"Месть Бела" - читать интересную книгу автора (Арчер Джеффри)

ЧАСТЬ 3. Жажзар

Глава первая

А если б он упал с высоты?.. Но, на его счастье, ниоткуда он не падал… Не успев разобрать что вокруг, во что он угодил, Конан почувствовал, как скользит. Едет на заднице по чему-то наклонному, осклизлому и узкому. Слева, справа и впереди в глаза ударила зелено-коричневая мешанина. Заплечные ножны за что-то зацепились, их ремень натянулся, врезаясь в кожу, послышался треск. Конан разбросал руки, ноги согнул в коленях, останавливая скольжение пятками…

И задержал себя. Правая рука запуталась в переплетении каких-то то ли нитей, то ли трав, нога уперлась в выступ или нарост.

Вот теперь стало возможным оглядеться. Посмотреть вверх, вниз и по сторонам.

– Тринадцать армий вонючих демонов и Нергалий хвост в придачу!

Во всем, докуда пробивался взгляд, обнаруживались одни лишь стволы, ветви, листья и оплетающие их, как плющ ограду, бесконечно длинные растения, подобные которым в Черных королевствах называют лианами. Ничего больше. Куда ни глянь – конца-краю нет древесам и листьям. Впрочем, нет, есть кое-что еще. Наверху, откуда проникал скудный свет, взгляду удалось нащупать синие лоскутья неба. А еще вокруг копошилась мелкая жизнь: по коре сновали жуки, меж сучьев плели свои сети пауки, по листьям ползали гусеницы и улитки, с ветки на ветку, щебеча и чирикая, перепрыгивали пичуги. Конан заметил небольшое дупло, из которого высунулась мордочка небольшого зверька, вроде белки, и тут же от беды нырнула обратно…


* * *

– В отличие от неба, земли было не видать, как ни вглядывайся. Вот в такое веселое местечко я угодил, Симур.

Вечерело. На Шадизар сползала вечерняя прохлада. В эти часы на улицах заметно прибавлялось людей, до того предававшихся дневному сну в ожидании ухода зноя в домах и тенистых садах.

– В общем, башкой по сторонам покрутил, заметил, что самих деревьев не так чтоб и много. То есть немного собственно стволов. Зато они толстенные, в обхвате как три колонны храма Митры, а заполоняют все вокруг разросшиеся, как лопухи на навозной куче, ветви. Везде протянулись, переплелись друг с дружкой. Словно щупальца, того и жди, что зашевелятся, оплетут и удушат. Ну, чуть поглазел я на эти деревянные дела и задумался: что ж теперь делать-то. Вот куда, скажи-ка, Симур, мне было ползти? Как обезьяне, на руках перескакивать по сучьям, пока не свалишься без сил? Вроде бы по уму было забраться наверх и с высоты оглядеться. Так бы и поступил, клянусь Кромом, да проклятье Бела вмешалось. Не пускает какая-то сила наверх, где гуляет ветер, опасно раскачивая тонкие верхушки деревьев, где тяжело удержаться. Ладно, тогда я убедил себя, что по земле ходить вроде бы привычней. На земле к тому же можно обнаружить следы людей, к которым мне так и так выходить, чтобы среди них разыскать, вспоминая слова Бела, «вроде бы как моих ближайших родственников». И стал спускаться, сам себе напоминая древесного медведя, что живут в дремучих лесах Кхитая…


* * *

Есть пока не хотелось, но что-что, а голод – не щедроты Митры, тем паче и не богов помельче, он не заставит себя ждать, поэтому Конан примечал по сторонам все, могущее со временем послужить ему пищей. Деревья были одной неизвестной ему породы, видимо, изведшей, выдавившей из леса прочие породы, и никаких плодов с их ветвей не свисало… Вот если только не съедобны маленькие, похожие на наконечники копий листья. Правда, с тем же успехом листья могут быть и ядовиты, в общем, пробовать ни к чему, тем более еды и без них хватает. Вон она, порхает и чирикает. Попадались птахи и размером с голубя, набей таких с десяток – отменный обед получится. Нет ничего сложного соорудить лук из подходящего сука и лиан (Конан удивился прочности последних – как добрая льняная веревка коринфийских мастеров), нарезать стрел, да охоться себе сколько влезет. А ведь и по земле еще какая-никакая живность должна бегать. Также там, внизу, должна быть вода. Впрочем, жажду можно утолить и на деревьях – киммерийцу встретилось чашеобразное углубление на древесине, полное воды. Надо думать, дождевой.

