"Сергей Рокотов. Нечто под маской (Повесть)" - читать интересную книгу автора

неё сапоги. Стянув один сапог, стал целовать ей пальцы на ногах...
У Риты закружилась голова. Он дрожала словно в лихорадке. А Степан
стягивал с неё второй сапог. Затем он взял её на руки и понес в комнату,
сам оставаясь в спортивной синей куртке и вязаной красно-синей шапочке. Он
положил её на постель, сбросил с себя верхнюю одежду и стал стягивать с неё
джемпер...
- Все! - вдруг крикнула она, приходя в себя. - Ты что? Ты что
делаешь?! А ну, пусти!
Рита вскочила с кровати и одернула задранную Степаном юбку.
- Ты с ума сошел? - сверкнула она серо-голубыми глазами.
- Нет, - с горечью вздохнул Степан. - Ты совершенно не переменилась.
Я-то было подумал... А я так скучаю по тебе, если бы ты знала...
- Ты скучаешь по мне, а я просто скучаю, страдаю от того, что на
свете так мало порядочных людей, страдаю от того, что так много таких, как
ты...
- Пойдем, выпьем, - кротко предложил Степан. - Я принес. Твоего
любимого ликерчика. Вишневого, сладенького... И мандаринчиков принес, не
каких-нибудь марокканских, а сухумских, сочных...
- Выпить можно, - согласилась Рита. - Я что-то продрогла, хоть и
тепло. Иди на кухню, а я пойду умоюсь. Ты насчет меня сильно не обольщайся,
просто нервишки сдали... Жизнь такая мудреная, Степан Егорыч, - улыбнулась
она.
- Да, жизнь мудреная, это точно, - охотно согласился Степан и
направился на кухню.
Ликерчик был действительно вкусный, тот самый, который она так
любила. Были ведь и в их совместной жизни светлые минуты, когда они жили на
Кутузовском проспекте. Особенно, когда Ольга Александровна была вне
пределов дома. Стоило ей появиться, и все становилось каким-то другим, до
того уж сильная аура исходила от нее, даже если она была неразговорчива и
якобы равнодушна к происходящему.
"Целуетесь, милуетесь?" - глядела она из-под модных очков на молодую
пару. - "Совет, да любовь..."
И почему-то от этих, казалось бы, простых и ничем не оскорбительных
слов Рите становилось не по себе. Она сама себе стыдилась признаться в том,
что жутко боялась своей свекрови. От этого страха она не знала, куда
деться. Она боялась её пронзительных черных глаз с густыми бровями над
ними, боялась толстых губ, с которых всегда было готово сорваться острое
словцо. Рита поражалась, насколько эта женщина глубже, умнее тех стихов,
которые она пишет. Писала же она, в общем-то сущую чушь, примитивную,
конъюнктурную, порой злую, порой слащаво-добренькую. Не было в этих, с
позволения сказать, стихах ни образа, ни мысли, они вызывали чувство
какой-то неловкости и, читая их, порой хотелось запустить толстым томиком в
голову автора шедевров, но в э т у голову не то, чтобы можно было что-то
запустить, и в глаза-то посмотреть было боязно, до того уж они были
глубоки, до того уж они много понимали и своеобразно воспринимали
действительность. Впоследствии Рита поняла свекровь - она писала только то,
что нужно для данного исторического момента, и поэтому всегда оказывалась
на плаву, до того времени, пока к изданиям не стали подходить с
коммерческой точки зрения - попросту, купят читатели или не купят. Но её
книги покупать никто не хотел, как и многих именитых членов Союза