"Ирина Родионова. Разящая стрела Амура " - читать интересную книгу автора

центра. Требовала остановить распространение порнографии и пресечь разврат
в комитете по образованию, иначе грозилась поджечь себя. Однозначно,
тронутая. Вызвали психиатра, но тот приедет только завтра. Лейтенант
вздохнул, придется всю ночь слушать крики: "Нет порнографии! Нет растлению
малолетних!".
Вторая задержанная - субъект поинтересней. Пробралась на атомную
электростанцию и пыталась выяснить точное расположение реактора. Приехала
на дорогой иномарке, на руках куча поддельных документов. По паспорту
семьдесят один год, а со спины смотреть, так не больше двадцати пяти...
Лицо, конечно, очень морщинистое.
Миронов даже подумал, что это может быть специальная грим-накладка,
как в фильмах показывают, но проверять не решился. Да и зовут бабку, прямо
сказать, не обычно. Фамилию с первого раза не выговорить. В общем, решили
ее проверить по картотеке Интерпола, и заодно по линии внешней разведки.
Вдруг шпионка или террористка? На курсах повышения квалификации Миронову
так и сказали: "Ничего нельзя считать невозможным. При нынешнем развитии
информационных технологий и обилии криминально-фантастических романов,
возможно все!".
Госпожа Эйфор-Коровина сидела в "обезьяннике" и блаженно улыбалась.
- Вот теперь-то я точно никуда не пойду! Ну что, съел? - говорила она
время от времени конверту из желтоватой, плотной бумаги, который лежал
рядом с ней. - Потом меня отпустят, а ты останешься здесь!
Ха-ха! Тебя посадят, а меня отпустят, ясно?
Понимаешь?
На деревянной скамье, напротив потомственной ведьмы, сидела мрачная
Вера Николаевна и настороженно следила за пожилой дамой, дразнящей конверт.
Время от времени сама мадам Савина выкрикивала:
"Нет распространению порнографии! Нет растлению малолетних!", иногда
смотрела на "Романсы" Чайковского и добавляла: "Нет пропаганде
гомосексуализма!". В такие моменты госпожа Эйфор-Коровина замолкала и, в
свою очередь, настороженно глядела на возмутительницу спокойствия.
Внимание Веры Николаевны привлекли странные короткие бусы на шее у
сумасшедшей старухи. Необработанные камни мерцали в темноте загадочным
синим блеском; мадам Савина подумала, что это могут быть сапфиры, но тут же
отказалась от такого предположения. Не может быть, чтобы душевнобольная
бабка носила на шее сотню тысяч долларов.
- Эйфор-Коровина на выход! - раздался голос конвойного снаружи.
Дверной замок щелкнул, железяка отворилась.
- Письмо свое не забудьте! - крикнула вслед потомственной ведьме Вера
Николаевна.
- Фиг его забудешь... - последовал загадочный раздраженный ответ.
Когда сокамерница сложила руки за спиной, мадам Савина успела
заметить, что на правом запястье у бабки огромный серебряный браслет.
- Фамильные драгоценности? - спросила сама себя Вера Николаевна.
Воображение быстро нарисовало бывшей учительнице музыки следующую картинку
в стиле черно-белого кино: дореволюционная балерина уезжает в Париж, где
умирает от голода, но не продает фамильные украшения, а передает их дочери.
Ее дочь, перенеся все тяготы приютской жизни, войны, трудовых лагерей,
чудом сохраняет украшения как память о матери... И вот, в разгар
перестройки возвращается на историческую родину, чтобы восстановить память