Вдруг Конан заметил сломанную ветвь, а чуть ниже обнаружил и содранную кору. Словно кто-то аккуратно вырезал полосу длиной в локоть и шириной в ладонь. Даже осталась канавка как бы от ножа – ее заполняли янтарные капли смолы. Срез был вроде бы свежий… Люди? И они не только ходят по земле, но еще и ползают по деревьям? Или это зверье постаралось?


* * *

– Не забивая себе голову ерундой, продолжил спуск. Как по ступеням, с ветки на ветку, цепляясь за сучья и путаницу лиан. Чем ниже, тем делалось все сумрачней. Ветви становились все толще, а листья меньше и уже. Птицы встречались теперь реже, в повлажневшем воздухе запахло подвальной плесенью. И никакой земли не видать. Какой же высоты, думаю, вымахали эти деревья? Поди, не меньше чем с Птичий хребет, что в горах Киммерии!

Если бы не лианы, то ничего б не стоило поскользнуться на отсырелой коре и загреметь башкой по веткам. Тут, понятно, мне здорово пригодился воровской опыт лазанья по стенам и оградам…

Траву я углядел, когда до нее оставалось руку протянуть, чтоб коснуться кончиков широких сочных стеблей. Ну и трава, я тебе скажу. Под стать лесу. Густая, сквозь нее не то что корней, ничего не видать. И как-то сразу понимаешь, что высоченная, зараза, прыгни в нее – и тебе еще лететь и лететь до земли. Значит, следовало продолжать спускаться, как спускался…


* * *

Конан перебрался ветвью ниже, которая, как остров в волнах, утопала в сорной зелени. Едва он спустил ноги на ее поросшую мхом кору, как у него враз отбило желание окунаться в мир буйной травяной поросли. Шесть глубоких борозд в окружении содранного мха белели на поверхности ветви. Такие отметины могла оставить зверина, точившая о дерево когти. Причем, зверина шестипалая. Судя по расстоянию между бороздами – лапа у твари не меньше, чем с голову человеческого младенца. А если животина не ползает по деревьям и дотягивается до сука с земли, то и ростом, выходит, она удалась. Да, похоже, все в этих краях ростом удается, Нергал им в печень и в глазное яблоко…

Если после острова слепцов к киммерийцу и вернулась часть отнятого Белом мужества, то не настолько большая часть, чтобы, как бывало, безоглядно и бесстрашно вломиться в дремучие заросли неизвестного мира, населенные Кром ведает кем. Наверху вроде бы поспокойней, в конце концов, странствовать можно и по деревьям. Питаться, как и мыслилось, птахами да зверьками вроде того, что таращился из дупла, а если… Этот звук ему был привычнее многих других. Даже привычнее звона наполненных кубков и женского шепота. Этот звук ни с каким другим он спутать не мог: гневное гудение отпущенной тетивы, переходящее в торжествующий свист летящей стрелы.

Тело среагировало быстрее мысли, молниеносно ушло в сторону. Ноги соскользнули с влажного сука, но Конан удержал себя от падения, повиснув на канатах лиан. Оттолкнувшись от упругих и прочных «живых веревок», он вернул ступни на ветку. Присел, готовый в любой момент уйти от повторного выстрела. А что касаемо первой стрелы… Она вонзилась в дерево в двух локтях от того места, где прежде находился киммериец. Прямо скажем, подумал варвар, не шибко меткий стрелок выискался. Притом, что неизвестному ничто не мешало прицеливаться долго и тщательно. Притом, что Конан – отнюдь не самая мелкая из известных мишеней. Но где же спрятался этот косоглазый лучник?

– Эй, перекормыш! Назови себя! И не вздумай врать!

