"Виктор Робсман. Живые видения" - читать интересную книгу автора

съезжаться из города бригады бездельников-надсмотрщиков, не доверяющие
усердию колхозного крестьянства, и за малую провинность лишали их трудодней.
Село пустеет, одни лишь тяжело больные да дряхлые старухи и старики, дни
которых сочтены, кряхтят и стонут в заброшенных избах. Но и они просятся в
поле, чтобы заработать трудодень и быть равноправными едоками в своем
колхозе. В такое время отправился я с агрономом земотдела в Смелу, на
Мелитопольщину, богатую когда-то сахарной свеклой, выполнять свой долг
советского журналиста. Утро было влажное, и мы зябли. Агроном бережно и не
торопясь скручивал на холоде папиросу, внимательно заправлял ее в мундштук
и, подбирая с кожуха крошки, вкусно затягивался дымом. Не поднимая глаз, он
сказал, ни к кому не обращаясь: - Почему он везет нас по этой дороге? В
такую распутицу и на грунтовой дороге легко потонуть, а тут тем более...
Повозившись с папиросой, он снова заговорил: - Не езда, а мучение... Так,
пожалуй, и к вечеру не доедем до села. Сколько ни едем, а все еще кроме
хвоста кобылы ничего не видно... Слабая лошадь, вся в болячках, с трудом
вытаскивала нас из густой грязи и часто подолгу останавливалась
передохнуть. - Она у тебя спит, - дразнил агроном возницу. - Она не
кормленная... - отвечал тот, не поворачивая лица. Лошадь тяжело дышала и при
этом слышно было, как что-то ворочается у нее в груди. Поношенная сбруя с
поблекшими украшениями сползла на брюхо, острые бока безобразно выдавались
из худого тела, шея вытянулась, и все ребра были видны. - Что же нам
делать! - продолжал агроном, не унимаясь. - Ждать здесь засухи или самим
впрягаться в телегу? Где ты подобрал такую клячу? - Она не кормленная... -
повторил мужик и для виду стал пугать лошадь кнутом. Лошадь напряглась,
вытащила нас из лужи и опять стала. Тогда мужик рассерчал - он рванул вожжи
и заиграл кнутом. Удары кнута ложились рубцами на больном теле, и животное
нервно вздрагивало. - Ты бы ее не кнутом, а лаской... - посоветовал агроном,
добрея при виде страданий животного. Но возницей уже овладел азарт, и
страстно прикрикивая и присвистывая, он хлестал кобылу по тем местам, где
было ей всего больнее. Лошадь рвалась из оглобель, некрасиво взбрасывая
задние ноги, в то время, как передние упирались в землю, не шли. Наконец,
после больших усилий ей удалось сдвинуть телегу с места, и она неловко
побежала, задыхаясь. Но очень скоро ноги ее подкосились и, разрывая на себе
сбрую, она тяжело упала в жидкую дорожную грязь. Агроном бросился помогать
ей, ухватился обеими руками за хвост, стараясь вытянуть ее из слякоти, а в
это время мужик бил кобылу кнутом по морде и под брюхо, и рвал удилами
посиневшую губу. Лошадь стонала. Она смотрела на нас смущенно и виновато,
как смотрит провинившийся работник на своего хозяина. В ее доверчивых и
покорных глазах не было ни упрека, ни жалобы, ни просьбы, а только смущение,
какое испытывают всегда слабые перед сильными. Она хотела подняться и
побежать, чтобы выполнить свою последнюю службу, и опять упала. - Сдыхает,
бедняга... - произнес агроном и отпустил хвост. Лошадь металась. Она
силилась поднять морду с мокрой земли, обнажая бледные, бескровные десна, но
в это время густая, как пена, слюна, окрашенная кровью, хлынула из ноздрей.
Возница поглядел на нее недобрым взглядом и вдруг оторопел; он бросил кнут и
принялся освобождать лошадь от стеснявших ее оглобель и упряжи, как бы
упрашивая ее не подыхать, и по всему было видно, что он чего-то боится. Он
суетился вокруг нее, проявляя к ней последнюю заботу, на которую только
способна была его равнодушная ко всему душа, и не хотел поверить, что кобыла
помрет. - Как же так! - закричал он каким-то загробным голосом. - Мне за нее