"Том Роббинс. Свирепые калеки" - читать интересную книгу автора

- Что за пагубный град, - стенал Свиттерс, ища сочувствия у Моряка. -
Сам знаешь, я не из тех, кто жалуется, из всех грехов человеческих нытье -
наименее простительный, однако город Пукальпа, что в Перу, загрязнен,
загажен, протух, разложился, заплесневел, гнусен, гадок, гнилостен, смраден,
мерзок, развращен, растлен, распутен, вульгарен и жаден. А в придачу еще и
душен, жарок и вопиюще прыток. Уж верно, у благородной птицы вроде тебя даже
среди отдаленной родни не числятся эти вурдалаки с головами в форме
томагавков... нет, не смотри наверх!.. вон они, кружат в вонючем буром небе.
Моряк! Друг! Берем ноги в руки - и прочь, прочь отсюда!
Проще сказать, чем сделать. Как сообщил Свиттерсу агент по найму - к
нему наш герой завернул по окончании пешей экскурсии по городу, - три дня
назад партизанская группа из возродившегося "Sendero Luminoso" атаковала
местный аэродром и уничтожила или повредила с дюжину небольших самолетов. В
настоящий момент на ходу только два аэротакси, и оба заказаны и перезаказаны
на много недель вперед - возят инженеров, банкиров и крупных воротил из
Пукальпы на нужные им объекты и обратно.
Глубоко удрученный Свиттерс расхаживал взад и вперед по раздолбанной
мостовой перед агентством по найму, потея, ругаясь и с трудом сдерживаясь,
чтобы не пнуть столб линии электропередач, мусорную кучу или очередного
дохлого пса.
И вдруг из пирамидальной птичьей клетки, что стояла рядом с саквояжем,
донесся голос - этакий высокий фальцет, колючий, как ананас. "Нар-роды
мир-pa, р-расслабь-тесь", - рек он.

Со времени отъезда из Сиэтла птица впервые нарушила молчание. Тридцатью
минутами позже в безбожно дорогом (зато, благодарение Небу, с кондиционером)
гостиничном номере попугай заговорил снова - разумеется, фраза была та же
самая, - и хотя кое-кто отмахнулся бы от подобной глупости, настроение у
Свиттерса разом поднялось.
Перелет через Анды, ядовитый воздух Пукальпы, жара, от которой мозги
плавятся, и влажность, от которой истекаешь потом, - все это вместе
способствовало развитию мигрени, а головная боль плюс разочарование по
поводу недоступности воздушных такси вылились в угнетенное состояние духа.
По счастью, едва Моряк проорал свою коронную реплику, Свиттерс тут же
вспомнил, как лет двадцать назад Маэстра наставляла его: "Любая депрессия
коренится в жалости к самому себе, а жалость к самому себе коренится в том,
что люди склонны воспринимать себя слишком серьезно".
Тогда Свиттерс с этим утверждением не согласился. Уже в семнадцать он
знал, что причины депрессии могут быть чисто физиологическими.
- Ключевое слово "коренится", - парировала Маэстра. - Я про корни
депрессии, видишь ли. У большинства людей самосознание и жалость к самим
себе расцветают одновременно - в раннем отрочестве. Примерно в это время мы
начинаем воспринимать мир как нечто иное, нежели веселая игровая площадка,
мы осознаем, сколько угрозы он в себе таит, сколь он жесток и несправедлив.
В тот самый момент, когда в нас впервые просыпается способность к
самоанализу и общественное сознание, громом среди ясного неба обрушивается
злая весть о том, что миру, вообще-то говоря, на нас плевать с высокой
колокольни. Даже такая старая перечница, как я, и то помню, каким
болезненным и страшным оказалось это крушение иллюзий. Вот так и возникает
тенденция находить утешение в ярости и жалости к самому себе, и если эту