"Сборник 12. На посошок" - читать интересную книгу автора (Брэдбери Рэй Дуглас)Tete-a-Tete (2002)Гуляя однажды летним вечером по дощатым дорожкам приморского парка, мы, я и мой приятель Сид, увидели на одной из стоявших возле самой кромки прибоя скамеек знакомую картину. — Смотри, — сказал я, — и слушай. Мы стали смотреть и слушать. На скамейке сидела старая еврейская чета, ему лет семьдесят, ей — лет шестьдесят пять. Они громко разговаривали, горячо жестикулируя и не слушая друг друга. — Сколько раз тебе это можно говорить! — Ты мне ничего не говорил! Ничего, слышишь?! — Нет, говорил! Я всю жизнь тебе что-то говорю! И таки важные вещи, если бы ты хоть раз попыталась понять! — Таки важные, послушайте его! — возмутилась она. Да назови хотя бы одну! — Начнем со свадьбы. — Со свадьбы?! — С чего же еще? Весь этот бред, вся эта неразбериха! — И кто же в ней был виноват? — Я могу доказать как дважды два… — Не надо мне ничего доказывать! Я отказываюсь тебя слушать! И так далее, и так далее, и так далее. — Жаль, диктофона нет, — сказал я. — Зачем он тебе? — усмехнулся Сид. — Я смогу воспроизвести их диалог слово в слово в любое время дня и ночи! Мы продолжили прогулку. — Они сидят каждый вечер на этой самой скамейке уже много лет! — Да, — покачал головой Сид. — Смех, да и только. — А мне от этого почему-то грустно. — Грустно? Брось ты! Они ужасно похожи на героев какого-нибудь дешевого водевиля театра «Орфеум»! — Тебе действительно нисколько не грустно? — О чем ты говоришь? Готов поспорить, они женаты уже лет пятьдесят. Эта перепалка началась еще до свадьбы и продолжилась сразу, как только закончился медовый месяц. — Они просто не слушают друг друга. — Да, но они делают это по очереди! Сначала она не слушает, потом он. Будь иначе, они тут же обратились бы в камень. Все точно по Фрейду. — С чего ты взял? — Они просто выплескивают все! Не остается никаких претензий, никаких страхов. Спорю, они укладываются спать, не переставая ругаться, и через две минуты засыпают с улыбкой на губах! — Ты полагаешь? — То же самое происходило с моими дядей и тетей, подобные баталии их только закалили. — И сколько же лет они прожили? — Тетушка Фанни и дядюшка Эйза? Восемьдесят и восемьдесят девять. — Так долго? — Словесная диета, сам понимаешь. Еврейский бадминтон: он подает — она отбивает, она подает — он отбивает. При этом, конечно же, никто не выигрывает, но, заметь, и не проигрывает. — Я никогда об этом не задумывался. — Ну так подумай. Пойдем, пора подкрепиться. Мы повернули назад и направились к воротам парка. — И еще одна вещь, — сказал старик. — И еще тысяча других вещей. — А кто это считал? — сказал он. — А вот смотри. Куда я положила этот список? — Список! Кому нужны твои списки? — Мне! Тебе не нужны, а мне нужны! — Послушай… — Дай мне договорить! — И так до бесконечности, — усмехнулся Сид. Через пару дней он позвонил мне домой. — Слушай, я раздобыл диктофон! — Зачем? — Ты писатель, я писатель. Пособираем зерен для наших мельниц. — Ну… — Я за тобой заеду. Мы вновь отправились на прогулку по приморскому парку. Стоял на удивление тихий и погожий калифорнийский вечер, о каких мы даже не рассказываем родственникам с восточного побережья из опасения, что они поверят и тут же заявятся в гости. — Я ничего не хочу слышать! — Замолчи! Мне надоели твои вечные увертки! — Да, — сказал я, прикрыв глаза. — Все то же. Та же пара и тот же разговор. Волан по-прежнему над сеткой. Проигравших нет. Ты и вправду собрался записывать их разговор на диктофон? — А что, зря, что ли, Дик Трейси его изобретал?[9] Когда мы медленно подошли поближе, он незаметно включил диктофон. — Как же его звали? Ах, да — Айзек! — С каких это пор? — Конечно, Айзек! — Его звали Аароном! — Да нет же! Это старшего звали Аароном! — Нет, младшего! — Кто тебе это сказал? — Кто, как не ты! — Как только у тебя язык поворачивается. — Что, правда глаза колет? — Да я докажу тебе как дважды два… — Во дают! — довольно хмыкнул Сид, проходя мимо них с включенным диктофоном в кармане. И так раз, и другой, и третий. Потом совершенно неожиданно скамейка два вечера пустовала. На третий вечер я зашел в находившийся неподалеку небольшой кошерный магазинчик и, указав на скамейку, поинтересовался судьбой ее завсегдатаев. Имен их я, разумеется, не