"Месть Бела" - читать интересную книгу автора (Арчер Джеффри)

Глава первая

Уж кто-кто, а обитатели домов, окружающих огромную площадь в центре квартала Виноделов, эту неделю не знали покоя ни днем, ни ночью. Съехавшиеся со всех концов Заморы, а также из всех сопредельных стран, а также из стран далеких и очень далеких виноторговцы и виноделы разбили свои палатки именно на этой площади, – как поступали из года в год, кажется, целую вечность. И не было тут лишь вина с небесных плоскогорий, с виноградников миров иных, миров, до поры запретных для людей, из лозы, взращенной Митрой, Иштар или Сетом. А может, даже и оно было.

Из толстобоких бочек не переставая били янтарные, пурпурные, прозрачно-белые, молочно-белые, сливовой синевы и иных цветов винные струи. Из источаемых ими ароматов над площадью квартала Виноделов складывался неповторимый букет, вдыхая который, алчно и сладострастно раздувались ноздри винолюбов. И винолюбы устремлялись вперед, стремясь попробовать все.

Тут было что вкусить. И шемское игристое, ласково щекочущее язык, отправляющее ноги в пляс, а ум на отдых; и терпкое красное купажное с солнечных склонов Карпашских гор, выводящее хворь и проясняющее мысли; и знаменитое хаббатейское крепленое десятилетней выдержки, запретное для не достигших мужеской зрелости юношей, многократно усиливающее чувственность; и крепкие бритунские вина для желающих поскорее уснуть; и даже редкое и дорогое белое вино из монастыря Ликун, способ изготовления которого держится в строжайшем секрете, а напиток этот пробуждает чудесные видения. И еще множество иных вин…

Жители Шадизара и гости Шадизара каждый день на этой неделе начинали с посещения площади в квартале Виноделов, а многие и заканчивали тем же. А некоторые, придя, так и не уходили никуда, перемещаясь от бочки к бочке. Благо, на этой неделе любое вино стоило гораздо дешевле, чем в остальные дни года.

Не только вином изобиловал Шадизар в эти дни, но и прочими товарами, какие только существуют в подлунном мире. И цены на все продаваемое понижались против обычных. Так повелось давно. С тех пор, как впервые в городе прошел праздник Весеннего пробуждения Ашторех.

Празднества начинались в первый день осени и длились неделю. Неделя беспошлинных ввоза товаров и торговли, неделя низких цен – это привлекало в столицу Заморы одних. Неделя нескончаемого веселья – это привлекало всех остальных.

Шел второй день очередного дня Весеннего пробуждения Ашторех. На песок площади в квартале Виноделов, вобравший в себя за эти годы столько винных капель, сколько не в каждом море насчитается, ступил среди прочих утренних посетителей «винного городка» юноша, который выглядел гораздо старше своих восемнадцати лет. Он же – уроженец горной Киммерии, давно живущий вдали от своей земли. Он же – прирожденный воин, вынужденный зарабатывать себе на жизнь воровством. Конан, так звали молодого северянина, сразу выделялся в любой толпе – высоким ростом, могучим сложением, смоляной чернотой волос, полыхающей синевой глаз.

Вроде бы и занимался он среди палаток, бочек, да деревянных непустеющих кружек тем же, чем все, вроде бы и пришел за тем же, что и остальные, а нечто отличало его и кроме внешней броскости. Нечто, что мог подметить лишь пристальный взгляд, – каким мало кто на площади мог похвастаться. А отличие-то было серьезное.

