"Жан-Мишель Риу. Тайна Шампольона " - читать интересную книгу автора

флейта" - произведение грандиозное.
С другой стороны, оно не всегда правильно и до конца понималось.
Успех Моцарта выходил за пределы музыки как таковой.
Ни единый салон не собирался, ни единый ужин не проходил без того,
чтобы хотя бы один педант не излагал какого-нибудь пассажа, почерпнутого из
книги Шиканедера:
Тотчас все столовые приборы замирали.
- И что же вы поняли?
Педант, разумеется, выдерживал паузу, а затем изрекал:
- Я не теряю надежды услышать, как герой Сарастро посвящает меня в
тайны природы. Затем я отправлюсь в Египет, дабы прочитать иероглифы... И я
найду Солнечный Круг в семи ореолах.
Ореол! На голове этого глупца скорее следовало бы водрузить дурацкий
колпак.
Едва оставляли в покое Моцарта, неизменно появлялся другой болтун,
подверженный острой египтомании, и начинал рассказывать о некоем антикваре,
только что вернувшемся с этого самого Востока.
- Я думаю, это копт, - предполагал он.
- Копт?
- Монах, говорящий по-гречески и по-арабски... Вероятно, расстрига.
Вот тема, что могла расшевелить любой самый скучный ужин!
Уверенный в успехе рассказчик понижал голос:
- Этот монах, он одновременно и антиквар, сжег себе глаза песком и
харкает чем-то вроде крови, но она не красная...
- И, конечно, он еще не очень честный человек.
- Пожалуйста, Морган! - подталкивала меня моя хрупкая жена, пытаясь тем
самым вынудить к молчанию.
- Внутренние органы у этого копта заражены, - добавлял рассказчик. - Он
умирает в приюте для неизлечимо больных. Но один мой друг, он врач, позволил
мне его повидать, потому я все это и узнал.
Затем, привлеченный куском курицы и анжуйским вином, рассказчик
переходил к столу. По его словам выходило, что Египет полон странных
священных животных, каких-то крокодилов, которым поклонялись, как богам. Они
жили в воде Нила. Кстати, монах-антиквар выпил этой воды, после чего и стал
харкать густой и темной субстанцией, которая не была ни кровью, ни желчью.
Когда сидящие за столом переставали дышать, рассказчик вставал:
- Но самое страшное бедствие грозит путешественникам. Их тела
покрываются некими странными гнойниками, которые вдруг вскрываются и
выпускают поток зловоний.
- Это ад, - стонали гости.
- Нет, обыкновенная чума, - пояснял я. - Еще во времена Крестовых
походов...
- Помолчите, господин де Спаг!
Эта частица "де", наследство от моей семьи мелкопоместных дворян из
Арденн, в ту эпоху звучала очень плохо. Мы ведь находились в самом разгаре
1790-х, и Максимилиан Робеспьер, тоже, кстати, дворянин, но притом душа и
руководитель диктатуры монтаньяров,[10] не знал снисхождения. И к тому же
"де" произнесла Гортензия, для которой эта частица всегда была признаком
гнева - жена моя всегда использовала ее при наших очень редких разногласиях.
Египет входил в число яблок раздора.