"Спайдер Робинсон. Господь жесток" - читать интересную книгу автора

кулаками. Сорвал с меня рубашку. Он колотил меня по животу и груди, и его
кулаки были, как огромные молоты. "Сука, - твердил он. - Шлюха". Я думала,
он меня убьет, поэтому схватила его руку и укусила. Он заревел, будто
дракон, и швырнул меня через всю комнату на кровать. Мама вскочила, а он
спустил трусы, и я увидела такой большой, красный... Я кричала, кричала и
колотила его по спине, а мама стояла рядом. Глаза у нее были большие и
круглые, словно в мультфильмах. Я кричала, визжала, и...
Она осеклась и сжалась в комок. Когда же заговорила вновь, голос
опять звучал безжизненно:
- Проснулась я опять в своей постели. Я долго-долго мылась под душем,
а затем сошла вниз. Мама готовила оладьи. Она дала мне оладушек, я села за
стол, начала есть, а потом швырнула все на стол и выбежала вон. Она не
проронила ни слова, не окликнула меня. В тот же день после школы я
отправилась в приют и написала ходатайство об избавлении от родительской
опеки. Я никогда их больше не видела. И никому об этом не рассказывала.
Она надолго замолчала, я даже решил, что она заснула.
- С тех пор я проделывала это с мужчинами и женщинами, с мальчиками и
девочками, в темноте и при ярком свете, с людьми, которые были мне дороги,
и с теми, кто нет, и я никак не могла понять, в чем же тут удовольствие. В
лучшем случае мне было не очень противно. Боже мой, как я мечтала
узнать... Теперь знаю.
Язык у нее начал заплетаться.
- Один миг - а он сломал всю мою жизнь. Лучше бы я тогда разбилась на
машине. Пусть даже одна.
Я долго сидел не шевелясь. Когда же встал, ноги подкашивались, а руки
дрожали, и так было все время, пока готовил ужин.


После этого она почти двое суток не могла толком прийти в себя. Я
вливал в нее крепкий бульон, а однажды заставил съесть размоченные в чае
гренки. Иногда она называла меня чужими именами, бормотала что-то
непонятное. Я слушал ее кассеты, смотрел видео, листал книги и играл на
компьютере. Я выпил кучу ее аспирина и не прикоснулся к спиртному.
Я мучился сознанием собственного бессилия. Отдельные штрихи никак не
составляли более-менее ясной картины, я не мог докопаться до истины.
Отсутствовало какое-то важное звено. Животное, что произвело ее на свет и
вырастило, нанесло ей, конечно, ужасную травму, это могло сломить кого
угодно. Но почему она решила покончить с собой спустя восемь лет? Родители
умерли четыре года назад, и если это не послужило толчком, то тогда что
же? Я не мог уйти, не разобравшись, что к чему. И сам не знал, в чем
причина такого моего поведения. Я метался по ее квартире, как медведь,
загнанный в клетку.
В середине второго дня у нее возобновилась деятельность кишечника;
пришлось поменять ей простыни. Наутро меня разбудил шум: я нашел Карен в
ванной, она стояла на коленях в луже мочи. Я ее вымыл и уложил в постель,
решив, что она снова заснет. И тут она завопила:
- Ах ты, подлый сукин сын! Все ведь могло уже кончиться! И не было бы
никакой мерзости! Зачем ты это сделал, подонок? Мне было так хорошо!
Она отвернулась от меня и сжалась в комок. Я оказался перед трудным
выбором и, вспомнив, что мне было известно об одиночестве, сел на краешек