В его движениях, в его глазах сквозила странная отрешенность, словно он только наполовину, только телесно находился в этом мире, а душа его где-то заблудилась. Если остальные оказались в центре квартала Виноделов в поисках веселья, забытья или в силу природной склонности к крепким напиткам, то молодой киммериец искал, похоже, другого. Может, он пытался вернуть себя полностью в бренный мир, вином избавиться от давящего невидимого груза и вновь обрести утраченную ясность и простоту? Кто знает…

Шадизарцы и гости их города, сумевшие покинуть наконец квартал Виноделов, разбредались кто куда. Занять себя было чем. Например, совершить увлекательные прогулку по торговым рядам, занявшим на неделю пол-Шадизара, где только успевай охать, ахать, щупать, вертеть, приценяться и тратить деньги. Или отправиться на Невольничий рынок, раскинувшийся на землях знаменитой Пустыньки, где, если и не прикупишь себе новых рабов или рабынь, то вдоволь насмотришься на то, какие люди живут на свете и во что одеваются, досыта наговоришься о том, что держать рабов нынче обходится дорого, а те работать ленятся, зато жрут в три горла. Или, допустим, пойти к саду Ста и одного фонтана и развлечь себя, посмотрев выступления циркачей и танцовщиц, послушав певцов и сказителей. Или, если в порядке сердце и достает мужества, можно выйти за городские ворота и держать путь по Большому тракту в сторону Шагравара. Немного не доходя до трактира старины Хоорса «Пьяный вепрь», на огромном лугу, называемом местными жителями Кровавым полем, собравшиеся в Шадизаре по случаю праздника маги из тех, кто что-то умеет и испытывает нужду в деньгах, вызывают и показывают за невеликую плату простому народу ужасных демонов из Темных миров.

А разве возможно не заглянуть в один из пестрых шатров, украшенных красным флажком? Ведь какие только любовные искусницы из каких только стран не прибывают с этими бессчетными караванами!

Но настоящий мужчина, то есть тот, в ком бродит дух соперничества, борьбы и азарта, не обойдет, конечно, и пустырь, что находится сразу за последними домами Западной окраины городи. Там во время праздника проходят состязания, и каждый может испытать себя в чем угодно или просто проверить свою удачливость. А выглядит это так. Некто ходит по пустырю и вызывает желающих посостязаться с ним, скажем, в беге или борьбе на руках, или в том, кто быстрее съест жареного поросенка, или в том, кто дальше метнет тележное колесо, или… да что только не придумывают! Желающие принять вызов почти всегда отыскиваются. При участии оказавшихся рядом людей обговаривают условия спора. А именно,- кто сколько денег ставит за себя. Вручив нужные суммы доверенному лицу, окруженные собравшейся толпой зрителей, которые делают свои ставки на участников единоборства, спорщики приступают к состязанию. Всем весело и интересно. Кроме проигравших.

Около огороженного участка, на котором, не прекращаясь, заезд за заездом проходили скачки, толпилось больше всего людей. Едва ли не такой же интерес вызывали питейные состязания.

За огромный сосновый стол, доски которого пропитались пролитым вином не хуже, чем печень убежденного пьяницы, садилось по десять человек. Им вручались кружки одинаковой емкости. Кружки те наполнялись дешевым и слегка прокисшим, но зато бесплатным для десяти участников вином из бочки, стоящей рядом со столом и с дневным запасом таких же бочек.

Хозяин бочек, вина и кружек сам принимал ставки от окружающих стол азартных зрителей и выдавал выигрыши, получая, разумеется, от этого свою долю. Он, хозяин, очень неплохо зарабатывал на этом развлечении, суть которого была проста: кто из десяти поглотителей дармового вина последним упадет под стол, тот считается победителем.

Новая десятка заняла места за столом и получила кружки, которые наполнили по первому разу.

Если кто-то из зрителей с утра посетил площадь Виноделов, а сейчас, в полдень, оказался возле винного стола, то этот кто-то мог среди взявших в руки кружки узнать приметного черноволосого, голубоглазого гиганта. Да, Конан, варвар из Киммерии, был одним из десяти пожелавших испытать себя на поприще винопития.

Но вот что странно: похоже, утреннее посещение «винного городка» никак не отразилось на молодом северянине. Его лицо по-прежнему хранило мрачное выражение. Он казался целиком погруженным в себя, в свои беспокойные думы. И самое любопытное – он вроде бы остался трезв.