знал. Конечно, конечно, сказали мне. Роза и Эл, Эл и Роза. А фамилия у них Штайн. Эл и Роза Штайн ходили сюда много лет, ни единого вечера не пропустили, но теперь этому конец. Эла уже нет. Такие дела. Умер во вторник. Вот скамейка и опустела, но тут уж ничего не поделаешь. Хотя я и не был знаком с супругами Штайн, это известие наполнило мое сердце грустью. В маленькой местной синагоге я узнал название крошечного кладбища и, испытывая некоторое смущение и не вполне понимая зачем, отправился туда, чувствуя себя так же, как в ту далекую пору, когда я — тогда еще двенадцатилетний гой — зашел в синагогу, находившуюся в самом центре Лос-Анджелеса, чтобы разобраться, а каково это — ощущать себя частицей этой толпы поющих и молящихся людей с покрытыми головами. Конечно же, она была там. Она сидела возле камня, на котором было вырезано его имя, и говорила, говорила, говорила, время от времени касаясь камня рукой. А что же он? Как и прежде, он ее не слушал. После захода солнца я отправился в парк. При виде пустой скамейки сердце заныло у меня еще сильнее. Но что я мог сделать? Я позвонил Сиду и задал ему один-единственный вопрос: — Надеюсь, ты сохранил все эти пленки? В один из последних теплых вечеров мы с Сидом решили прогуляться по кошерной эспланаде, где помимо прочего можно было купить совсем недурное пастрами и сладкие ватрушки, и вновь вышли к берегу, где стояло никак не меньше пары дюжин скамеек. И тут Сид неожиданно сказал: — Хотел бы я знать… — Это ты о чем, Сид? — спросил я, заметив, что он смотрит в сторону скамейки, пустовавшей уже почти неделю. — Посмотри, — он взял меня под руку. — Видишь эту старую женщину? — И что же? — Она вернулась! А я-то думал, что с ней что-то стряслось. — Я это знаю, — улыбнулся я. — Ничего не понимаю! — изумился он. — Та же скамейка, и говорит она не меньше прежнего… — Все правильно. Скамейка была уже совсем недалеко. — Странное дело, — прошептал он еле слышно. — Она, похоже, разговаривает сама с собой! — Не совсем так, — покачал я головой. — Прислушайся получше. — Пожалуйста, не морочь мне голову! Кому нужны все эти твои, с позволения сказать, аргументы? — воскликнула старая женщина, глядя горящими глазами на пустую половину скамейки. — Думаешь, у меня их нет? Ошибаешься! Послушай лучше, что я тебе скажу! — Это тебя-то я должен слушать?! — послышался внезапно мужской голос. — Как я до этого дожил! — Тот же голос! — изумился Сид. — Это его голос! Но он же умер! — Все верно, — кивнул я. — Это еще не все, — сказала старая женщина. — Посмотри, как ты ешь. Хоть раз посмотри! — Легко тебе говорить. — Голос старика упал. — Ну, так давай говори ты. Раздался щелчок. Сид перевел глаза вниз и увидел, что старая женщина держит в руках диктофон. — И еще одна вещь, — сказала она. — Почему я должен все это терпеть?! — взмолился мужской голос. — Интересно, что станется с тобою, когда я скажу всю правду? Сид заглянул мне в глаза. — Ты? — спросил он. — Я, — признался я. — Как? — спросил он. — Я переписал на отдельную кассету все его реплики так, чтобы она успевала на них ответить. При желании она может остановить диктофон и выговориться вволю. — Зачем ты это сделал? — Я увидел ее на кладбище. Она что-то говорила, обращаясь к холодному куску мрамора, но ответа не было. Я переписал твои пленки, все эти его вопли и жалобы, и поздно вечером вернулся на кладбище. Она была все еще там, она, наверное, осталась бы там навсегда и умерла бы с голоду. Ответа не было. Но он должен был быть! Я подошел к могиле, включил диктофон, убедился, что из него раздаются вопли старика, вручил диктофон ей и тут же ушел. Даже не стал ждать, пока она начнет кричать в ответ. Он и она, она и он. Высокий голос и низкий, низкий и высокий. Я просто ушел. Прошлым вечером она уже сидела здесь на скамейке и ела ватрушку. Думаю, она собирается жить дальше. Здорово, а? Сид прислушался к сетованиям старика: — Сколько же это будет продолжаться? Почему я должен все это терпеть? Нет, пусть мне кто-нибудь ответит! Я жду! — Хорошо, хорошо, дорогой! — кричала в ответ старая женщина. Мы с Сидом направились к выходу. Он взял меня под локоть. — Хоть ты и гой, — сказал он, — ты поступил как истинный еврей. Скажи, могу я что-нибудь для тебя сделать? — Да, пожалуй. Пастрами… Под водку. |
||
|