Выдавший себя голосом стрелок затаился справа, располагаясь несколько выше Конана. До его укрытия примерно три длины меча. Добраться туда возможно за два с половиной удара сердца. Подтянуться на лианах, качнувшись, закинуть себя на верхнюю ветвь, по ней один шаг, толчок – и прыжком вламываешься в клубок из мелких сучьев, откуда и донесся голос.

Голос был женский. Что пока ничего не значило – мало ли Конану встречалось чудовищ, говоривших женскими голосами, ангельскими, певучими, хрустально чистыми. Но когда обладательницы голосов вылезали на свет божий… Хорошо, если только пугали своим видом, а то ведь и норовили…


* * *

– Короче говоря, иногда приходилось крепко поработать верным мечом…

– Позволю себе прервать твой увлекательный рассказ, дабы ты, получив передышку, промочил горло и увлажнил язык, ибо любому путнику нужен привал, а его лошади – водопой, и расскажу тебе историю, коя… – Симур махнул рукой. – В общем, пей и слушай. О женщинах и их голосах. Издревле старшие сыновья правителей Хорайи берут в жены старших дочерей правителей соседнего Хаурана. И наоборот. Тем самым крепились политические связи, тем самым страны оберегали себя от войн друг с другом. И вот очередной старший сын правителя Хорайи женился на очередной дочери владыки Хаурана. Как велось, жених впервые увидел будущую супругу на свадьбе. А впервые услышал ее голос, так уж получилось, лишь в волнующей тишине брачных покоев. При почти безупречных женственных формах голос у невесты оказался низким, басистым, мужским. Сын правителя так был поражен несоответствием, что не смог исполнить свой супружеский долг. И не только в первую ночь. Не мог и в последующие ночи. Чтобы ни делал, какие бы зелья ни пробовал. Только начнет исполнять, жена откроет рот, вырвется тяжелый, густой звук – и желание пропадает, будто косой подрезали. И сын правителя, которому в скором времени предстояло наследовать трон, отправлялся из спальни жены к сладкоголосым наложницам. Однако будущему монарху нужен законный наследник, он же живое подтверждение нерушимого союза Хорайи и Хаурана… а откуда ему взяться, если мужу милее невольницы?. Чем, ты думаешь, закончилась история?

– Жене, полагаю, отрубили голову, – предположил Конан.

– Ответ неверный. Хотя к тому и шло, – а также к войне между Хорайей и Хаураном. Но, на счастье, отличились главный визирь с дворцовым колдуном. Первый надоумил, а второй исполнил. На вымоченные в дарфарском алычевом уксусе листья белого лотоса колдун с одной стороны нанес отвар, изготовленный им по рецептам из древних манускриптов. Теперь такой лист оставалось лишь приложить к женскому рту, и он, крепко прилипая, не давал разжаться губам, не давал вырваться ни звуку. Так сын правителя зачал своего законного наследника. А визирь и дворцовый колдун получили столь щедрую награду, что я даже не хочу произносить какую именно, дабы не вызвать в самом себе зависть к чужому богатству.

– Мужьям многих женщин не помешало бы иметь под рукой такую колдовскую удумку, даже если у женщин этих ласкающе нежные голоса. Ведь иногда они очень много говорят. И много лишнего, – сказал Конан, при этом подумав, что Симур наверняка кое-что присочинил, а, может быть, и вовсе выдумал историю от начала до конца.

– Между прочим, – добавил Симур, – историю эту рассказал моей Локинии, сам Хауранский правитель, да-да, он уже взошел на престол. Год назад он с посольством наведался в Шадизар и тайно посетил заведение моей резвушки, прослышав, что нет ему равных в нашем городе. Твое горло отдохнуло? Тогда продолжай…

И Конан продолжил.


* * *

– В местах, откуда я родом, прежде называют себя, а потом требуют того же от других! – так обратился к незнакомке Конан из Киммерии.

Незнакомка, похоже, призадумалась. Медлила с ответным ходом. Наконец вновь зазвучал ее голос:

– А откуда ты родом?

– Оттуда, где не стреляют незнакомцам в спину, где выходят на бой лицом к лицу, где мужчины охотятся и воюют, а женщины сидят дома и ждут своих мужей.

– Ты из Большого гнезда?!