Другое дело его соперники – девять беззаботных, веселых, уже слегка хмельных соискателей почетного звания «перепившего всех». Один из которых выбыл из борьбы после первой же кружки. Видимо, ее-то ему и не хватало.

Строго напротив Конана сидел крупный полный мужчина, раза в два старше киммерийца, с длинными, ухоженными русыми кудрями. Просторная, в бесчисленных складках одежда из дорогого пунцового бархата, да медальон на массивной золотой цепочке, украшенный непонятными символами и драгоценными камнями, наводили на такие вопросы: а уж не жрец ли обладатель всего этого добра, и даже если не жрец, то зачем ему дешевое кислое вино? Человек этот без труда и без видимых последствий, зато с видимым удовольствием опорожнял кружку за кружкой, после каждой подмигивал киммерийцу и отпускал какую-нибудь шутку. Вот он-то и остался вместе с Конаном за «игровым» столом после шестой кружки, выбившей последних их соперников.

Им предстояло теперь между собой определить лучшего поглотителя вина.

Конан так и не понял, кто из них победил. Наверное, потому, что ему это было глубоко безразлично. И еще потому, что после очередной, неизвестно какой по счету кружки люди и предметы этого мира утратили четкость очертаний, перемешались и пустились в разудалый пляс…

Питейное состязание, видимо, закончилось. Замелькали улицы, одежды, лица, подвалы, бочки и кружки, другие улицы и другие подвалы. Сначала он узнавал знакомые места, потом перестал узнавать. Как перестал различать вкус поглощаемого вина.

И почему-то все время рядом с ним обнаруживался тот белокурый весельчак с медальоном. Неужели они еще не все выяснили между собой? Ведь они давно ушли с того пустыря. А ушли ли? Да какая разница…

Люди и предметы все больше расплывались, превращаясь в цветовые пятна. Вместо всяких разных звуков уши наполнил нестихающий, однообразный звон.

Наконец мир свернулся в воронку, смерчеподобно вращающуюся со все возрастающей скоростью, и…

…Винить в своем пробуждении он мог и птиц, чей жизнерадостный щебет ворвался в уши, и солнечные лучи, ударившие по глазам, и требовательную жажду, беспокоившую даже во сне, и то, что считается обратным жажде и не менее требовательно. Конан проснулся. И обнаружил себя лежащим на сене в каком-то сарае с маленькими окошками, сквозь которые, как через бойницы, лупили по нему лучи дневного светила.

Конан попробовал и не смог вспомнить даже, в Шадизаре ли он. Ох, и надрался же… Впрочем, Конан и хотел того – до полного самозабвения, так, чтобы потопить в вине все, что лишило его в последние дни покоя и уверенности.

Он поднялся. Стоило киммерийцу утвердиться в вертикальном положении, как голову пронзила такая боль, будто по ней шарахнули боевым молотом. А когда он нагнулся, чтобы подобрать лежащий на дощатом сарайном полу спой верный двуручный меч в ножнах лошадиной кожи, то поплохело настолько, что его чуть не вывернуло наизнанку. Конан поспешно выбрался через незапертую дверцу сарая на улицу, на свежий воздух. Который северянин тут же вдохнул полной грудью.

Солнце было утреннее, не взошедшее пока на вершину своей небесной горы, не жарящее, а лишь согревающее, до поры благодушно приветливое. Дул сильный ветер, что пришлось как нельзя кстати. Ветер освежил вышедшего из сарая человека с чернотой под глазами; человеку сделалось полегче.

