"Иерихонские трубы" - читать интересную книгу автора (Ильвовский Сергей, Брагин Владимир)

Глава 5

Анфиса, женщина порывистая нервная, но, несмотря на страдания, не утерявшая элегантности, делала всё резко и быстро. Поставив на плиту кофейник и сунув на стол кофейные чашки, сахарницу и пепельницу, она одновременно не переставала говорить громко, с вызовом, словно расплачиваясь с миром за все понесённые ею обиды.

— Вы курите, курите. Мы… я курю здесь. А Дима Капсулев… С него все наши беды и начались!

Колапушин и Немигайло сидели за столом на большой, великолепно отремонтированной и обставленной кухне Балясиных. Прекрасно смотрящаяся кухонная мебель, стилизованная под старинные дубовые буфеты с бронзовыми накладными петлями, мягко отсвечивала приятным матовым лаком. Потолок поддерживали, окованные в некоторых местах железными полосами, дубовые балки, которым, казалось, было, лет триста. На стене, красиво отделанной под старый неровный камень, были развешаны фотографии эстрадных и театральных звёзд — многие с автографами и посвящениями хозяевам дома.

Колапушин присмотрелся внимательнее, — похоже, изображения Вари Шаманки в этом доме не было.

— А разве не с Шаманки началось? — рискнул спросить он.

— Это отдельная песня. Сама себя наказала. А Дима — тот намного раньше, уж не знаю чем он Женьку купил. Он же нищий в своей шарашке сидел — одной водкой питался. Женька его оттуда вытащил, работу дал…

Воспользовавшись тем, что Анфиса поднялась за фыркающим кофейником, Колапушин вернулся к семейному альбому с фотографиями, лежащему на его коленях. Немигайло, неудобно вывернувшись на стуле, тоже попытался разглядеть — нет ли чего интересного?

На большой фотографии юные, длинноволосые Балясин и Капсулев, стоят обнявшись. Опять любительский снимок: одетые по моде двенадцати-пятнадцатилетней давности, Балясин с гитарой, какая-то девушка лет пятнадцати в школьном платье, Капсулев и Анфиса. На её плече мужская рука. Кому она принадлежала оставалось неизвестным — край фотографии был явно обрезан.

Всё так же резко Анфиса, начисто позабывшая о гостеприимстве, налила кофе в свою чашку, размешала сахар, нервно позвякивая ложечкой, и поднесла чашку к губам, не замечая голодного взгляда Немигайло.

Прикинув, что спрашивать о том, кто был на отрезанной части фотографии пока не стоит, Колапушин решил зайти с другой стороны.

— Так значит вы все давно друг друга знаете?

— Мы с Дмитрием учились вместе на физтехе. Он нас с Женей и познакомил.

Немигайло, видя, что кофе ему, похоже, не достанется, да и разговор, какой-то скучный, решил напомнить о себе:

— Анфиса Николаевна. У вас столько фотографий артистов всяких…

— У меня театральное агентство. Ищу работу для хороших актёров. Ещё рекламное агентство, и модельное. Я сама себе на жизнь зарабатываю.

— Капсулева вот вы, кажется, не любите. Интересно: а за что?

— А с чего, — вскинулась разъярённой кошкой Анфиса — вы мне скажите, Женя, который семь лет этого друга не видел, так потом его полюбил, что сделал вице-президентом фирмы и двадцать пять процентов акций своих отдал?! За какую такую дружбу?!

— Ну… бывает такая дружба — нерешительно ответил Немигайло, чуть-чуть, даже, напуганный, такой резкой вспышкой.

Анфиса отреагировала на его слова только презрительной усмешкой.

Видя, что страсти могут слишком накалиться, Колапушин решил: тему надо постепенно менять.

— Вы, сами-то, мужа об этом не спрашивали?

— Он о работе со мной не говорил, — неожиданно жёстко отрезала Анфиса — а в бизнесе не принято задавать лишние вопросы.

— Вообще, он много с вами разговаривал?

— Любил он вас, или нет? — настолько не к месту влез Немигайло, что Колапушин оглянулся на него с нескрываемой досадой.

— Савелий Игнатьевич просил узнать — постарался оправдаться Егор.

— Сплетнями занимаетесь — Анфиса невесело усмехнулась и поджала губы — а больше вас ничего не интересует? Может, как мы с ним..

Увидев извиняющиеся и протестующие жесты Колапушина и Немигайло, она сменила гнев на милость.

— Ладно. Просто уже с утра эти писаки бульварные… А про убийство, я думаю, сам Димочка и натрепал журналистам.

— Ему то зачем? — удивился Колапушин.

— Чтобы загрести всё, что осталось. Ну, как же, он ведь друг был, лучший! А у нас с Женей не ладилось в последнее время.

