"Том Роббинс. Свирепые калеки" - читать интересную книгу автора

преуспел - возможно, потому, что его чрезмерно занимал язык, а возможно,
просто не желая досаждать чему-то или кому-то на другом конце провода
избитыми фразами и при этом гадая: а так ли здесь неуместны и нежелательны
красоты стиля или острота-другая? Но прежде чем он сумел измыслить молитву,
удовлетворительную в смысле риторики, мысли его вернулись к Глории. В Лиме
немало образованных, утонченных женщин; возможно, именно такой оказалась бы
Глория, если бы злоупотребление алкоголем не стимулировало грубую,
примитивную сторону ее натуры, и он испытал приступ сожаления - в сердце и в
паху, - что не привез девушку с собою. Сам виноват, что тут еще скажешь,
нечего быть таким разборчивым.
Ирония судьбы: при том, что Свиттерс любил жизнь и по возможности
наслаждался ею на полную катушку, он был не просто разборчив, а прямо-таки
брезглив. Так, чем еще, если не брезгливостью, объяснялось его нежелание
смириться с существованием внутренних органов? Разумеется, он знал, что
внутренности у него есть, не дурак же он в самом деле, однако мысль о том,
что его великолепное тело битком набито скользкими, змеевидными, влажными
витками кишок, волнообразно изгибающимися мясистыми трубками, засоренными
гнусной зеленой и желтой желчью, обширными колониями бактерий, зловонными
газами и комками частично переваренной пищи, внушала ему такое омерзение,
что он вытеснил сей факт из своего сознания, предпочитая притворяться, будто
его тело - и не только его собственное тело, но и тело любой женщины, к
которой он испытывал романтические чувства, - приводят в движение не куски
склизкой, пропитанной кровью, пульсирующей плоти, но что-то вроде шара,
мерцающего таинственным белым светом. Порой он даже воображал, что область
между его пищеводом и анусом заполнена одним-единственным сверкающим
драгоценным камнем - бриллиантом величиной с кокосовый орех, и сияние его
разливается по всем четырем секторам туловища.
Право же, Свиттерс!

К восьми он был уже на ногах, а к девяти подключился к Сети. (В
промежутке упаковал вещи, неохотно произвел техобслуживание организма и
заказал завтрак в номер: яйца-пашот и пиво - для себя, фруктовое ассорти -
для Моряка.)
Усевшись за компьютер, он отослал закодированное послание
экономическому секретарю при американском посольстве, который - так уж
вышло - заодно возглавлял отделение Лэнгли в Лиме. Отчет Свиттерса носил
характер строго профессиональный, без всякой там пародийной литературщины и
саркастических аллюзий насчет того, что вот "экономический секретарь" по
иронии судьбы последовательно подрывает экономику принимающей страны: дело в
том, что перуанская экономика представляла собой организм весьма чахлый,
жизнь в котором - сверху донизу - теплилась только благодаря незаконной
торговле кокаином, ЦРУ же было призвано посодействовать в искоренении
таковой. Боссу - ковбою из ковбоев - Свиттерс сообщил лишь, что заблудшая
овца возвращена в овчарню, и добавил - за что купил, за то продал, как
говорится! - что, по его мнению, Гектора Сумаха (разумеется, Свиттерс
воспользовался кодовым именем), пожалуй, возможно задействовать в шпионаже
второго уровня и содействии в операциях "давления", но разумно выждать
несколько лет, прежде чем разрешить ему набирать собственную агентуру.
Граница между ковбоем и ангелом может быть совсем тонкой - что стебелек
люцерны. Свиттерс и сам порой перемещался то по одну ее сторону, то по