Конан осмотрелся. Покинутый им сарай примыкал к дому – добротному, двухэтажному, без всяких колонн, лепных украшений, статуй и прочих распространенных замысловатостей, с плоской крышей, окруженному густым яблоневопишневым садом. В таких домах в Шадизаре обычно проживали купцы и преуспевающие ремесленники. Недалеко от того места, где стоял северянин, располагалась небольшая терраса, а на ней – стол с напитками и закусками, которые поглощал человек, показавшийся Конану знакомым. Человек этот увидел киммерийца и призывно махнул рукой, приглашая к столу. Северянин двинулся в его сторону, не видя причин отказываться от предложения и постепенно вспоминая, откуда он знает завтракающего на террасе. Пустырь на Западной окраине, питейное состязание, в которое он ввязался из-за бесплатного вина (последние свои деньги он оставил на площади Виноделов), и этот упитанный, улыбающийся винолюб напротив. Тогда, припомнил Конан, он был одет в темно-красный балахон, а на груди болталась дорогая безделушка на золотой цепи. Безделушка болталась и сейчас, балахон тоже имелся, но другой – безукоризненно белый.

– Привет тебе, Конан из Киммерии! – Такие слова встретили северянина, когда он вступил на террасу.

Варвар, с трудом ворочая языком, пробормотал что-то приветственное в ответ и плюхнулся на гостеприимно отодвинутый вчерашним винолюбом стул.

– Извини, приятель, твое имя я позабыл, – добавил Конан.

Безымянный приятель понимающе усмехнулся, поставил перед вчерашним соперником тонкостенную серебряную чашу и занес над ней бронзовый кувшин с горлышком в виде змеиной головы.

– Рекомендую. Не заметишь, как вылечишься. Розовое полусухое с добавленной для оживления умирающих пыльцой зархебского папоротника. Особое утреннее вино. В этом доме его держат как раз для подобных случаев. Вдобавок охлажденное. – И за сим из разверзнутой змеиной пасти зажурчало, перетекая в чашу, полусухое. Недолго оно было в чаше. Уже то, что напиток обещал полыхающему горлу остужение, а сухости во рту – смягчение, обязывало поскорее выпить его. Что Конан и сделал.

Как после душного дня окунувшись в прохладный вечер, как после погони почувствовав сейм и безопасности, киммериец испытал огромное обличение. Жажда отступила, пожар в горле угас. Но этим чудеса не закончились. Стремительно, как вода из бочки с пробитым днищем, уходила из его головы боль. Ей на смену заступали ясность ума и легкое, веселящее опьянение. Тело ощутило прилив сил, даже появился аппетит.

Все было бы совсем чудесно, если б еще забылось то, что он пытался винным потоком заглушить вчера (да и не только вчера). Но то не уходило, копошилось на дне души, как копошатся черви в сердцевине переспелого яблока.

– А имя мое Симур, – напомнил о себе сотрапезник. – Вижу, ты ожил.

– Благодарю, вино у тебя и вправду чудодейственное. Это твой дом?

– Нет, не мой. До моего мы бы вчера не добрались. Это дом одной моей знакомой… очень близкой знакомой.

– Не бедная знакомая, – заметил Конан, щелкнув по серебряной чаше и кивнув в сторону дома.

– Не бедная, – согласился назвавшийся Симуром. – Она – хозяйка «Розовых льдинок», где самые симпатичные в Шадизаре толстушки.

Киммериец улыбнулся, показывая тем самым свое знакомство с упомянутым заведением.

– А симпатичнейшая из толстушек, – продолжал Симур, – разумеется, сама хозяйка. Она, едва поднялось солнце, убежала, хлопотунья, к своим девочкам. В эти дни, пока идет праздник, у них уйма работы.

Выступающий в роли хозяина друг хозяйки дома наполнил свой и Конана сосуды целебным полусухим.

– Что это за место? – спросил киммериец, одним глотком осушив полчаши и потянувшись к блюду с халвой.

– Купеческий квартал.

– Ого, куда занесло. Хотя, впрочем…

– Хорошо, не занесло в тюремные подвалы. – Улыбка растянула полные щеки человека в белых одеждах. – Еле успели унести ноги перед самым носом у нагрянувших стражников. Может, помнишь славную потасовку в «Гремучих змеях»?

Конан отрицательно покрутил головой.

Возникла пауза. Северянин допил свое вино. Делать ему в этом доме было уже вроде и нечего. Поспал, попил-поел, чего боле? Зачем людям мешать? Киммериец надумал уходить.

