"Екатерина Вторая. О величии России" - читать интересную книгу автора

умный, уже немолодой, и которого мать моя
Стр. 496
очень ценила; я же была ему некоторым образом обязана, потому что в
Гамбурге, видя, что мать мало или вовсе не обращает на меня внимания, он ей
сказал, что она не права и что я, конечно, ребенок гораздо старше своих лет.
Прибыв в Петербург, он пришел к нам и сказал, как и в Гамбурге, что у
меня философский склад ума. Он спросил, как обстоит дело с моей философией
при том вихре, в котором я нахожусь; я рассказала ему, что делаю у себя в
комнате. Он мне сказал, что пятнадцатилетний философ не может еще себя знать
и что я окружена столькими подводными камнями, что есть все основания
бояться, как бы я о них не разбилась, если только душа моя не
исключительного закала; что надо ее питать самым лучшим чтением, и для этого
он рекомендовал мне "Жизнь знаменитых мужей" Плутарха, "Жизнь Цицерона" и
"Причины величия и упадка Римской республики" Монтескье.
Я тотчас же послала за этими книгами, которые с трудом тогда нашли в
Петербурге, и сказала ему, что набросаю ему свой портрет так, как себя
понимаю, дабы он мог видеть, знаю ли я себя или нет. Действительно, я
изложила на письме свой портрет, который озаглавила: "Портрет философа в
пятнадцать лет", и отдала ему. Много лет спустя, и именно в 1758 году, я
снова нашла это сочинение и была удивлена глубиною знания самой себя, какое
оно заключало. К несчастью, я его сожгла в том же году, во время несчастной
истории графа Бестужева, со всеми другими моими бумагами, боясь сохранить у
себя в комнате хоть единую. Граф Гюлленборг возвратил мне через несколько
дней мое сочинение; не знаю, снял ли он с него копию. Он сопроводил его
дюжиной страниц рассуждений, сделанных обо мне, посредством которых старался
укрепить во мне как возвышенность и твердость духа, так и другие качества
сердца и ума. Я читала и перечитывала несколько раз его сочинение, я им
прониклась и намеревалась серьезно следовать его советам. Я обещала это
себе, а раз я себе обещала, не помню случая, чтобы это не исполнила. Потом я
возвратила графу Гюлленборгу его сочинение, как он меня об этом просил, и,
признаюсь, оно очень послужило к образованию и укреплению склада моего ума и
моей души.
Стр. 497
В начале февраля императрица вернулась с великим князем из Хотилова.
Как только нам сказали, что она приехала, мы отправились к ней навстречу и
увидели ее в большой зале, почти впотьмах, между четырьмя и пятью часами
вечера; несмотря на это, я чуть не испугалась при виде великого князя,
который очень вырос, но лицом был неузнаваем: все черты его лица огрубели,
лицо еще все было распухшее, и несомненно было видно, что он останется с
очень заметными следами оспы. Так как ему остригли волосы, на нем был
огромный парик, который еще больше его уродовал. Он подошел ко мне и
спросил, с трудом ли я его узнала. Я пробормотала ему свое приветствие по
случаю выздоровления, но в самом деле он стал ужасен.
9 февраля минуло ровно год с моего приезда к русскому двору. 10 февраля
1745 г. императрица праздновала день рождения великого князя, ему пошел
семнадцатый год. Она обедала одна со мной на троне; великий князь не
появлялся в публике ни в этот день, ни еще долго спустя; не спешили
показывать его в том виде, в какой привела его оспа.
Императрица меня очень ласкала за этим обедом. Она мне сказала, что
русские письма, которые я ей писала в Хотилово, доставили ей большое