"Мэрилайл Роджерс. Воспевая бурю ("Друиды" #3) " - читать интересную книгу автора

если ее не окажется в маленькой спаленке с наступлением утра, начнутся
вопросы, на которые она не сможет ответить, не ставя под угрозу все свои
замыслы. Делать нечего - нужно как-то спуститься с дерева и вернуться домой
незамеченной. К тому же, если она останется здесь надолго, пальцы ее от
ночного холода потеряют чувствительность, так что получится еще хуже.
Чувства Ивейна, отточенные, как у воина, и обостренные, как у жреца,
подсказали ему, что за ним наблюдают. В направленном на него внимании не
ощущалось опасности, а потому он не двинулся с места. И только когда над
головой у него раздался негромкий шорох, таза его открылись. Взору его
предстало чудесное зрелище. Лунный свет обрисовал светлые юбки, подоткнутые
под ремень, опоясывающий стройные бедра, подчеркивая сияющую белизну
длинных, изящных ног. В каких-нибудь семи футах над головой жреца маленькие
босые ножки осторожно перебирали по шершавому стволу дуба. Юноша разрывался
между неловкостью и беззастенчивым восхищением, когда вдруг крохотные
девичьи пальчики поскользнулись...
Анья в отчаянии попробовала зацепиться за что-нибудь, но все же упала с
приглушенным вскриком.. Полет, захватывающий дух, имел еще более волнующее
завершение: девушка упала в объятия Ивейна, прямо ему на грудь. Не желая
лишиться этого неожиданного дара судьбы, она тотчас же зарылась лицом в
ложбинку у его плеча. Она решила, что он будет держать ее до тех пор, пока
дыхание ее не успокоится. Она была готова навеки остаться у него в объятиях.
Однако будущее, похоже, не сулило ей подобного счастья. Это стало ясно,
когда жрец поставил ее на землю и чуть-чуть отстранил от себя.
Ивейн, по-видимому, считал это благородным, но Анья, пытаясь
воспротивиться, вывернулась и обвила его шею руками, отчаянно прижавшись к
нему. Ей нравилось ощущение его горячего, сильного тела, его могучих и
твердых мышц, напрягшихся там, где грудь ее прижималась к его груди. Сердце
ее забилось как сумасшедшее, когда, приподнявшись на цыпочки, она подставила
ему губы.
Ивейн прекрасно знал, почему этого ни в коем случае не следует делать,
но слишком уж много месяцев - даже лет - он мечтал об этом жарком объятии.
Его пылкие грезы были виновны в том, что он оказался совершенно не готов
противостоять ее трепетному и невинному натиску.
Едва касаясь твердым ртом ее рта, Ивейн легонько прикусил губы Аньи. Он
раздвинул их, проникая все глубже, пока ее поцелуй, такой детский и чистый,
не запылал на его губах, сметая преграды, сплавляя воедино их души.
Странные, неистовые ощущения нахлынули на Анью - дыхание ее прервалось, тело
как будто таяло. Она припала к нему с томительным стоном, зарываясь
дрожащими пальцами в его густые, угольно черные, ниспадающие на плечи кудри.
Услышав этот стон, полный желания, Ивейн почти потерял рассудок,
растворившись в бездонном, ослепительном наслаждении; он еще крепче прижал
нежное, стройное тело Аньи к себе. Она выгнулась, забыв обо всем, и тут он
внезапно понял, что совершил. Теперь, когда он отведал божественной амброзии
ее губ - сладчайшей, всего несколько капель, и оттого еще более
драгоценной, - он ощутил свою вину, и ему стало еще больнее оттого, что
никогда больше он не сможет, не посмеет прикоснуться к ней.
Ивейн рыком отстранился, оторвался от ее уст, и Анья вскрикнула, ощутив
утрату. Она подняла густые, длинные, как стрелы, ресницы, со страстным,
почти ощутимым желанием вглядываясь в чарующий свет, сиявший в темно-синей
глубине его глаз.