В ее возгласе варвар расслышал радостное удивление.

– Нет, – устало вздохнул киммериец. – Я из Киммерии. Имя мое Конан, а бог мой – Кром. А ты кто такая?

Опять последовало недолгое молчание.

– Меня зовут Апрея. Я молюсь, как и все люди мира, Азарху, богу, ушедшему на поклон. Я никогда не слышала ни о каком Кроме и ни о какой Киммерии. И я не знаю, что мне с тобой делать.

Конан усмехнулся – он, пожалуй, мог бы дать дельный совет, но не стоило забывать о луке и стрелах. Кстати, пока шел их с незнакомкой разговор, варвар повнимательней рассмотрел стрелу. Она была вдвое короче тех, которыми пользовались боевые лучники, и ее венчал деревянный наконечник. Впрочем, довольно острый наконечник, раз воткнулся в древесину…

– Может, ты спустишься пониже? – предложил киммериец. – Как считают у нас в Киммерии – не видя лица человека, принимаешь его за врага.

Конан думал, что последует предварительное глубокое раздумье, но неожиданно сразу, стоило его словам растаять в лесной гущине, зашуршали листья на потревоженных ветвях, и незнакомка явила себя. Она покинула укрытие, ловко и быстро прошла по зигзагу не слишком толстой ветви, ступая босыми ногами по мшистой коре, и присела на корточки напротив Конана. Они двигалась и сидела, удерживая равновесие без помощи рук и лиан. Руки ее были заняты луком, – маленьким, похожим на детский, с тетивой из человеческого волоса. Теперь Конан мог, выхватив меч и шагнув вперед по своей ветви, достать острием до лесной женщины. Но лучше бы она не вынуждала его к этому, потому что лучница оказалась вовсе не чудовищем с прелестным голосом, какие давеча припомнились варвару.

Конан не дал бы ей больше пятнадцати зим, но, быть может, в этих краях возраст отражается на женщинах по-иному. Лесная лучница невысоким ростом и худощавостью походила на кхитаянку, однако от жительниц восточной страны ее отличали бледно-розовый, а не желтый, цвет кожи, большие глаза на миловидном лице и белокурые волосы, заплетенные в косу. Коса была скручена на затылке и заколота расщепленными палочками. Девичью красу прикрывала куртка, скроенная из шкурок мелких зверьков, да еще короткие, до колен, матерчатые штаны с неровными и разлохмаченными нижними краями.

При всем при том, то есть при луке, изготовленном для немедленной стрельбы, при ножнах на поясе и выпущенной как повод к знакомству стреле – лесная женщина не казалась Конану грозно воинственной и надменно независимой, как какая-нибудь амазонка…


* * *

– Тебе, Симур, тоже, наверное, приходилось слышать об этом странном племени. Мне же не раз доводилось сталкиваться с этими женщинами, почему-то называющими себя не дурами набитыми, а амазонками. Сражаются они плохо, зато при этом много кричат и так неистово осыпают отборными проклятьями всю мужскую братию, что приходится лишь удивляться, как от их слов не падут небеса и навсегда не придавят столь гнусную волосатую породу…

– И еще раз я перебью тебя, Конан из Киммерии, ибо чем больше ты говоришь, тем больше нуждаешься в отдыхе, – сказал Симур. – В заведение Локинии однажды попросилась женщина высокого роста и с широкими плечами, и Локиния ее взяла. Новая жрица любви после призналась, что происходит родом из грозного племени амазонок. А признавшись, она рассказала свою историю. Три десятка лет несчастная скакала на лошади, натягивала тетиву лука, размахивала саблей и страстно, как предписывают законы племени, ненавидела мужчин. Но вот в одном из сражений с воинами-мужчинами нашу амазонку захватили в плен. И, конечно же, подвергли страшному унижению, то есть надругались над ней, то есть воспользовались ею как женщиной и воспользовались не единожды. – Симур прервался на глоток вина. – А после милостиво отпустили восвояси. Амазонка вернулась к соплеменницам, которые ее пожалели и утешили. Но выдержала она прежней жизни всего с седмицу. Познанные новые ощущения не отпускали ее, лишали сна. И они, новые ощущения, наконец заставили женщину предать свое племя. Поскольку тридцать солнцеворотов амазонка провела беспорочно, словно жрица злобной богини целомудрия, то приходилось срочно наверстывать упущенное. Последнее обстоятельство и привело ее в веселый дом толстушки Локинии. Представь себе, она нисколько не жалеет о брошенных саблях и луках, о скачках по полю кровавой сечи. Иные скачки всецело захватили ее. Если ты воспользуешься приглашением Локинии… Однако мы отвлеклись. Продолжай же. Итак, лесная женщина держала лук наготове…

