"Пантелеймон Романов. Родной язык" - читать интересную книгу автора - В лучшем виде.
- Как же, иной раз просишь честью: господа, дозвольте пройтись - ни черта, как уши свинцом залили. Потом как двинешь - сразу прочистится. - Момент. - Нешто можно без ругани, - сказал угрюмый солдат, - они уж природу кверху тормашками хотят перевернуть. - А я вот на Кавказе служил, так там никак не ругаются, - сказал добродушный солдатик. Все некоторое время молчали. - Что ж, они не люди, что ли?.. - спросил угрюмый солдат, недовольно покосившись от своего окна. - По-ихнему не понимаешь ни черта, вот и не ругаются, - может, когда он с тобой говорит, он тебя матом почем зря кроет. - Нет, это верно, иностранцы слабы насчет этого. - Может, язык неподходящий? - Да и язык: "ла фа-фа, та-фа", бормочет, и не разберешь, что он ругается, ежели языка не понимаешь. - А тут ка-ак ахнешь, - сказал солдат с чайником, - мертвый очнется! - Как же можно, - слова явственные. - Ох, за эту войну понавострились, - сказал добродушный солдатик, покачав головой, - говорят, лучше нас нигде не ругаются, всех превзошли. - Да уж насчет этого можем. - Немцев мы учили по-нашему, так те прямо диву дались. Мы, говорят, далеко до вас не дошли. - Когда ж им было, все пушки свои лили. - И что, братец ты мой, сколько местностей я объехал на своем веку, думаешь иностранец: манжеты эти и все прочее, как полагается. А разговорился по душам или на башмак ему сапогом наступил, - глядишь, земляком оказался. - Что уж, настоящее, природное, никакими манжетами не выживешь. - Как же можно. А то рабочий у нас тут один из Америки приехал (тоже манжеты эти, ну, одним словом, все до точности), а как, говорит, на границе первое матерное слово услышал, так сердце и запрыгало, перекрестился даже. - Родина-то, брат... Что там ни говори. - Вот ты говоришь, что слова везде одни, - обратился добродушный солдатик к солдату с чайником. - Слова-то одни, а разговор везде по-разному идет. Саратовские, скажем, те все со злостью дуют, чтоб он тебя когда-нибудь от доброго сердца пульнул - ни за что. Все, как собака, - срыву. А орловские, к примеру, ни одного матерного слова не пустят без того, чтобы милачком тебя не обозвать али еще как. - Душевный народ? - Страсть... Вечерком сойдутся на завалинке, только и сльшишь, матюгом друг друга кроют. Ежели ты их не знаешь, подумаешь, что ругань идет, а они это для своего удовольствия. Когда по-приятельски потолковать сойдутся, других слов у них нету. И все так ласково, душевно. - На Волге здоровы ругаться, - сказал солдат с чайником, - эх, здоровы. - Там иначе нельзя: работа тяжелая, - сказал добродушный солдатик, - я тоже везде побывал, сразу могу отличить, из какой местности человек. - Нехорошо, - сказала старушка с лавки. - Что ж изделаешь-то, кабы можно было обойтись, никто б и не говорил. - Это верно, - кабы нужды не было, и разговору бы не было. |
|
|