"Виктор Робсман. Живые видения" - читать интересную книгу автора

Лида, живо напомнившая мне снова испуганную собачку. Она задыхалась от
быстрого бега, белая блузка вырывалась из ее синей юбки, волосы метались,
как больной в постели, а она, делая мне какие-то знаки руками, звала меня
домой, выкрикивая едва доходившие ко мне слова: - Что ты сделал с нами! Что
ты сделал с самим собой!

В вагоне было тесно и душно. Поезд дальнего следования шел медленно, не
торопясь, удлиняя время, продлевая путь. Он подолгу останавливался на каждой
захолустной станции, на безлюдных полустанках, словно хотел показать нам все
многообразие жизни земли и однообразие живущих на ней людей. Это был
почтовый поезд прямого сообщения, он шел из Москвы в Туркестан, из Европы в
Азию, с холодного севера на горячий юг. Он шел степью, которая не была в
этих местах одного покроя, она не утомляла, изобилующая холмами и оврагами,
временами прерываясь густыми, черными чащами или погружаясь вдруг в глубокие
озера, и снова убегала в хвойные леса, и так все время, пока не стали
приближаться к былому Яику, к былым яицким казакам, в далекое прошлое
русской жизни, где спокойной равнине приходит конец; нет здесь больше
пасмурных дней, тоскующих по солнцу. Все здесь пылает! Горячий песок бьет в
стекла вагона, стучит по крыше, проникает во все щели, и уже у каждого он на
зубах. Вагоны набиваются молчаливыми туркменами, одетыми тепло, как при
морозе; они садятся на пол в пролетах, взбираются с ногами на вагонные
полки, подбирают под себя ноги, как если бы они были в пустыне, в своей
юрте. Присосавшись к своим длинным чубукам с горьким дымом, в котором
находят сладость жизни, они вспоминают о лучших днях своей прошлой жизни,
когда вся пустыня принадлежала им одним; их предки гузы, или огузы,
названные царем Македонским туркменами за то, что своими длинными головами
напоминали турок, были счастливее их, потому что были свободнее. Эти потомки
покоренных гуннами алан не были турками, а народом иранского племени, и жили
они в стране Аланья, у истоков Дона, в необъятных прикаспийских степях, и
владели тогда всеми баранами земли. У них был свой царь, носивший титул
"ябгу"; они платили ему дань - четыре данека в год, т. е. две трети дирхема,
что, по-нашему, менее 20 копеек... Они тоскуют теперь по своим юртам, по
своим баранам, по своей необъятной степи, по своей потерянной свободе. Среди
них скотоводы, у которых советская власть отобрала скотину, хлопкоробы, у
которых отобрали хлопок, шелководы, у которых отобрали шелк, и хлеборобы, у
которых отобрали хлеб... Теперь и я среди них. Свободная профессия
журналиста не сделала меня свободнее их, потому что свободных профессий у
нас нет, если не считать, конечно, самую древнюю из них, которую презирали
римляне и почитали греки из Коринфа, города, прославившегося искусством
любви. Но для этого надо быть женщиной и, к тому же, ослепительно
красивой... Однако, что мне до них! Ведь я мог найти для себя какую-нибудь
беспечную работу, не по призванию, где можно прослыть тихим и послушным,
быть, например, грузчиком в порту, встречать нагруженные заморским зерном
пароходы, видеть людей из другого мира, и они рассказывали бы мне о
заморской жизни, дарили бы мне, как ребенку, разные любопытные вещицы, каких
у нас нет, угощали бы душистым табаком... Но гордость не позволила бы мне
заняться таким неразумным трудом, совсем бесплодным... Тогда, ничто не
мешало бы мне жить в лесу, рубить деревья, убивать дичь, уединиться в лесной
сторожке, дать себе зарок молчания и не искать правды... А еще лучше было бы
мне заняться благородным трудом земледельца, отвоевать себе приусадебный