"Екатерина Вторая. Мемуары " - читать интересную книгу автора

пойти лечь в постель. Когда она вернулась с обеда, она нашла меня почти без
сознания, в сильном жару и с невыносимой болью в боку. Она вообразила, что у
меня будет оспа: послала за докторами и хотела, чтобы они лечили меня
сообразно с этим; они утверждали, что мне надо пустить кровь; мать ни за что
не хотела на это согласиться; она говорила, что доктора дали умереть ее
брату в России от оспы, пуская ему кровь, и что она не хотела, чтобы со мной
случилось то же самое.
Доктора и приближенные великого князя, у которого еще не было оспы,
послали в точности доложить императрице о положении дела, и я оставалась в
постели, между матерью и докторами, которые спорили между собою. Я была без
памяти, в сильном жару и с болью в боку, которая заставляла меня ужасно
страдать и издавать стоны, за которые мать меня бранила, желая, чтобы я
терпеливо сносила боль.
Наконец, в субботу вечером, в семь часов, то есть на пятый день моей
болезни, императрица вернулась из Троицкого монастыря и прямо по выходе из
кареты вошла в мою комнату и нашла меня без сознания. За ней следовали граф
Лесток и хирург; выслушав мнение докторов, она села сама у изголовья моей
постели и велела пустить мне кровь. В ту минуту, как кровь хлынула, я пришла
в себя и, открыв глаза, увидела себя на руках у императрицы, которая меня
приподнимала.
Я оставалась между жизнью и смертью в течение двадцати семи дней, в
продолжение которых мне пускали кровь шестнадцать раз и иногда по четыре
раза в день. Мать почти не пускали больше в мою комнату; она по-прежнему
была против этих частых кровопусканий и громко говорила, что меня уморят;
однако она начинала убеждаться, что у меня не будет оспы.
Императрица приставила ко мне графиню Румянцеву[xxxiii] и несколько
других женщин, и ясно было, что суждению матери не доверяли. Наконец, нарыв,
который был у меня в правом боку, лопнул, благодаря стараниям
доктора-португальца Санхеца[xxxiv]; я его выплюнула со рвотой, и с этой
минуты я пришла в себя; я тотчас же заметила, что поведение матери во время
моей болезни повредило ей во мнении всех.
Когда она увидела, что мне очень плохо, она захотела, чтобы ко мне
пригласили лютеранского священника; говорят, меня привели в чувство или
воспользовались минутой, когда я пришла в себя, чтобы мне предложить это, и
что я ответила: "Зачем же? пошлите лучше за Симеоном Теодорским, я охотно с
ним поговорю". Его привели ко мне, и он при всех так поговорил со мной, что
все были довольны. Это очень подняло меня во мнении императрицы и всего
двора.
Другое очень ничтожное обстоятельство еще повредило матери. Около
Пасхи, однажды утром, матери вздумалось прислать сказать мне с горничной,
чтобы я ей уступила голубую с серебром материю, которую брат отца подарил
мне перед моим отъездом в Россию, потому что она мне очень понравилась. Я
велела ей сказать, что она вольна ее взять, но что, право, я ее очень люблю,
потому что дядя мне ее подарил, видя, что она мне нравится. Окружавшие меня,
видя, что я отдаю материю скрепя сердце, и ввиду того, что я так долго лежу
в постели, находясь между жизнью и смертью, и что мне стало лучше всего дня
два, стали между собою говорить, что весьма неразумно со стороны матери
причинять умирающему ребенку малейшее неудовольствие и что вместо желания
отобрать эту материю она лучше бы сделала, не упоминая о ней вовсе.
Пошли рассказать это императрице, которая немедленно прислала мне