– …и внимательно, как диковинку в саду чудес, меня разглядывала.


* * *

Конан первым прервал игру в гляделки.

– Почему ты стреляла мимо?

– А ты хотел, чтобы в тебя, перекормыш?

– Тогда бы мне все было ясно. А так – мне не ясно, зачем стрелять, когда не желаешь убить или ранить.

– Я хотела, чтоб ты обернулся.

Лучница сидит и не шелохнется; Конан так не мог. Больно уж неудобна ветвь, покрытая влажным мхом, что для сиденья, что для стоянья. То нога затечет, то спину сведет. Приходится вертеться, менять позу. Чтоб уютно чувствовать себя на этих сучках, надо, не иначе, родиться птицей или жуком-древоточцем. Или лесной женщиной.

– А словом у вас не пользуются? Свистом, щелчком пальцами или криком «Эй, приятель!»…

Лучница надолго задумалась – похоже, Конан задал ей задачку…


* * *

– …К некоторым вещам привыкаешь с детства, – заметил Симур. – Они выглядят естественными, правильными и единственно возможными. Но вот оказываешься в чужеземии, или же чужеземцев прибивает к нашему берегу, знакомишься с их нравами и обычаями – и с удивлением обнаруживаешь, что носить в жару обувь под названием сандалии гораздо приятней, чем сапоги, что брать горячую еду с помощью серебряного двузубца удобней, чем руками. Или что можно воспользоваться словом вместо стрельбы из лука.

– Или хоть и хлопотно мыться каждый день, но от этого есть своя польза. У нас же в Киммерии было принято мыться раз в седмицу. Так вот… Лесная женщина молчала на этот раз дольше прежнего…


* * *

Лучница вышла из задумчивости неожиданной фразой:

– Со спины ты очень похож на брата. Но я обозналась.

«Брат, – промелькнуло в голове у Конана. – Не он ли мне нужен?»

– Ты поджидала здесь своего брата? Ты ждешь его возвращения?

– Мой брат ушел в Нижний дом, – произнесла она с торжественной печалью.

– И когда он вернется?

– Ты что, издеваешься надо мной, перекормыш! – Красивое лицо лесной девушки исказила злая гримаса, поднялся лук, деревянный наконечник нацелился в киммерийца, натянулась тетива.

– Нет, Апрея, – серьезно сказал киммериец. – Я просто не понял, о чем ты говоришь. И, кстати, перестань называть меня перекормышем. Я назвал тебе свое имя. Конан.

– Дурацкое имя, – фыркнула Апрея и отпустила тетиву. – Как у бумерков.

– Так, давай по порядку, – варвар поменял онемевшую руку, ухватился за лиану (без этого лишь лесная женщина может не падать с ветвей) другой рукой. – К бумеркам мы обязательно придем и вместе посмеемся над их дурацкими именами, а сейчас…

– Варрах!

– Чего? – не понял Конан.

– Варрах! – в ее выкрике смешались предупреждение и испуг. Она сняла стрелу с тетивы и показала ею за спину Конану. Киммериец оглянулся…


* * *

…Северянин допил вино, дотянулся до кувшина, потряс его над опустевшей чашей, но вытряс лишь несколько капель.

– Быстрее всего на этом свете заканчивается вино и женская благодарность, – изрек сотрапезник варвара. – Первое вернуть не слишком сложно. Но, быть может, потому и не стоит торопиться. Ибо, как сказано у Ахада-ибн-Караиба в «Хрониках откровений»: «Кто без отдыха поднимается на гору, никогда не увидит мир с ее вершины». Посему, не продолжить ли нашу беседу, прогуливаясь по тенистому саду? Где бьют фонтаны, даря прохладу, где растут цветы, в которых я совершенно не разбираюсь. А после прогулки, чуть подзабыв винный вкус, мы заново ощутим всю прелесть сего… ик… божественного напитка.