— Понял — спокойно и сосредоточенно сказал Немигайло.

— Что? Что вы поняли? Что вы вообще во всём этом можете понять?!

Опережая ответ Егора, Колапушин вытащил из кармана блокнот.

— Что вы не совсем справедливы к Капсулеву, Анфиса Николаевна. Как мы выяснили, ещё два года назад фирма «Бал-саунд-рекордз» была почти на грани банкротства. А с приходом Капсулева объём продаж вырос в несколько раз. И, главное, продолжает расти, стабильно и постоянно.

— У меня племянник уже штук двадцать этих ваших «бум — бум» закупил — снова припомнил Немигайло.

— Что за «бум-бум»?

— «Техно — модный танцевальный стиль» — процитировал по памяти Немигайло понравившуюся фразу.

— А… Кофе ещё хотите?

Егор с тоской посмотрел на свою, так и сияющую нетронутой чистотой, чашку.

— Нет, спасибо, много кофе вредно.

— Как хотите. Между прочим, именно с Капсулева весь этот «бум-бум» и начался.

— Он кто там у них, вообще? Специалист по маркетингу? — поинтересовался Колапушин.

— Нет — он звукорежиссёр. Записывает музыку в студии.

— Так какие же тогда конфликты могли быть у него с вашим мужем? Если только творческие?

— Он Женьке завидовал — не задумываясь ответила Анфиса — конечно, раньше ведь Димочка кандидат наук был, зарабатывал прилично. А Женька подпольный рок-н-рольщик. А потом всё переменилось: в Димочкином «ящике» теперь мебелью торгуют да «джипами» подержанными. Стал он безработный, безлошадный. Женя его из грязи вынул…

— Так чего же ему обижаться? — изумился Немигайло.

— Вот за это, как раз, некоторые и обижаются — вяло ответила Анфиса, устав держать агрессивную позу, и как-то сразу превратившись в обычную, несчастную женщину.

— А когда вы в последний раз видели своего мужа? — мягко спросил Колапушин.

Так же вяло и безучастно Анфиса попробовала вспомнить:

— Он тогда вообще из офиса не выходил… пил, кокаинил, слушал эту дурацкую музыку… Я не удержалась — сама приехала, где-то… за пару дней до его смерти…

Шикарная и, несмотря на злость, очень красивая Анфиса неслась по коридору офиса, увешанному афишами и рекламными плакатами. Выскочивший из своего кабинета Капсулев, безуспешно попытался прервать это стремительное поступательное движение.

— Анфиса — я тебя прошу: не надо сейчас входить. Он не в себе.

Анфиса, ничего не ответив, просто обошла растерянного Капсулева, как мебель.

Из раскрывшейся двери приёмной вылетел бледный охранник Витя.

— Дмитрий Александрович, я не знаю, чего сейчас будет!.. Он совсем уже невменяемый…

— Вот я и хочу увидеть! — непреклонно заявила Анфиса.

— Пойми, у него белая горячка!.. Не сейчас!..

— Пошёл вон!

Толкнув Капсулева так, что тот еле удержался на ногах, Анфиса влетела в приёмную, и там её поступательный порыв немедленно угас. Ничего не понимая, она обвела растерянным взглядом распахнутые шкафы, ящики, вытащенные из столов и, валяющиеся прямо на полу, груды бумаг. Даже кресла, сдвинутые с привычных мест, были перевёрнуты и их ножки торчали вверх какими-то нелепыми рогами.

Навстречу Анфисе, всхлипывая, бросилась Белла и уткнулась ей в плечо, словно надеялась найти в нём спасение от этого кошмара.

— Анфиса!..

— Что тут происходит? — непонимающе спросила Анфиса — у вас что, обыск?

— Белла! Бэлка, чёрт тебя подери! Ты где?! — послышался из распахнутой двери кабинета истошный, злой голос Балясина.

— Иду! — испуганно отозвалась Белла и жалобно попробовала объяснить хоть что-то:

— Он всех нас заставляет искать какую-то записку…

Видя, что дрожащую, перепуганную Беллу надо как-то спасать, Анфиса мягко отодвинула её в сторону и вошла в открытую дверь.

В кабинете царил такой же, если не больший разгром, как и в приёмной. На полу кучи аудиокассет и компакт-дисков вперемешку с большими скоросшивателями и, просто, кучами бумаг. Огромный письменный стол сдвинут с привычного места, рекламные плакаты сорваны со стен и разбросаны по всему кабинету. Музыкальный центр стоит, почему-то, на полу, а огромные колонки отодвинуты от стен и их толстые разноцветные провода почти перегородили проход. Тем не менее, музыка продолжала греметь, внося свой посильный вклад в этот дикий кавардак.

