект, все мы все больше приближались
к представлению об изначальном рае.

Тайну иероглифов еще приукрашивала легенда. Неизвестное раздражает,
однако предлагает по крайней мере два преимущества: оно вселяет желание
узнать и позволяет говорить бог знает что, когда так и не узнал. Самые
отважные утверждали даже, будто расшифровка письменности фараонов позволит
достичь прямой связи с Создателем. Нет нужды говорить, что для Ватикана это
было равносильно ереси. Одна лишь Библия содержала Истину, а значит, папа и
его эмиссары не могли сидеть сложа руки и допускать распространение подобных
идей. Сторонники светских законов, наследники Робеспьера, также считали
подобную форму поклонения божественному кощунственной. "А поклоняться
Верховному руководителю[14] - разве это лучше?" - возражали им. Результат:
ругань стала всеобщей. Расшифровка иероглифов превратилась, таким образом, в
некий вызов, в равной степени научный, политический и философский.
Ученые не могли оставаться в стороне от жизни общества. Я сам был
увлечен этой волной, и Египет обосновался у меня, как у себя дома. Я читал,
я изучал. Я стал экзальтированным. Тем самым я добился сближения с моей
дорогой женой Гортензией. Мне было пятьдесят. Это что, подходящий возраст
для страсти? Мудрость требовала, чтобы я забросил дело расшифровки, - этому
уже неразумно отдались те, кто моложе и тверже. Дабы восславить идею,
которую они защищали, или разрушить другие, дабы заблистать пред всем миром
или его осветить, все хотели взломать запоры, за коими скрывались тайные
слова фараонов. Что выиграл бы я, погружаясь в этот кипящий котел?
Но нашелся человек, который решил все за меня: это был Бонапарт. Он
прочитал Вольнэ и хотел получить Египет таким, какой он есть. Мечта его была
столь же безумна, сколь грандиозна. Он говорил, что завоюет землю фараонов и
их письменность, и считал, что на это способен. Победитель при Риволи[15]
поведет экспедицию в Египет. Так он мне сказал. И мы, ученые Республики, мы
разгадаем эти тайны.

* * *