– Рассказывай, – заявил вдруг новый приятель Конана.

– Что?! – вырвалось у киммерийца, и это был скорее не вопрос, а угроза.

– То, что хочешь рассказать. – Человек в белых одеждах уже не сидел, отвалясь на спинку высокого стула, а навалился на стол, приблизив тем самым себя к собеседнику, и смотрел ему прямо в глаза. – Ты так и хочешь медленно сходить с ума?! Ты думаешь в одиночку справиться со своими мозгами?!

Конан встал. Угрожающе белели костяшки сжатых кулаков. Его меч прислонен к перилам террасы – только руку протяни. Но для того, чтобы вырвать длинный язык из глотки этого наглеца, меч не понадобится.

– У тебя пока нет причины впадать в ярость, Конан из Киммерии. Прежде разберись – друг я тебе или враг, хочу я тебе помочь или желаю зла. Садись спокойно, и поговорим. – Человек в белых одеждах не отпускал взглядом взгляд варвара.

Конану не нравилось, когда с ним так говорят – как с недоумком. Он едва сдерживал выплеск своего гнева. Но еще немного, и он возьмет за грудки этого самодовольного болтуна. Не хватало капли. Пока северянин лишь со злостью проговорил:

– Мне от тебя ничего не нужно, незнакомец. Тебе что-то нужно от меня?

Симур понимал, что варвар на грани, еще толчок с его стороны, и дикарь станет неуправляемым, подчинится своей клокочущей ярости. Надо быть аккуратней. Он легко добился того, что киммериец рассвирепел. Собственно, как и предполагалось, это было не трудно сделать. Теперь, чтобы заставить этого любопытного дикаря заговорить, следует успокоить его, и, когда раздражение спадет, он, как и всякий другой после бурного выброса эмоций, сделается на время мягче, податливее. Тогда его без труда можно будет вызвать на откровенность. Симур сказал:

– Я тебе нужен. Но ты пока не знаешь об этом. Я сейчас все объясню. Выслушай меня, а потом этого вынеси свое суждение – стоит ли нам продолжать этот разговор, нужен ли он тебе и мне. Я так думаю, что нас свели вчера боги, отвечающие за пересечение человеческих судеб.

То ли невозмутимое спокойствие собеседника передалось киммерийцу, то ли северянину просто некуда было спешить, а, может, от того, что в последние дни Конан был не похож сам на себя, но гнев варвара, если не пошел на убыль, то хотя бы остановился на достигнутой точке кипения, что позволило ему сесть на прежнее место и произнести:

– Начни, а я послушаю. И Симур начал:

– Сперва обо мне. Имя мое тебе теперь известно. О моем отце ты, мне думается, что-нибудь да слышал. Это никто иной, как бывший градоправитель Шадизара. Да-да, это так. А ни ростом, ни цветом лица и волос я не похож на заморийца благодаря своей матери – она родилась и выросла в Бритунии. Откуда ее и привез отец, вернувшись из набега на бритунские города. Сперва она была одной из его многочисленных наложниц. Потом стала любимой наложницей. Еще какое-то время спустя, когда отца назначили градоправителем, он подарил матери свободу, дом в квартале, где проживает знать, и пожизненное содержание – ей и своему сыну, то есть мне. Таким образом, я был избавлен от забот о хлебе насущном и мог проживать жизнь по своему усмотрению. Этот медальон, кстати, от отца. На нем его фамильный герб.

– Зачем ты мне об этом рассказываешь? – недовольно перебил рассказчика Конан.

Человек в белых одеждах умоляюще приложил руку к груди:

– Еще немного, и ты поймешь. Позволь мне закончить. Дело в том, что я посвятил свои пролетевшие сорок с небольшим лет такому занятию, как постижение законов, по которым живет этот мир, постижение сути человека, постижение причин и основ всего сущего. Бессчетное количество прочитанных книг, бесед с людьми, знающих о чем-то гораздо больше иных, часов, проведенных в размышлениях. И как результат всего этого – смею сказать, я достиг некоего Знания, позволяющего мне считать себя если не мудрецом, то человеком, разбирающимся лучше многих в тайнах и загадках этого мира и человека.