Ошеломлённая Анфиса, наконец, наткнулась взглядом на мужа, только что содравшего со стены последний плакат.

— Нашёл! Нашёл!.. И где спрятала!.. Где — стерва?..

Он кивнул на брошенный только что на стол плакат Шаманки и торжествующе обернулся, потрясая маленькой смятой жёлтой бумажкой.

Анфиса, с ужасом, смотрела на эту дикую сцену. Из-за её плеча робко пыталась выглянуть Белла, которую трясло так, что Анфиса чувствовала это спиной.

— Женя, ты что?.. Что с тобой?..

Не обращая внимания на жену, Балясин, с маниакальным вожделением, разворачивал найденную бумажку.

— Женя, опомнись! Что ты делаешь?! Ты посмотри вокруг… У вас… у вас же даже рыбки сдохли!

Действительно, рыбки в большом аквариуме, казалось, тоже заразились всеобщим безумием и метались в воде, как будто плясали под дикую музыку. Две или три из них неподвижно белели брюшками на поверхности воды.

Балясин бросил на жену ненавидящий взгляд и… засмеялся.

— Ах, пришла?.. Посмотрела, да?… А теперь вали отсюда! Я здесь — живу!

И, тут же, забыв о ней и обо всём окружающем, стал читать текст на бумажке, жадно шевеля губами.

Анфиса, расплёскивая воду, сделала несколько судорожных глотков из стакана и затянулась сигаретой, которую заботливо прикурил ей взволнованный Немигайло.

Видя, что она уже почти успокоилась, Колапушин рискнул задать вопрос:

— И что это за бумажка была?

— Не знаю, — всё ещё всхлипывая, ответила Анфиса — я сразу ушла. И больше его не видела.

— И он после этого дома не появлялся?

— Честно говоря, он и до этого уже неделю не появлялся. Всё и так уже рухнуло…

Немигайло понимающе покивал головой и сделал печальный вывод:

— Не любил… Так Лютикову и передам.

Стараясь не хлопнуть, Немигайло аккуратно закрыл за собой дверь квартиры Балясиных и направился к лифту. Бесполезно потыкав несколько раз в кнопку вызова, и убедившись, что лифт и не собирается подчиняться этому, он предложил:

— Давайте пешком, тут невысоко.

Спускаясь с Колапушиным по лестнице, Немигайло всё никак не мог успокоиться.

— Нет, Арсений Петрович, ну как же женщине не везёт! Сначала мужик с этой певичкой загулял, потом вообще из дома ушёл. Она ехала, думала, наверное, вернуть его, а тут такое… надо ж, в самую бучу угодила.

— Да, не повезло, — раскуривая на ходу трубку, согласился Колапушин.

— Думаете, нет криминала?

— Похоже, вдове, как это ни печально признавать, просто не хочется делить фирму с Капсулевым. На журналистов злится, а сама, кажется, кое-что напеть им успела. Сам посуди, какой тут криминал: кокаин со спиртом — да ни одно сердце не выдержит.

— Точно. На таком горючем ни один мотор долго не протянет! И как мы разбираться тут будем?

— Ну… Для очистки совести, да и чтобы перед полковником отчитаться, надо бы выяснить, с чего он так быстро деградировал. Хотя… любовница умерла, певица эта. Из дома уйти пришлось. Придётся в «Бал-саунд-рекордз» тащиться. Дёрнул же чёрт Лютикова с этим делом связаться. Они, ведь, теперь десять лет с Капсулевым судиться будут, да и есть из-за чего. Ты их кухню видел? Вот то-то! А это мы с тобой ещё в комнатах не были.

Немигайло, плешь которого заметно выросла с тех пор как его жена Оксана три года назад завела первый разговор о ремонте, только вздохнул. Чуть-чуть помолчав, он снова вернулся к очень волнующей его любовной теме.

— Всё-таки интересно.

— Что тебе интересно?

— От любви это он, или так — от водки?

— Да вы что, на пару с Лютиковым любовных романов начитались? Тебе, Егор, вроде рано ещё — сказал Колапушин, толкая тяжёлую дверь подъезда.

— Нет, всё-таки — продолжал бубнить Немигайло, выходя, вслед за Колапушиным на залитый солнцем двор — интересно: может сейчас человек от любви с ума сойти?

— Может. Конечно, может… — голос, совершенно неожиданно, прозвучал откуда-то сбоку.

Колапушин, пока ещё не привыкший к яркому свету после полутьмы подъезда, недоумённо оглянулся на незнакомого человека, подходящего к ним с приветливой улыбкой.

— …если это любовь к денежным знакам. Вы Колапушин?