– Хорошо. Проветримся, как это называют у нас в Киммерии.

– Я вот тут подумал о значении стрелы в их обществе, – сказал Симур, когда они, слегка покачиваясь, ступили на песчаную дорожку, ведущую к саду. – Ты говоришь, она сняла стрелу с тетивы. Вот-вот. А до этого, вместо того, чтобы просто окликнуть тебя, выстрелила из лука… У некоторых народов возлагается дополнительная смысловая и обрядовая нагрузка на предметы, особенно на те, с которыми люди не расстаются. Понимаешь? Показать рукой не значит показать, показать на что-то можно только стрелой. И обратить внимание человека можно тоже только стрелой, а голос служит для других целей.

– А я вот подумал, – ухмыльнувшись, покосился на собеседника киммериец, – что правильно мы решили отдохнуть от стола. Проветриться, подостудить перегретые головы.

– М-да, – пробормотал Симур, теребя мочку уха. – Ладно… Так кем оказался этот Варрах?

– Кем, спрашиваешь…


* * *

…Конан обернулся. Шелест, которого раньше не было – вот что сперва услышал киммериец. Шелест не прекращался – наоборот, усиливался, приближался. Потом варвар увидел, как колышутся верхушки стеблей. Что-то или кто-то тревожил траву, скрытый этой травой от глаз, кто-то или что-то двигалось в их сторону.

– Ты собираешься дождаться Варраха? Тогда прощай!

И лучница тут же доказала, что ждать никого не намеревается, хоть и располагается выше Конана и вроде бы ничего ей грозить не должно. Она проворно перескочила на верхнюю ветвь и скрылась в ветвях.

В иное время Конан глянул бы в глаза этому Варраху, если у того, конечно, имеются глаза. Но проклятье Бела, – опять проклятье Бела…

И киммериец выбрал: последовал за лесной женщиной. Догнать ее на деревьях, где она чувствовала себя уверенно, как крот под землей, было бы делом непростым. Но Конан не догонял, а лишь следовал ее путем. Лучница поджидала его, выглядывая сверху из ветвей. Иногда подгоняя:

– Как ты медлителен!

Или укоряя:

– Как же ты шумишь!

В ответ ей можно было бы бросить: «Рожденный в горах и скитавшийся по равнинам, по деревьям ползать не умелец», – да знает ли она что такое горы и равнина?

Когда они забрались достаточно высоко и, по мнению киммерийца, никакой Варрах их бы теперь не достанет, каким бы прыгучим' тот не был, он крикнул лесной девице:

– Эй, Апрея, подожди! Послушай, может, мы сначала поговорим, а потом поскачем вместе… или порознь. Я тебе честно признаюсь, что не всю свою жизнь провел на деревьях, а потому надо бы привыкнуть…

– Где же ты жил? – раздалось сверху, и лучница показалась в вилообразном разветвлении сучьев. – Ты неуклюж и сочиняешь всякие враки, чтобы оправдать свою неуклюжесть.

Она захохотала, и хохот ее стал удаляться. Проклиная Бела, Варрахов вместе с лесными лучницами и через слово поминая Нергала с родней, Конан последовал за своей новой знакомой. Лазанье по сучкам порядком ему поднадоело: постоянно думай, за чтобы ухватиться, думай, куда поставить ногу, чтобы не соскользнула с наклонной ветки, да еще меч цепляется за все подряд. Но девицу варвар отпускать не хотел. Не только потому она была ему нужна, что хотелось поскорее и побольше разузнать о странном крае великанских деревьев: очень уж заинтересовал Конана ее брат, похожий на него и куда-то там ушедший. Да к тому же – Кром его знает, не с самой ли красивой девушкой в здешних местах свел его случай? А если с самой, то зачем же отпускать ее от себя? А то вдруг вообще она – единственная женщина этой страны?.. Вот и приходилось трудиться, чтобы не отстать…