"Марджори Киннан Ролингс. Сверстники (Повесть) " - читать интересную книгу автора

охотничьей собаки, нет дома; отец увёз её с собой в Грейaмсвилл, но бульдог
Рвун и их новая дворняжка Резвуха заметили взметнувшуюся над изгородью тень
и кинулись к ней. Рвун взлаял низким басом, голос Резвухи был пронзителен и
высок. Узнав его, собаки заискивающе завиляли короткими хвостами. Он прогнал
их обратно. Они равнодушно смотрели ему вслед. Жалкие, никчемные твари,
подумалось Джоди, всё бы им гонять, хватать, убивать. Он их не интересовал,
разве когда приносил им плошки с объедками по утрам и вечерам. Старая
Джулия, та могла быть ласковой с людьми, но свою уже беззубую преданность
дарила одному только его отцу, Пенни Бэкстеру. Джоди пробовал подольститься
к ней, но она решительно не хотела иметь с ним дела.
- Вы оба были ещё щенками, - объяснял отец, - десять лет назад это
было, тебе два года, а она совсем ещё крошка. Ты примял её, не нарочно,
конечно. И вот теперь она не может довериться тебе. С собаками это часто
бывает.
Джоди обогнул сараи и кукурузный амбар и пошёл через дубняк на юг. Ему
бы такую собаку, как у бабушки Хyтто. Она такая беленькая, кудрявенькая и
умеет делать разные штуки. Когда бабушка Хутто начинает смеяться так, что
вся трясётся и не может остановиться, собака прыгает ей на колени, лижет её
в лицо и машет своим перистым хвостом, словно смеётся с нею вместе. Он бы
обрадовался любому зверьку, лишь бы тот был его собственный, лизал бы его в
лицо и повсюду ходил за ним, как старая Джулия за отцом.
Джоди выбрался на песчаную дорогу и припустил бегом на восток. До Дола
было две мили, но ему казалось, что он может бежать вечно. В его ногах не
было боли, как на прополке кукурузы. Он замедлил бег - пусть подольше
продлится дорога. Вот он миновал высокий сосновый лес и оставил его позади.
Здесь скраб вплотную подступал к дороге, и она шла, с обеих сторон теснимая
частоколом песчаных сосен, таких тонких, что каждая из них, казалось, могла
служить лучиной для растопки.
Тут был подъём, и на его вершине он остановился. Апрельское небо,
окаймленное ржавым песком и соснами, было синее, как его рубаха из
домотканой холстины, окрашенной индиго бабушки Хутто. Маленькие облачка на
нём стояли неподвижно, белые, словно хлопковые коробочки. Он смотрел и
смотрел, как вдруг солнечный свет пригас на мгновение, облака посерели.
"Ещё до вечера брызнет дождичек", - подумал он.
Вниз под горку манило бежать вприпрыжку. А вот и дорога на Серебряный
Дол, толсто подостланная песком. Беярия, пиерис и искрянка уже стояли в
цвету. Он перестал бежать, замедлил шаг, - он проследит перемены в мире
растений на каждом дереве, на каждом кусте, знакомом и неповторимом. Вот
магнолия, на которой он вырезал морду дикой кошки. Вся растительность
говорила о том, что где-то близко - вода. Странное дело, думалось ему, что
поджарые сосны всегда растут в зарослях, тогда как при всяком ручье, при
всяком озере или реке растут магнолии: ведь земля есть везде земля, а
дождь - везде дождь. Собаки, например, повсюду одинаковы, и волы, и мулы, и
лошади тоже. А вот деревья разные в разных местах.
"Наверное, это оттого, что они не могут сойти с места, - решил он. Им
приходится питаться тем, что лежит в земле под ними".
Восточная кромка дороги вдруг отлого шла вниз и там, футах в двадцати у
него под ногами, спускалась к ручью. Крутогор этот густо порос магнолиями,
гордониями, камедными деревьями и сероствольным ясенем. В их прохладной тени
он сошёл к ручью. Им овладела острая радость. Это было потайное,