– Ну и что? – Улегшееся было недовольство киммерийца вновь нарастало, поскольку пока он не мог взять в толк, зачем ему нужно сидеть и выслушивать россказни какого-то там сына градоправителя и бритунки.

– Немного терпения. Теперь о тебе. Если я ошибся, если то, о чем я скажу сейчас лишь мое заблуждение, то прими мои извинения, и мы закончим этот разговор. Сегодня утром я обдумал наши вчерашние похождения, наши бессвязные пьяные беседы… Тебя что-то мучает, Конан из Киммерии, что-то не дает тебе покоя, да? Что-то, не так давно происшедшее с тобой, потрясшее тебя настолько, что ты перестал быть самим собой. Утратил прежнюю уверенность в себе. То, что произошло, не отпускает тебя, преследует, ты только об этом и думаешь. А больше всего ты думаешь: «А не схожу ли я с ума? Не становлюсь ли одним из тех ненормальных, что бродят по городу в нелепых одеждах и несут всякую чушь? Не заболел ли мой мозг?»

– Что я тебе вчера наговорил? – Из смятого рукой Конана серебряного кубка выплеснулись остатки недопитого вина.

– Ничего. Ничего особенного. Но я подумал, сопоставил… Видишь ли, каждый человек, каким он уж получился, таким и ходит по этой земле. И говорит, и делает все так, как это ему свойственно. А ты… уж прости, ты, каким я тебя увидел вчера, все делал и говорил не так, как присуще тебе… Например, беспричинный мрачный запой, когда пьют только ради опьянения вусмерть, не свойственен тебе…

– Откуда ты знаешь, какой я? Симур пожал плечами:

– Я могу, конечно, заблуждаться, как и всякий из нас, но мне показалось, я понял, кто ты есть. И что сейчас в тебе что-то сдвинулось. Именно сейчас, потому что такие люди, как ты, или быстро справляются с любого рода трудностями, или побеждаются ими. А в тебе сейчас идет борьба. Значит, как раз недавно что-то произошло. И еще. Вчерашняя потасовка в «Гремучих змеях» возникла после того, как ты схватил без всякою к тому повода одного из наших случайных собутыльников с возгласом: «Думаешь, я сумасшедший?» Я все сопоставил, и вот…

– Какое тебе до всего этого дело?

– Думаю, я сумею тебе помочь. Если я не прав…

– Помолчи, – сказал Конан.

Симур кивнул и, скрестив руки на груди, стал ждать. Варвар погрузился в раздумье.

– Ладно, – наконец сказал киммериец. – Ты прав. Со мной действительно произошло кое-что. И я расскажу тебе. Нергалова жизнь, в конце концов, вдруг ты и в самом деле такой умный, что разберешься, что тут к чему… Вино еще есть?

– И чаша еще одна есть, – усмехнулся человек в белых одеждах.

Они молча выпили по чаше розового полусухого и снова наполнили сосуды.

– А ты-то чего вчера ввязался в питейное состязание? – неожиданно спросил варвар.

– Видишь ли, Конан из Киммерии, истину подчас можно разглядеть, лишь поднявшись на самую вершину или опустившись на самое дно.

– А-а…

Опять наступила пауза.

– Так вот, – наконец, приступил Конан к рассказу, – я – вор.

– Я догадался.

– Чего там догадываться! Не скажу, что это ремесло мне уж так по душе, но пока не удается отыскать занятие получше, а жить на что-то надо. Бывает, и хорошо случается пожить, провернув удачно дельце. Правда, не знаю, может, у меня кошель дырявый, но деньги как-то не задерживаются. И никогда не задерживались. Вот их полным-полно, ну, думаешь, поотдыхаешь всласть, надолго хватит. Глядь – и снова пусто.