— Допустим. А вы, собственно…

— Не дождавшись конца вопроса, неизвестный сунул пальцы в нагрудный карман, выудил визитку и вручил Колапушину.

— Паршин Леонид Юрьевич, бизнесмен, близкий друг покойного Жени Балясина.

Только теперь сыщики, привыкшие к свету, смогли нормально разглядеть Паршина. Впечатление было несколько странным. На человеке отличный, наверняка, дорогой костюм; рубашка, галстук, туфли — всё подобрано в тон, по размеру, а всё равно производит впечатление какой-то… неуютности. Аккуратная причёска кажется растрёпанной. Возможно, это впечатление создавалось из-за мелкой суетности самого Паршина. Его руки постоянно щупали зачем-то обшлага рукавов, поправляли узел галстука, приглаживали, без надобности, причёску. Лицо тоже находилось в постоянном движении. Это не было нервным тиком, но мимика была явно излишней и не всегда соответствовала тому, что он говорил.

— Как вы нас нашли? — поинтересовался Колапушин.

— Меня полковник, начальник ваш, направил, сказал, что с вдовой беседуете. Я решил во дворе подождать — зачем мешаться.

— А зачем такая срочность? Что вы от нас хотите?

— Кроме меня, никто вам правду не скажет. Посмотрите на этих Женькиных сотрудников из «Бал-рекордз»! Да это просто стадо запуганных антилоп какое-то! Не странно ли?

— На что вы намекаете? — заинтересовался Немигайло.

— На то, что жизнелюбивый и рациональный Женя Балясин не мог помереть своей смертью! Даже от любви.

— А от чего?

Всё сильнее входящий в раж Паршин принял соответствующую позу и патетически вопросил:

— Что правит миром, если говорить всерьёз?

— Я вас понял — спокойно сказал Колапушин.

— Правильно, что же ещё, как не хрустящие-шелестящие?! — Паршин и не думал снижать актёрский накал — Балясин умер от инфаркта — да мне смешно!..

И он действительно зашёлся в неприлично долгом, безумном смехе.

— А вот нам не очень — угрюмо пробасил Немигайло, которому уже стал надоедать этот паяц.

Колапушин, понимающе, покачал головой.

— Так это вы журналистам идею подкинули насчёт убийства?

— Ну, может и я. Не в этом дело.

— А в чём? — всё так же угрюмо спросил Немигайло.

Неожиданно Паршин резко изменился. Он продолжал говорить страстно, но уже без излишней патетики, жесты потеряли суетливость, а лицо приобрело одухотворённость и какое-то непонятное напряжение.

— С таким капиталом не умирают своей смертью! Понимаете меня? Проверьте фирму, проверьте! И тогда вы поймёте, какие страсти сгубили во цвете лет Балясина, у которого только птичьего молока для счастья не было! Поймёте, почему они там все неврастеники — при таких-то бабках!

— Почему?

— Они же там лопаются от бабок, из ушей уже вылезают!

— Нервные то они почему?! — Немигайло уже надоело продираться сквозь эти словесные дебри.

— Так страшно же потерять, наивный вы человек! Терять бабки страшнее, чем вообще их не иметь! Только не все бабки, которые в руки идут, брать можно! Поняли вы, наконец?

— Поняли. С вами то, всё в порядке?

После этого вопроса Паршин вдруг потерял весь пыл и его ответ прозвучал почти неразличимо:

— Со мной? Конечно в порядке. Я ведь жив, меня не убивают… значит, дела не идут — дерьмовые у меня дела…

Что-то непонятное, прозвучавшее в этом бурном монологе, привлекло внимание Колапушина.

— Леонид Юрьевич, вот вы сказали, что не все деньги, которые идут в руки, стоит брать. Вы намекаете на криминальный характер капиталов Балясина?

— Эх! Если бы криминальный… С братками то, всегда разобраться можно. А вот с этим…

— Вы что же, хотите сказать…

— Ничего я не хочу сказать! — почти взвизгнул Паршин, и несколько раз мелко и быстро перекрестился — Ищите в «Бал-рекордз»! Это я вам как Женин друг говорю, лучший.

Не добавив больше ничего и, даже, не протянув руку на прощание, Паршин открыл дверку своей тёмно-синей «Ауди», около которой они все незаметно оказались во время разговора и, с места, рванул на поворот так, что едва не задел угол ограды детской площадки.

Озадаченный Колапушин, проводив взглядом скрывшуюся машину, повернулся к Немигайло.

— Вот — похоже найден источник слухов. Но… что же в этом «Бал-рекордз»?

— В смысле?

— В смысле, что если даже этот псих считает их неврастениками — представляешь, что там творится?