Когда еще бренчит в кошеле, на что попало не соглашаешься. Если подвернется стоящее дельце, тогда берешься за него. А от сомнительных делишек, от мелочевки всякой отказываешься. Но когда уже выгребаешь последние медяки со дна сумки, тут на все пойдешь, лишь бы голодным не остаться.

Вот в один из таких дней, когда кошелю и животу угрожала пустота, а на примете не было пока ничего подходящего, и объявился тот тип. Подсел ко мне поутру за стол в трактире «Кровавые кони», знаешь? В Кривом переулке, сразу за рыбной лавкой.

Такой в годах, борода с сединой. Одежда в пыли, рожа грязная, будто он только слез с коня, отмахав добрую сотню лиг. Он это и подтвердил. Я, говорит, только что прискакал и сразу стал разыскивать тебя, путь, значит, держу из Хоршемиша, что в Кофе, а направил меня к тебе Иакис, сказал, что ты лучший в своем деле в Шадизаре. Иакис мог такое сказать, мы с ним не раз удачно работали на пару. Он, действительно, недавно подался в Хоршемиш, в свой родной город. Ну, думаю, Иакис первому встречному мое имя не назовет. Ладно, говорю, выкладывай, что там у тебя. Он, что мне тоже понравилось, сразу перешел к делу без всяких там бестолковых вступлений. Вот, говорит, мне нужен человек, чтобы выкрасть одну вещицу из храма Бела. Хранящийся там посох, якобы принадлежавший самому Белу. Уплачу, говорит, двадцать золотых.

Знал я, конечно, этот храм. И про посох этот слыхал. Деревянный, разве только рукоять его резьбой украшена, и больше ничего в нем ценного нет. И, вообще, в этом храме никаких таких драгоценностей не замечено. То ли украли всё, то ли и не было их, то ли спрятаны подальше от глаз.

Зачем, спрашиваю, тебе этот кусок дерева? Отвечает: дескать, есть один человек в другом городе, он и заказал этот посох, а зачем ему, я и сам не знаю. Что ж, подумал я, встречались мне такие чудаки, которые собирают всякую дребедень, платят за нее большие деньги, лишь бы только стать ее владельцем. Помню, один украшал свой дом изнутри трактирными вывесками, их для него воровали но всей Заморе. А может, думаю, какой-нибудь другой храм Бела решил присвоить себе посох. У бога воров и жрецы могут быть под стать.

Двадцать золотых, что посулил мне тот тип, были приличной платой за предложенную работу. Храм, в который предстояло забраться, охранялся слабо. Тщательной подготовки не требовалось. Для умелого вора – совсем легкая работа. Завтра поутру, думаю, золотые будут уже у меня…

Тут я вспомнил, как люди говорили, что, мол, нельзя ничего красть у Бела, а то на тебя ляжет его проклятие. Но сразу же я припомнил еще тьму-тьмущую подобных предостережений. Если им всем верить, то получится, что на каждом ночном горшке лежит проклятие. И что вообще ничего красть нельзя. А крадут ведь – и ничего! Да и посох, усмехнулся я тогда про себя, наверняка не Бела, просто дурачат народ жрецы.

Тем более, думаю, я похлеще вещей не боялся, чем какое-то там невнятное проклятие.

Ладно, говорю этому бородатому, согласен, будет тебе завтра твой посох, давай задаток в пять золотых. Скривился, но дал. Расстались, договорившись встретиться завтра в то же время, в том же трактире. Ушел я, а у самого в голове вертится: где я этого старикана видел? Рожа-то вроде знакомая… Ну да ладно, носило меня по свету, всякого разного народа перевстречал, может, и с этим где сталкивался. Эх, не думал я тогда, чем встреча наша обернется. Кабы знал, так ни в жизнь с бородачом не связался…

Короче, прогулялся я до храма, осмотрелся, убедился, что работа предстоит действительно плевая, и отправился на боковую, до ночи.

А проснулся как раз, когда закатилось солнце…